Рискованное приключение

Глава 4 Утес

Я проснулась, открыла глаза и поняла, что, во-первых, стоит глубокая ночь, темная, едва освещенная лунным светом, а во-вторых, я выспалась и готова начать новый день. Наверное, это из-за того, что дома я уже была бы на ногах.

Потом я поняла, что голова моя лежит не на подушке. Щекой я ощущала гладкую кожу и твердые мышцы. Я лежала на плече Макса, прижавшись к его боку, положив руку ему на живот и закинув согнутую ногу ему на бедро. Макс обнимал меня рукой, положив ладонь мне на талию.

О Господи!

Я не стала размышлять о том, что он здесь делает, а подумала о том, как мне убраться.

Я перекатилась на спину, потом на бок, гадая, получится ли у меня достать ключи от машины из джинсов Макса и стащить чемодан вниз, не разбудив его.

Я частично сползла с кровати, когда почувствовала за спиной движение, и мой живот обвила сильная рука. У меня вырвался тихий удивленный вздох, и меня потащило назад. Я впечаталась в теплое и твердое тело Макса, а он прижался к моей спине и согнул колено, прижав свое бедро к моим.

— Макс, — прошептала я.

Ответа нет.

— Макс, — прошептала я погромче.

— М-м-м?

Я почувствовала, как он уткнулся лицом в мои волосы, и застыла, когда его ладонь скользнула вверх по моему животу и его пальцы обхватили мою грудь.

Я задержала дыхание и замерла. Макс больше ничего не сказал и не двинулся.

— Макс, — едва слышно прошептала я, потому что голос мой тоже, видимо, застыл.

И снова никакого ответа, только крепкое тело, сильнее прижавшееся к моей спине.

Он спал, но так и не отпустил мою грудь.

Я могла бы — и должна была — вывернуться из его рук и сбежать от него и из его дома, возможно, закатив истерику между первым и последним.

У него нет никакого права удерживать меня, забирать ключи от машины, командовать и забираться ко мне в постель, пока я сплю, даже если он заботился обо мне во время болезни и готовил мне овсянку.

Но меня никогда раньше так не обнимали, ни разу в жизни, и я не могла не заметить, насколько это приятно. Очень приятно. В постели, в объятиях высокого, сильного, красивого мужчины. Невероятно.

И даже больше. Я старалась не думать об этом, не позволить подобным мыслям зацепиться в моем сознании, но в кровати Макса, в его руках я не только не была одна (очевидно) — я не была одинокой. Я чувствовала себя в тепле, в безопасности, под защитой его большого тела, окружавшего мое. И это было прекрасно.

На самом деле, с тех пор как я вошла в его дом, за исключением времени, проведенного на заднем сиденье арендованной машины, я не ощущала одиночества. Даже во время моей болезни, когда я просыпалась, Макс был рядом, а если его не было, то я знала, что он поблизости. Даже вчера, когда я оставалась одна в доме. Слишком давно я не испытывала этого надежного чувства от осознания того, что мое одиночество не будет долгим, что оно закончится до того, как на смену ему придет отчаянная тоска.

Больше того. Его рука на моей груди, согнутое колено, прижатое к моему, — это было так сексуально и заставляло меня чувствовать себя сексуальной. Я не чувствовала себя такой уже некоторое время — довольно долго, слишком долго — и я скучала по этому чувству.

Когда мы с Найлсом встретились, у нас были нормальные отношения во всех аспектах. Но когда я согласилась на свадьбу, по какой-то причине все изменилось. Секс случался все реже и реже, и мы не были близки уже несколько месяцев. Больше, чем несколько. На самом деле, слишком долго.

Мы с Найлсом не жили вместе. Ему нравилась его современная квартира с тремя спальнями и с видом на реку в Бристоле. Оттуда он мог пешком дойти до работы и практически в любое нужное ему место.

Мой дом был огромным и слишком просторным для меня, но я любила свой просторный дом на четыре спальни. В основном потому, что он принадлежал Чарли. Но от моего дома Найлс не мог ходить пешком на работу. Ему пришлось бы ехать на автобусе, на что он никогда бы не согласился. А такси каждый день стоило бы слишком дорого. В отличие от меня, Найлс был адвокатом и зарабатывал действительно хорошие деньги, не говоря уже о том, что его семья занималась финансами. И все-таки такси каждый день — это слишком.

Чарли купил дом очень дешево и начал его ремонтировать, а когда его не стало, я взяла на себя миссию завершить его дело и сделала это. Я не могла продать его потому, что это был дом Чарли, и потому, что я много вложила в него. Но Найлс не собирался переезжать ко мне.

Мы находились в тупике. Найлс говорил мне выставить дом на продажу и переехать к нему, а я сопротивлялась. И пока я сопротивлялась, мне пришлось закопать обиду. Ведь если бы Найлс был внимательнее, если бы он прислушался, он бы знал, как много этот дом значит для меня. И тогда мне не пришлось бы сопротивляться.

Более того, в последнее время мы с Найлсом редко виделись на неделе. Иногда я ездила к нему и готовила ужин. Но большинство выходных мы проводили вместе. Обычно я приезжала к нему и оставалась ночевать, просто спать.

Но он не обнимал меня, когда мы спали. Мы не занимались любовью. И он не клал руку мне на грудь тем бессознательным, но таким собственническим жестом, как сейчас Макс.

И хотя я очень старалась не думать обо всем этом, велела себе двигаться, выбираться отсюда, убегать от Макса, говорила себе, что лежать в руках этого мужчины — безумие, я ничего не могла с собой поделать.

Яркий лунный свет лился в окно, а я лежала в темноте, в объятьях Макса, и решила позволить себе минутку безумия.

Он спал, он не понимал, что делает, что я позволяю ему делать. Я, напротив, не спала и ни за что не смогла бы заснуть снова. Я ускользну от него позже, после того, как позволю себе это безопасное убежище, это чувство — быть желанной и даже (если чуточку притвориться, а я решила так и сделать) любимой, чувство противоположное одиночеству.

Я расслабилась и устроилась поуютнее. В ответ его пальцы на моей груди машинально сжались, и он сильнее прижался ко мне. Мое тело вмялось в матрас, зажав под собой ладонь Макса, а его грудь прижалась к моей спине.

Я закрыла глаза. Так еще лучше.

Я скользнула рукой по его стальному предплечью и позволила себе еще одно запретное удовольствие, обхватив пальцами его сильное запястье.

Так я пролежала довольно долго, наверное, несколько часов, иногда погружаясь в дрему, иногда просыпаясь. Просыпаясь, я старалась запомнить свои чувства в ту минуту, снова и снова, и мне было так хорошо, что я каждый раз разрешала себе еще немного, самую капельку. Я отодвинусь позже.

Рассвет только начал подсвечивать дом, когда я снова погрузилась в полудрему, которая оказалась больше чем дремой.

Я крепко заснула.

Я проснулась от яркого солнечного света и на миг растерялась.

Похоже, я не просто заснула, а мы с Максом передвинулись обратно в первоначальное положение: он на спине, а я почти на нем.

Я почувствовала, как меня передвинули, но глаза не открыла. С невообразимой осторожностью, с которой со мной не обращались никогда раньше, он выскользнул из-под меня и положил меня так, чтобы моя голова оказалась на подушке. Потом он натянул одеяло на мое плечо, и я услышала, как он ушел.

С минуту я просто лежала и осознавала, что большой, жесткий, властный Макс может так двигать меня, дотрагиваться до меня, и не только может, но и делает.

Потом я прислушивалась к звукам в ванной, где включались и выключались краны. Макс вышел из ванной, открыл ящик комода, потом закрыл его. Потом я почувствовала, что он покинул второй этаж.

А потом меня настигла реальность.

Проклятье! Какая же я идиотка.

Я прислушалась к звукам с первого этажа, там текла вода в раковине. Тогда я откинула одеяло и побежала в ванную.

Я почистила зубы, сначала щеткой, потом зубной нитью, умылась. При этом я не могла думать ни о чем, кроме того, какая же я идиотка. Я должна была воспользоваться возможностью и сбежать. Определенно, Макс спал очень крепко. Я могла бы уехать.

Я забрала из ванной все свои принадлежности и как попало запихала все в чемодан. Потом принялась лихорадочно копаться в вещах, подбирая одежду для побега от Макса.

Я так сосредоточилась на этом, что не услышала, как он поднялся на второй этаж, и вздрогнула, когда его рука обвилась вокруг моей талии.

