Рок, туше́ и белая ворона.

Глава 2. Дух затмения

Крутя педали, я старательно игнорировала тянущую пульсацию в недавно раздробленной лодыжке. Но медленные негативные мысли игнорировать куда сложнее физической боли. Я, как грёбаный фильтр в такие времена, словно все потоки информации, проходя сквозь меня забирают с собой всё то немногое хорошее, и оставляют во мне всё негодное дерьмо. А я всё накапливаю, и накапливаю эту грязь внутри себя, накапливаю и не могу очистится.

А потом я тону.

Я сбегаю по краю этой пустоты и падаю вниз, в огромную грязную лужу, именуемую чёрным океаном льда в моём мире. В нём нет течения, только затхлые воды, вязкие, медленные воды, в которых я зародилась. Там, между рождением и смертью, океан и мрак открыли для меня переменчивые сумерки. Там таятся истоки зла. Вся моя суть в этом океане.

Проезжая мимо домов, витрин магазинов и незнакомых прохожих, в сторону поместья, я видела, как срабатывали фонари вдоль дороги. Реагируя на движения, они сеяли блёклый свет, хотя был всего лишь полдень. Редко проезжающие машины, были безликими, клянусь, я бы при всём желании не смогла сейчас отличить «Ягуар» от «Запорожца». Зато видела, как закончился город, начался пригород, и мой путь постепенно опустел, словно я пересекла какую-то границу миров, стоило только выехать на аллею ведущую к нашему фамильному дому. Деревья были тёмными, местами побагровевшими и пожелтевшими, тронутые сентябрём. Цепляясь ветками друг за друга, они нависали над моей головой, образуя арку. Но не это заставляло чувствовать себя в клетке. Свинцовое небо, грозилось мелким противным дождём и ветер касался меня лишь от собственного движения. Дорога до моего дома казалась прогулкой во мраке, из-за тумана, позёмкой стелющегося по пасмурной пыльной дороге и по корням унылых деревьев. Дэт-металл группа «9 circle» заставила эту жуткую апатию содрогнуться, разряжая обойму творческих пуль композицией «Пересмешник», в моём МP3. Под тяжёлые аккорды и ритм, солист проливал сильный голос, сначала вкрадчиво, чувственно, усыпляя бдительность… заставляя довериться, следовать за этим голосом, внимать только ему одному…

Затихнув, его голос сорвался в мощный гроул[5] щедро приправленный мрачно-агрессивной музыкой.

Это было немного удивительно, то как я делала это. Я хорошо знаю иностранные языки, в том числе английский, и это было даже забавно: мой мозг противился и восставал против меня из-за всякой невразумительной мелочи, зато мог лингвистически обрабатывать для меня песни, в любом случае превращая их в стихи в моём сознании, не теряя первозданного смысла. А может это была я, но я не уверена в прочности этого нашего союза с мозгом.

Доехав с горем пополам, на велосипеде, до коттеджа, приставила велик к кованной оградке. Белоснежный фасад в три этажа заявлял о своём величии колоннами с торца и диковинным, почти эльфийски сказочным дизайном. Поднявшись по ступенькам, повернула ручку двери. Застыла в пороге, прислушиваясь к себе.

Я приехала сюда вчера, а такое чувство, словно вошла только сейчас. Это место мне чужое. Всегда было. Даже в кабинете школьного психолога, было уютнее чем здесь. Хотя, бьюсь об заклад, даже в аду куда уютнее, чем здесь. Мне плохо в этом доме. Он убивает меня. Разбивает на тысячи частей.

Пункт № 11: ненавижу этот дом…

Паника сжимала внутренности в тиски, отрезая воздух. Отрезая от внешнего мира.

«― Спокойно. Успокойся. Давай, Виктория, дыши. Вдыхай через нос и выдыхай через рот. По одному вдоху за раз…»

Глубокий вдох через нос. Цифры, рябью мельтешили в моей голове, до двадцати… Выдох… И обратно до единицы… И так раз пять. Опять.

Первый этаж, обустроенный дизайнерской рукой, красовался пастельными тонами в классическом стиле. С первого взгляда сразу можно сказать, что ты зашёл в дом богачей. Эта красота пустая. Такая всепоглощающая пустота, от которой хочется закричать, чтобы разбить этот вакуум. Снаружи, дом куда приятнее выглядит. Со второго этажа слышался холодный голос Инны, то бишь моей матери, собственной персоной.

Пункт № 1: ненавижу свою мать.

