Рискованное приключение

Глава 12 Норм и Глэдис

Начало темнеть. Я замерзла почти до окоченения, но продолжала сидеть и наблюдать за бурной рекой рядом со своим коттеджем.

Этим утром, после того как Макс уехал, высказавшись на прощание, я знала, что у меня остался только один выход, поэтому я разобралась со всеми проблемами, что крутились у меня в голове, и отбросила их одну за другой.

Я позвонила в «Трифти», и, к счастью, на звонок ответила не Арлин. Мужчина явно был не в курсе запрета на вызов такси к дому Макса, а потому, когда я попросила прислать кого-нибудь, он сказал, что машина будет через полчаса.

Дожидаясь приезда такси, я застелила кровать и упаковала вещи, потом спустилась вниз, включила компьютер Макса и изменила пароль.

После я написала Максу записку. Я написала ее от руки на листе бумаги, который взяла из принтера. Я не перечитывала ее и ничего не исправляла, просто написала и оставила на столешнице в кухне. Она и так была короткой.

«Макс.

Ты прав. Ты заслуживаешь лучшего.

Спасибо за все, что ты сделал, и за то, что ты такой.

Нина.

PS. Пароль от твоего компьютера «прекрасныйутес».

После этого я села в такси и заплатила целое состояние, чтобы меня отвезли в ближайшую фирму по прокату автомобилей, которая находилась только через три города от Гно-Бон. Я арендовала машину и спросила служащего, где можно найти тихое и уединенное место, чтобы остановиться на несколько ночей. Он сказал, что знает именно то, что мне нужно, сделал один звонок и написал, как проехать. Следуя его указаниям, скоро я заселилась в маленький коттедж, находившийся среди таких же коттеджей в небольшом лесу около реки.

Потом я отправила сообщение маме, чтобы она знала, что со мной все в порядке и не волновалась, и написала, что объясню все позже. У меня было двенадцать неотвеченных вызовов, но я даже не стала смотреть, от кого они. Отключив звук на телефоне, я положила его в прикроватную тумбочку.

Потом я съездила на рынок, который заметила по дороге к коттеджам, купила себе еды на несколько дней, отвезла ее в свой коттедж и распаковала.

Я приготовила себе обед и съела его, но вкуса не почувствовала.

Потом я взяла стул, стоявший на маленьком заднем крыльце, и отнесла его к реке. Я сидела совершенно неподвижно, уставившись на бегущую воду и ни о чем не думая.

Не знаю, сколько прошло времени, минуты или часы, когда рядом раздалось:

— Красивый вид.

Повернувшись, я увидела, что ко мне направляется пожилой мужчина с тростью. Он шел по снегу, на котором иногда встречались оголившиеся камни и пучки мертвой травы.

Я подавила порыв подняться и помочь ему, прикусив губу и наблюдая, как он осторожно приближается, помогая себе тростью. Из опыта с Чарли я предположила (возможно, и неправильно), что мужчина может не хотеть, чтобы ему помогала какая-то незнакомая женщина, тем самым напоминая ему о слабости, о которой он, вероятно, хотел бы забыть.

Я отвернулась и стала снова смотреть на бегущую по камням реку, покрытые снегом берега и растущие вокруг сосны.

Вид и правда был красивый, а я и не заметила. На самом деле я его даже не видела.

Я посмотрела обратно на мужчину и попыталась улыбнуться:

— Он прекрасен.

Мужчина встал рядом со мной и стал смотреть на реку.

Через некоторое время он спросил, не глядя на меня:

— С вами все в порядке?

— Что, простите?

Я вздрогнула, когда он проницательно ответил:

— Я достаточно прожил, чтобы узнать душевные страдания. Вы сидите на солнце, хотя на улице морозно, и смотрите на реку уже давно. С вами все в порядке?

Я неровно вздохнула и солгала:

— Да, все хорошо.

Он кивнул и продолжил смотреть на реку.

Прошло еще какое-то время, и он сообщил:

— Я Норм. Живу в третьем коттедже со своей женой Глэдис. Если вам будет нужна компания, то она хорошо готовит.

Не успела я ничего ответить, а он уже развернулся и оправился обратно по снегу, камням и мертвой траве. Я вернулась к молчаливому созерцанию реки и просидела так до вечера.

Я медленно встала, тело не желало разгибаться из-за холода и неподвижности. Я дотащила стул до крыльца и вошла в коттедж. Но вместо того чтобы пойти на крошечную кухню и приготовить ужин, я подошла к окну, отодвинула занавеску и выглянула на улицу.

Вдоль реки стояло семь коттеджей, через дорогу от них, на склоне, ведущем к лесу, еще четыре. Перед двумя коттеджами стояли машины: перед моим, номер семь, который был последним на берегу, и перед коттеджем Норма и Глэдис, номер три, который находился в самом начале.

Я взяла ключ, заперла дверь и направилась к коттеджу номер три.

— Жду вас на завтрак, — сказала я Норму и Глэдис, стоя на их маленьком крылечке, освещенном ослепительно ярким фонарем.

— Нина, дорогая, мы придем в восемь тридцать, — улыбнулась мне Глэдис. — Коттедж номер семь?

Я посмотрела на дорогу коттеджного комплекса, но мало что увидела, поскольку фонарь Норма и Глэдис был единственным, освещавшим большое темное пространство. Потом я повернулась к своим соседям.

— Да, номер семь. Перед ним стоит серебристая машина, вы ее не пропустите, — сказала я Глэдис.

— Спокойной ночи, Нина. Спасибо за компанию, — улыбнулся мне Норм, пытливо, но мягко глядя на меня.

Я ничего им не рассказывала, а они не настаивали. Они просто накормили меня свиными отбивными, картофельным пюре и зеленой фасолью, завершив ужин домашним яблочным пирогом и мороженым. Все это, наверное, было очень вкусным, если бы я различала вкус. Они также рассказали мне о своих трех детях, семерых внуках и одном правнуке, которые жили по всей Америке и каждого из которых они очень любили. После того как Норм и Глэдис закончили рассказывать, я, наверное, смогла бы узнать любого из них, встретив на улице. И это еще до того, как они показали мне фотографии.

— Норм, Глэдис, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, дорогуша, приятных снов, — ответила Глэдис.

Я коротко помахала им рукой, развернулась и отправилась к себе. Меня быстро поглотила невероятно темная ночь, а в голову хлынули мысли, которые я гнала от себя весь день. Мысли о том, как на этот раз я стала тем, кто разрушил то хорошее, что было в новых отношениях. О том, что на этот раз именно я не сберегла то хорошее, что имела. Я думала, что в этот раз защищаюсь от чего-то плохого, а на самом деле это Макса нужно было защищать от меня.

С некоторым усилием (не совсем удачным) я отодвинула эти мысли в сторону, осторожно продвигаясь в темноте. Только чудом я отыскала свой коттедж и чудом же сумела попасть ключом в замок.

