Ревность

17

– Сделанные здесь фотографии прозвучат как вызов, – сказала Мег, когда Дэвид привязывал кусок ленты к дереву. – Жизнь дикой природы не желает иметь с нами ничего общего.

Это была правда. Они с Мег ходят по лесу почти час, но, кроме растений и насекомых, ни одно живое существо не попалось им на глаза. Он чувствовал себя так, как будто ему на глаза надели солнечные очки, которые насыщали цвета, делали их богаче, глубже. Не было слышно ни звука, за исключением шороха листвы под ногами и шума, производимого их мачете. Встречались участки леса, где растительность была такой густой, что вьющиеся стебли обхватывали их за плечи и длинные зеленые листья щекотали лица. Это напоминало плавание, погруженность в нечто такое, что убаюкивало, но могло и поглотить без остатка. За его благоговением таился подспудный страх, и этот страх заставлял Дэвида неукоснительно соблюдать все правила безопасности и привязывать к деревьям-ориентирам куски розовой топографической ленты.

Ему бы очень хотелось узнать, каким видится лес его спутнице. Мег казалась ему особенной, обладающей только ей свойственным восприятием мира. Она шла впереди, и Дэвид следил за ней взглядом.

Розовая рубашка, темно-зеленые брюки заправлены в белые носки. Она носила маленькую белую шляпу, на полях которой были изображены синие и розовые попугаи. Из перекинутой через плечо сумки с фотоаппаратом торчал треножник. Она очень дорожила этой сумкой. Вчера в каноэ она пристегнула ее к ремню, как спасательный круг.

– Может быть, передохнем немного? – Мег показала рукой на ствол упавшего дерева.

– Конечно. – Она показалась Дэвиду утомленной. Он достал из рюкзака пончо и расстелил его на стволе.

Она медленно села. На ее лбу проступили тоненькие морщинки.

– С тобой все в порядке? – спросил Дэвид.

– Немного болит живот. Он присел рядом с ней.

– Наверное, нам все-таки следовало бы кипятить питьевую воду.

– Я уверена, что это пустяки.

Было заметно, что она неважно себя чувствует. Луч солнца, пробившийся сквозь древесный шатер, задержался в ее белокурых волосах, высветил тонкую жилку, бившуюся на шее. Камера висела у нее между грудями, руки безвольно лежали на коленях. Неприятно было видеть Мег страдающей. Она казалась беззащитной, и это пробуждало в Дэвиде покровительственный инстинкт, которого он раньше за собой не замечал. Шон никогда от него этого не требовала.

– Может быть, вернемся в лагерь? – спросил он.

– Меня просто слегка подташнивает. Лучше поговорим, чтобы я могла отвлечься от боли.

– Хорошо. – Он взглянул на свои руки. На его колене примостился клещ, и Дэвид смахнул его. – Нравится ли тебе жить в Сан-Франциско?

– О! – воскликнула она, давая ему понять, что он правильно выбрал тему. – Я люблю этот город. Особенно туман.

Дэвид решил, что она шутит. Золотые Ворота, парк, может быть, холмы или качество пищи. Но туман?

– Он такой эфемерный, – пояснила Мег. – И в то же время густой и настолько плотный, что хочется зажать его в руке, но он ускользает.

– Есть ли хоть что-нибудь на свете, что ты не пытаешься романтизировать? – спросил он.

– Она улыбнулась.

– Едва ли. – Она стала рассказывать Дэвиду, какое значение имел туман для ее работы. Несколько месяцев назад в Сан-Франциско прошла ее персональная выставка. Экспозиция называлась «Портреты в тумане» и была посвящена изображению людей, окутанных туманом Сан-Франциско. Туман очаровывал ее тем, что скрывал действительность. Туман был подвижным и каждый миг иным, люди на портретах менялись вместе с ним.

Дэвид слушал, и его охватывало смутное томление. Как получилось, что он женился на такой женщине как Шон, земной и прагматичной, если его всегда привлекала поэтическая, даже сентиментальная сторона жизни?

Они проговорили, наверное, еще час и медленно побрели в лагерь. Расчищенное место уже казалось родным домом, в его центре уютно потрескивал огонь. Тэсс соорудила длинный стол и скамейки из молодых побегов, которые они срезали накануне. Она очистила побеги от коры и стянула крепким шнуром. Затем укрепила их на вкопанных в землю развилках более толстых деревьев. Стол был накрыт; на нем расположились пластиковые тарелки и котелок с толстыми белыми ломтями зубатки. И это дикая жизнь в джунглях?