— Доброе утро, Герцогиня, — произнес он мне в волосы и прижался к моей спине.

Я замерла и начала:

— Макс…

— Кофе, — перебил он.

— Макс… — снова начала я, потянув за его руку, и он отпустил меня.

Я шагнула в сторону, повернулась к нему и открыла рот, чтобы высказать все, что надумала (хотя и не знала, что именно, потому что в тот момент не думала ни о чем), но он поймал мою ладонь. Потом, когда я сделала шаг назад, он, к моему удивлению, заставил меня повернуться, подняв мою руку у меня над головой, словно мы находились на танцевальном паркете. Когда я оказалась спиной к нему, он остановил меня и прижал ладонь к моему животу, мою спину к своей груди и повернул меня в сторону лестницы.

— Кофе, — повторил он, подталкивая меня своим телом вперед, пока я продолжала держаться за его руку.

Он был сильнее меня и намного больше, так что я больше не пыталась вырваться, а сосредоточилась на сражении, которое могла бы выиграть.

— Ты спал со мной, — обвинила я.

— Да, — ответил он как ни в чем не бывало.

Да. Как ни в чем ни бывало. Я знала его фактически один день!

— Ты забрался ко мне в кровать, когда я спала.

— Да, — снова ответил он. Мы дошли до лестницы, и он отпустил меня, но положил руки мне на талию и направил меня вниз.

— Макс! — рявкнула я.

— Кофе, — в очередной раз сказал он.

Теперь его ладонь лежала у меня между лопатками, и он не останавливался. Я была вынуждена спуститься по лестнице, или Макс столкнул бы меня вниз.

Серьезно, он такой раздражающий!

— Я бы хотела одеться, — рявкнула я.

— Ты одета.

— На мне ночная сорочка.

— Это одежда.

— Это ночная сорочка, — сказала я, шагнув с последней ступеньки и резко развернувшись к нему.

Макс схватил меня за руку и направился на кухню. Я пыталась выдернуть руку, но он был сильнее и определенно собирался выполнить миссию напоить меня кофе.

На кухне он подвел меня к кофеварке, которая уже начала наполняться, повернулся и за руку притянул меня ближе. Только тогда он отпустил мою ладонь, но обнял меня за талию, притянув еще ближе к себе.

Я посмотрела на него и открыла рот, чтобы выдать ему все, что думаю, но он успел первым.

— Овсянка с одной ложкой сахара или удовлетворить твою жажду тостов с виноградным джемом?

Я так глубоко вдохнула, что почувствовала, как мою грудь распирает от теплого и сладкого чувства.

Мужчины не запоминают таких вещей, как замечание о том, что ты скучала по виноградному джему. Особенно если оно тихо сказано мимоходом. Чарли бы запомнил, но он не был обычным мужчиной. Он был Чарли. Такого, как он, больше не будет.

Найлс не помнил таких вещей. На самом деле, на этот перерыв в отношениях и поездку в Колорадо меня сподвиг такой случай. Однажды ночью я никак не могла заснуть, на следующее утро без сил выползла на его кухню, и Найлс, что ему не свойственно, предложил налить мне чашечку кофе. Когда я благодарно согласилась, Найлс спросил меня, как я его пью.

Мы были знакомы два года, я просыпалась в его доме столько раз, что и не сосчитать, завтракала с ним, ужинала, обедала и ужинала с ним в доме его родителей, а он даже не знал, как я пью кофе, не проявлял даже толики внимания. Тогда-то я и поняла, что мне надо подумать о нашей ситуации и быстро.

— Герцогиня? — окликнул Макс, и я моргнула, пытаясь побороть разлившееся в груди тепло.

— Тост с джемом, — прошептала я.

— Понял, — сказал он и отпустил меня, но поднял руку и провел пальцами по моей челюсти, так что я продолжала ощущать его прикосновение даже после того, как он убрал руку. Осталось покалывание, очень приятное покалывание.

Макс повернулся к стойке и выдвинул из стены тостер, потом открыл шкафчик и достал хлеб.

— Подумал, что сегодня покажу тебе утес, — сказал он. Я стояла и смотрела, как он кладет ломтики хлеба в тостер. У меня в голове было пусто.

Ну как пусто, за исключением мысли о том, что Макс был в пижамных штанах с завязками в темно-синюю и темно-серую клетку на светло-сером фоне. И еще на нем была сера футболка, плотно обтягивающая его грудь и бугрящиеся бицепсы.

Я никогда не задумывалась о мужской пижаме. Только Макс мог заставить пижаму — обычные пижамные штаны и футболку — выглядеть так чертовски привлекательно.

Потом мои мысли переключились на ночную сорочку, которую я тоже купила специально для поездки. Хлопковая, бледно-розовая, на тоненьких бретельках, длиной до середины бедра, с плотно облегающим грудь лифом и низким вырезом на спине, открывающим лопатки. Подол и лиф были отделаны тонким кремовым кружевом.

Потом мне стало интересно, что Макс думает о моей сорочке и обо мне в ней.

Потом я заметила, что он не очень-то обращает внимание, потому что достает масло и джем. Я расстроилась, потому что вдруг поняла, что мне хочется, чтобы ему нравилась я в своей новой, хорошенькой, маленькой сорочке для приключения в Колорадо. Обычно я не ношу сорочки, а ношу пижамы, вроде тех, что была на Максе, но только в более девичьем стиле.

Макс посмотрел на меня и окликнул:

— Эй! Нина?

Я вздрогнула и спросила:

— Что?

Он усмехнулся:

— Детка, ты проснулась?

— Эм-м…

— Садись.

— Но…

— Садись.

— Хорошо, — пробормотала я, подумав, что это хорошая идея, вышла с кухни и села на стул.

Тост выскочил из тостера, Макс достал тарелку, положил на нее тост, намазал его маслом (больше, чем необходимо) и положил сверху джем (довольно много, но я не собиралась жаловаться).

Потом он повернулся, подвинул тарелку ко мне и вернулся к кофеварке.

— Нина, утес, — напомнил он.

— Прости?

Макс налил кофе в кружку, положил сахар и достал из холодильника молоко.

— Я хочу, чтобы ты отправилась со мной на утес.

— Какой утес? — спросила я, наблюдая за тем, что он делает. Я поднесла тост ко рту и откусила кусочек.

Виноградный джем. Амброзия.

— Он находится на границе моей земли. Хочу показать тебе.

Макс плеснул молоко в кофе, размешал, развернулся и поставил кружку передо мной.

Я потеряла нить разговора и уставилась на кофе.

Один раз. Он один раз наливал мне кофе. И он запомнил, как я его пью.

Найлс делал это сотни раз, но так и не потрудился запомнить.

— Господи, Нина, — произнес Макс, и было похоже, что он смеется.

Я тряхнула головой и посмотрела на него. Точно, смеется.

— Что смешного?

— Ты. С утра ты похожа на зомби.

Я почувствовала, как мои брови нахмурились, и сказала:

— Нет, не похожа.

В ответ мне досталось: «Детка» и усмешка.

Он повернулся к кофеварке, налил другую кружку, черный, без сахара, сделал глоток и положил еще хлеба в тостер.

— Оденься потеплее, — велел он, снова повернувшись ко мне и прислонившись к столешнице. — И возьми с собой камеру, если есть.

— Камеру?

— Виды на утесе. Тебе захочется сфотографировать.

Я решила, что мне необходим кофеин, так что оставила тост и сделала глоток из кружки, а потом еще один, потому что Макс делал отличный кофе.

Собираюсь я на какой-то утес вместе с ним?

Нет, не собираюсь.

И все-таки мне хотелось. Я никогда не была на утесе в горах Колорадо. Наверное, я вообще не была ни на каком утесе. На самом деле я даже не очень-то представляла себе, что такое утес.

И потом, у меня же приключение, верно? Я живу полной жизнью, выметаю паутину, получаю новые впечатления. Я могу поселиться в гостинице в городе или уехать в Денвер и после того, как Макс покажет мне свой утес.

— Хорошо, — сказала я, сделав еще глоток кофе, и откусила вкуснейшего тоста с маслом и джемом.

Ладно, я и так уже была идиоткой. Могу побыть таковой еще несколько часов, чтобы посмотреть утес. А потом, после того как разрешу себе побыть идиоткой, я снова стану умной, здравомыслящей и рациональной. Но быть умной, здравомыслящей и рациональной — скучно. Я уже долго была такой и заслужила перерыв.

