Ревность

Глава XII

— Линди пропала!

Плохо соображая, Розамунда села на краешек кровати и уставилась на мужа. О чем это он? На одну безумную секунду исчезновение Линди представилось более чем естественным — ведь во сне Розамунда убила ее. Как же она после этого может снова появиться?

— Не смотри так растерянно, дорогая! — нетерпеливо воскликнул Джефри. (За последние недели это «дорогая» незаметно изменилось — теперь вместо прежней нежности в обращении звучало старательно подавляемое раздражение.) Просто ответь: ты знаешь, где она?

Розамунду лихорадило. Лицо горит, затылок ноет. Никак не сосредоточиться. Надо постараться, а то он уже начинает сердиться и нервничать. Странно: в голове у нее сумбур, слов его она почти не понимает, а его чувства — как на ладони.

— Нет… я ее не видела, — выговорила она наконец, и в ушах зазвенело от слабости: таких это потребовало усилий.

Но ответ только повлек за собой новые вопросы:

— Совсем? Весь день? Она тебе не говорила, куда собирается? Не звонила? Не заходила?

Розамунда дивилась не столько непомерному беспокойству Джефри, сколько тому, что оно странным образом не казалось ей непомерным. А ведь, наверное, должно было бы? Линди — взрослая женщина, спокойно может не возвращаться домой и до половины десятого вечера без всяких объяснений.

Голова потихоньку прояснялась. Розамунда уже была в состоянии здраво оценить ситуацию и увидеть всю необоснованность мужниных треволнений.

— Нет, не звонила и не заходила. Да и чего ради? Надо думать, пошла к друзьям или еще куда.

— Но она же говорила… она мне сказала… Ну, не знаю. Может, ты и права. Может, в самом деле зря я поднял шум? — Джефри, очевидно, старался взять себя в руки. — Просто я подхожу, а дом весь темный, отопление не включено, псинка лает-надрывается… Меня как громом поразило… Раньше-то никогда такого не было.

Он просто сам не свой. Отчасти его можно понять, хотя, конечно, логики в его поведении абсолютно никакой. И для нее самой дом Линди невольно ассоциировался с теплом, ярким светом, уютом. Пожалуй, и ей, при всей ее неприязни к Линди, стало бы жутковато, найди она дом таким, как описал Джефри. Что уж говорить о нем! Надо быть рассудительной и постараться его успокоить.

— По-моему, не стоит так волноваться. Она скоро вернется. Слушай, можно же спросить Эйлин! — Удивительно, как это Розамунда раньше не додумалась. — Эйлин должна что-нибудь знать.

— Да нет. Ее и дома-то нету — еще в конце недели уехала к какой-то подружке. Хотя подожди-ка… Можно же ей позвонить? А? Вдруг Линди с ней связывалась…

Он бросился вниз, оставив дверь в спальню нараспашку, через минуту из холла до Розамунды донесся его голос:

— Алле? Да. Да, верно, Эйлин Форбс. Да, если вам не трудно. Спасибо. — Последовала долгая пауза. — Эйлин! Как здорово, что я тебя поймал! Послушай, ты не знаешь, где Линди? Она собиралась заскочить ко мне на работу… (Как интересно. Розамунда впервые об этом слышала. Впрочем, теперь чего уж.) …но так и не появилась. И дома ее нет… Там заперто и темно… Что? Нет, не знаю. Просто сказала, что хочет о чем-то поговорить. И машину не брала, она так и стоит у дома… Да я и сам об этом думал, но туман не такой уж сильный, и вообще, судя по всему, проясняется. В любом случае она могла бы мне позвонить или приехать на метро. На нее это так не похоже.

Снова длинная пауза, во время которой Джефри отвечал только: «Да… Да…», Розамунда сбилась со счета этих «да». С каждым разом голос становился все более тревожным и недоумевающим.

— Да. Да, знаю. Меня это тоже беспокоит. Раньше она никогда не оставляла его так надолго — в темноте, в холоде. Когда я туда заходил, он лаял как нанятой.

Снова молчание. И снова голос Джефри:

— Да, мне бы тоже этого хотелось, но я не спросил ее. Что теперь поделаешь? А потом, она, может, и не могла объяснить всего по телефону. Коли так хотела поговорить со мной не дома, значит, явно дело секретное. И очень срочное. Мне даже показалось, что она напугана… Потому я так и беспокоюсь…

Еще несколько обрывочных фраз, и трубку положили. Джефри медленно поднялся наверх.

— Ну что, слышала? — бросил он. — Не много оно нам помогло…

Розамунду тронуло это «нам». Он в самом деле считает, что она тоже беспокоится о Линди?