Ивен отвел Дэвида в сторону.

– Шон еще не вернулась, – сказал он. – Мы разошлись, потому что обезьяны разделились на две группы. Я не знаю, насколько далеко она могла уйти.

Дэвид пытался разгадать, что скрывается за спокойным выражением лица Ивена. Был ли он действительно встревожен? Следовало ли тревожиться самому Дэвиду? Но прежде чем он пришел к какому бы то ни было выводу, на краю поляны появилась Шон.

– Привет! – Она улыбалась.

Ивен вздохнул с явным облегчением.

– Где ты была? Я вернулся больше часа тому назад.

– Наверное, твое семейство не было таким интересным, как мое. – Она налила себе воды, приправила ее виноградным порошком и поделилась мыслями о своем семействе медных эльфов и о способах их поимки. Дэвид сел на скамейку и внимательно всматривался в ее лицо. Оно хранило на себе следы вчерашнего речного солнца, переносица немного обгорела. Шон улыбалась весело, но почти лихорадочно и слишком живо жестикулировала, описывая эльфов. Дэвид уже давно не видел ее такой. Его внезапно поразило, как она постарела За последние годы, какую ношу ей пришлось вынести на своих плечах. Теперь ее бремя было сброшено. В конце концов, он оказался прав, настаивая на поездке.

– Ты покормил Чио-Чио, Ив? – спросила она, направляясь к дереву, на котором была подвешена клетка с обезьянкой.

– Да. – Ивен сел за стол напротив Дэвида. – Все, что доктор прописал, – добавил он с улыбкой.

Дэвид кивнул.

– Кажется, Шон сегодня пропадала в лесу не зря. Шон вернулась и подошла к концу стола.

– Здесь просто чудесно, – сказала она. – Если не брать в расчет клещей.

Где их только не было! У нее на шортах, на майке, в шнурках ботинок. Тэсс на минуту скрылась в своей палатке и вернулась из нее с рулоном клейкой ленты. Все следили за тем, как она оторвала примерно восемь дюймов ленты, обмотала ее вокруг руки липкой стороной наружу и провела ею по одежде Шон. Клещи прилипали к ленте, как мухи к липкой бумаге.

– У тебя кроссовки сырые, – сказала Тэсс.

– Пришлось пересечь ручей в погоне за эльфами.

– Перемени их и посыпь ноги тальком, – скомандовала Тэсс. Ее лицо пылало от постоянного обращения с огнем. – Если ты оставишь ноги сырыми, у тебя между пальцами заведется грибок.

Шон скорчила гримасу, передразнивая Тэсс у нее за спиной, и села за стол. Она улыбнулась Дэвиду улыбкой заговорщицы; для него это было равносильно поцелую. Тэсс убрала котелок с зубаткой со стола.

– И пусть твой муж осмотрит те участки твоего тела, куда ты сама не можешь заглянуть, чтобы не осталось ни одного клеща, – сказала она Шон.

И тут Шон опустила глаза. Дэвид почувствовал, что снова потерял ее.

– Это относится ко всем вам, – продолжала Тэсс. Проверяйте друг друга каждый вечер. Чем скорее вы избавитесь от клещей, тем лучше.

– У меня на них аллергия, – пожаловалась Мег.

– Что ты подразумеваешь под словом аллергия? – спросила Тэсс.

Мег опустила голову, укрываясь за своей белой шляпой.

– Укушенное место немного распухает и зудит, вот и все.

Тэсс со вздохом села на скамейку.

– И на что еще у тебя аллергия?

– На пчелиные укусы. Но у меня есть аптечка.

– Всегда носи ее с собой. Ясно тебе? – Под прикрытием наигранного гнева в голосе Тэсс звучала материнская забота. Так, по крайней мере, хотелось думать Дэвиду. Должно же было существовать какое-то оправдание для раздражительности, которую проявляла Тэсс при общении со своей подругой.

Зубатка была приготовлена отлично, но Дэвид едва прикоснулся к ней. Все его внимание сосредоточилось на Мег. Те же морщинки бороздили ее лоб. Она ковыряла вилкой куски зубатки у себя на тарелке, как бы надеясь на то, что они исчезнут с нее сами собой, без ее участия. Она побледнела, глаза набухали радужным перламутром. Пряди волос, спадавшие на лоб, увлажнились от пота.