Терпеть не могу свою мать. В ней и нечего любить. Совершенно. Она бессердечная, самовлюблённая, не расстающаяся с трубкой телефона, и ежедневником, с расписанием бизнес встреч и прочей лабудой. Когда-то она была популярной джазовой певицей. Когда-то, когда она ещё не изменила моему отцу, раз так, несколько и они не развелись.

Мой отец ― Константин Смолов, ― художник и архитектор, достаточно известный теперь. Иногда музыкант. Но это скорее увлечение, хотя он фронтмэн[6] хард-рок группы «Ravens Crow», на-русский это перевести непросто, но принято считать, что «Вороная ворона». Он плохо пережил предательство маман, и как следствие развод. Запил. Уехал в штаты. Вернулся, и снова запил. Я пыталась вытащить его из этого коматоза… без толку. В последний раз, когда я его видела, до суда и всей этой летней передряги, он воинственно-офигевающе на меня уставился, моргнул пару раз и спросил: «Нитиве хи?», что в переводе с навахо значит следующее: «Ты кто?»

Просто потрясающе, не так ли?

Всегда хотела остаться с отцом. Теперь даже видеть его не могу. Во всех смыслах. Я всё ещё не могу спокойно думать о нём и не думать не могу. Но удивительного мало конечно. Долбанный когнитивный диссонанс, вечно перетасовывает карты моей рациональной логике, поэтому она иррациональна в доску.

Мои родители развелись когда мне было три, я осталась с матерью, а отец уехал в соседний город Зареч. Но я даже не помню этого, ведь моя память ясная только с девяти лет, всё что кроется за этим рубежом ― темнота, что причиняет боль, стоит лишь попытаться осветить её. И потому, всё моё детство это ― мячик, который мои предки гоняли по полю от ворот к воротам. Из города в город. Они нашпиговали меня тоннами взрывчатки, мне оставалось лишь чиркнуть спичкой. Этого выбора я хотела меньше всего на свете, но был ли вообще у меня выбор? Его не было. Потому что не было другого пути. Мне его не оставили, этот был единственно возможным. Я дала искру. Слетела с катушек и сдалась. Мы всё разрушили. Окончательно. Как бы сказала моя бабушка, Мир её Духу: «Не бросай все дрова в один костёр.»

Конечно же маман не могла просто так этого оставить. Не из-за меня, нет. Я просто помогла ей в её маленьком триумфе. Она не могла не воспользоваться ситуацией в свою пользу и не втоптать отца в грязь. Там, в зале суда, я немножечко умерла, когда отца лишили родительских прав. Лишили из-за меня, моего эгоизма и слабости. Отец обещал все исправить. Как, мать его, он может это исправить? Как?! Вырвет мою неправильную душу и вставит новую? Или прибегнет к лоботомии?

К чёрту это всё!

Это было крайне эгоистично, но я устала сражаться, то за его внимание, то за него, осточертела эта война. Мне достаточно своих ежедневных боевых баталий, внутри на протяжении семнадцати лет. Семнадцать! Что такое семнадцать лет? Мои бывшие одноклассники, сдали выпускные экзамены, весело провели лето и поступили в ВУЗы. А между тем, где-то между адом и раем злогустная ― я, испытываю тревожный хаос, просто от того, что думаю обо всём этом. Думаю о том, что моя жизнь больше похожа на психологическую драму! Вывод: лучше не думать и просто передвигать свои ноги.

Горло сжалось от всего этого. Сердце стало отбивать неровные ритмы на пару с рваным дыханием. Всё кружило вокруг, а в противодействие, словно в обратную сторону от вращения планеты всей, калейдоскоп сбитых эмоций сворачивал узел внутри меня, создавая грёбаный плюралистический хаос в примитивном моно-мирке. Что такое, опять? Откуда берётся всё это? Какой-то сраный бал-маскарад прямо внутри меня, и этот шум в голове… он давит на мозги. Невыносимо…

Я вбежала по лестнице наверх, в свою комнату и сбросив сумку с ноутбуком на кровать, забрала гитару и студийные наушники. Спустившись вниз, я пересекла идеально прибранную гостиную в бежевых тонах, и выскочила на задний двор. Часто вдыхая густой осенний воздух, я хотела щелчок, тот, что всё преобразит. Хотела, чтобы меня захлестнула лёгкая эйфория от резкой смены эмоций. Это не всегда так, но порой и так бывает. Из огня в полымя. Таблетки, вовсе не панацея. Не для меня, по крайней мере.

По коже пробежались мурашки. Голова немножко закружилась. Я чувствовала запах жжённой листвы, сырой земли и арабского жасмина от своих волос, и желала перемены настроения на великолепное, желала продлить это на вечность. Но этого не произошло. Расстроенная, я уплелась в домик на дереве.