— Это было легко, — заметил Макс.

Я откусила еще кусочек и посмотрела на него:

— Что?

Он медленно покачал головой и пробормотал:

— Ничего, дорогая.

Потом он глотнул кофе, а его глаза уставились мне за спину, брови нахмурились, и я увидела, как напряглось его тело.

Это было занятное, даже захватывающее, но несколько пугающее зрелище. У Макса было мощное тело, и видеть, как он мгновенно настороженно подбирается, — удивительно.

— Какого хрена? — буркнул он. Я отвела глаза от его тела, повернулась на стуле, все еще держа тост в руке, и посмотрела в окно.

Рядом с «Чероки» парковался зеленый армейский внедорожник с полицейскими мигалками на крыше и большой звездой на двери.

От этого вида мое тело тоже напряглось.

— Полиция? — спросила я, хотя это было очевидно.

— Да, — тихо проговорил Макс, но я расслышала, что он двигается.

Из внедорожника вышел мужчина в джинсах, плотной байковой рубашке, стеганом жилете и ковбойских сапогах. На поясе у него висели значок и пистолет. Мужчина был среднего роста, с проседью в черных волосах, с небольшим пивным животиком над огромной пряжкой ремня, но все еще выглядел подтянутым. Он посмотрел на дом и направился к ступенькам.

Макс открыл дверь прежде, чем мужчина дошел до нее. Я застыла на стуле, глядя на происходящее.

— Мик, — поприветствовал Макс мужчину.

— Макс, — ответил тот, входя.

— Что случилось? — спросил Макс.

Взгляд Мика упал на меня, и я медленно осознала, что на мне только коротенькая бледно-розовая ночная сорочка.

Мик посмотрел обратно на Макса, явно не удивившись тому, что у того на кухне сидит женщина в коротенькой бледно-розовой сорочке, и объявил:

— Кое-что произошло.

Спасаясь от холодного воздуха, Макс захлопнул дверь и выпрямился, широко расставив ноги и скрестив руки на груди.

— Что?

Мик прочистил горло, и его взгляд вернулся ко мне.

— Это Нина Шеридан, — сообщил ему Макс.

— Приветствую, мисс Шеридан, — сказал Мик.

Я решила не исправлять его на «миз» и предложила:

— Прошу, зовите меня Нина.

— Хорошо, Нина, — ответил Мик со смущенной улыбкой, и мне стало еще больше не по себе от этого утреннего визита полицейского.

— Что случилось? — снова спросил Макс, и я подумала, что мне, наверное, лучше побежать наверх и надеть кардиган, халат, еще джинсы и лыжный костюм (хотя его у меня не было).

Мик прошел ближе ко мне, но повернулся лицом к Максу.

— Должен задать тебе несколько вопросов, — сказал он, и я решила не ходить одеваться. То, как он это сказал, заставило меня остаться на месте.

— Каких вопросов? — спросил Макс, тоже подходя ближе. Но он прошел прямо ко мне и встал за моим стулом, так что я спиной чувствовала его тепло.

Мик воспринял это как приглашение проходить дальше, что он и сделал, остановившись в трех футах от нас.

— Мне нужно знать, где ты был прошлой ночью в районе двух-трех часов.

Я замерла и уставилась на Мика, заметив, что ему неуютно, правда он этого и не скрывал.

— В чем дело? — спросил Макс, и по его голосу я поняла, что происходящее ему не нравится и он тоже этого не скрывает.

— Макс, просто ответь, — тихо сказал Мик.

— В кровати, — коротко сказал Макс своим хриплым голосом. Мик быстро взглянул на меня, а потом снова на Макса.

— Спал? — спросил он.

— Да.

— Извините, Нина. — Взгляд Мика вернулся к моему лицу, перед этим на долю секунды опустившись на мою сорочку, и он продолжил: — Вы можете это подтвердить?

— Что происходит? — повторил Макс.

Но в ту же секунду я быстро произнесла:

— Да, могу.

— Вы уверены? — спросил меня Мик.

— Конечно, уверена, — твердо сказала я.

— Вы тоже спали? — продолжал давить Мик, и я выпрямила спину.

— Мик. — Макс явно терял терпение. — Какого хрена?

Но я снова быстро произнесла:

— Нет, я не спала.

Мик открыл было рот, но я продолжила:

— Я прилетела из Англии и еще не привыкла к смене часовых поясов. Я проснулась около двух часов утра — в девять по своему времени — и не могла заснуть до рассвета. Все это время Макс был со мной.

Мик заметно расслабился и кивнул.

— Теперь ты расскажешь мне, в чем дело?

Терпение Макса лопнуло, кажется, он рассердился.

Мик перевел взгляд на Макса:

— Кертис Додд был убит сегодня рано утром.

Я услышала, как Макс втянул воздух, и, хотя я не знала, кто такой Кертис Додд, мои глаза распахнулись.

— Шутишь? — тихо произнес Макс.

— Если бы, — ответил Мик.

Потом Макс спросил:

— Убийство?

— Да.

— И ты приходишь ко мне?

Теперь Макс не казался сердитым, он таким и был. Я не только слышала, но и чувствовала это.

— Спокойно, Макс. Таков порядок. Все знают, что вы с Доддом не ладите, — успокаивающе сказал Мик.

— Ага, как и большинство горожан, — ответил Макс.

— Поэтому моим помощникам придется навестить много народа. Ты у меня уже третий этим утром, — пояснил Мик.

Ну, хоть что-то.

— Что произошло? — спросила я в надежде сменить тему и разрядить ситуацию.

— Додда застрелили, — ответил Мик.

— Где? — спросил Макс.

— В его доме. Кто-то вломился внутрь, — ответил Мик.

Макс приблизился ко мне, так что его тело коснулось моей спины. Я чувствовала, что с ним творится что-то странное.

— Где была Битси? — продолжил Макс осторожно, возможно даже обеспокоенно.

— Навещала сестру. Она не любит наплыв туристов во время весенних каникул. Слишком много детей, пьяные подростки. — С Максом что-то происходило. Я не знала, что именно, но то же самое происходило и с Миком. Ему снова почему-то было неуютно, но по другой причине, чем раньше, и он поторопился продолжить: — Ты же знаешь, каждый март-апрель она уезжает в Аризону на пару месяцев.

Я почувствовала, как Макс расслабился.

— Тогда кто его нашел?

Мик переступил с ноги на ногу, и я поняла, что он принялся бы поправлять воротник, если бы не думал, что это его выдаст.

— Вообще-то, Додд был не один, — пробормотал Мик.

— Твою мать, — раздраженно буркнул Макс. — Шауна.

Я удивилась и посмотрела на кивнувшего Мика, а потом через плечо — на жесткое, сердитое лицо Макса.

— Шауна сказала, что Додд услышал взломщика и отправился проверить, а потом она услышала выстрелы. К счастью для нее, убийца, кажется, не знал о ее присутствии в доме. Просто убил Додда и скрылся. Услышав выстрелы, она дико испугалась, так что прошло некоторое время, прежде чем она набралась смелости выйти из спальни, обнаружила Додда и позвонила в полицию. Она была весьма напугана. До сих пор напугана.

— Ясное дело, — проговорил Макс, как будто ему действительно было ясно, как сильно она напугана, но его это мало волновало.

— А как же Гарри? Я думала, что она с Гарри, — глупо спросила я, глядя поверх плеча на Макса. Он посмотрел мне в глаза, положил ладонь мне на талию и легонько сжал. Это стало достаточным ответом. Шауна изменяла милому глуповатому Гарри. Тогда я прошептала: — Бедный Гарри.

— Да, бедный Гарри, — ответил Макс тихим голосом.

Я перевела взгляд на Мика и добавила:

— И бедный… э-э… Кертис Додд.

Секунду Мик смотрел на меня, а затем его лицо озарила искренняя веселая улыбка, и он поднял глаза на Макса.

— Полагаю, Нина здесь новенькая, — заметил он.

— Да, — ответил Макс.

— Прошу прощения? — спросила я, и Мик посмотрел на меня.

— Во всех четырех округах есть только два человека, которые, узнав об убийстве Кертиса Додда, сказали бы: «Бедный Кертис Додд». Вы и Шауна. Вы потому, что не были с ним знакомы, а Шауна потому, что спала с ним.

— Ох, — пробормотала я и подумала, что же за человек этот Кертис Додд.

— Хочешь кофе? — спросил Макс, и Мик покачал головой.

— Мне предстоит трудный день. Пора ехать.

