Ревность

Глава VIII

Как хирург, выработавший за долгую практику сверхчеловеческую ловкость и чувствительность пальцев, обследует пациента в поисках почти неуловимых симптомов смертельной болезни, так и Розамунда, чьи чувства и способности обострил гнев, изучала лицо Линди, ее позу, все ее поведение, стараясь отыскать малейшие признаки сильного, разъедающего душу напряжения или, по крайней мере, обычного нетерпения.

Потому что Линди, договариваясь заехать за ними в семь, объяснила, что хочет быть дома к восьми. И вот уже двадцать минут восьмого, а она как ни в чем не бывало мило улыбается и внимает страстным речам миссис Филдинг в защиту Эванса[5] и его работы во дворце Миноса. Доброжелательно и умело, никак не хуже самой Розамунды, Линди поддерживала разговор, задавая вопросы, но только те, что показывали ее заинтересованность и не выдавали ее невежества. Ни разу не бросила даже мимолетного взгляда на часы, ни на секунду не позволила интересу в глазах ослабнуть и тем самым дать понять, что она готова закончить разговор. Какой, будь она проклята, непринужденный у нее вид — одна рука на подлокотнике кресла, другая покоится на коленях. Розамунда неотрывно, во все глаза, следила за белыми, с хорошим маникюром пальцами — вот сейчас они начнут теребить шнурок на кресле или сворачивать-разворачивать автобусный билетик; как-нибудь да укажут на хотя бы крошечное беспокойство. Ничего подобного. В конце концов Джефри самому пришлось напомнить им о времени.

— Какая жалость! Но нам и в самом деле, наверное, пора… С вами так интересно, миссис Филдинг, просто не оторваться…

В этот раз Джефри с улыбкой наблюдал за сердечным прощанием матери и Линди, как раньше он смотрел на мать и Розамунду.

— Вы должны приехать еще раз, моя дорогая! Я буду очень рада! — восклицала миссис Филдинг, обращаясь к Линди, когда провожала их до двери. — Ты ведь привезешь ее опять, Джефри?

— Если быть честным, это она нас привезла, — усмехнулся Джефри. — Знаешь, мам, Линди впустила в нашу жизнь машину, мы просто потрясены! Чем черт не шутит, может, в следующий раз подрулим к твоим дверям на собственном «роллсе» и повезем тебя кататься. Как тебе такая перспектива?

— Зависит от того, как ты будешь водить, — осторожно ответила его мать. — Прирожденным механиком я бы тебя не назвала. Особенно после того, как ты уверял, что тот шум в газовой колонке мне только кажется, а она в ту же ночь взорвалась!

— Но, мам, я же не говорил, что «кажется», я говорил…

— Ну хорошо, оставим это, — нетерпеливо перебила миссис Филдинг. — У тебя ведь еще нет машины, так что и спорить не о чем. До свидания, мои дорогие. Надеюсь, вы еще меня навестите. Когда выкроите времечко.

Она стояла в освещенном дверном проеме и махала рукой, пока Линди разворачивала, а затем плавно выводила машину на темную дорогу. Под кронами старых деревьев, под высыпавшими мириадами звезд — в поток машин на магистрали.

Заторы на дороге были еще хуже, чем днем. Вероятно, люди решили воспользоваться последними теплыми деньками и тысячами рванули на побережье, а теперь дружно возвращались назад — усталые, раздраженные, мрачно уставившись злыми глазами в бампер передней машины. Когда ползущие до сих пор машины встали окончательно, некоторые из них принялись отчаянно сигналить, в бессмысленной надежде взывая к чему-то или кому-то. Быть может, к туговатому на ухо Гермесу, богу путешественников? Но он давно покинул землю. Да и кто поставил бы ему это в вину?

А мне кому молиться, спрашивала себя Розамунда, перебирая в уме всех богов, что могла припомнить. Какая богиня присматривает за раздражительными женами, которых запихали в одну полутораметровую коробку с Другой женщиной, пребывающей в ангельском расположении духа и невозмутимом спокойствии? «Дорогая богиня, кто бы ты ни была, — взмолилась Розамунда, — научи, как сделать, чтобы она стала раздражительной и сердитой, но чтобы я тут оказалась ни при чем. Если ты сделаешь это для меня, я, честное слово, принесу тебе в жертву барана или что-нибудь другое. Что захочешь. Лишь бы оно влезло в мою духовку. Только, боюсь, не влезет — и с индюшкой-то каждое Рождество одни мученья. А потом, мясник решит, что я чокнулась — заказываю целого барана… Как у нас все сложно… Неудивительно, что боги покинули землю».

— Давай, сестренка, шевелись! — проорал, высунувшись из окна, мужчина в машине за ними. Он был страшно зол и не переставая жал на клаксон.

Линди выглянула и послала ему обворожительную улыбку:

— Извини, приятель! Ничего не могу поделать. Мы ведь тут все в одной лодке, верно?

Сердитой гримасы как не бывало. Мужчина примирительно улыбнулся. Джефри с восхищением смотрел на Линди.

— Ни одному водителю на всей дороге не удалось бы такое! — в восторге заявил Джефри. — Да, здорово ты влипла, — он махнул рукой в сторону зажавших их со всех сторон, поблескивающих боками машин. — И все из-за нас. Теперь-то мы уж точно к восьми не вернемся. У тебя было что-то важное?

— Да нет, только наша вечеринка, — беспечно откликнулась Линди. — Я собиралась стряпать и все такое. Да ладно. Все равно никто вовремя не придет. Ты так точно опоздаешь! И Рози тоже!