Вот он мой настоящий дом. Если бы не времена года, сменяющие зной на снег, так бы и жила в своём маленьком домике на старых, переплетённых друг с другом клёнах. Поэтому кажется, что он один. Его красные яркие листья напомнили мне кровь. Щелчок. Взамен эйфории, мой химический дисбаланс в мозгах любезно предоставил мне нечто иное — механизм маниакального самоуничтожения. Кончики пальцев закололо от желания, что-то сделать. Что-то, что заглушит внутреннюю боль, затопит пустоту, освободит из темницы и вознесет к пику. Тяжело сглотнула, ощущая назойливую тревогу. Притормаживая шаг, я закусила губу. Вспышка боли. Щелчок. Вдох. Я одёрнула саму себя, прежде чем смогла ощутить металлический привкус солёной крови во рту. Знаю я чем это кончиться. Никаких сожалений и мук долбанной совести. Я крепче впилась пальцами в гриф электрогитары Lag Gla. Не моя мечта, но у нее неплохой звук.

Взобралась наверх, по верёвочной лестнице. У меня дыхание перехватило. Всё точно также, как я оставила в начале лета. Всё, вплоть до мельчайших деталей. Куча подушек: красных, фиолетовых, чёрных, и дымчатого серых. Некоторые расшиты нитками и бисером, руками Солы, в винтажном стиле. Здоровенная плюшевая панда Эдди. Хм, это Эдвард Руки-Ножницы ― мой любовник, я с ним сплю. Да ― я до сих пор сплю с игрушкой. Да ― я назвала его в честь того самого «Руки-Ножницы».[7] Да ― мне было девять лет и я лежала в больнице, когда мне его подарил Колян. Ему было тогда пятнадцать, если я не ошибаюсь. И по идее Колян мой, вроде как крёстный, а Эдвард ― это бирка вшитая в шов игрушки. Ну, в смысле медведя изначально так звали. Колян долго гомерически хохотал, когда я заявила, полное имя полутора метровой, плюшевой зверюги. Причём панда упрямо напоминала мне чёрно-белым цветом, волосы у иного персонажа Тима Бёртона, конкретно: Суни Тодда, демона парикмахера с Флит-стрит, из одноимённого фильма. Да, и ладно, я была маленькой, и честно признаться, понятия не имею, откуда я это знала, не зная ничего, так что с меня взять? А вот после аналогии красного галстука-бабочки у игрушки, со вспоротой шеей, Колян смеяться перестал…

Стопки книг, составленные прямо на полу. Воздушный фиолетовый шифон и белые кружева старых штор, завешивают два окна, стену и являются балдахином над подиумом с подушками, если надо. Насекомые могут быть очень настойчивыми. Всё пространство домика занимает где-то шесть квадратных метров… не больше кухни в «хрущёвке». И он круглый и конусообразный. Хотя, интерьер здесь имеет скорее готический вид. В нём мне комфортно. Мне всегда комфортнее в темноте. Вот такой он мой вигвам. Вамакаогнака иканти ― Сердце Всего Живущего. «Все, что делает индеец, имеет форму круга, потому что сила мира всегда действует по кругу и все стремиться быть круглым. Небо круглое, и земля кругла как мяч, и таковы же все звезды. Ветер, достигая своей величайшей силы, вращается. Птицы строят свои гнезда круглыми, так как их религия та же, что и у нас. Солнце встает и садится снова по кругу. Так же поступает Луна, и оба круглые. Даже времена года образуют великий круг, сменяя друг друга, и всегда возвращаются в свой черед. Жизнь человека ― круг от детства к детству, и так происходит во всем, где движется сила»[8]..

Я верю в это ― верю, что души возвращаются. Смерти нет. Есть только переход между мирами. И хотя я не всегда знаю, во что верить, отец как-то говорил мне: «Жизнь течёт изнутри вовне. Следуя этой мысли, ты сам станешь истиной.» Правда, не знает он, что для меня это более чем невозможно. Всё на земле имеет свою цель, каждая болезнь ― лекарство, которое лечит её, а каждый человек ― предназначение. Проблема в том, что я его не вижу. Предназначения, в смысле.

Мы с любовью и благоговением относились к этому месту. Я столько, сколько себя помню. Друзья, столько, сколько существует наша дружба. У меня только два друга. С Солой мы знакомы пару лет, что я живу в Златске, я училась в с ней в одном классе. А Миша, мой сосед, брат Коляна, и друг с пелёнок. Реально с пелёнок, и ни моя потеря памяти, ни переезд к отцу, не смогли сломить нашей дружбы. Думаю это потому, что он не видел моего грехопадения.