— У вас в машине есть термос? — спросила я, и Мик посмотрел на меня.

— Да.

— Если вы его принесете, мы нальем вам горячий кофе.

Выражение лица Мика изменилось. Он взглянул на Макса, потом снова на меня, улыбнулся и уже мягче сказал:

— Очень любезно с вашей стороны.

— Ну, не совсем с моей. Кофе варил Макс. Хотя я думаю, что он воспользовался моими запасами. Кажется, Макс не слишком понимает, что такое раздельное хозяйство.

У Мика вырвался короткий удивленный смешок, а его глаза метнулись к Максу.

Макс же сдвинулся вбок и обнял меня за плечи одной рукой, заметив:

— Вот увидишь, Мик, Нина — это что-то.

Я откинула голову назад и посмотрела на Макса:

— Что это значит?

— Расслабься, Герцогиня, — усмехнулся он. — Это комплимент.

— Что-то непохоже, — возразила я.

Макс наклонился ко мне, так что его лицо оказалось совсем близко:

— И тем не менее.

Мик откашлялся, и я решила не продолжать. Ругаться на людях — невоспитанно, особенно если это незнакомые люди.

Я посмотрела на Мика и напомнила:

— Офицер, ваш термос.

— Зовите меня Мик.

Я сомневалась, что когда-нибудь увижу его снова, но улыбнулась и вежливо сказала:

— Хорошо, Мик.

Мик отправился за термосом, а я подошла к кофеварке. Макс остался стоять рядом с моим стулом и наблюдал за Миком.

— Ты в порядке? — окликнула я.

— Шауна гребаная сука, — ответил Макс.

Это правда, поэтому я не стала комментировать.

Макс повернулся ко мне:

— Битси, жена Додда, она инвалид.

Я моргнула и спросила:

— Что?

— Инвалид. Автомобильная авария. Десять лет назад. Парализована ниже пояса.

— О Господи, — прошептала я. Наш диалог прервал вернувшийся Мик.

— Спасибо. Пришлось встать задолго до рассвета. Думаю, следующие несколько дней кофе станет моим единственным спасением, — заметил он, подходя ко мне.

Я налила ему кофе, стараясь не обращать внимания на то, что так и не надела что-нибудь из одежды и до сих пор оставалась в коротенькой хлопковой сорочке.

Мик вел себя так, будто ничего и не заметил. Полагаю, будучи полицейским, он видел и не такое. Он сказал, что пьет кофе с двумя кусками сахара и глотком молока. Я все добавила и попрощалась с ним. Макс проводил Мика до двери, попрощался и стоял там, пока Мик шел до машины. Макс закрыл дверь, только когда Мик завел двигатель, махнул рукой и начал разворачиваться.

Макс вернулся в кухню, подошел ко мне и взял свою кружку. Потом он прислонился бедром к столешнице, я сделала тоже самое и подняла лицо к нему.

— Битси? — спросила я с любопытством. — И Шауна?

— Битси милая. Мы знакомы с детства. Она всю жизнь живет в городе, ее все любят. Шауна… — Он не стал договаривать. Я понимающе кивнула, и Макс продолжил: — Додд богат. Шауна это любит. Гарри тоже весьма состоятелен, но не так, как Додд.

— Ты тоже богат, — сказала я, и он посмотрел на меня.

— Это не так, Герцогиня, — честно сказал он.

— Если верить Шауне, ты сидишь на земле, которая стоит миллионы долларов.

Я заметила, как его лицо стало замкнутым.

— Да, если ее продать.

— И Шауна хотела, чтобы ты это сделал, — предположила я.

— Да.

— Додду, — снова предположила я.

— Да.

Я была права: Шауна та еще стерва. Наверное, даже хуже, чем стерва, но я не знала таких слов.

— Запутанная паутина, — прошептала я.

— Тогда я от нее и отделался, чтобы распутаться.

Я посмотрела ему за спину, на пейзаж за окнами.

Ничего не стояло между ним и этим великолепным видом, и я поняла, что на тридцать акров вокруг не было ничего.

Как сказал Гарри, благословенная, нетронутая земля.

Я посмотрела на Макса.

— Что Додд хотел сделать с твоей землей?

— Он рассматривал парочку вариантов. Гостиница с отдельными домиками или небольшой элитный жилой комплекс.

Я почувствовала, как скривились мои губы. Взгляд Макса упал на мой рот, и он сделал две вещи. Разразился смехом и обвил рукой мою талию, снова притянув наши тела друг к другу, но в этот раз не просто близко, а вплотную.

— Макс… — прошептала я, положив ладони на его руки.

Он перестал смеяться, но все еще улыбался, глядя на меня.

— Я тоже так подумал, Герцогиня.

— Что? — спросила я, потеряв нить разговора из-за ощущения его бицепсов под своими пальцами и его прижавшихся ко мне бедер.

— Твое лицо. Планы Додда. Именно так я о них и думал.

— Ох.

Он отпустил меня, повернулся к кофеварке и приказал:

— Доедай тост и одевайся. Забудь это дерьмо, мы отправляемся на утес.

Мне потребовалось время, чтобы отодвинуться от него, но наконец я это сделала, вернулась на свой стул и доела тост. Потом я подошла к кофеварке, чтобы долить себе горячего кофе, пока Макс доедал свой тост, уставившись в окно. Его мысли были где-то далеко.

Допив кофе, я поднялась наверх, застелила кровать, достала свои принадлежности из чемодана и заперлась в ванной, готовясь быть идиоткой и отправиться с Максом на утес.

— Прости? — крикнула я, стараясь перекричать шум снегохода, на котором сидел Макс.

— Забирайся! — прокричал он в ответ, и я уставилась на снегоход.

— А мы не можем пойти пешком? — громко спросила я.

— Нет.

— А поехать на машине?

— Нет.

Я сделала шаг назад.

— Может…

— Герцогиня… твою мать… залезай.

Я подняла взгляд на его лицо и огрызнулась:

— Ты такой нетерпеливый!

— Жизнь коротка, — прокричал он. — Не хочется тратить ее на то, чтобы сидеть и ждать, пока ты заберешься сюда.

— Я никогда не ездила на снегоходе, — заорала я в ответ.

— Значит, сегодня твой день.

— Не думаю, что хочу ехать на снегоходе, — поделилась я.

Он пробормотал что-то, чего я не расслышала, что-то сделал со снегоходом и шум прекратился. Потом он слез.

Пока я была в ванной, Макс через дверь прокричал, что я смогу найти его в подсобке, когда наконец буду готова. Из подсобки на улицу вела задняя дверь, и я обнаружила, что позади дома находится заросший соснами и осинами склон. Среди деревьев стоял сарай, в котором находились квадроцикл со снегоочистительным плугом, другой квадроцикл без плуга, что-то, похожее на закрытый брезентом автомобиль, и еще что-то, похожее на закрытый брезентом мотоцикл. Еще там был снегоход, хотя к тому времени, как я вышла, снегоход стоял снаружи.

Макс подошел ко мне, так что мне пришлось закинуть голову, и потребовал:

— Объясни.

— Здесь нет ремней безопасности, — сказала я, и он сжал губы, не знаю, то ли от раздражения, то ли пытаясь сдержать смех.

— Нет, — ответил он, когда перестал сжимать губы, — здесь нет ремней безопасности.

— А нам не следует надеть шлемы или еще что?

Макс подошел еще ближе, и я уже было шагнула назад, но его ладонь легла мне на шею, пальцы скользнули вверх, зарывшись в волосы. Макс был в кожаных перчатках, но прикосновение все равно было приятным. Таким приятным, что я замерла на месте.

Макс приблизил свое лицо к моему и прошептал:

— Что тебя беспокоит, малышка?

Я вздохнула и, непонятно почему, честно ответила:

— Мне просто страшно.

— Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

— Но…

— Нина, обещаю. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Я посмотрела ему в глаза, и увидела, что они серьезны. Он не дразнил меня, не раздражался, не бесился и не считал меня трусишкой. Он… просто был серьезен.

— Хорошо, — прошептала я.

— Ты садишься?

Я кивнула, и он улыбнулся.

Потом он отпустил меня. Я натянула кремового цвета вязаную шапку с косами и такие же варежки. С ревом ожил двигатель снегохода. И напомнив себе, что я приехала сюда за приключением, а езда на снегоходе определенно была приключением, по крайней мере для меня, я забралась на него.

