Глава XXIV

B[глаза встретились, но Линди не шевельнулась. «Старается угадать по моему виду, что я знаю, что помню», — спокойно, безо всякой опаски подумала Розамунда. То, что не она виновна в преступлении, по-прежнему переполняло ее душу безмерным облегчением, не оставляя места другим чувствам. Она даже улыбнулась белому, застывшему лицу с глупой признательностью за то, что оно, а не ее собственное лицо должно вечно нести след убийства.

Линди медленно отодвинула дверь купе, вошла и с нарочитой старательностью прикрыла за собой дверь. Теперь Розамунда видела — на ее лице нет и следа вины, на нем выражение подозрительного торжества. И вовсе оно не бледное, как сначала показалось сквозь стекло; это мертвенный электрический свет и клочья желтого тумана, пробравшиеся из ночной тьмы, вводят в заблуждение. Розамунда и сама, должно быть, выглядит так же…

— Вот мы и встретились! — с расстановкой проговорила Линди, не сводя глаз с Розамунды, и села напротив. — Ну как ты?

После падения с поезда? После гриппа? Нарочно выражается так неопределенно — прощупывает, что мне известно. А я не скажу! — решила Розамунда. И не потому, что начала догадываться о какой-то опасности, угрожающей ей в данной ситуации, а просто из-за детского удовлетворения — в кои-то веки она поставила Линди в неловкое положение, а не наоборот.

— Хорошо, спасибо, — сдержанно ответила она. — А как ты? Где ты была все это время?

Линди пропустила вопрос мимо ушей.

— А выглядишь неважно, — гнула она свое. — И Джесси тоже так считает. Право, Рози, пора тебе серьезнее относиться к своему здоровью, в твоем-то возрасте…

Какая наглость! Розамунда задохнулась от возмущения (знакомое чувство!), и вся ее решимость держать Линди в неведении вмиг испарилась.

— Мне это нравится! После того, как ты сама!..

Она осеклась, но было уже поздно. Окончание фразы, не произнесенное, но очевидное, повисло между ними. Розамунда поняла, что выдала себя с головой. Теперь Линди известно, что она знает; что она помнит. Но что это она толковала о Джесси? Подслушивала тогда под кухонным окном? Как пить дать подслушивала, и под окном гостиной тоже. Дурой была бы, если бы не воспользовалась такой возможностью, а может, и сама ее искала. И уразумела, что раз об этом не сказано ни слова, значит, ни миссис Филдинг, ни Джесси слыхом не слыхивали о том, что Розамунда вывалилась из поезда, случайно или как еще. А сделала ли она из этого вывод, что Джефри тоже ничего не слышал? Что ж, пусть погадает!

— Чудная ты, Рози, скрытная, — жалостливо покачала головой Линди. — Любая другая после такого несчастного случая бросилась бы домой, всем бы его расписала. Мужу-то уж во всяком случае! Джефри удивится, когда услышит обо всем от меня первой, и через столько дней! Или, быть может, он к такому привык? Ты, верно, всегда такая? На мой взгляд, очень странные отношения для мужа и жены…

— Да я бы сразу рассказала Джефри — если бы память не отшибло! — воскликнула Розамунда. — Но, когда пришла в себя, я ничегошеньки не помнила — когда получишь по башке, всегда так. Вспоминаешь только через несколько дней…

И лишь сейчас, увидев, как в свете голой электрической лампочки глаза Линди загорелись желтым победным огнем, Розамунда догадалась, с какой легкостью та заманила ее в ловушку и, сыграв на ее детской гордости, вырвала неосторожные признания.

Потому что Розамунда практически созналась, что до сих пор не изобличила Линди. Теперь наконец Розамунда отчетливо осознала, как важно для Линди, чтобы она, Розамунда, никогда не доехала до дома. Однажды Линди уже попыталась ее убить; второй раз будет легче…

Но что, собственно, Линди может сделать? Само собой, второй раз высовываться из окна в туман и темноту она не собирается, застать ее врасплох Линди не удастся. Главное — сидеть где сидишь… к окну ни под каким предлогом не подходить, вообще не вставать с места… и тогда ничего не случится. Не будут же они ехать вечно. Минут через тридцать окажутся в Лондоне. Надо только сидеть как пришитая, и пусть Линди делает что хочет. Если сможет.

Но Линди тоже просто сидела. Она замолчала, на ее губах змеилась улыбочка. Розамунда с беспокойством поглядывала на эту улыбку, как на маленький блестящий кинжал. О чем она думает, что замышляет?