Тэсс, наконец, заметила все это.

– Тебе не нравится мое блюдо?

– Я неважно себя чувствую.

Мег встала и, не говоря ни слова, пошла по направлению к кустам.

Тэсс проводила ее взглядом, покачала головой и принялась за прерванную еду.

– Может быть, ты проводишь ее? – спросил раздраженно Дэвид.

– С ней все будет в порядке, – ответила Тэсс, не поднимая головы от тарелки.

Дэвид заметил, что волосы Тэсс никогда не падали ей на лицо, как будто были изготовлены из металлических стружек.

Они уже кончали есть, когда вернулась Мег. Она игриво улыбнулась и села за стол.

– Со мной все в порядке, – сказала она. – Просто легкий понос.

– Может быть, тебе принять лекарство? – предложила Робин.

– Предоставьте ей самой о себе позаботиться, – сказала Тэсс. Она придвинула к Мег тарелку с рисом. – Поешь риса. Он крепит.

После ужина они сидели за столом при свете керосиновой лампы. От противомоскитных дымовых шашек слезились глаза. Шон и Ивен прилаживали дверцу к ловушке, Тэсс склонилась над ботаническим атласом, сравнивая собранные ею образцы листьев с картинками в книге. Дэвид, Робин и Мег читали. По крайней мере, делали вид, что читают. Дэвид краем глаза следил за Мег, которая ни разу не перевернула страницу лежавшей перед ней книги. Робин отрывала глаза от своей книжки в мягкой обложке всякий раз, когда к разноголосице лесного хора присоединялся какой-нибудь новый звук.

Мег взглянула на Дэвида. Казалось, она была удивлена тем, что Дэвид следит за ней, но не подняла головы. Она как бы спросила своим взглядом, что ей делать? Но, прежде чем он успел ответить, Мег решилась заговорить сама.

– Тэсс, – сказала она. – Мне плохо.

Тэсс со вздохом оторвалась от своих листьев.

– В Сан-Франциско никто бы и не подумал, что ты слаба здоровьем.

Мег встала, и Дэвид с изумлением заметил, как слезы навернулись ей на глаза.

– Ты говоришь так, как будто я преднамеренно тебя обманула– Она повернулась и побежала к кустам. Он слышал треск веток под ее ногами. Мег не захватила с собой фонаря. Хуже того, у нее не было с собой даже туалетной бумаги.

Дэвид взял фонарь и рулон бумаги из своего рюкзака и последовал за Мег. Он нашел ее сидящей на корточках у ствола дерева. Он выключил фонарь и протянул ей туалетную бумагу.

– Пожалуйста, уйди, Дэвид, – сказала она. – Ты меня стесняешь.

– Я постою поодаль. – Он высветил фонариком то место, где собирался ее подождать, положил туалетную бумагу на землю, так, чтобы она могла ее достать. – Я подожду, чтобы быть уверенным, что с тобой все в порядке.

Он отошел на достаточное расстояние, чтобы ее почти не было слышно. Теперь ее рвало, и он обрадовался, что находится не слишком близко.

Прошлой зимой у мальчиков случился понос, и они с Шон провели с ними в ванной всю ночь. Мальчикам было совсем плохо. Едва родители успевали проводить одного из них до кровати и помочь прилечь, как другой направлялся к ванной. Дэвид был плохо приспособлен для выполнения этой части родительских обязанностей. Ему приходилось заставлять себя. После каждого захода его самого рвало в другой ванной. Шон только качала головой, считая это уловкой, но он ничего не мог с собой поделать. Чужие боли вызывали в нем рвотный рефлекс. Что-то подобное происходило с ним и сейчас. Он тяжело дышал и пытался сосредоточить внимание на пении цикад и на шуршании веток у себя под ногами.

– Дэвид, ты еще здесь?

– Да. – Он осветил фонарем место, где стоял, чтобы она могла его найти. Дэвид следил за ее приближением по шелесту листьев, которые она задевала по пути.

– У меня такая слабость. Как будто внутри все размякло.

– Тебе полегчает, если ты немного полежишь.

– Я не могу возвращаться в таком виде.

– Что ты имеешь в виду?

– Тэсс подумает, что я неженка.

– Пускай это будет ее проблема.