Макс сел прямо, протянув руки назад, взял мои запястья и подтянул меня ближе, пока я не прижалась к его спине, а мои бедра не обняли его. Потом он положил мои руки себе на талию, и не успела я отодвинуться, как мы поехали. В ту же минуту все мысли об отодвинуться вылетели у меня из головы, и я крепче вцепилась в Макса.

Сначала я была в ужасе, сердце подскочило к горлу, да так там и осталось.

Потом сквозь страх я поняла, что Макс уже ездил по этой дороге, он знает, что делает и куда едет, и я принялась смотреть по сторонам.

Потом страх испарился, по мере того как мимо проносились деревья, а холодный ветер хлестал меня по щекам. Мое тело было прижато к твердому телу Макса, и я успокоилась.

Мы выехали на тропу, бежавшую по склону горы вдоль реки, и мне открылись невероятные пейзажи. Настолько потрясающие, что я не замечала крутой спуск, начинавшийся у самого края тропы, по которой мы ехали. Вместо этого я положила подбородок на плечо Макса и упивалась видом. Все мысли улетучились из моей головы. Не существовало ничего, кроме спины Макса, прижатой к моей груди, моих рук вокруг его талии и этого чудесного вида.

Наша поездка закончилась неожиданно. Мы доехали до утеса над рекой. Казалось, что земля сбоку просто обрывалась, открывая захватывающую панораму. Макс остановил снегоход и выключил зажигание.

Макс сел прямо, но я не убирала рук с его талии, потому что он оказался прав. Вид отсюда был поразительный, и я застыла в изумлении. Это одна из самых прекрасных вещей, что я когда-либо видела. Кроме того, снег и стоявшая вокруг тишина в сочетании с пейзажем и шумом бегущей рядом реки были одним из самых прекрасных впечатлений в моей жизни.

— Здесь красиво, — прошептала я, все еще прижимаясь щекой к его плечу.

— Да, — согласился он. Его тихий хриплый голос вырвал меня из оцепенения, и я подняла голову, отодвинулась и слезла со снегохода.

Я подошла ближе к обрыву и остановилась, долго впитывая вид, прежде чем достать из кармана свою маленькую цифровую камеру. Я начала фотографировать, зная, что мои попытки бесполезны. Ни один фотограф не мог бы уловить это. Это нужно было видеть своими глазами.

Макс подошел ко мне сзади, и я не могла избежать его, не сорвавшись с обрыва, так что он обнял меня одной рукой и притянул к своей груди. Не успела я запротестовать, как он заговорил.

— Папа все время водил нас сюда, — тихо сказал он.

Я уставилась на пейзаж. Что-то в тоне Макса заставило меня опустить камеру.

— Нас? — спросила я, хотя при этом сказала себе, что я не просто идиотка, а гораздо хуже. Мне не следует спрашивать, меня это не должно волновать, мне не следует знать.

Но я хотела знать.

Его рука вокруг моей груди напряглась, прижав меня ближе.

— Ками обычно ныла всю дорогу. Говорила, что хочет остаться с мамой, а это значило, что она хочет остаться со своими друзьями в городе.

Не успев прикусить язык, я спросила:

— Ками?

— Моя сестра.

— Ваша мама не приезжала сюда с вами?

Я смотрела на открывающийся вид и думала: кто в здравом уме не захочет сюда приехать; а заодно мысленно пинала себя за вопросы, не желая, чтобы Макс делился со мной, и не желая побуждать его к этому. Он был замечательным сам по себе, я не хотела слушать истории из его жизни.

— Они с папой развелись.

— Ох, — сказала я и заставила себя не вдаваться в подробности.

Однако Макс был в настроении поговорить.

— Мне было шесть лет, Ками четыре. И мама, и папа жили в городе, но мы виделись с папой только через выходные, если случайно не встречали его в городе. Или когда его вызывали в школу.

— Мои родители тоже развелись, — сказала я и захлопнула рот. Мне не нужно знать о нем, а ему, определенно, не нужно знать обо мне.

— Сколько лет тебе было? — спросил он.

— Мало, — уклонилась я от прямого ответа.

Его рука напряглась сильнее, а пальцы сомкнулись вокруг моего плеча. Ему не нравилось, что я избегаю ответа.

— Сколько, Герцогиня?

Я вздохнула и повторила: — Мало, — но прежде чем он заговорил, я продолжила: — Очень мало. Так мало, что я вообще не помню их вместе.

— Это тяжело, малышка, — прошептал он, а я не сказала ему, что это не так. Я не сказала, что исчезновение отца из моей жизни было счастливым случаем, потому что через некоторое время он в нее вернулся.

Я решила сменить тему и заметила:

— Прекрасно, что ваш папа смог дать вам это.

Я обвела рукой панораму.

— Да, за исключением того, что она перешла ко мне, когда он умер.

Я вздрогнула и повернулась в его объятиях.

— Прости?

— Я унаследовал эту землю после его смерти.

Его лицо ничего не выражало, и это выдавало глубину эмоций, которые он старался спрятать.

— Мне жаль, — прошептала я.

— Это случилось давно, милая.

— Все равно жаль.

Он крепче обнял мои плечи, а вторую руку положил мне на талию.

Я слегка отодвинулась, и Макс позволил мне, но лишь немного.

— Но я хотела сказать другое, — продолжила я. — Прекрасно, что он, пока был жив, смог дать вам это, что привозил вас с сестрой сюда.

Макс кивнул и посмотрел поверх моей головы:

— Это было папино любимое место. Он хотел построить на этой земле дом. Всю свою жизнь. Он не мог этого сделать, но говорил все время. Но он никогда не трогал это место. И мне тоже велел этого не делать.

Было что-то впечатляющее и трогательное в том, что Макс построил дом на этой земле, как хотел его отец, не говоря уже о том, что он сделал это собственными руками.

— Твоя сестра тоже получила землю? — спросила я, и его глаза на мгновение опустились на меня, прежде чем снова вернуться к пейзажу.

— Нет.

— Он все оставил тебе?

— Да.

— Ничего себе.

Он убрал руку с моего плеча, запустив ее в мои волосы под шапкой, а второй рукой обнял меня за талию.

— Ей досталось все остальное: его городской дом, машина…

— Земля лучше, — объявила я, хоть и понятия не имела, какие у его отца были дом и машина. Это мог быть особняк и «Мазерати», но земля все равно лучше.

Макс усмехнулся, глядя на меня, и согласился:

— Да.

Потом он продолжил, глядя мне за спину с отсутствующим выражением:

— Она разозлилась, хотя ей всегда было наплевать на это место. Но она знала, сколько оно стоит.

Я сжала губы, чтобы перестать спрашивать.

Но Максу и не требовались мои вопросы. Он снова посмотрел на меня:

— Она бы продала землю, папа знал это. Он даже написал об этом в завещании, объясняя свою волю. Так что он отдал ее мне.

— Он поставил условие, чтобы ты ее не продавал?

Макс покачал головой.

— Просто знал, что я никогда этого не сделаю. — Его глаза снова устремились мне за спину. — И я никогда не продам.

— Я бы тоже не продала, — прошептала я и прикусила губу, напоминая себе, что пора прекратить разговоры, в основном потому, что Макс смотрел на меня, и его лицо смягчилось, но взгляд стал настойчивым, что отозвалось глубоко во мне приятным, теплым, счастливым образом.

— Она принадлежит моей семье с тысяча восемьсот девяносто второго года, — сказал он.

Я распахнула глаза:

— Правда?

— Да, Герцогиня, — усмехнулся он.

Я открыла рот, чтобы заговорить и положить конец нашей откровенной беседе, от которой я получала слишком много удовольствия, а я знала, что не должна позволять себе этого. Но тут мы оба услышали:

— Макс!

Макс убрал руку с моей талии, но вторая рука на моей шее скользнула вокруг моих плеч, и он встал рядом со мной, глядя на тропу.

— Привет, Коттон, — сказал Макс.

Коттон был похож на Санта-Клауса. Густые седые волосы, пушистая белая борода, немного длинноватая, и большое славное пузо. Но он не носил красный костюм. Он носил джинсы, огромную куртку и теплые сапоги.

— Приветствую, — сказал Коттон, глядя на меня. Он был в десяти футах от нас, но я видела, что нос и щеки у него красные, как у Санты.

— Здравствуйте.

— Коттон, это… — начал Макс, но Коттон его перебил.

— Да, я знаю. Нина.

— Что… — начала я, но Макс сжал мои плечи.

— Труди — внучка Коттона, — объяснил Макс.

