Мне снилось что — то неразборчивое запутанное. Меня тянуло ввысь. Ломало, на грани с болью. Я падала ― падала казалось целую бесконечность, казалось с самой вершины небес. Падала стремительно, чёрной птицей. Хотелось плакать, я рыдала. Я рыдала, и тысячи пронзительных вороньих кликов отвечали мне. Хотелось кричать, я разбивала пространство сна…
Я кричала, и стая вторила мне. Хотелось ничего не ощущать, но я задыхалась от знакомого чувства боли. Белоснежный снег принял меня в свои чертоги, вырываясь волнами пуха от силы моего падения, и кровь…
Чёрное море крови…
Холодное бесстрастное лицо, смотрело на меня льдинками голубых глаз. Я клокотала от ярости, я распахнула черные крылья, возвышаясь над ней…
«Когда ни будь я прокляну тебя гордо и твёрдо стоя, на индейском кладбище, и ты сляжешь рядом с ним…»
…Боль. Страсть. Страх. Всё смешалось словно в клубок.
«Тори…»
И стая замолчала. Мягкие прикосновения, унимают страдания. Я складываю свои крылья смерти. Я слышу свою лунную колыбельную. Я чувствую, как тепло накрывает мои губы, стирая боль, захлёстывая невообразимым спектром чувств. Нежные прикосновения, посылают трепетную дрожь по телу с ощущением полёта, срывая сладострастный стон с моих губ и в этот момент я понимаю, что это, не сон.
Открыв глаза застаю Рафа, нежно покрывающего мои губы поцелуем. Одна его рука вплетается в мои волосы, мягко касаясь шеи, другая скользит по талии, тёплой ладонью. Он тяжело дышал. Только тогда я поняла, что сама просто задыхаюсь и мои ногти, вонзаются в его спину. Я отвечаю на его поцелуй, сама о том даже не подозревая. Он обхватил ладонями моё лицо. Он чуть приоткрыл глаза, оставляя их под сенью ресниц. Раф застыл и пару раз моргнул и нахмурился.
― Проснись… ― шёпот надломлено, покрывал мои губы, его голос дрожал, ― Проснись, слышишь?
Он взметнул взгляд в мои глаза и медленно заблуждал взглядом, рассеянным и отрешённым. Его глаза мутные, потрясённые… чёрные. Чёрные, как уголь, чужие глаза…
Я подорвалась ка ошпаренная, жадно хватая воздух. Я была напряжена до судороги. Я замерла и тут же упала на спину. Меня прошибла тяжёлая дрожь. О, Господи.
― Только сон, это только сон…
Я старалась выровнять дыхание и обезумевшее сердце, затаив надежду, что это в самом деле только сон. Всего лишь слишком реалистичный сон… Сон во сне. Я сто лет снов не видела, с чего бы это вдруг?
Сработал будильник, заставляя меня вздрогнуть от неожиданности. Хлопнув по звенящему гаду и отключив противный сигнал, спрятала голову под подушкой. Самое сложное это оторвать свою голову от подушки. С этого начинается моя ежедневная война. Особенно жестоко вставать, если вчера ты уснул чёрте во сколько и не в самом удачном состоянии. Швырнула подушку в стену. Иначе я никогда не встану. Открыла один глаз. На тумбочке стоял стакан воды и по всей видимости аспирин. Тяжёлой рукой, бросила таблетку в воду, наблюдая за тем как она с шипением опускается на дно стакана. Перевернулась и снова спряталась, под вторую подушку. Стоило сразу от обеих избавиться. Уловила лёгкий запах, мужского одеколона. Очень к слову сказать знакомый. Вскочила с кровати, сметая остатки сна и ленивые поползновения депрессии. Осмотрелась. Никого. Показалось видимо. Выпив аспирин, утопала в ванну.
А вот и нет. Не показалось. Волосы и одежда, впитали пряно-мускатный запах. Так. Я определённо что-то пропустила вчера.
Приведя себя в порядок, усиленно соображая, что я вчера натворила, спустилась вниз. Бросила инертный взгляд в гостиную, в глаза бросилась куча подушек, прямо по центру. Крепость! О, кажется припоминаю…
С кухни доносился голос.