Открыв дверь, я сделала мысленную заметку на будущее оставлять включенным фонарь на крыльце, если Норм и Глэдис снова пригласят меня к себе, и неожиданно меня с силой втолкнули внутрь. Я коротко вскрикнула от удивления, но не успела больше никак отреагировать, потому что меня оторвали от двери, впечатали в стену, так что я больно ударилась головой, а потом к моему горлу прижалось сильное мужское предплечье.

— Здесь нет Максвелла, чтобы прикрыть тебя, а? — прорычал Дэймон мне в лицо. На самом деле я его не видела, но поняла, что это он.

Я ничего не ответила, потому что не могла. Я задыхалась.

Некоторое время я царапала его руку и пинала его по ногам, отчаянно пытаясь вздохнуть. Но он был сильнее, и единственный раз, когда я попала ему по голени, он только сильнее надавил мне на горло, и боль стала просто мучительной.

— Пришлось подождать, англичанка, чтобы отплатить тебе, — прошептал он и отошел назад, отпустив меня.

Я схватилась за горло и согнулась пополам, легкие горели огнем. Я начала глубоко дышать, но Дэймон еще не закончил.

Он ударил меня тыльной стороной ладони по скуле, точно в то же место, куда и в прошлый раз. На этот раз, все еще не отдышавшаяся после того, как он меня душил, я упала на четвереньки.

Не успела я упасть, как он пнул меня ногой по ребрам, и мое тело дернулось от удара. Боль, которой я никогда не испытывала, даже от рук Брента, прошила грудную клетку, словно широкое раскаленное лезвие.

Сосредоточившись на боли, я не успела уклониться и не смогла бороться, когда Дэймон подхватил меня под мышки и рывком поставил на ноги. Я пыталась восстановить дыхание, прикрывая ребра рукой, и даже не успела поднять руку, чтобы защититься, когда его кулак врезался мне в нос, и я испытала резкую боль, вслед за которой у меня из носа полилась жидкость. Дэймон поддержал меня ровнее, чтобы лучше прицелиться, и ударил меня второй раз. В глазу взорвалась боль, и я упала на колени, опираясь на одну руку, а второй все еще оберегая ребра, смаргивая искры в глазах и медленно втягивая воздух.

Дэймон склонился надо мной:

— Я тебя проучу, англичанка. Ясно?

Потом так же быстро, как напал на меня, он закрыл дверь и ушел.

Я медленно вдохнула, боль пронзила ребра кинжалами, но я все равно дышала и дышала. Потом я подползла к двери, заперла ее и, опираясь на ручку, подтянулась и встала на ноги.

Пошатываясь, я добрела до ванной и включила свет. Из носа на подбородок бежала кровь и капала на свитер. Я схватила полотенце, прижала его к носу и, взглянув в зеркало, увидела, что глаз и скула уже начали опухать.

К горлу подступили рыдания, но я сглотнула их, ощутив во рту вкус крови.

«Солнышко, приложи к глазу лед, посиди спокойно, соберись с мыслями и возвращайся к Максу», — произнес Чарли у меня в голове.

Я сделала, как он сказал, хотя и не все. Я взяла лед и легла на кровать, одной рукой прижимая пакет к глазу и скуле, а другой прижимая к носу полотенце, зная, что рядом нет никого, чтобы аккуратно забрать лед у меня и отнести его в раковину, если я засну. Вместо этого завтра я проснусь в луже.

Но я все равно заснула. Потому что, лежа в кровати, я разрыдалась так, что стало больно ребрам.

А рыдания всегда выматывал меня.

Услышав громкий стук в дверь, я резко проснулась и заморгала в темноте. Меня охватил страх.

Он вернулся.

Господи, о чем я думала? Мне следовало уехать. В Денвер. Куда угодно. Почему я осталась там, он может меня найти?

Все мысли вылетели у меня из головы, и я рывком села в кровати, услышав, как открылась дверь.

Боже мой.

Теперь я действительно оказалась в фильме ужасов с сумасшедшим мужчиной, который выследил меня. Одна, в коттедже посреди леса. Всем известно, что надо держаться подальше от коттеджей в лесу! В одной из серий «Думать как преступник» даже был серийный убийца-психопат, который был владельцем коттеджа в лесу и пытал там парочки.

О чем я только думала?

Я перекатилась на другой край кровати, игнорируя жгучую боль в ребрах, и встала на ноги. Теперь между мной и дверью была кровать, и я увидела в проеме скрытый тенями силуэт.

— Убирайся! — завизжала я как можно громче, зная, что Норм меня не услышит, потому что он носил слуховой аппарат и очень часто переспрашивал, но надеясь, что услышит Глэдис.

Внезапно включился фонарь на крыльце, и я увидела Макса. В то же мгновение я перестала дышать.

Что он здесь делает?

Он оглядел помещение и, как только заметил меня, изменился в лице.

— Какого… хрена? — прошептал он. Его тихий хриплый голос скользнул ко мне через всю комнату, словно змея.

Только тогда я осознала, что держу в одной руке мокрое от растаявшего льда полотенце, окровавленное полотенце — в другой и даже представить не могу, как выглядит мое лицо. Не говоря уже о свитере, потому что я уснула прямо в одежде, не сняв даже сапоги.

Не задерживаясь на этих мыслях, я уставилась на Макса и спросила первое, что пришло в голову:

— Что ты здесь делаешь?

— Какого хрена? — повторил Макс.

— Макс, что ты здесь делаешь?

В одну секунду он пересек комнату и кровать между нами и оказался вплотную ко мне. Взяв мое лицо в ладони, он внимательно осмотрел нос, скулу и глаз.

Потом он посмотрел мне в глаза и мягко спросил:

— Герцогиня, что с тобой случилось?

— Макс…

— Малышка, ответь мне.

— Я не…

Его руки напряглись, не причинив мне боли, но я поняла, что он устал повторять. Он хотел, чтобы я просто послушалась его.

— Дэймон, — прошептала я, и Макс медленно закрыл глаза.

Потом открыл их и спросил:

— Что произошло?

Я покачала головой, но ответила:

— Не знаю. Я некоторое время сидела у реки, потом пошла на ужин к Норму и Глэдис…

Макс моргнул и спросил:

— К Норму и Глэдис?

— Это мои соседи.

— Твои соседи?

— Да, в третьем коттедже. Мы ели свиные отбивные и яблочный пирог… не одновременно, конечно, пирог был на десерт. С отбивными мы ели картофельное пюре, подливу и зеленую фасоль, а… с пирогом мы ели мороженое.

Что я несу?

Макс сжал губы в линию, и я не поняла, то ли он собирался засмеяться, то ли накричать на меня, но потом он разжал их и предложил:

— Давай перейдем к части про Дэймона.

— Хорошо. — Я была только рада вернуться к теме и не выставляться дурочкой. — В общем, после ужина я вернулась в свой коттедж, открыла дверь, а Дэймон был где-то здесь, он толкнул меня внутрь и… ну…

Я взмахнула рукой, поскольку остальное было очевидно и так.

— Когда это произошло?