— Ох, — пробормотала я.

— Маленький городок, — заметил Коттон, подходя ближе, — много разговоров. Привыкнете.

— О… — медленно сказала я, — …кей.

Я не была уверена, что пробуду здесь достаточно долго, чтобы привыкнуть, но решила не сообщать об этом Коттону.

— Дайте мне вашу камеру, я сфотографирую вас вдвоем, — кивнул Коттон на мой фотоаппарат.

Я напряглась. Наше с Максом фото на его утесе? Не думаю. В основном потому, что сама мысль о том, чтобы иметь фото с Максом вместе на этом прекрасном утесе, заставила меня захотеть этого так сильно, что я могла почувствовать на вкус, и я знала, что это неправильно, неправильно, неправильно.

— Эм-м… Все в порядке, я уже сделала несколько фотографий.

— Герцогиня… — сказал Макс, но Коттон его перебил.

— Дай мне камеру, девочка.

— Все нормально, правда, — сказала я.

— Нина, это Джимми Коттон, — вполголоса сообщил мне Макс. Я застыла на месте и вылупила глаза.

Когда ко мне вернулась способность говорить, я прошептала:

— Кроме шуток?

— Да, кроме шуток, — смеясь, ответил Макс.

Я уставилась на Санту.

Джимми Коттон, великий американский фотограф. Я была на трех его выставках: одна в Смитсоновском институте, одна в Музее Виктории и Альберта и одна в Метрополитен. Он был национальным достоянием, а перед его картинами преклонялись все, включая меня. Я каждый год покупала его календари, а один из плакатов, купленных в Смитсоновском институте, вставила в рамку и повесила дома в коридоре.

А еще он был затворником, никогда не появлялся на выставках, не давал интервью, успешно избегая мира, который его боготворил. Я никогда не видела его фотографий, даже когда он был молод. Я знала, что он живет в горах Колорадо — на большинстве его фотографий были горы, — но я и понятия не имела, что он живет именно здесь.

— Я… Мне… так приятно познакомиться с вами, — забормотала я, чувствуя себя глупой и застенчивой одновременно. — Я видела ваши выставки в Смитсоновском институте и одну в музее Виктории и Альберта и…

— V&A? — спросил он, прищурившись.

— Да. Она была впечатляющей. Она была… поразительной.

— У меня дома есть некоторые фото, что показывали в V&A. Я пороюсь в сарае, заверну одну и принесу к Максу.

Я почувствовала, как у меня отпала челюсть, но ничего не могла с собой поделать.

Макс засмеялся и сжал мою руку:

— Дай ему камеру, милая.

На автомате я подняла руку с камерой. Джимми Коттон подошел, взял мою дурацкую маленькую цифровую камеру в свою талантливую руку и сделал несколько шагов назад. Я была настолько ошарашена тем, что Джимми Коттон держал мою камеру, что даже не сопротивлялась, когда Макс повернул меня так, что я прижалась к его боку, одной рукой обнял меня за талию, а другой за плечи. Моя щека легла на его плечо.

— Улыбнитесь, — сказал Джимми Коттон — сам Джимми Коттон! — держа мою камеру, и я счастливо улыбнулась, оттого что не кто иной, как сам Джимми Коттон фотографирует меня (не говоря уже о том, как приятно было находиться в объятиях Макса).

— Хорошее будет фото, — произнес Джимми Коттон, повозившись с моей камерой, прежде чем подойти и вручить ее мне.

Я взяла ее, думая, что могу умереть на месте и сделаю это счастливой, потому что Джимми Коттон только что меня сфотографировал. Хотя это значило бы, что у меня не будет возможности распечатать эту фотографию и герметично упаковать.

— Слыхал про Додда? — спросил Коттон Макса. Макс продолжал обнимать меня за плечи одной рукой, касаясь пальцами моей шеи, но вторую руку опустил.

— Да.

— Проснувшись сегодня, я подумал, что солнце светит ярче, — проворчал Коттон, и я тихо хихикнула от удивления.

— Он был козлом, — поведал мне Коттон.

— Начинаю понимать, — ответила я.

— Утром Мик приезжал ко мне. Повезло, что Нина еще не привыкла к смене часовых поясов и сказала ему, что не спала и была со мной в постели, когда все произошло.

Лицо Коттона застыло, и он спросил:

— Какого черта Микки творит? Спрашивать тебя об алиби?

Я все еще находилась под впечатлением от того, что Макс рассказал Джимми Коттону (из всех людей) о том, что я была с ним в постели, но Макс, кажется, не заметил моего недовольства, хотя я была уверена: оно было таким сильным, что его нельзя было не почувствовать.

— Ни для кого не секрет, что мы не ладили.

— Ни для кого не секрет, что ты не относишься к тем мужчинам, которые совершают подобное.

— Коттон… — начал Макс.

— Особенно ты, — продолжал Коттон.

— Джимми…

— Особенно по отношению к Додду, — продолжил Коттон и посмотрел на меня. — Десять лет назад у Макса была гораздо более веская причина нажать на курок и грохнуть этого козла. — Теперь он посмотрел на Макса. — И Микки это знает.

— Он просто делает свою работу, — сказал Макс, но я была заинтригована тем, что сказал Коттон. Я слышала фразу «десять лет назад» совсем недавно и вот сейчас, что казалось мне любопытным совпадением.

К сожалению, Коттон очень злился, и мне никак не удавалось вставить хоть слово, чтобы попросить его объяснить.

— Большая наглость — приехать к тебе.

— Я был не первым, к кому он приехал.

— И не последним, — сказал Коттон, глядя на меня. — Додд никому не нравился. Черт, Микки мог и ко мне приехать.

— У тебя нет оружия, Коттон, ты пацифист и против насилия, помнишь? — напомнил ему Макс.

— Если и был человек, способный поколебать самого убежденного пацифиста и противника насилия, то это Кертис Додд, — ответил Коттон.

Макс хохотнул. Я ждала, что они скажут что-нибудь еще, но оба мужчины замолчали.

Мне оставалось или спросить, а я уже говорила себе, что не желаю знать, или промолчать. Мне пришлось приложить усилие — очень уж хотелось узнать про десять лет назад, про Макса и Кертиса Додда, — но я промолчала.

— Ну, я пойду. Вам, двоим голубкам, не нужен старик, портящий настроение.

— Вы не портите настроение, — быстро ответила я, и он улыбнулся.

— Любые разговоры портят это, — сказал он, кивая головой на вид за моей спиной. — Это нужно переживать в тишине или, еще лучше, с кем-то, кто много значит для тебя. — Почему-то при последних словах его глаза скользнули к Максу, прежде чем он снова посмотрел на меня и закончил: — Поэтому мне лучше идти.

Я не стала рассказывать, что едва знаю Макса и поэтому он ничего для меня не значит (по крайней мере я убеждала себя в этом), но Коттон уже попрощался с Максом и повернулся.

— Для меня было честью встретиться с вами, Коттон, — окликнула я его. Он остановился и обернулся.

А потом задал странный вопрос:

— Да? Почему?

— Потому что… — Под его внимательным взглядом я почувствовала себя смешной и запинаясь закончила: — Вы Джимми Коттон.

— Обычный человек.

— Человек, который умеет обращаться с камерой.

— Таких полно, — снисходительно сказал Коттон. Он явно не принадлежал к тем людям, которые рады похвалам такого непрофессионала, как я. Хотя, полагаю, он вообще не радовался похвалам от кого бы то ни было.

— Извините, — сказала я негромко, но достаточно, чтобы он услышал, — но я была на многих выставках, и только ваша заставила мое сердце болеть, потому что оно не могло постичь красоту, которая предстала моим глазам.

Рядом со мной замер Макс, а Коттон так глубоко вдохнул, что его грудная клетка расширилась.

— Так что, — тихо продолжила я, — вы не просто человек, который умеет обращаться с камерой. Не для меня. Вы Джимми Коттон, чьи фотографии сделали это со мной, и я очень признательна. И поэтому для меня большая честь встретить вас.

Несколько секунд он смотрел на меня, постепенно теряя идеально отрепетированный вид брюзгливого старика. Его лицо смягчилось. Он коротко кивнул мне, махнул рукой, повернулся и пошел в обход утеса.

Я смотрела, как он уходит, и, подозреваю, Макс тоже.

Я смотрела дольше, потому что почувствовала, как Макс сильнее обнял меня, пытаясь привлечь мое внимание.