— Я только тебя слышала, — заметила Розамунда. — А что говорит Эйлин? Есть у нее какие-нибудь идеи?

— Не особенно. Хотя ей тоже все это кажется странным — не в характере Линди. Но Эйлин сегодня возвращается домой, говорит, что уже выходила, когда я позвонил. Часа через два будет здесь. Может, чего-нибудь придумает… или, даст бог, Линди к этому времени сама объявится…

При мысли об этом его голос смягчился, потеплел. Удивительное дело, до чего Розамунду растрогали его переживания, даром что причина их была ей ненавистна. Стараясь не обращать внимания на головокружение и жуткую головную боль, которая одолевала при малейшем движении, Розамунда встала на ноги. Главное, чтобы Джефри не заметил, что она лежала. Не хватало еще навязываться ему со своими болячками именно сейчас, когда он так нервничает из-за Линди. Брошенные жены-неврастенички как раз так и поступают.

— Давай прямо сейчас сходим к Линди, глянем — что да как, — предложила Розамунда.

Превозмогая стук в висках, выпрямилась, в глазах тут же потемнело, комната начала куда-то проваливаться… «Все, сейчас грохнусь в обморок…» Нет, пронесло. Свет постепенно вернулся, выплыло лицо Джефри. Одной ногой Розамунда начала нащупывать под кроватью туфли, готовая тут же привести в исполнение собственное предложение.

— Линди могла оставить сестре записку, — промямлила она первое, что пришло на ум.

— Да я уже смотрел — ничего, — уныло проговорил Джефри и чуть погодя добавил: — А вообще, чем черт не шутит… Я ведь только мимоходом глянул. Может, что и просмотрел. Пойди ты, Розамунда, а? Ты лучше знаешь, что искать. А обоим сразу нам не стоит уходить — вдруг она позвонит?

И снова Розамунда была тронута: Джефри смотрит на нее как на товарища по общей беде, к тому же как на авторитетного товарища — сказал же он, что она лучше знает, что искать. От этого даже чуть полегчало — меньше кружится голова и сил прибавилось, почти как у человека, который легко может пересечь комнату и спуститься по лестнице. Она наконец нашарила туфли и не глядя сунула в них ноги — боялась привлечь к своим действиям мужнино внимание. Впрочем, зря опасалась: он все еще хмурился в глубокой задумчивости.

— А как я войду? У тебя есть ключ? — спросила она, вполне готовая отправиться в путь-дорогу. — Или ты не запер дверь?

— Она сама и оставила дверь незапертой! — На мгновение тревогу на его лице сменила добрая, любящая улыбка. — Ты же знаешь, какая она — доверчивая и беспечная.

«Говорит так, будто она еще жива!» — пронеслась у Розамунды безумная мысль. Но уже в следующий миг рассудок и здравый смысл возобладали и она отогнала от себя то страшное, что стояло за этой мыслью. Вместо этого она приготовилась дать отпор привычной волне гнева, которая непременно должна была последовать за этим возмутительным «доверчивая и беспечная».

Но — ничего. Быть может, лихорадка отняла у Розамунды все силы и она просто не способна на сильные переживания? Нет, то, что она чувствует, не походит на слабость, скорее наоборот. А что же она чувствует? Странное, небывалое ощущение собственной силы? Словно теперь Розамунда может позволить себе быть великодушной к Линди, потому что в рукаве у Розамунды припрятана некая зловещая козырная карта?..

Что за дикие штучки выкидывает сегодня ее сознание! Надо полагать, я брежу, не без гордости подумала Розамунда. Температура, наверное, подскочила. 39, не меньше. Или даже 40? Померить бы. Просто из любопытства. Но не на глазах же у Джефри, который ждет не дождется, когда она отправится к Линди… Осторожненько, но все время стараясь, чтобы это не выглядело необычно, Розамунда начала преодолевать крутые ступеньки лестницы.

Как и говорил Джефри, задняя стеклянная дверь открылась, стоило нажать на ручку. Розамунда замерла на пороге чернильно-темной комнаты и целую минуту, не двигаясь, принюхивалась к знакомым запахам дома: влажная жирная земля недавно политых комнатных растений, полироль для мебели и этот диковинный, тонкий аромат, который мог принадлежать чему угодно, от дорогого шоколада до свежих цветов, и присутствовал неизменно.

Темень висела вокруг, зябкая, но странным образом защищающая от воображаемой опасности. Двигаться не хотелось. Проще было оставаться на месте и обдумывать — с идиотической прилежностью, в мельчайших деталях — элементарные действия, которые следовало предпринять. На ощупь пробраться к противоположной двери. Найти выключатель. Включить свет. Поискать возле телефона — на камине — на столике в холле — везде, куда Линди могла засунуть записку, чтобы сестра увидела, когда вернется.