— Не уверена, но уже прошло какое-то время.

— Ты не обращалась к врачу.

Это было утверждение, а не вопрос, но я пожала плечами и глупо ответила:

— В этом нет необходимости, если мои ребра сломаны, врач мало что сможет…

Заметив, как сузились глаза Макса, я замолчала.

— Ребра?

Я моментально поняла свою ошибку, но что-то мне подсказывало, что Макс не оставит это без внимания, не только потому, что он прищурился, но и потому, что он никогда и ничего не оставлял без внимания.

Поэтому я осторожно объяснила:

— Он… когда я упала на пол, он… ну…

Я замялась, но потом прошептала:

— Ударил меня ногой.

Макс стоял абсолютно неподвижно, все еще держа мое лицо в ладонях и глядя мне в глаза, но его взгляд потемнел, стал отсутствующим и таким злобным, каким я его еще не видела, хотя этим утром мне казалось, что злее уже не бывает.

Что навело меня на мысли о случившемся утром.

— Макс, — осмелилась произнести я, — что ты здесь делаешь?

Кажется, он был не в состоянии пошевелиться. Потом он моргнул, снова сосредоточился на мне и ответил:

— Забираю тебя домой.

На этот раз моргнула я.

— Но…

— Но теперь я забираю тебя в больницу.

— Макс…

Я не закончила, потому что он забрал у меня полотенца, бросил их на комод у меня за спиной и сказал:

— По дороге я позвоню Мику, попрошу, чтобы он задержал Дэймона.

— Я думаю…

На этот раз я не закончила, потому что Макс взял меня за руку и потащил через комнату, говоря:

— После больницы мы поедем домой.

— Я не могу домой, — сказала я ему в спину, пока мы шли к выходу. Макс остановился и повернулся ко мне.

— Что?

— Я готовлю завтрак для и Норма и Глэдис. Они придут в половине девятого. Норм беспокоится за меня, и, думаю, Глэдис тоже. Если я исчезну посреди ночи… Я хочу сказать, что они не молоды, в смысле, что у них уже есть правнук. Они перепугаются.

Несколько секунд Макс молча смотрел на меня, его взгляд был нежным и теплым, но очень многозначительным. Потом он полностью развернулся ко мне, подошел вплотную, отпустил мою руку, но положил ладонь на тыльную сторону моей шеи. Зачарованно я смотрела, как он наклонил голову, а потом почувствовала ласковое и быстрое прикосновение его губ к моим.

Отстранившись на несколько дюймов, он тихо сказал:

— Герцогиня, ты единственный знакомый мне человек, который провел всего восемь часов в гребаном коттедже в какой-то глуши и уже успел познакомиться с соседями, поужинать с ними и пригласить на завтрак.

Я не слышала его слова, я все еще ощущала его губы на своих, запоздало осознав, что он ведет себя так, будто того, что произошло между нами сегодня утром, вовсе не было.

— Ты все еще злишься на меня? — шепотом выпалила я, и мои глаза распахнулись от страха, что этот вопрос вырвался у меня вместо того, чтобы остаться в голове, где и ему и место, даже если это и значило, что он останется без ответа.

Я попыталась отодвинуться, но Макс только сжал ладонь на моей шее.

— Об этом мы поговорим позже.

Значит да. Этим утром он уже был достаточно зол, чтобы это длилось всю жизнь, и имел на это право, но я не могу снова пройти через это. Ни тогда, ни потом.

Я покачала головой и дернула шеей, но он лишь сильнее сжал пальцы.

— Я… — Я сглотнула. — Макс, тебе больше не нужно заботиться обо мне.

— Заткнись, Герцогиня.

— Нет, Макс, ты не…

Он снова наклонил голову и поцелуем заставил меня замолчать.

Потом, не отрывая губ, он повторил:

— Милая, я сказал, что мы поговорим об этом позже. Хорошо?

— Хорошо, — прошептала я. А что еще мне оставалось?

Макс отстранился от меня, только чтобы поцеловать в лоб, и сказал:

— Поехали.

Хорошо, что он взял меня за руку, потому что как только его губы коснулись моего лба, я закрыла глаза и не могла думать ни о чем, кроме этого нежного поцелуя, так что нуждалась в том, чтобы он вел меня.

Когда Макс привез меня обратно в коттедж после нашего визита в небольшую местную больницу, у него не возникло трудностей с поисками замка в двери, потому что перед уходом он мудро включил фонарь на крыльце.

Не отпуская моей руки, он провел меня внутрь и щелкнул выключателем. В небольшой гостиной зажглась лампа рядом с диваном. Продолжая держать меня за руку, Макс запер дверь, и тут зазвонил его мобильный.

Макс достал его из заднего кармана и посмотрел на экран.

Потом он сжал мою ладонь и негромко сказал:

— Готовься ко сну, дорогая, я вернусь через минуту.

Я уставилась на него. Что значит «вернусь через минуту»?

Не успела я задать свой вопрос (хотя я, наверное, все равно не стала бы спрашивать), как Макс отпустил мою руку, открыл телефон и приложил его к уху:

— Да?

Опустошенная страхом, адреналином и приступом рыданий, подобного которому еще никогда не испытывала за всю свою историю, а у меня была длинная история рыданий, я поняла, что у меня не осталось сил на споры или даже обсуждение происходящего. На самом деле мне едва хватало сил, чтобы стоять. Поэтому я поплелась в ванную, включила свет и достала из сумки пижаму.

Я полагала, что Макс просто привезет меня сюда, чтобы я могла приготовить завтрак для Норма и Глэдис, а потом уедет. После всего, что произошло утром, несмотря на то, что он сказал мне, что приехал забрать меня «домой», я не совсем поняла, что он имел в виду. Хотя я предположила, что он делает это по просьбе моей мамы, потому что у нее был его номер, а Макс, будучи Максом и несмотря на случившееся между нами, выполнил бы ее просьбу, потому что она ему нравилась и потому что это было в его характере.

Конечно, он поцеловал меня три раза, и этого я совсем не понимала.

Больше того, по дороге в больницу, как и обещал, он позвонил в полицейский участок Гно-Бон и рассказал им, что сделал Дэймон и что я приеду завтра, чтобы выдвинуть обвинения. После этого он взял меня за руку, но не положил ее себе на бедро. Вместо этого он положил наши соединенные руки на мое бедро и отпускал мою ладонь, только чтобы переключить передачу, после чего каждый раз снова брал меня за руку. Помимо этого он мало говорил, но вел себя мягко, даже заботливо, хотя явно думал о чем-то своем.

И, думается мне, после всего случившегося утром и после того, как он нашел меня, избитую Дэймоном, мысли эти не были приятными.

Положительной стороной поездки в небольшую местную больницу посреди ночи оказалось отсутствие очереди. Очень быстро мы выяснили, что мои ребра и нос не сломаны, а только ушиблены. Несмотря на то, что опухоль удалось уменьшить при помощи льда, синяки уже начали проявляться, включая бок, на котором проступил красный выгнутый след в форме носка ботинка. К моему ужасу и по настоянию Макса, мое туловище и лицо сфотографировали, и, когда мы уезжали, врач пообещал нам с Максом прислать фотографии и медицинское освидетельствование в полицейское отделение Гно-Бон.