― Всегда подозревал что дети ― кретины, ― рассмеялся Костя, на кухне, ― Хотя это удивительно. Она снова стала рисовать, меньше зачитываться, играть не только во сне.
Я остановилась в столовой.
О-оу.
― Ну, да, она давно уже не подходила к роялю. ― только тогда, я поняла, что Костя разговаривает с кем-то по телефону, ― Уж не знаю в чём дело, она не рассказывает. Альбина тоже не совсем понимает, что именно случилось, но говорит, что в детстве, у Тори был какой-то конфликт с материю. После этого, она перестала играть и показывать рисунки.
Прижавшись спиной к стене столовой, я замерла. Вот так, с добрым утром… С кем он говорит? Обо мне!
― Запомнил значит,― усмехнулся Костя, ― Хм, ну знаешь вроде как… есть во сне ходящие, а есть во сне играющие, рисующие… ну, делающие что-то в общем. И Аля, оказывается, не раз по ночам, заставала Тори, играющую во сне. Да: глаза закрыты, а руки движутся, но она спит крепким сном. Она спит, а мозг её ― нет. Я тоже раньше сталкивался с этим её состоянием, только в более страшных проявлениях. Парасомния, так вроде это называется, да? Кстати, мне кажется или она перестала путать языки? ― изумился отец.
Где-то завибрировал телефон. Об заклад бьюсь это был мой телефон, оставленный вчера на кухне. Мельком выглянула из-за угла. Сидя за островком Костя посмотрел на дисплей и отключив звук отложил мой смартфон в сторону. Вот за что люблю своего старика, так это за невмешательство в моё личное пространство, и уважение частной жизни.
― С татумом. ― поправил Костя, своего таинственного собеседника, ― Нагваль ― дух. Татум ― носитель. Умирает татум, нагваль ― бессмертен.
У меня сердце выпрыгнуло из груди. Я спряталась. Он же не собирается этого говорить. Он не скажет!
― И нет я не знаю почему она это сделала. И честно говоря, я не верю в это. Она не могла этого сделать. Поверь мне, существуют только три вещи которые она способна убить: себя, мозг и бутылку виски, ― мрачно отшутился Костя. Мне стало дурно от его слов. Он не верит в это. Никогда не верил. Он верит мне, даже не мне, а в меня. Верит, вопреки тому, что это правда.
Это я…
Это сделала я. Наверное. Я не помню этого.
Мне стало очень сложно дышать. Стало как-то невыносимо грустно. Хотела бы я возвратить своего нагваля. Вот только это невозможно. Пока я пью эти дурацкие препараты, мне не вернуть его. Пройдя потихоньку вдоль стены, уловила отражение в стекле стеллажей столовой.
― Хороший вопрос,― заинтересованно произнёс отец, потерев подбородок, ― Вероятно, если способности повышают продуктивность человека ― это позитивное качество которое надо развивать. ― он встал и подошёл к холодильнику, ― Если они делают жизнь менее качественной ― то наоборот. ― он достал бутылку минералки, и покачал головой, ― Так или иначе, здесь это не работает. Эзотерически этот вопрос не решаем. Эзотерика и психиатрия, вообще вещи плохо совместимые. Свойства многих препаратов, применяемых в психиатрии, не до конца известна, но они являются энергетическими блокаторами. ― Костя открыл бутылку и сел обратно за островок, ― Эта традиция, древняя, это мёртвая традиция ― тотемное животное. Практически никто уже так не делает, просто… Есть некоторые причины, по которым мой род всё ещё продолжает эту традицию. Привлечь дух назад, вернуть нагваль, и привязать к другому носителю ― возможно. Как по твоему, тот же волк, который живёт 20 лет, и это в лучшем случае, может сопровождать человека на протяжении всей его жизни? И всё было бы куда проще, если бы потеря тотема запустила механизм саморазрушения. Но это не так. Это именно разрушения привели к его потери. Проблемы, сам понимаешь, не эфемерны, они реальны. И уходят очень глубоко в детство. Они подавляют и разрушают, с силой в две сотни децибел. И не только её. Всех вокруг неё. Тори не несёт белиберду, и сдаётся мне, то что она тебе рассказала имеет больше смысла, чем всё что она когда либо говорила мне. ― Костя неопределённо хмыкнул и прикурил сигарету, ― Просто, чтобы хотя бы понять, что в действительности она имеет в виду, когда говорит, мало уметь читать между строк. Надо знать минимум четыре языка, иметь докторскую степень философа, лингвиста и не менее докторскую ― психолога, ― отшутился он мрачно, отпил воды и со стуком поставил бутылку на стол.