— Готова ехать обратно? — спросил он, когда я подняла глаза.

— Нет, — выпалила я. Он вопросительно поднял брови, а я медленно выдохнула и предложила: — Можно мы еще покатаемся на снегоходе?

Он усмехнулся и предложил:

— Хочешь, я научу тебя водить его?

Я отрицательно затрясла головой, и его усмешка превратилась в улыбку.

— Не все сразу, — сказала я.

— Хорошо, Герцогиня, — ответил он и повел меня к снегоходу. Макс возил меня еще довольно долго, и надо признать, что я наслаждалась каждой секундой.

После обеда я сполоснула тарелки на кухне и сказала себе, что сейчас самое время снова стать умной, здравомыслящей и рациональной.

Пока мы ездили по горам на снегоходе, Макс показал мне еще множество видов и несколько своих любимых мест. Все они были прекрасными, но не настолько зрелищными, как утес. Я сделала несколько фото, один раз даже сняла Макса, надеясь, что он не заметит, хотя и говорила себе, что не следует этого делать. Он осматривал долину, его красивый профиль был уже не таким напряженным и… ну, красивым. Слишком красивым, чтобы не запечатлеть его на фоне раскинувшейся позади долины. Так что я сняла его и сделала это быстро, притворившись, что снимаю всего лишь долину.

Потом мы поехали домой, и я приготовила поздний обед, пока Макс ставил снегоход в сарай и разжигал огонь в камине в гостиной.

Мы ели сэндвичи из белого хлеба с креветками, авокадо и майонезом. Я сидела на стуле, а Макс стоял напротив меня около столешницы. Мы оба молчали. Макс казался вполне довольным, чего не скажешь обо мне.

Когда он закончил есть, я предложила:

— Если ты включишь компьютер, пока я убираюсь на кухне, то я изменю тебе пароль.

— Здорово, — пробормотал он, одним глотком допил колу и обогнул барную стойку. Я почувствовала, что он приблизился ко мне, и уже собиралась повернуться к нему, как он положил ладонь мне на шею и поцеловал в макушку. Его пальцы слегка сжали мою шею, а потом отпустили, и он пошел дальше, не сказав ни слова.

Я так и сидела, не шелохнувшись, не уверенная, что думать о такой естественной способности Макса к нежности почти в любом проявлении: словесном, физическом, лицом и глазами. Я осознавала, какие чувства это вызывало во мне, опасные чувства, и понимала, как угрожающе легко будет привыкнуть к этой нежности. Я просто не знала, что об этом думать.

Да, настало время быть умной, здравомыслящей и рациональной и убираться отсюда, пока я не позволила своему разуму решить, что именно я хотела бы думать об этом.

Я загрузила посуду в посудомоечную машину, протерла столешницы и взяла свою диетическую колу.

Когда я дошла до ниши, Макс сидел у бюро, экран компьютера ярко светился.

— На что ты хочешь его сменить? — спросила я. Макс встал со стула и придержал его для меня. Я села, а он остался стоять рядом со мной.

— Думаю, «онаадскаястерва666» будет напоминанием о Шауне, — сухо проговорил он.

Я сжала губы, чтобы не рассмеяться, и подняла глаза на Макса.

Тогда я разжала губы и спросила:

— Так что ты хочешь?

— Без разницы.

— Должно быть что-то, что ты запомнишь.

— Нина, честное слово, без разницы. Это может быть один-два-три-четыре.

Я в ужасе замотала головой и сообщила:

— Это не может быть один-два-три-четыре. Такой пароль слишком легко угадать.

— Учитывая, что я проверю электронную почту раз в три месяца, удаляю большинство писем и время от времени смотрю прогноз погоды, тут нечего взламывать.

Я вздохнула и объяснила:

— Да, но ты сдаешь дом, и другие люди могут использовать твой компьютер, чтобы смотреть порно, а может, и еще какие-нибудь мерзости.

Он ухмыльнулся:

— Мерзости?

Я постаралась не обращать внимания на его усмешку, которая говорила, что он считает меня прелестной, — а также на чувства, которые она вызывала во мне — и продолжила:

— Мерзости. Мерзости, из-за которых у тебя могут возникнуть проблемы. Ты смотришь телевизор?

— Нечасто.

— Так вот, какой-нибудь педофил может снять прекрасный домик в горах и наслаждаться, взломав твой «один-два-три-четыре» пароль.

— Господи, дорогая.

— Больные люди повсюду. Только посмотри «Мыслить как преступник».

— Думаю, я обойдусь, если это их основная тема.

— Он на самом деле хорош, — сообщила я, развивая тему, потому что мне нравился этот сериал. Так что я забылась и не держала рот на замке. — Там есть очень умный, гениальный парень. Он очарователен. И очень бойкая, крутая леди. И еще прикольная компьютерщица, которая носит чудную одежду. У нее всегда идеальная помада. И они почти всегда ловят плохого парня.

Макс снова усмехнулся, глядя на меня, и сказал:

— Похоже, я пропускаю что-то интересное.

— Оно того стоит. Из-за одной только помады Пенелопы Гарсиа и всяких штук, которые она вставляет в волосы, поверь мне, — поделилась я.

Я замолчала, когда заметила, что его глаза заблестели, а тело затряслось. Судя по его лицу, он определенно считал меня прелестной.

Не глядя на него, я уставилась на экран компьютера и принялась за дело, переключаясь между окнами в поисках меню, которое позволит мне изменить пароль.

— Какая у тебя любимая цифра?

— Счастливый номер — три.

Я медленно вдохнула через нос. Моя любимая цифра.

И Чарли.

— Хорошо, тогда три и что-нибудь еще, — подсказала я.

— Просто придумай, Нина.

— Дай мне, от чего оттолкнуться.

— Просто придумай, а я запишу и спрячу где-нибудь.

Я посмотрела на него:

— Макс…

Он перебил:

— Три-герцогиня-три.

Не уверенна, но мне показалось, что от лица отлила вся кровь.

Не отводя глаз от экрана, я спросила:

— Прости, что?

— Три-герцогиня-три. Это я не забуду.

— Но…

— Вводи, детка.

— Но, Макс…

— Вводи.

Я сидела, не шевелясь, и поэтому Макс наклонился ко мне, одним пальцем ввел пароль и повторил для подтверждения, потом его ладонь накрыла мою на мышке и он нажал «ОК».

Не убирая своей руки с моей, он повернулся ко мне и сказала:

— Так хорошо.

— Мне надо уехать, — выпалила я, и он свел брови.

— Что?

Я вытянула ладонь из-под его руки, и Макс выпрямился. Я отъехала назад и встала со стула, повторяя:

— Мне надо уехать.

Потом я протянула руку ладонью вверх и попросила:

— Могу я получить назад ключи от машины?

Все еще хмурясь, он спросил:

— Куда ты собралась?

— В город.

— По магазинам?

— В гостиницу.

Он шагнул ко мне:

— Герцогиня.

Я сделала шаг назад. Он остановился, его лицо снова потемнело, а брови сошлись у переносицы.

— Что за фигня?

— Спасибо, ну, за сегодняшний день, и за вчерашний вечер, и за все, но мне нужно уехать.

— Почему?

Почему? Причин так много, что если я начну перечислять все, то к концу нам обоим стукнет восемьдесят.

— Так надо.

— Назови причину.

— Макс…

— Хотя бы одну, — сурово потребовал он.

— Хорошо, — сказала я, чтобы поскорее покончить с этим. — Возможно, я неправильно понимаю то, что здесь происходит, но если это не так, то, наверное, мне стоит напомнить тебе, что я ношу кольцо другого мужчины.

— Тебе не надо напоминать мне, Герцогиня, тебе надо напоминать себе.

Вот черт.

Я чувствовала, что начинаю сердиться.

— Что, прости? — тихо спросила я.

— Ни одна женщина не носила моего кольца на пальце, когда я прошлой ночью лег с тобой в кровать.

— Да, точно. — Я наклонилась к нему. — Хорошо, что ты заговорил об этом.

— Потому что ты злишься, что я это сделал?

— Да!

— Тогда почему, проснувшись в два часа, ты осталась в постели со мной до утра?

Я уставилась на него, не находя слов, потому что то объяснение, которое у меня было, я ни за что не собиралась ему говорить. С опозданием я поняла, что, наверное, мне не следовало разглашать эту маленькую деталь, хотя она и обеспечила ему твердое алиби.

Поэтому я просто заявила: «Я уезжаю» — и начала обходить его, но он быстро шагнул влево, схватил меня за талию и притянул к себе.