Всю дорогу до коттеджа Макс молчал, так же как и я, но продолжал держать меня за руку.

Я слышала его приглушенный разговор в другой комнате, пока раздевалась и надевала пижаму. Потом я огляделась, в первый раз осмотрев коттедж.

Владельцы жили в доме примерно в четверти мили дальше по дороге, которая вела к коттеджному комплексу. Это явно был семейный бизнес, у них даже не было офиса, просто запирающийся шкафчик для ключей рядом с входной дверью и книга регистрации постояльцев на столике с тонкими ножками под ним.

Теперь я увидела, что они гордились своими коттеджами. Комната была чистой, деревянный пол выглядел недавно перестеленным и теплым, серовато-зеленые стены также были недавно покрашены. Тут и там обнаруживались признаки того, что люди приложили немало усилий. Толстые сине-зелено-бежевые половики, картины на стенах, подобранные со вкусом, а не просто в попытке хоть чем-то украсить. На кровати не плед, а пуховое одеяло, мягкое и воздушное, в пододеяльнике, перекликающемся с зеленым цветом стен и синим и бежевым на половиках, а также с вкраплениями коричневого и серого. На двуспальной кровати лежало четыре мягких подушки, а не две непривлекательные тонкие. Там даже было несколько декоративных подушечек, которые тоже совпадали по цветовой гамме с отделкой комнаты, а на каждой тумбочке стояли лампы с плотными абажурами, но сверху было устройство, с помощью которого можно направить лампу, куда нужно.

Учитывая все это, а также наличие вокруг каждого коттеджа достаточно большого участка земли с деревьями и кустарником, обеспечивающими больше уединения, я была удивлена, что коттеджи не забиты под завязку. С другой стороны, они выглядели довольно новыми, так что, возможно, владельцы были новичками или просто провели реконструкцию и еще не успели рассказать об этом.

— Да, увидимся завтра, — сказал Макс в телефон, входя в спальню, и я поняла, что стою в одной пижаме и глупо пялюсь на комнату, изучая внутреннее убранство.

Я собралась с мыслями, подошла к кровати и включила лампу с его стороны. Макс захлопнул телефон и выключил верхний свет, а я, собрав последние силы, быстренько обошла кровать, откинула одеяло и легла, услышав, как Макс положил телефон на тумбочку.

Я повернулась на здоровый бок, лицом к комнате, и увидела Макса. Теперь он стоял рядом с моим чемоданом, который лежал на кресле на другом конце комнаты. Он бросил сверху свою кожаную куртку и расстегивал рубашку. Я молча наблюдала за тем, как он стряхнул ее, положил поверх куртки и завел обе руки за голову, чтобы стянуть футболку с длинным рукавом. Потом он развернулся и, глядя мне в глаза, пошел к кровати.

Я затаила дыхание, не как обычно, от вида его груди, а потому что до меня вдруг дошло, что он здесь, я здесь, а ведь я весь день пыталась смириться с ужасающим осознанием, что больше никогда не увижу его.

Я перекатилась на спину и закрыла глаза, почувствовав, что Макс сел на кровать. Я услышала, как оба его ботинка упали на пол, потом почувствовала, что он сова встал, и услышала, как пряжка ремня ударилась об пол одновременно с шорохом ткани.

Потом одеяло сдвинулось и постель прогнулась, когда он лег. Одеяло снова двинулось, сползло до моей талии, я открыла глаза и повернула голову к Максу, пока он осторожно гладил мои ребра раскрытой ладонью.

Положив ладонь поверх оставленного Дэймоном следа, Макс устроился на боку, совсем рядом, но так, что касался меня только рукой. Поставив локоть на кровать и подпирая голову кулаком, он внимательно смотрел на меня.

Потом его ладонь опустилась ниже, на мой живот, и я поняла, что не дышу, поэтому выдохнула. И тут Макс заговорил:

— Хорошо, малышка, давай начнем с того, что ты расскажешь мне, что наговорил тебе Гарри прошлой ночью.

Я снова задержала дыхание.

Я хотела попросить его выключить свет. Я также хотела спросить, можно ли мне лечь спать и не могли бы мы поговорить обо всем утром (или никогда). Но больше всего я хотела спросить его, правда ли, что он влюбился в меня, до того, как я так глупо все испортила своим непростительно эгоистичным поведением.

Чего я делать не хотела — так это рассказывать ему, что наговорил мне Гарри, не только из-за того, что именно он наговорил, но и потому, что по большей части это касалось Анны.

Но я знала, что не могу прятаться за своим нервным поведением, только не сейчас. Макс заслуживает лучшего.

Поэтому я выдохнула и тихо сказала:

— Он рассказал мне про Анну.

Макс не рассердился, его лицо не потемнело, глаза не прищурились, он просто спросил:

— Что он сказал?

Я медленно вдохнула через нос, потом выдохнула и ответила:

— Он сказал, что ты любил ее.

— Любил, — с готовностью согласился Макс.

Я прикусила губу, потом отпустила ее и продолжила:

— Он сказал, что она была твоим миром.

— Была, — снова согласился Макс, и я испытала совершенно другой вид боли, но каким-то чудом поборола порыв закрыть глаза и продолжила смотреть на Макса.

— Он сказал, что после нее у тебя было много женщин.

— Это так.

При этом утверждении я сглотнула и шепотом закончила:

— Он сказал, что ты так сильно любил ее, что когда она умерла, ты был сломлен. И он сказал, что больше никто не сможет стать для тебя такой любовью, никогда, и что ты и все остальные это знают, и он считает, что мне тоже следует знать.

На это Макс отреагировал: его губы сжались в линию, глаза потемнели, а ладонь слегка надавила мне на живот.

Потом он вздохнул и расслабил руку.

— Знаешь что? — спросил он.

Я зажала обе губы зубами и замотала головой. Хотя я и знала кое-что, просто не то, что он собирался сказать. Однако я не была уверена, что хочу знать то, что он собирался поведать. Но я промолчала, а он сказал:

— Когда Анна умерла, закончился ее мир, но не мой.

Я закрыла глаза, но Макс прошептал:

— Милая, посмотри на меня.

Так что я снова их открыла и тихо сказала:

— Ты не обязан говорить об этом.

— Нет, обязан.

Я опять сглотнула и накрыла ладонью его руку на моем животе.

— Мне потребовалось время, чтобы осознать это, — сказал он. — Около десяти лет. Я понял это всего неделю назад, во время метели.

О. Мой. Бог.

— Макс, — выдохнула я, и его рука скользнула по моему животу на бок, он аккуратно подтянул меня к себе и подался вперед.