И на сегодня мы больше нигде не имеем права искать, мелькнуло в голове Розамунды. Понятное дело, завтра или через день, если Линди все еще не объявится, мы станем шарить в письменном столе, читать ее письма, перебирать бумаги, чтобы найти хоть какие-то зацепки. Черт! Опять! Опять она про то же! Откуда такая уверенность, что Линди на самом деле пропала? Что вообще случилось? Линди по какой-то причине не явилась на условленную встречу. Этого что — достаточно, чтобы предполагать всякие кошмары?

«Наверное, я еще до конца не проснулась, — сказала себе Розамунда. — Надо что-то делать, двигаться. И выкинуть из головы дурацкие мысли». Медленно, осторожно, придерживаясь то одной, то другой рукой за выступающие из темноты, нераспознаваемые части мебели, Розамунда двинулась через комнату, замершую в полной тишине. Ее не нарушали ни шаги, приглушенные ковром, ни дыхание, которое Розамунда то и дело задерживала.

Вдруг взрыв оглушительных, не поддающихся описанию звуков заставил ее застыть, задохнувшись от ужаса. Но уже секунду спустя ужас рассыпался. Осталось лишь гулко колотящееся в груди сердце и нервный смех. Темнота наполнилась бешеным лаем, который рикошетом отскакивал от стен и несся, казалось, отовсюду, так что Розамунда не знала, куда поставить ногу, чтобы не споткнуться о голосистого маленького неприятеля.

Однако все обошлось. Фудзи-горка, чьи способности в определенных областях не намного уступали талантам его хозяйки, исхитрился продемонстрировать отчаянную ярость и одновременно предпринять благоразумные меры предосторожности, чтобы на него не наступили. Так что Розамунде удалось преодолеть оставшиеся полкомнаты и включить свет, ни разу не коснувшись пса. Когда она, ободренная вспыхнувшим светом, повернулась к нему лицом, разъяренное создание немного утихомирилось. Пес все еще лаял, но уже не так исступленно. Розамунда шагнула к нему и с показным дружелюбием протянула руку. Фудзи-горка отступил, он уже не лаял, а громко рычал. А немного погодя слышалось только сварливое ворчание, которым он частенько удостаивал ее и раньше.

Горка все еще смотрел на Розамунду весьма подозрительно, и не без оснований. Не отставая ни на шаг, он проследовал за ней от двери к телефону, от телефона к камину, от камина к столику в холле. Потерпев неудачу в каждом из этих мест, оба разом глянули друг на друга, словно спрашивая: теперь что?

Попробовать заглянуть на кухню? Очень разумно оставить записку на кухонном столе, где ее наверняка заметят. Розамунда, сопровождаемая сердитым маленьким охранником, именно туда и направилась. Но без толку — записки не было. На плите ничего не варилось, ничего не разморажилось. Стало быть, нельзя предположить, что повариха отлучилась на минутку и не успела вернуться. Вокруг чистота и порядок, но не та стерильная чистота, которая свидетельствует о том, что хозяйка покинула дом надолго. После продолжительного и вдумчивого осмотра Розамунда и Фудзи-горка вышли из кухни и снова остановились в холле, чтобы поразмыслить.

Не подняться ли наверх? Розамунда припомнила, что временами, когда Питер слишком уж задерживался, она пришпиливала ему записки на подушку — напомнить, чтоб переменил рубашку или сходил к зубному. Вдруг у Линди и ее сестры такая же привычка?

Розамунда повернулась к лестнице.

Она-то полагала, что уже видела все, на что способен Фудзи-горка в качестве сторожевой собаки. Как бы не так! То, с чем она уже познакомилась и что могла вообразить, ни в какое сравнение не шло с тем припадком неистового бешенства, который, едва она шагнула в сторону лестницы, мгновенно охватил пса.

Махонькое тельце во власти нешуточных страстей — именно это сочетание заставило Розамунду остановиться. Духу не хватило сломить столь доблестную оборону, пусть и в миниатюре, — крошечный Гораций[7], в одиночку защищающий свой мост. Да, по правде, и страшновато — оказаться лицом к лицу с такой яростью. Интересно, с чего это он так разошелся? Что там такое наверху, что он намерен охранять от нее ценой собственной жизни?

Внезапно Розамунда поняла, что слишком устала, чтобы беспокоиться и дальше. И у нее слишком болит голова. Да и какой смысл? Скоро вернется Эйлин, поднимется и посмотрит; в конце концов, в любой момент может появиться сама Линди. Из-за чего они затеяли весь этот шум? С каждой минутой Розамунде становилось все труднее и труднее это вспомнить.