— Убери руки! — рявкнула я, но Макс только сильнее обнял меня, теснее прижав к себе.

— Мы оба хотим посмотреть, что из этого получится, — заявил он. Я прищурила глаза и уперлась ладонями ему в грудь.

— Этого?

— Того, что есть, что происходит между нами, тобой и мной.

— Нет!

— Нет?

— Нет.

Он скользнул взглядом поверх моей головы и произнес:

— Господи, сколько можно врать?

— Я не вру!

Он снова посмотрел на меня, качая головой:

— Да, Нина, ты врешь.

— Ты меня даже не знаешь!

— Я знаю достаточно, чтобы хотеть узнать больше.

— Что ж, ты не можешь узнать больше. Я уезжаю.

— Ты остаешься.

— Ты не можешь держать меня здесь.

— Могу.

— Это…

— И ты хочешь остаться.

Я недоверчиво закачала головой и воскликнула:

— Как же ты меня бесишь!

— И тебе нравится каждая гребаная секунда.

Я высокомерно хмыкнула и снова попыталась оттолкнуть его. Он скользнул ладонью вверх по моей спине, притягивая меня ближе, зажимая мои ладони между нашими телами, пока я смотрела, как он склоняется ко мне.

Кажется, я знаю, к чему все идет.

— Макс, — предупредила я, приготовившись дать отпор.

— Помолчи, — тихо приказал он. — Я должен кое-что доказать, милая.

— Макс! — рявкнула я.

— Давай проверим, насколько хорошо нам может быть, — пробормотал он, глядя на мои губы, и я поняла, что он собирается меня поцеловать.

— Макс, не смей…

Но его пальцы зарылись в мои волосы, обхватив затылок и не давая двигаться, пока его рот обрушился на мой, обрывая мои возражения.

И учитывая, что мой рот был уже открыт, Макс не преминул воспользоваться этой возможностью и скользнул языком внутрь.

Я застыла, когда его язык коснулся моего.

А потом мои руки вцепились в его рубашку, и мое тело расплавилось.

Это было прекрасно. Просто прекрасно. Нет, не просто прекрасно. Лучше, чем прекрасно. Я люблю целоваться, и, видит Бог, мне так не хватало поцелуев.

Я закрыла глаза, слегка повернула голову — и все, я потерялась.

А потом Макс поцеловал меня по-настоящему, и я потерялась настолько, что даже не хотела, чтобы меня нашли.

Это было не просто прекрасно.

Это было головокружительно. Целовался он так же потрясающе, как и выглядел. Может быть, даже больше, а это о многом говорит.

У меня поджались пальцы на ногах, я провела ладонями по его груди о обвила руками его шею. Я прижалась к нему всем телом, в животе взорвались фейерверки, прежде чем он самым восхитительным образом ухнул вниз. Я ощутила покалывание между ног, еще более восхитительное, упоительное. И учитывая все это у меня не осталось выбора, кроме как открыться ему.

Что я и сделала.

И когда я открылась, Макс брал, и брал, и брал. А я давала, и не волновалась, что он может выпить меня досуха. На самом деле я хотела этого.

Наконец его рот оторвался от моего, и он поднял голову. Я слегка нажала пальцами, которые запустила в его волосы, на его затылок, и он хрипло прошептал:

— Боже, милая.

— Еще, — выдохнула я, не открывая глаз, и его рот вернулся. Он дал мне то, чего я желала, и мне нравилась каждая чертова секунда.

Где-то на задворках сознания я поняла, что Макс двигается и тянет меня с собой в сторону дивана, и обрадовалась этому. Мне не терпелось добраться до дивана и получше изучить Макса и позволить ему изучить меня, когда зазвонил телефон.

На втором звонке Макс поднял голову и прекратил наше движение.

— Не отвечай, — почти умоляюще произнесла я.

— Я должен, Герцогиня. — Его голос все еще был хриплым, и казалось, что ему не хочется отвечать на звонок. Когда его рука покинула мою талию, а ладонь коснулась моей щеки, я открыла глаза и поняла, что ему действительно не хочется, но он должен.

— Оставайся такой, — приказал он, поцеловал меня в лоб и, отпустив меня, зашагал к телефону, стоявшему на бюро.

Я смотрела, как он подошел к телефону и ответил:

— Да?

Я потрясла головой, пытаясь прояснить мысли, но все еще ощущала на себе руки Макса, его губы, язык, его густые мягкие волосы под своими пальцами, его твердое тело, прижатое к моему, и я хотела, чтобы все это вернулось. Я не могла стряхнуть с себя это желание, хотя и пыталась. Такое чувство, что оно было во мне от природы, оно было моей сущностью и предназначением, и не было способа от него избавиться.

— Сейчас? — спросил Макс скептически и немного раздраженно, хотя и постарался это скрыть. — Хорошо, да, успокойся. Я буду через пятнадцать минут. — Я уставилась на него, а его глаза нашли мои. На его лице уже не было желания, как пять секунд назад, в нем читались напряжение и нетерпение. — Да. Я же сказал, что позабочусь об этом, значит, позабочусь. — Еще одна пауза, во время которой он не отводил от меня взгляда, и он тихо сказал: — Не волнуйся, я приеду. Через пятнадцать минут.

Потом он нажал отбой, и меня передернуло от звука. Ко мне возвращался здравый смысл, но Макс был уже передо мной, мешая этому процессу.

— Мне надо уйти.

Я просто кивнула.

— Я не знаю, когда вернусь.

Я опять кивнула.

— Герцогиня, ты со мной?

— Да, — прошептала я.

— Я забираю ключи от твоей машины, — сообщил он.

— Хорошо, — тут же согласилась я.

Он взял мое лицо в ладони, наклонил мою голову назад и приблизился. Я увидела, что его лицо снова стало спокойным, казалось, он испытывает облегчение.

— Я доказал, да?

О да, он доказал.

— Да, — снова прошептала я.

— Мы продолжим, когда я вернусь.

Я не ответила. Я не знала, что он имел в виду: продолжим разговор или продолжим наше движение в сторону дивана, чтобы я могла стать еще большей идиоткой, вдобавок ведущей себя как визгливая сучка.

— Нина?

— Кажется, это что-то важное.

— Так и есть, иначе я бы ни за что не поехал. — Он притянул мою голову ближе. — Я потом объясню.

— Тебе лучше идти, — сказала я.

Его ладонь спустилась по моей шее, а большой палец погладил мою челюсть.

— Веди себя хорошо, — прошептал он.

— Постараюсь, — прошептала я в ответ. Его глаза осмотрели мое лицо, потом он наклонился и коснулся моих губ легким сладким поцелуем — таким же, каким целовал меня в лоб, но намного лучше — и отпустил меня.

Я смотрела, как он идет в кладовку, исчезает за дверью и вновь появляется, натягивая парусиновую куртку. Он посмотрел на меня и приказал:

— Не засыпай.

— Хорошо.

Он поднял подбородок и вышел за дверь.

Я подошла к компьютеру. Мне хотелось посмотреть, как Макс уезжает, но не хотелось, чтобы он заметил, что я смотрю.

Я подвинула стул к бюро, села и открыла интернет браузер, чтобы войти в электронную почту.

Я слышала, как уехал «Чероки», пока печатала адрес сайта, имя пользователя и пароль. Когда я нажала «Написать», вокруг стояла тишина. И еще более глубокая тишина, когда я печатала адрес Найлса.

Следующие два часа я провела, составляя письмо своему жениху, в котором подробно объяснила, что значит перерыв в отношениях; что он не знает, какой кофе я пью; что он не понимает, как больно мне было, когда он попросил меня продать дом Чарли; какой одинокой я себя чувствую, даже когда он рядом; что он не занимается со мной любовью, он не ласковый; что я не ощущаю себя желанной и не испытываю желания; меня очень сильно беспокоит, что, хотя я говорила ему об этом и даже писала электронные письма, до него, кажется, не дошло. Но большую часть времени заняла та часть, в которой говорилось, что у нас ничего не получится. Потом я написала, что позвоню ему через несколько дней и мы поговорим. Потом я перечитала письмо, поправила, снова прочитала, кое-что добавила, еще раз прочитала, кое-что изменила и нажала «Отправить».

Текст исчез, а я уставилась на экран со списком электронных писем.

«Молодец, солнышко», — прошептал мне на ухо Чарли.

Это прозвучало печально, но гордо.

Я заплакала.