— Гарри ни хера не знает, — сообщил мне Макс тихо, но немного резко. — Он потерял Битси, не знаю почему, мне все равно, это не мое дело. Это его проблема, он не боролся за нее, и все это знают. Он просто сдался и позволил Керту выиграть. У нас с ним разные истории. Он сдался и был вынужден жить с этим решением, в одном городе с Битси, которая делила жизнь с другим мужчиной. Я потерял Анну из-за Керта, это не зависело от меня. Да, мы с ним не ладили, но Анна и Битси были подругами. Однажды они гуляли в «Собаке», Керт должен был забрать их и отвезти по домам. Недели три назад была годовщина. Весенние каникулы, в городе много подростков, они творят глупости, напиваются, как обычно. Они дразнили Керта, выкрикивали грубости из окон своей машины, а он быстро выходил из себя. Он вспылил, решил преподать им урок, показать, кто есть кто, и потерял управление. Подростки угодили в кювет, с ними все было в порядке, они ехали быстро, слегка перенервничали, но отделались незначительными травмами. Внедорожник Керта перевернулся четыре раза и остановился, только врезавшись в дерево.

— Боже мой, — прошептала я, поворачиваясь к нему и автоматически положив ладонь ему на талию.

— Да, — проворчал Макс. — Хуже того, завод отозвал машины той модели, что была у Керта. Какие-то неполадки с ремнем безопасности на заднем пассажирском сиденье. А Керт даже не подумал вернуть ее, чтобы это исправили. Ремень Анны отстегнулся, и, когда машину перевернуло, ее швыряло по салону, и она сломала шею.

После этих слов я полностью перекатилась к Максу и обняла его за талию, прошептав:

— Макс.

— На ней не было ни царапины, — прошептал Макс, и его взгляд стал отсутствующим. Его глаза все еще смотрели на меня, но я поняла, что он меня не видит. Он видел что-то другое, что причиняло ему сильную боль. Я знала, потому что это отражалось на его лице, и, глядя на него, я захотела обладать способностью коснуться его рукой и впитать эту боль.

Но у меня не было таких способностей, ни у кого не было. Так что я просто крепче обняла его за талию.

— Когда я увидел ее в похоронном бюро, кроме шуток, она выглядела так, будто спит, — продолжил Макс.

Мне захотелось, чтобы он замолчал, но я не стала просить об этом, я просто теснее прижалась к нему и крепче сжала руку, обнимавшую его.

Макс все еще был там, я поняла это по выражению его лица и по его следующим словам.

— Я хотел его убить. Господи, я был ослеплен этим желанием, не мог думать ни о чем другом. Он не просто убил ее из-за своего гребаного характера, он сделал это, потому что был ленивым сукиным сыном и не сдал свою машину в ремонт, он был беспечным, даже не предупредил, чтобы она села позади него. — Макс смотрел на меня, но все еще находился далеко, когда произнес: — Знаешь, я бы принял ее такой, как Битси, и был бы счастлив всю оставшуюся жизнь.

Я знаю. Я совершенно точно знаю.

Я убрала ладонь с его талии и положила ее ему на шею.

— Знаю, — прошептала я.

— У него осталась Битси, живая, покалеченная, но оставшаяся рядом, чтобы смеяться, разговаривать, делить его постель. Черт, он никогда не понимал, как ему повезло, что он выжил в той аварии. Не только потому, что он не пострадал, но и потому, что не потерял Битси.

Я гладила его челюсть и молчала.

— Это все небрежность Керта, он не отправил машину обратно, когда завод сообщил ему о неисправности. Джордж сказал, что я могу подать на него в суд, но я не стал. Деньгами тут не поможешь, но для Керта деньги были всем, так что он этого не понимал. Он прислал ко мне Трева заключить мировое соглашение, не хотел, чтобы я подал иск, козлина. — Макс покачал головой. — Господи, он был таким мудаком.

Да, определенно.

— Анна была застрахована, мне выплатили деньги, но я никогда их не трогал. Даже когда строил дом, никогда. Взять их, использовать их означало сдаться.

— Сдаться? — в замешательстве спросила я.

Макс снова сосредоточился на мне.

— Признать, что она мертва, окончательно.

— Смерть весьма окончательна, дорогой, — мягко, но осторожно сказала я.

Макс изменился в лице, по нему прокатилась волна боли, и он опустил голову, прикоснувшись своим лбом к моему.

— Да, — пробормотал он.

Все еще осторожно я предположила:

— Он упоминал о ней в своем письме.

Макс поднял голову и кивнул, и я поняла, почему в тот день показался другой Макс и почему Битси просила меня беречь его. Потому что Керт был большим мудаком.

— Что он написал? — спросила я, продолжая гладить его челюсть большим пальцем.

— Написал, что сожалеет. Написал, что любил Анну и его мучало то, что он сделал с ней. Уверен, он почувствовал себя лучше, когда написал это, как будто признание сделало его лучше, чем есть на самом деле. Чего он не понимал, так это того, что я буду чувствовать при этом, не понимал, что никакие извинения не изменят тех решений, которые он принял и которые привели к тому, что случилось тем вечером. Ничто не изменит того факта, что моя жена и его жена находились в машине, когда он повел себя как обычно, не думая о том, что рядом с ним были две драгоценные женщины и самое главное, о чем ему следовало думать, доставить их домой в целости и сохранности. А не выебываться, доказывая кучке подростков, кто круче.

Как обычно, Макс был прав.

— Хуже того, он писал это письмо и в то же время обманывал Битси с Шауной, Бог знает почему, этому нет извинений. И он писал это письмо, зная, что его жизни грозит опасность и ее жизни грозит опасность, а он возился с частным детективом и не обратился в полицию. Он писал это письмо, извиняясь за свои глупые гребаные решения десять лет назад, но продолжал в том же духе.

И опять Макс был прав.

И еще кое-что было абсолютно очевидно.

Он не переставал любить свою мертвую жену.

Это причиняло боль, сильнее, чем пинок по ребрам, чем удар по лицу, но я этого не показала. Не то чтобы Макс в своем состоянии заметил бы. Он был далеко, заново переживая свой кошмар.

Вместо того чтобы отстраниться физически или эмоционально, чего мне очень хотелось, я убрала руку с его шеи и обняла его за талию, сильнее прижавшись к нему, толкнув его на спину и положив щеку ему на плечо.

Макс просунул под меня руку и обнял меня.

— Я видела ее фотографии у Битси дома, — сказала я, почувствовала, как напряглось его тело, и торопливо продолжила: — Она была красивая, Макс. Вы были счастливы.

Он крепче обнял меня, и его тело расслабилось.

— Да, — согласился он. — Были.

— Ты должен знать, что Гарри рассказал мне все, — настороженно прошептала я. — Про твою стипендию, про беременности…

Хриплый голос Макса снова стал резким, когда он едко перебил меня:

— Напомни мне поговорить с ним.

Я прикусила губу.

— И напомни мне, — продолжил Макс, — в следующий раз, когда я буду наслаждаться твоим обществом и тебе в голову придет великолепная идея оставить меня и пойти отвлечь какого-нибудь грустного пьяного козла от его гребанных проблем, которые являются его личными проблемами, которые он сам же и создал, а он окажется недостаточно мужиком, чтобы признать их, и вместо этого станет отыгрываться на тебе, — напомни мне, детка, не отпускать тебя.