— Думаешь, я собираюсь тебя убить? — неожиданно спросила Линди с удивительным презрением в голосе. — Так знай — не собираюсь. Никогда ничего не планирую заранее. Всегда действую по наитию. В тот раз ты меня так разозлила…

Неужели? Розамунда припомнила несколько незначительных эпизодов из совсем недавнего прошлого. Судя по ним, Линди уже тогда все планировала или, во всяком случае, выжидала именно такого удобного случая. Странный допрос, который она учинила Розамунде в гостях у Норы… Хорошо продуманные насмешки, которые — весьма предсказуемо! — побудили Розамунду сломя голову ринуться в Эшден… да еще с температурой, что, по всей вероятности, должно было послужить неплохим объяснением «несчастного случая».

Но теперь-то это не имеет значения. Чего ради Линди так настойчиво опровергает, что поступала преднамеренно? Так или иначе, какая разница? Спланирована попытка убийства или нет — теперь неважно и к делу не относится.

Разве что к ее самоуважению. Даже сейчас, когда над ней сгустились тучи и нависла угроза полного разоблачения, для Линди гораздо важнее сохранить образ страстной, импульсивной натуры, чем искать выход из тупика.

«И для меня было бы так же», — промелькнула мысль у Розамунды. Эта легкая тень сочувствия заставила ее чуть ослабить бдительность.

Ну и что? Линди по-прежнему сидела не двигаясь, а минуты между тем текли. Но все та же улыбка кривила ей губы; и Линди сохраняла вид какой-то неуместной уверенности. Это что, тоже часть представления?

— А кроме того, — сказала вдруг Линди, будто после ее последних слов и не было никакой паузы, — кое-что не понравится тебе куда больше, чем убийство…

Одним скорым движением (импульсивна до последнего?) она вскочила и распахнула дверь. В купе ворвалась туманная мгла.

Ловушка? Такая непривычно нелепая? Неужели Линди рассчитывает, что она бросится закрывать дверь? Розамунда вцепилась в сиденье. Сидеть, и тогда ничего не случится… Вдруг она заметила, что Линди тянет стоп-кран.

— И лишь твое слово против моего! — крикнула Линди, и торжество озарило все ее лицо. Она стояла и абсолютно спокойно ждала, когда поезд затормозит.

Только тут Розамунда уяснила смысл происходящего. Как только поезд пойдет достаточно медленно, Линди без всякого риска расшибиться выпрыгнет из поезда. Ее найдут лежащей на насыпи и услышат драматический рассказ о том, как Розамунда ее столкнула. И тогда — после слов Линди, как оно теперь получится, — каким бледным, неправдоподобным, высосанным из пальца покажется описание прошлого вторника, сделанное самой Розамундой.

Или Розамунду нарочно наводят на эти мысли… на самом деле это еще одна западня… хитрый способ заставить ее встать и подойти к двери? Нет… верна первая догадка… Линди и впрямь готовится прыгнуть… вот сейчас… поезд сбавил ход… медленнее… еще медленнее…

И вдруг на лице Линди появилось выражение, какого Розамунде видеть еще не доводилось. Поезд действительно тормозил, как Линди и рассчитывала… но только потому, что подошел к станции.

Как femme fatale Линди была почти убедительна. Как убийца — великолепна. Но подходящего образа для этой норой ситуации она не заготовила. Когда обозленный кондуктор потребовал ответа, зачем она дернула стоп-кран, Линди выглядела в точности как в тот день, когда Розамунда впервые увидела ее возле мебельного фургона: суетливая, невзрачная, низенькая женщина.

Блестящий фасад разбился вдребезги; смотреть на осколки было неприятно — как товарищ по ремеслу, Розамунда с грустью наблюдала за гибелью столь впечатляющего произведения искусства.


После того как Линди уехала за границу, что произошло практически сразу, не имело смысла предавать дело огласке. Джефри и Розамунда условились об этом с самого начала. Не стоило даже сообщать всю правду Эйлин. Оба видели, что у нее и без того забот хватает: Эйлин склеивала свой брак. В такой все еще хрупкой семейной обстановке нельзя было рассчитывать, что она возьмет на себя Фудзи-горку. Какое-то время, пока в доме не появились новые хозяева, Розамунде пришлось навещать и кормить пса. Вскоре она решила, что удобнее и проще приводить его к себе, чем носить еду к нему. Но даже после этого миновал целый месяц, прежде чем она до конца поняла, что теперь хозяева хина — они. Шло время, и Фудзи-горка все сильнее привязывался к Джефри, но по-прежнему проявлял сдержанное презрение к Розамунде.

Впрочем, это не имело значения, поскольку Джефри и Розамунда очень скоро научились думать, что лучшие из хинов всегда обожают своего хозяина и ни во что не ставят хозяйку. Такая у них появилась новая привычка.

Загрузка...