– Она ожидала, что я буду вести себя мужественно, и… Может быть, посидим немного?

Они сели прямо на землю. Возможно, это была ошибка.

– Почему тебя так заботит, что о тебе думает Тэсс?

Мег ответила только через несколько секунд.

– Я ведь нахожусь здесь только из-за нее.

– Ты имеешь в виду, что чувствуешь себя обязанной перед ней за то, что она взяла тебя в эту экспедицию?

– Ты не понял. – Ее рука сжимала его руку, она пыталась передать ему что-то своим напряженным взглядом. – Я люблю ее.

– О! – Он позволил вырваться этому восклицанию. Боже, он никак этого не ожидал. – Она знает об этом?

Мег улыбнулась.

– Это взаимное чувство. По крайней мере, так было раньше. Теперь я уже ни в чем не уверена. Когда мы увиделись на занятиях по ботанике, между нами мгновенно возникла симпатия. Мы очень скоро сблизились и провели вместе много времени. Я считала, что все идет прекрасно. Но теперь… Она так красива, тебе не кажется?

Он не знал, что сказать. Он чувствовал себя так, как будто из него выкачали воздух. Дэвид приблизился к порогу того мира, вход в который был ему заказан.

– Она замечательная женщина, – сказал он. – Но я думаю, что ты заслуживаешь лучшей участи.

– Ты имеешь в виду: кого-нибудь с пенисом? Дэвид почувствовал себя оскорбленным.

– Да нет, я вовсе не это имею в виду.

– Извини. Просто я привыкла слышать такие вещи. Я подумала… – Она пожала плечами.

Даже в темноте было видно, как горят ее щеки. – Я имею в виду то, – сказал Дэвид, – что она плохо с тобой обращается. Правда, она обращается так со всеми, но ты заслуживаешь лучшего.

– Ты просто ее не знаешь. Она так резка, потому что чувствует свою ответственность. Она совсем другая, когда мы с ней одни. Она очень известный человек в Сан-Франциско, Дэвид. За ней буквально охотятся. Сотни женщин с удовольствием оказались бы на моем месте. Я не должна дать ей повода раскаяться в том, что она выбрала меня.

Дэвид зажег фонарик и следил за блужданиями его луча.

– Ты когда-нибудь занималась любовью с… ну, не с женщиной.

– Ты имеешь в виду с мужчиной? Он улыбнулся.

– Да.

– В старших классах. Ничего хорошего из этого не вышло, но я знала заранее, что так будет. Я никогда не испытывала к мальчикам никаких чувств. Я делала вид, что интересуюсь ими, чтобы не выделяться среди своих Друзей. Я развешивала портреты рок-звезд на стенах своей комнаты, но все это для вида. Я вздохнула с облегчением, когда поступила в колледж и начала жить своей жизнью, жизнью реальной Мег.

Дэвид представил ее себе подростком, девочкой, испуганной страшной тайной, которую она о себе знала.

– Может быть, если бы твои отношения с мальчиками в старших классах сложились более удачно…

– Тут дело не только в сексе, Дэвид. Мне вообще легче с женщинами. Я даже не могу понять, почему рассказываю тебе об этом, почему я способна говорить с тобой о таких вещах. Ты исключение, так мне кажется.

Эти слова доставили Дэвиду невероятное удовольствие.

– Почему?

– Ты открытый, прямой человек. Ты не лицемеришь. – Она встала, непрочно держась на ногах. – Кажется, я уже готова вернуться в лагерь.

Когда они достигли территории лагеря, Мег направилась прямо к своей палатке. Тэсс оторвалась от книги и подняла голову, посмотрев на Дэвида. Свет лампы оттенял черные морщины на ее щеках.

– Если ты будешь обращаться с ней как с ребенком, она и будет вести себя как ребенок, – сказала она.

Он удержался от язвительного ответа, который готов был сорваться с его губ. Они слишком нуждались в Тэсс, чтобы с ней ссориться.

Шон лежала на постели в ночной рубашке, читая при свете поставленной снаружи москитной сетки керосиновой лампы. Дэвиду нравился мерцающий свет, которым она наполняла палатку, рисуя призрачные тени на ее стенах.

– Ты не хочешь поискать на мне клещей? – спросила Шон.

Дэвид так обрадовался, как будто она предложила ему заняться с ней любовью.

– Если ты окажешь мне взаимную услугу, – сказал он. – Я сидел на земле.