Звучало так, будто Макс считает, что откровения Гарри — это моя вина, и чтобы удостовериться в этом, я подняла голову и посмотрела ему в лицо. Его несчастные, ясные серые глаза встретились с моими, и я поняла, что он и правда так думает.

— Он просто выпускал пар, — сказала я.

— Да, выпускал пар за твой счет, за мой счет и за счет Анны, которая, блядь, мертва. Выпускал пар, после чего ты вела себя как Нина-зомби, словно твой мир рухнул, и не позволила мне помочь. Выпускал пар, что усугубило твои идеи насчет меня и Анны, какими бы они ни были, а значит, ты не поговорила со мной, и мы в итоге поссорились, после чего тебе попала очередная вожжа под хвост и ты сбежала, в результате попавшись Дэймону. Да, детка, Гарри просто выпускал пар.

Я слушала все, что он говорил, но одна часть поразила меня словно пуля.

Он назвал то утро ссорой.

Я приподнялась на локте и, глядя на него сверху вниз, прошептала:

— Поссорились?

Он поднял руку и обхватил пальцами тыльную сторону моей шеи, чтобы удержать меня, если я вздумаю отодвинуться еще дальше.

— Герцогиня, проснись. Мы такие, какие есть, мы будем спорить. Тебе нужно научиться не принимать это близко к сердцу.

Я моргнула.

— Не принимать близко к сердцу? — прошептала я, и на этот раз в моем шепоте слышалось недоверие и одновременно смертельная угроза.

— Да, не принимать близко к сердцу, — подтвердил Макс, совершенно не обращая внимания на мой ядовитый тон. — Или это, или научись разговаривать со мной, хоть иногда задавать гребаные вопросы и не выглядеть при этом, как испуганный заяц, ожидая ответа.

Я моргнула, а Макс продолжил:

— Я не плод твоего воображения, Герцогиня, я появился не в ту ночь, когда ты приехала к моему дому. У меня была своя жизнь, была жена. У меня есть семья, друзья, история. Я много натворил, пока искал что-то и не находил, так же и у тебя.

Я постаралась сдержать свой гнев и напомнила ему:

— Да, Макс, у тебя была жена, которая была для тебя целым миром.

— Да, была, пока ее жизнь не кончилась. Но моя-то продолжается, детка.

— Гарри сказал, что когда у мужчины есть женщина, которая значит для него так много, и потом он ее теряет, то ничто не может этого заменить.

Я увидела, как раздражение Макса сменилось злостью, он повернулся ко мне и тоже привстал, опираясь на локоть, но мою шею не отпустил.

— Не надо, лежа в постели со мной, впаривать мне дерьмо, которым Гарри накормил тебя вчера вечером, — предупредил он.

— Но ты сам это признал.

— Ни хрена я не признавал.

— Ты сказал мне, что она была для тебя целым миром.

Он сильнее сжал руку на моей шее.

— Да, Герцогиня, она была. Была.

— Гарри мужчина, а мужчины понимают друг друга.

— Нина, Гарри не мужчина. Ты еще это не поняла?

Ладно, тут он прав.

— Хорошо, — согласилась я и сдуру продолжила: — Может быть, это и правда, но всего пять минут назад ты заново пережил тот кошмар, Макс, и я видела это, поэтому ты не можешь лежать здесь и говорить мне, что ты забыл Анну. Ты любил ее, и эта потеря сломала тебя.

Его глаза застыли, показывая, что он разозлился еще больше, намного больше, и Макс выдавил:

— Господи, ну ты даешь.

— Что?

Макс перекатил меня, так что я оказалась на спине, а он наполовину на мне, однако не на больном боку, хотя я бы не заметила, даже если бы он навалился на меня всем весом, потому что он уже не просто злился, он стал точно таким же, каким был утром. Он был в ярости, и я приготовилась к удару.

— Ну ты даешь, детка, — повторил он едко, наклонившись ко мне. — Что ты хочешь услышать? — спросил он и, не дожидаясь моего ответа, продолжил: — Она была красивой, она была смешной, милой, покладистой, спокойной. Чертовски покладистой, Господи. Для Анны жизнь была прекрасна. Она любила жизнь и не позволяла чему-либо мучить себя. За все время, что мы были вместе, мы поспорили от силы раза два. Жизнь с Анной была сплошным удовольствием. Она не спорила со мной, не впадала в плохое настроение, не обижалась на меня. Она просыпалась счастливой и засыпала счастливой и делала все, что в ее силах, чтобы подарить мне ту же гармонию, и я любил каждую гребаную минуту такой жизни.

У меня пересохло во рту, и я попыталась выбраться из-под Макса, но он не дал мне пошевелиться.

— Ты не такая, нет. Ты споришь со мной, твое настроение меняется со скоростью света, ты способна обижаться круче, чем любая из моих знакомых женщин, а я вырос с мамой и Ками, и это говорит о многом, детка.

— Слезь с меня, — прошептала я. Его слова били сильнее, чем Дэймон, намного сильнее. Я толкала его в грудь, но создавалось впечатление, будто он не слышит моих слов и не чувствует моих рук.

— Ты блондинка, и Анна была блондинкой. Это единственное, чем вы похожи. В остальном, Герцогиня, вы с ней как день и ночь.

К глазам подступили слезы, которые я не смогла сдержать, и они поползли из уголков глаз.

— Слезь с меня.

— Правда она не была борцом. Она не была готова спорить с миром. Любой мог ее обидеть, и они делали это, но она не реагировала. Она просто позволяла этому случиться и не обращала внимания, прятала глубоко в себе, чтобы никто не видел, скрывала даже от меня, не позволяла мне помочь. Она была милой и позволяла людям грубить себе, так и не научилась давать отпор, и это повторялось все время. Она умела слушать, но была застенчивой. Она бы стояла рядом со мной, кусала губы, глядя на Гарри и думая, что надо бы ему помочь, но сама бы не стала. Ей бы не хватило смелости пройти через переполненный бар, сесть рядом с ним и взвалить на себя его проблемы. То, что он рассказал тебе, сломало бы ее еще хуже, чем тебя. Так что я должен был защищать ее от всего этого дерьма, и я защищал. Она дарила мне гармонию. А я оберегал ее, чтобы она продолжала это делать. Такими были наши отношения, и это был хороший баланс.

Я не знала, сколько еще смогу вынести, и мой голос превратился из требовательного в умоляющий, когда я повторила:

— Макс, слезь с меня.

— Ты хотела сравнения, детка, ты его получила. Теперь ты знаешь, что давала мне Анна и что я давал ей.

— Я не хотела сравнения! — воскликнула я.

— Нет, хотела, ты чертовски уверена, что не сравнишься с ней, прямо убедила себя в этом.

— Что ж, очевидно, что я не могу, потому что гармония — это не то, что я могу дать.