Снова завибрировал мой телефон, дребезжа по поверхности стола и Костя опять перевёл его на беззвучный режим.
― Тори! ― крикнул он, ― Тебе Сола звонит! Тори!
Я содрогнулась, но себя не выдала. Он наверное слышал, как звонил мой будильник, и знает, что я уже проснулась. Я взглянула на Алю заходящую в столовую. Прикушенная губа, притупила предчувствие что этот загадочный диалог приведёт к чему-то очень-очень страшному. Приложила палец к губам, призывая её молчать и поманила к себе. Её сонно-веселящийся взгляд, посеял во мне тревогу. Она тихо прокралась ко мне.
― Я могу только строить догадки, ― вздохнул Костя, ― Спроси у неё сам. ― Который именно? Знаешь сколько их уже было? Дочерта! А толку? Они даже периоды ремиссий отследить не могли. Сейчас-то ясно почему: нет их, этих ремиссий, нет и не было никогда. Они ставили ей всё что угодно, от гиперактивности, до подростковой депрессии, всё что угодно, кроме действительного диагноза. Так, как невозможно разбудить человека, который притворяется, что спит. Она же или молчит как партизан или говорит, что не помнит нихрена, и вообще под дурочку косит. А вообще-то… ― он смолк, заставляя меня напрячься всем телом. Аля нахмурилась, вслушиваясь.
― Как то раз, она заболела. Она была у меня в тот момент. Разумеется я отвёз её в больницу. Врачи не могли ничерта понять. Было очень похоже на лихорадку, но биохимические анализы крови это не подтверждали. Один врач, высказал подозрение, что это похоже на ломку, как при резком отказе от какого-то психотропного вещества. Повторный, более глубокий анализ выявил остаточные следы риталина в крови. Ко всему прочему эта су… ну Инна в общем, перевела стрелки на меня! Мол это я пичкал Тори препаратами, да ещё и религию приплела. Короче я начал с ней судится, за родительские права. Я проигрывал одно дело, выдвигал иск и снова проигрывал. А бедного ребёнка мотало из города в город.
Аля потеряла челюсть в ужасе смотря на меня. Ну что тут скажешь? Было. Я отрицательно покачала головой, ощущая, как слёзы текут по лицу. Женщина кажется никогда не оправится от услышанного. Хм, точнее от подслушанного. Она сомнамбулически приложила пальцы к губам.
― Благими намерениями вымощен путь в ад… ― еле-еле пробормотал Костя, цитируя Данте. ― То-то и оно, ― зло кинул он, всплеснув рукой, ― Тори едва девять исполнилось, когда ад разверзся. ― он уткнулся лбом в ладонь, ― Каждый раз, считая шаги внутри больничных стен, в промежутке от 9-ти до 18-ти, в ожидании долбанного чуда, я столько раз хоронил свою дочь, что не жил сам! Но я могу только строить догадки, что на самом деле произошло. Она же молчит, окружив себя стеной настолько непрошибаемой, что попытка прибегнуть к гипнозу, вообще кончилась сводами клиники. Она более справедлива в своей ненависти ко мне, чем подозревает. Чтобы она не говорила, как бы наплевательски не вела себя, она надеялась, что я смогу ей помочь. Но что я чёрт побери мог сделать там, где ни один доктор ничего не добился?
Аля осторожно провела ладонями по моему лицу, стирая непрошеные, немые слёзы. Она сама едва не плачет. Но и гнев явно просматривается в её чертах, особенно это читается в поджатых губах. Чёрт! Две взрослые, ну ладно одна не очень-то, взрослая. Короче! Две бабы, сидят у стеночки и подслушивают односторонний разговор. Ну не идиотизм ли, а? Дожились…
Я встала на ноги, в возникшей вакуумной тишине разразилась Smells Like Teen Spirit группы Nirvana, перебивая звуки от моих движений. Отец чертыхнулся и ответил на очередной звонок своего телефона.