— А я и не знал, что мы приглашены. — В темноте Розамунда не видела лица мужа, но по голосу поняла: улыбается. — Вообще в первый раз об этом слышу.

— Ну, ты же меня знаешь. Сегодня утром придумала и сразу всех обзвонила. Собиралась пригласить вас днем, еще когда мы только выехали, да из головы выскочило. Ничего, сейчас приглашу. Итак, покорнейше прошу прийти ко мне в гости в воскресенье 13 сентября после восьми вечера или сразу, как только объявится сама хозяйка. А лучше давайте-ка начнем прямо сейчас! Переписываю приглашение!

Линди отпустила руль, залезла в бардачок и вытащила небольшую квадратную фляжку и три пластиковых стаканчика.

— Водка, — объяснила она. — Для начала вечеринки сойдет! Джеф, разливай! Ее там, правда, кот наплакал, но нам, чтоб повеселиться, пока здесь торчим, хватит. Ну, мальчики и девочки, поехали! В смысле, вечеринка начинается!

Можно, конечно, — если не бояться прослыть занудой — напомнить, что не следовало бы Линди пить за рулем. Но когда водка была разлита на троих, в каждом стаканчике ее оказалось не больше чем на сантиметр; спиртное в этом количестве вряд ли кому-нибудь навредит, а уж тем более такому уверенному водителю, как Линди. А кроме того, чем отпускать подобные расхолаживающие замечания в присутствии мужа, Розамунда скорее позволит Линди выхлестать целую бутылку. Вот именно, целую бутылку. И смиренно примет свою судьбу. А когда произойдет неминуемая катастрофа, даже не скажет: «Я предупреждала!»

«Я преступница, обыкновенная преступница!» — ужаснулась Розамунда, когда уразумела, что из-за собственной гордыни готова не моргнув глазом приговорить к смерти или увечью дюжину людей.

Что за глупость так мучиться! Линди вовсе не собирается пить целую бутылку водки. А все эти хихоньки да хаханьки с Джефри вовсе не означают, что она пьяна; просто она выдала дерзкое предложение — пригласить на их маленький праздник вспыльчивого водителя задней машины.

— Мне его так жалко, бедолагу, — совсем один в машине, места себе от нетерпения не находит, и обругать-то некого! Он точно обрадуется. И у нас же все-таки вечеринка!

— Но, Линди, душа моя, что, если все вдруг поедут? Что ему тогда делать? Нас всех заберут в полицию, ей-богу! — Джефри было и смешно, и страшновато, и жутко интересно.

— Ерунда! Говорю тебе, мы тут застряли на несколько часов. Я всегда думала, что такие многокилометровые пробки можно было бы прекрасно использовать в общественных целях. Жаль, не хватает у людей предприимчивости, а ведь можно устраивать дискуссии, лекции, развлечения…

Кончилось тем, что они, слава богу, не позвали водителя задней машины, но продолжали, как школьники, веселиться, представляя, как бы это могло произойти. Розамунда готова была закричать. Она страдала не только из-за того, что видела здесь и сейчас. Интуиция с беспощадной уверенностью, от которой перехватывало дыхание, подсказывала ей, что для Линди и Джефри этот случай отныне станет общим воспоминанием. Одним из тех эпизодов, на который они смогут оглянуться и через сорок лет, сказав друг другу: «А помнишь того мужика в машине?..» Отныне всякий раз, когда речь зайдет о водке, Джефри будет искать глазами Линди, чтобы обменяться только им понятными улыбочками. Истории, которые он разделял с Розамундой, наверное, поизносились со временем, надоели. Их стало трудновато припоминать, как день рождения двоюродного брата…

Домой они добрались значительно позже девяти. И Розамунда, когда машина подъехала, увидела, что из каждого окна соседнего дома льется яркий свет. Раздавались звуки музыки, голоса: вечеринка, вероятно, началась без Линди.

— Поняли? — радостно воскликнула бродячая хозяйка. — Нечего было волноваться! Оно и вообще ни к чему. Стоит хозяйке хоть чуточку расслабиться, и вечеринка пойдет сама собой.

Вряд ли это был камешек в огород Розамунды, которая, с тех пор как рядом поселилась Линди, не устраивала никаких вечеринок — ни в расслабленном состоянии, ни в каком другом. И все же слова как-то очень смахивали на снаряды, которыми выпалили в темноту заднего сиденья наугад, небрежно, словно сказав себе: если повезет, хоть один да попадет и причинит ей боль, а нет — не беда, не очень-то и хотелось. Никаких хлопот, дорогая, одно удовольствие…

— Пошли скорей! Мне не терпится попасть на собственную вечеринку! — возбужденно кричала Линди, пока они вылезали из машины. — Вы оба со мной, немедленно.

— Дай нам хоть пару минут, — взмолился Джефри. — Мне же надо переодеться…

— Правильно. А я должна еще посмотреть, вернулся ли Питер, — добавила Розамунда, хотя понятия не имела, почему, собственно, должна. Передышка — вот чего ей хотелось. Чуточку побыть дома, отдохнуть от Линди, не видеть ее рядом с Джефри.

— Ну ладно. Только недолго, — смилостивилась Линди.

Она уже подошла к двери, и Розамунда через два сада наблюдала, как та роется в сумочке в поисках ключа. Но, прежде чем она его отыскала, дверь распахнулась и в ярко осветившемся проеме Розамунда увидела Эйлин, услышала ее приглушенный и возмущенный голос:

— Линди! Как ты могла! Почему так долго? Как ты могла оставить меня одну управляться со всем этим? И именно сегодня! Ты же знала, что Бэйзил может прийти!