— Анну невозможно заменить.

Я отвернулась в сторону, закрыла газа и перестала упираться в его грудь. Я собиралась отгородиться от него, это единственная защита, которую он мне оставил, так что я собиралась воспользоваться ею.

К сожалению, его слова все еще доносились до меня. Я не могла отгородиться от них, просто закрыв глаза.

— Невозможно заменить того, кого ты потерял. Другого Чарли никогда не будет, ты знаешь. И другой Анны никогда не будет. Ты должна понимать, что, когда у тебя есть что-то дорогое, ты бережешь это, а не хочешь заменить. Но это не значит, что ты не можешь найти что-то другое, настолько же хорошее.

«Верно», — подумала я, но не сказала вслух, но Чудо-Макс, должно быть, прочитал все по моему лицу.

— Господи, — заскрипел он зубами. — Мне не нужна от тебя гармония, Нина. Мне просто нужна ты.

— Пожалуйста, не мог бы ты с меня слезть? — тихо попросила я.

— Посмотри на меня.

— Макс, пожалуйста.

— Черт возьми, Нина, посмотри на меня.

Я посмотрела на него, и он стал внимательно вглядываться в мое лицо, приподняв его ладонью.

— То, что было у нас с Анной, — это дар, но его больше нет. И ты хочешь сказать, что это все, что досталось мне в жизни?

— Нет, — честно прошептала я. Не знаю, откуда взялись следующие слова, я даже не знала, что скажу их, но инстинктивно поняла, что ему нужно их услышать, таково было мое запоздалое стремление защитить его ради него самого. — Я хочу сказать, что ты — это ты, и ты заслуживаешь лучшего.

Он выглядел искренне непонимающим, когда спросил:

— Лучше, чем что?

— Лучше, чем я.

Его большое тело дернулось и задело меня, вызвав вспышку боли в ребрах, но я проигнорировала ее, сосредоточившись на его лице, которое выглядело ошарашенным.

— Ты прикалываешься? — тихо спросил он.

Точно, ошарашенный.

— Нет, — так же тихо ответила я.

Он провел большим пальцем по моей скуле, и его лицо смягчилось.

— Господи, малышка.

— Подумай об этом, Макс, — торопливо взмолилась я. — Я вечно спорю, и у меня в голове полно тараканов. Ты знаешь, что Чарли разговаривает со мной? — спросила я, но не стала дожидаться ответа, хотя заметила, как дернулась его голова при этом вопросе. — Разговаривает. Это началось недавно, но он говорит со мной, как будто живет там. Это не воспоминания, не какие-то вещи, которые он когда-то говорил, он на самом деле разговаривает со мной. А в последнее время я ему отвечаю. Это безумие.

— Герцогиня… — начал Макс, но я продолжала говорить.

— И я все время делаю глупости или, по крайней мере, делала до Найлса, а потом был Найлс, что само по себе было глупостью от начала и до конца. Но и до него, и дело не только в плохом выборе мужчин, я всегда творила безумные вещи, как мама, но не такие безобидные, вроде приготовления невкусных блюд. «Брэйн ринг» не первый и не последний раз, когда я вспылила. Я постоянно взрываюсь. Ты знаешь, что меня арестовывали? — Макс поднял брови, и я кивнула, лежа головой на подушке. — Не прямо скандал, хотя я много выпила, почти напилась, и очень громко кричала, и в итоге вроде как швырнула в человека бутылку пива. — Макс крепко сжал губы, и я снова не поняла, что это значит, но высказалась в свою защиту. — Он это заслужил, он шлепнул девушку по попе прямо на глазах у моей подруги, которая была его девушкой, и он постоянно так делал, и это ее обижало, так что, поскольку я была пьяная, меня это достало, и я сорвалась, наорала на него и бросила в него бутылкой. В любом случае, я не целилась в него, поэтому не попала, бутылка разбилась о стену, и пиво залило сумочку какой-то девушки. Она разозлилась, потому что сумочка была дизайнерская, вот она и вызвала полицию.

— Детка…

Но я была в ударе и продолжила излагать:

— И еще мои вечные заскоки. Я знаю причину, поскольку отец бросил меня, и потом я выбирала всех этих неподходящих парней, с этим у меня проблемы, ты знаешь. Я просто не знаю, как перестать. Ты говорил, что все парни в баре засматривались на меня, и даже Гарри сказал, что хотел бы меня, но разве я позволила себе принять это? Нет. Я не могу позволить людям быть добрыми ко мне, говорить мне приятное, я просто не могу принять это, и поэтому я такая странная.

На этот раз Макс сдвинул брови и повторил низким, опасным голосом:

— Гарри сказал, что хотел бы тебя?

— Да, — ответила я, слишком увлеченная своим признанием, чтобы уловить изменения в его настроении. — Гарри был пьян и вел себя как идиот, но я не могу понять, почему ты хочешь меня. Это безумие.

— Нина…

— В смысле, я отправляюсь в отпуск, чтобы попытаться разобраться в своей жизни, и вот: у меня ободрана нога, синяк на ребрах, меня избили, я побывала один раз в больнице и три раза в полицейском участке, встретилась почти со всеми в городе. И все это, если не считать время, пока я болела, за одну неделю!

— Герцогиня, дай мне…

— Что со мной не так? — спросила я и, опять не дожидаясь ответа, продолжила: — Мне нужен перерыв, чтобы разобраться с перерывом! Вот насколько я чокнутая. А ты хороший парень, самый лучший, ты заботишься о людях, тебя все уважают, ты добрый и красивый, и еще щедрый и умный, и тебе совсем не нужно возиться с моими тараканами.

— Детка, ты можешь заткнуться?

При звуке его голоса, который одновременно получился нежным и приказным, я качнула головой и запоздало сосредоточилась на нем.

— Что? — спросила я.

— Заткнись, — мягко велел он.

— Хорошо, — тут же ответила я, потому что выражение его лица тоже смягчилось, став почти нежным, хотя глаза сверкали, будто про себя он смеялся. И это сочетание было таким потрясающим, даже больше чем потрясающим, невероятно потрясающим, что я просто не могла его не послушаться.

— Ты швырнула в человека пиво? — спросил он все так же мягко.

— Не в него, это был предупредительный выстрел. Но он же шлепнул девушку по заднице на глазах у своей девушки, — повторила я почти шепотом. — Но я забыла добавить, что девушка, которую он шлепнул, тоже не была в восторге, поскольку являлась подругой моей подруги.

— Детка, — прошептал Макс, его глаза все еще сверкали, а теперь и рот начал кривиться.

Я вернулась к своей мысли.

— Из моего поведения в последние полторы недели ты ясно мог понять, что существует большая вероятность, что я вытворю что-нибудь подобное в будущем.

Макс перестал кривить губы, потому что начал улыбаться.

— Да, Герцогиня, я заметил.

Я сглотнула и, немного склонив голову набок на подушке, подвела итог. Слова дались мне тяжело, но это правда.

— Гармония — это не про меня, Макс.