― Здравствуй. Нет, ― он встал из-за стола, ― в понедельник. Да я помню… ― мы встретились лицом к лицу в арке между столовой и гостиной. ― С добрым утром, ― просиял Костя, ― Я не тебе. ― бросил он в трубку, и нахмурился окидывая моё лицо беглым взглядом. Вопросительно вскинул подбородок. Я лишь головой покачала. Дар речи явно, не скоро ко мне вернётся. Он повёл бровью обходя меня, ― Ну это плохо, что сказать. Кстати…
Он мимолётно поцеловал Алю, и вышел во двор, говоря по телефону. Аля, как ни в чём не бывало тут же прошла на кухню.
― Всем доброго утра, ― пробурчала я, пряча глаза. Я приземлилась за островок.
― Доброго! ― улыбнулась Аля. Достаточно вымученно, чтобы это стало заметно. ― Что на завтрак будешь? ― спросила она сразу же, спасая положение.
― Яду мне, и побольше, ― усмехнулась я мрачно. Что? Дерьмовое чувство юмора, не дремлет, знаете ли.
― Виктория. ― одёрнула меня Аля, посылая мне строгий взгляд. Обратила внимание на свой телефон: шесть пропущенных от Солы. Сообщение, в котором она стращает меня своим приходом, если я не возьму трубку. Сообщение от Гордеева, с текстом: «Репетиция завтра в пять. Гитару не забудь». Поразившись этому, перечитала раза два, чтобы удостовериться, что меня не прёт.
На кухню зашёл Костя. Хм, тёмный и мрачный как грозовая туча, Костя.
― Что случилось? ― спросили мы в один голос с Алей.
― Ничего. ― мотнул он головой, беря себя в руки, и сел за островок. ― Не вникай, это по работе.
Попыталась отыскать его взгляд.
― Ага? ― спросила я наводящим, сомнительным тоном. Вздохнув, он посмотрел на Алю.
― Ну, кое-кто походу вернётся на день раньше.
Я призадумалась. Ясно всё. Инна приедет, он уедет и не исключено что на долго, если не на совсем. Знаю, он обещал. Он много чего обещал. Сможет ли он вообще сделать хоть что-то? Когнитивный диссонанс запутал меня. Боги, когда же всё стало так чертовски сложно? Мысли волчком закрутились в голове. В какой-то момент, осознание достигло своей точки, и вина стала давить на меня, пуще космического вакуума грозя перегрузкой. Это всё моя вина. Моё молчание, и не желание просить и принять помощь, сделали всё таким запутанным.
― Тори, ты куда? ― встрепенулся Костя, когда я соскочила с места. Аля недоверчиво на меня покосилась.
Промолчав, не зная, как это объяснить, я умчалась на второй этаж. Остановившись у комнаты Инны, зависла рукой над дверной ручкой.
― Тори?
Резко обернулась. Костя, вопросительно и довольно хмуро блуждал взглядом по моему лицу.
Я повернула ручку и зашла в комнату, в идеально холодных бело-голубых тонах. Здесь даже воздух холоднее, чем во всём доме. Встав посередине спальни, упёрла руки в бока, осматривая помещение. Где она хранит документы? Пересекла спальню и прошла в кабинет, к письменному столу. Проверила ящики.
― Что ты делаешь? ― спросил Костя, упираясь кулаками в стол.
Я не ответила, перерывая бумаги и квитанции. Не скажу же, что хочу найти свой загранпаспорт. А если найду, то сбегу отсюда. С моих рук улетела папка, рассыпаясь на полу.
― Чёрррт…
Скользнула вниз, наспех собирая и складывая листы обратно в папку. Присев на одно колено, Костя в пару движений собрал все документы. Не успела опомниться, как он положив папку на стол.
― Ты почему плакала?
Я удивлённо подняла на него взгляд, медленно выпрямляясь во весь рост. Как я могу ему это объяснить?
― Я не могу этого объяснить.
― Неправда. ― мотнул он головой, ― Можешь.
Я самым проницательным образом удержала его взгляд. Могу ли? С кем вот он разговаривал? Однажды, два года назад, подобный разговор, закончился для меня лечением в психиатрической клинике Лос-Анжелеса.