Она попробовала несколько поз, прежде чем положить голову ему на колени. Он установил фонарик на сумке и расчесывал пальцами ее короткие волосы. Ему нравилась их густая шелковистость. Это был первый случай, когда представилась возможность погладить ее волосы, с тех пор как она их остригла. Не было счастья, да несчастье помогло.

– У тебя был удачный день, – сказал он, снимая клеща с ее виска.

Она кивнула.

– Как себя чувствует Мег?

– Теперь уже неплохо. Хотя там ей было совсем нехорошо.

– Мне кажется, что она лесбиянка.

– Да, она лесбиянка.

– Откуда ты знаешь? – Шон подняла голову, чтобы взглянуть на него.

– Она сама мне сказала. – Он ждал ответа, приготовившись защищать Мег от атаки. Хотя это было не в духе Шон. Она всегда занимала позицию «живи и давай жить другим» в делах такого сорта.

– Она слишком хороша для Тэсс, – заметила Шон.

– Я тоже так считаю. Чересчур хороша.

Дэвид осмотрел спину Шон, затем приподнял эластичную резинку ее трусиков. – Сними их.

– Нет. – Она села и повернулась к нему спиной, снимая лифчик. Затем надела майку – собственно говоря, это была одна из его маек, в которой любила спать. Она выглядела в ней более привлекательной, чем в самом откровенном неглиже.

– Давай, – сказал он.

– Я абсолютно уверена, что там их нет. Давай я осмотрю твои волосы.

Она очень доходчиво давала ему понять, что рассчитывать особенно не на что. А он-то уже размечтался. Впредь надо быть осторожнее. Хорошо уже то, что они сделали маленький шажок навстречу друг другу.

Но когда Дэвид снял брюки, он обнаружил трех клещей, высоко взобравшихся по его ляжкам. И это только на той части тела, которая была ему видна. Шон уже укрылась простыней и закрыла глаза. Он не мог попросить ее о помощи. Кто захочет добровольно бередить свою рану?

Он загасил лампу и лег рядом с ней. Боже, как темно! И дальше будет все темнее с каждым днем, потому что луна пошла на ущерб.

Господи, не дай мне ослепнуть!

Это была его единственная молитва. Более тридцати лет он повторяет ее перед сном, с тех пор как впервые осознал, что это значит – быть слепым. Мать всегда говорила ему, чтобы он не беспокоился по поводу своего зрения, потому что они с отцом были слепыми от рождения. Потом он узнал, что это не совсем так, но тогда, в детстве, эта мысль успокаивала его. Потому что Дэвид не мог представить себе ничего более страшного, чем неуклюже шарить в темноте, подобно своим родителям.

Но когда Дэвиду было пять лет, одного мальчика в его детском саду ударили бейсбольной клюшкой, и тот лишился сознания. Когда мальчик очнулся, он ничего не видел, и Дэвида охватил страх. Он больше не будет играть в бейсбол и не будет кататься на велосипеде. Он боялся всего, что могло представлять хотя бы отдаленную опасность для его глаз, всего, отчего он мог лишиться сознания. Он жаловался матери на плохое зрение, потому что мечтал об очках. Он надеялся, что они защитят его глаза от травмы. Но доктор сказал, что со зрением у него все в порядке, и Дэвиду пришлось обходиться без этой защиты.

Больше всего на свете он боялся темноты. Он до сих пор спал при свете ночника, который Шон называла «прибором ночного видения». Но она не имела намерения оскорблять его чувства. Она никогда не дразнила его по этому поводу. Будучи бесстрашной по натуре, она никогда не издевалась над чужими фобиями. В последнее время он стал бояться того, что начнет забывать о том, как благородна она в самой глубине своей души, о том, какой любящей женой была когда-то.

Тут ему показалось, что какое-то насекомое ползет по его бедру. Он засунул руку под простыню и попытался нащупать клеща, но это было бесполезное занятие. Они были слишком маленькими, и все, что он сумел обнаружить под простыней, – так это лишь эрекцию своего пениса. Он подвинулся поближе к Шон и дотронулся до ее руки.

– Шон, – прошептал он, сам не зная, что скажет ей, если она ответит. Но она спала и не слышала его, и он со вздохом откинулся на спину. Он не мог бы сосчитать все те ночи, которые провел вот так, один со своей эрекцией. Нынешняя ночь не принесла с собой ничего нового.