Он не перестал улыбаться, даже услышав мое вымученное признание.

— Да, милая, не про тебя.

— А ты заслуживаешь гармонии, — прошептала я.

Он провел пальцами по мокрым следам, оставленным слезами у меня на висках, и сказал:

— Очень мило, что ты так думаешь, малышка, но это не меняет того факта, что гармония — не то, что мне нужно.

Я медленно моргнула и спросила:

— Что, прости?

— Если это значит, что я не получу тебя, то мне не нужна гармония, потому что, как я уже сказал, мне нужна ты.

— Мой мертвый брат разговаривает со мной, — напомнила я.

— А я иногда вижу Анну, идущую по тротуару, когда проезжаю по городу. Такое случается так или иначе со всеми, кто потерял близких. Это пройдет.

Что ж, даже несмотря на то, что меня расстроило, что он все еще иногда видит Анну, это принесло облегчение. А я-то думала, что схожу с ума.

И все-таки я продолжала упорствовать:

— Я странная.

— Ты милая.

— Поверь мне, Макс, сейчас ты можешь думать, что это мило, но это пройдет.

— А вот что совсем не мило, — это что Гарри, пьян он или нет, сказал тебе в лицо, что хочет тебя, но это между Гарри и мной.

— Что?

Он проигнорировал мой вопрос и заявил:

— Но все остальное — это ты, детка, и, поверь мне, это мило.

— Ты заслуживаешь лучшего, — напомнила я ему.

— Ты меня совсем не слушала, раз повторяешь это, — сообщил мне Макс.

— Что, прости?

Он снова обхватил ладонью мое лицо, провел пальцем по нижней губе и сказал:

— Гарри не врал, после Анны у меня было много женщин. После всех этих женщин, а среди них были хорошие, детка, но ни одна из них не задела меня, ни одна, после них я выбираю тебя, это о чем-нибудь говорит?

О Боже.

Все во мне замерло, и внутри, и снаружи, потому что я вынуждена была признать, что он привел очень весомый довод.

— Мне повезло, малышка, — продолжал Макс. — В юности жизнь подарила мне нечто прекрасное. А потом отняла это. И спустя десять лет кое-что другое, но не менее прекрасное, явилось прямо к моему порогу. Я понял это почти сразу, как увидел, и ничего, случившееся с тех пор, не смогло поколебать этой уверенности. Думаешь теперь, когда я нашел тебя, я позволю тебе изменить пароль от компьютера, написать мне гребаную записку и уйти?

— Но ты был прав сегодня утром, мне следовало знать, через что ты прошел на этой неделе, и не следовало быть такой эгоистичной.

— Нет, детка, сегодня утром я был зол, а когда я злюсь, если ты еще не заметил, то могу наговорить много такого, чего говорить не следует. Тебе надо научиться не давать мне спуску и вести себя так, как ты это делаешь с другими, как вчера вечером, когда я перешел черту.

— Макс…

— Или, по крайней мере, научись контролировать свои порывы, чтобы позволить мне перегореть, а потом высказать все, что думаешь.

— Макс…

Он приблизил свое лицо к моему, так что я ощутила его дыхание на своих губах, и сказал:

— Мне больно это говорить, детка, меня мучает чувство вины, но на этой неделе я все время думал, какой будет жизнь с тобой и чем она будет лучше той, что была у нас с Анной. Я знаю, что ты бросаешься бутылками и отдаешь столько же, сколько получаешь, и мне это нравится, Герцогиня, эта страстность. Она во всем, что ты делаешь, и, Богом клянусь, не думаю, что когда-либо видел что-то настолько прекрасное. Анна любила жизнь, но, милая, когда ты забываешь о своих страхах, ты наслаждаешься ею. Это невероятно удивительно и потрясающе. Эта страстность заставляет тебя смотреть на работы Коттона так, будто ты испытываешь блаженство. И она заставляет тебя встать на сторону Ками, хотя та относилась к тебе как стерва, а ты сражаешься, как будто это последний бой перед гибелью всей западной цивилизации. И, Герцогиня, другие люди тоже считают это прекрасным, это притягивает их к тебе, ты заводишь дружбу с такими, как Арлин и твои соседи по коттеджу, Норм и Филлис…

— Глэдис, — поправила я.

Он улыбнулся, проведя большим пальцем по моей нижней губе, и пробормотал:

— Как скажешь.

После этого он замолчал, явно считая, что сказал последнее слово.

Я долго смотрела на него и пришла к выводу, что ему и не надо больше ничего говорить.

Он сказал свое последнее слово.

И я поняла, очень поздно, что ему для этого даже говорить не пришлось. Он все доказал несколько часов назад, появившись здесь, чтобы забрать меня домой.

Однако я решила не делиться с ним этими мыслями. Я решила, что нам нужно поговорить еще кое о чем.

Поэтому я окликнула:

— Макс?

— Я здесь, милая.

Да, он здесь, со мной, в коттедже, у реки, в пятидесяти милях от своего дома.

Я закрыла глаза, потом открыла их и призналась:

— Ты меня пугаешь.

— Ты уже говорила.

— Говорила?

— Да, малышка.

— Когда?

— Той ночью, когда я в первый раз тебя трахнул.

Ох да, точно, я была полусонная и забыла об этом. А Макс, конечно же, не забыл, поскольку у него явно была память, как у слона, что, как я поняла, не сулило мне ничего хорошего.

Он продолжал улыбаться, скорее всего, читал мои мысли по лицу (что, надо сказать, тоже не сулило мне ничего хорошего), и его большой палец снова погладил мою губу.

— Что, если ничего не получится? — спросила я.

— Как я сказал тогда, я не могу ничего обещать, но мы будем очень стараться.

— Тебе этого достаточно?

Он уставился на меня, а потом рассмеялся, на секунду навалившись на меня, прежде чем обнять и осторожно перекатиться, увлекая меня за собой, пока он не оказался на спине, а я наполовину на нем, наполовину прижавшись к его боку.

Я подняла голову, посмотрела ему в глаза и спросила:

— Что смешного?

Все еще широко улыбаясь, он произнес, и я поняла, что он нагло врет:

— Мне очень больно осознавать, Герцогиня, что ты всего лишь довольствуешься мной. — Я распахнула глаза, а он запустил руку мне в волосы и положил ладонь мне на затылок. Притянув мою голову ближе к себе, он тихо сказал: — Но тебе следует знать, что да, мне более чем достаточно, и если ты согласна принять меня, то мне этого достаточно.

Потом он притянул мое лицо еще ближе и поцеловал меня.

Определенно, наш разговор был закончен, потому что Макс целовал меня довольно долго, так долго, что я совершенно забыла, о чем мы говорили. Потом он выключил свет, устроился поудобнее и велел мне засыпать. Его поцелуи были так хороши, тело было таким теплым, и мне было так уютно у него под боком, а я была так измотана, что просто прижалась к нему и сделала, что мне велели.

Надежда вновь вернулась в мое сердце и на этот раз с намерением там и остаться.