― Тори. ― прервал мой мысленный диалог, Костя, заискивающе за мной наблюдая. ― Что ты опять задумала? Слышишь? Что ты ищешь?
― С кем ты разговаривал? ― ответила я вопросом на вопрос. Костя молчал, никак не реагируя. Если он скажет, что с моим терапевтом, я сегодня же соберу вещи и уеду. Я чертовски серьёзно.
Костя заломил руки за шеей. Счета. Ну конечно же, он обратил внимание на расходы с моей кредитки.
― С Гетманом? С ним, да?
― А что мне остаётся? ― развёл он руками, ― Со мной ты не разговариваешь. Ты даже не сказала никому, что начала терапию. Нет, это замечательно конечно, но… Скажи мне честно, ты ведь всегда прекрасно знала свой диагноз? Ну по крайней мере очень давно его знаешь?
― Я что похожа на мозгоправа?
Костя раздражённо втянул воздух сквозь зубы, его лицо не было злым, оно было болезненным и тревожным.
― Ой, вот только не надо, ладно? Не надо дурочку включать, ты во всём этом шаришь получше некоторых дипломированных специалистов. Ты знала свой диагноз. Знаешь, что я делал? Я ведь всегда делал лишь то, что считал нужным, правильным. То, что делали мои родители, воспитывая меня. Откуда ж мне было знать, что Инна ограничивала твой выбор, лишая своего мнения? Ты же молчала. Я только давал тебе свободу, давая возможность делать собственный выбор. Я даже не давил на тебя никогда, даже на счёт ВУЗа. Откуда мне было знать, что свобода, возвышая тебя, в равной степени, разрушает подобно наркотику? Я не мог этого знать. Подумай сама: знай я, что ты страдаешь биполярным расстройством, если бы я знал об этом изначально, могло бы всё быть иначе? ― он выдержал более чем многозначительную паузу, ― Но я этого не знал.
И чёрта с два он сейчас не прав. Причём он сохранял завидное спокойствие. Чертовски завидное, для человека кардинально перегнувшего палку…
― Достаточно. ― отрезала я, как можно бесстрастнее ― Я давно уже выросла, и поняла это, ясно? Я не снимаю с себя ответственности, но и ты не ангел. Не стоит себя идеализировать. Ты ведь понятия не имеешь, что это такое. ― мой голос слышался мне мёртвым, механическим. Я еле сумела сдержать слёзы, от этих мыслей, но голос оставался острым льдом. Слишком сильный диссонанс, и я в чертовском шоке и ужасе, что так чертовски не в ладу с самой собой прямо сейчас. Плохой признак…
Я тоже не всегда знала. А потом, когда поняла, побоялась признаться в этом, даже самой себе… И что он пытается мне доказать? Что я виновата в этом? Не секрет. Все наши проблемы, сложности, ссоры, обиды, разочарования, всё! Это только моё больное дерьмо, не его! Я, все портила. Не он, а я! Я, сошла с ума, и прихватила отца с собой. Вот что я чёрт побери, сделала! Вот почему он запил! Он не оплакивал, свои мечты, потери и неудачи, он просто не видел выхода из ситуации. А я на столько сказочная дура, что в упор этого не замечала. Винила его под одну гребёнку со всеми. Всех кроме себя самой. А на самом деле? Что бы сделала я, окажись я на его месте? Я отчаянно пыталась взглянуть на ситуацию со стороны, оценить, осмыслить её, понять себя. И я как оказалось, сполна могла рассудить сама. Я презрительно усмехнулась внутри себя, высмеивая саму себя и свою долбанную беспомощность. Проклятье, да меня бы вообще уже здесь не было!
Мне кажется, пора что-то менять. Пора бы уже дать ему спокойно жить.
Он ничего не сказал на это и ушёл. Я почти стекла на пол, от накрывшей меня расслабленной волны. Я и не подозревала, на сколько была напряжена. Однако я скоро обратила внимание на невероятную по своей мощи фрустрацию, просто на грани с пустотой и аффективным шоком. Забив к чёрту на документы, я отправилась пить свои пилюли, пока какая-нибудь дребедень не поселилась в моей голове.