С девяти лет, ни один доктор так и не смог поставить мне вразумительный диагноз… Да, какой к чертям, диагноз, я даже не помню ничего! Я не могу вспоминать, мой разум незамедлительно швыряет в меня чёрный лист. А в тринадцать лет, сеанс гипноза в попытке выяснить, что же на самом деле случилось со мной, не только не принёс результата, но и вовсе обернулся мощным кризисом. В глубокой саморазрушительной депрессий, я провела больше двух лет, а затем пройдя курс реабилитации, в очередной раз сменила место жительства с Зареча, на Златск. Миша говорил, что раньше я была замкнутой, он был очень удивлён когда я вернулась сюда. Я была почти нормальной два года назад. Пусть и недолго…

Наверное с десяток разных ловцов снов и множество всяких побрякушек на балках под потолком. Старая, дедушкина акустическая гитара на стене. На ней я училась играть. На зиму всё это перекочует в мою комнату. А пока температура позволяет, это место заменяет мне дом. Мне рассказывали, что этот домик построил мне отец с Коляном. Точнее начали вместе, а Колян закончил. Отец ничего не доводит до конца. Такой уж он есть.

Отбросив опасные мысли, зарыв их на индейском кладбище на задворках своего сознания, я одела наушники и подключила их к электрогитаре. Не очень люблю так играть, но я на улице и рискую привлечь внимание некоторых соседей. Не сегодня. Я не хочу никого видеть сегодня. «Для того чтоб услышать себя, нужны молчаливые дни» , ― так моя бабушка писала в своих дневниках. Индейская мудрость между прочим. Её образ, журналы с записями и пять подвесок ― вот и всё что мне осталось от неё. Но одно я знаю точно: она улыбалась как солнце.

Я растянулась на подушках, с гитарой в руках, уставив взор в потолок. Под балки перекладин, подвешены ловцы снов, и самодельные «ветерки» из маленьких колокольчиков и битых кусочков стекла и зеркал. Мы их с Мишей делали ещё в детстве. Вообще семья Раевских вроде как ни одно поколение дружила с родословной линией моего отца. Пока в нашем царстве не наступили тёмные времена. И Раевские, большая семья. Колян ― старший. Миша ― средний. И Кирилл ― двухлетний карапуз. Итого: трое детей, в чете Раевских. Хм-хм. Счастливых ко всему прочему и здоровых. Мои предки угробили одну жизнь, в то время, как Раевские умудряются растить и воспитывать сразу троих детей. Вызывает ли это зависть. О, да, безусловно.

Что до Солы… Мне вообще-то всегда нравилась моя подруга со странным именем в честь звезды и греческими корнями. Фишка в том, что я всегда это делаю ― отталкиваю и раню людей, которые ближе всего ко мне. Словно хочу их оградить, защитить от себя.

Но я не хочу этого, не хочу её терять. Не хочу, и всё тут. Не умею сближаться с людьми, от того и особенно болезненно отпускать людей, что стали дороги. Меня не покидала мысль, что Сола говорит со мной иначе. Это её обеспокоенное лицо… мне не нравится, это выражение. Так на меня смотрели слишком многие. С беспокойством, с напряжением, осторожно, под маской невозмутимости, так, как будто следили за каждым моим вдохом. Именно это они собственно и делали, ведь я трудный ребёнок. Угу. Ребёнок, мать их! Я перестала быть ребёнком, когда в моей жизни разверзся ад, посеял хаос и разорвал мой мир на части. Я никогда и не была ребёнком.

Психологи ― идиоты.

Даже я уже давно поняла, что это никакой не сложный переходный возраст. Я такая, сколько помню себя. Гиперреактивность и неусидчивость, перетекли в откровенно неадекватное, вспыльчивое поведение, резко срывающееся в депрессивный ступор, внезапные приступы сильного страха и манию к самоповреждениям. А после, снова эйфорический взлёт, и снова падение, и снова всё сначала. По чёртовому кругу, словно сквозь все девять кругов ада и небесных сфер. И гаптофобия ― сколько себя помню, панически боюсь физического контакта, любых прикосновений людей. У меня реально серьёзные проблемы с контролем эмоций. Я, кажется, знаю свой диагноз, давно уже поняла. Но, как знать? Я могу и ошибаться, я конечно весьма близко знакома с психиатрией, но в толковании самой себя, я не мастак. Для этого мне нужен доктор. Пункты с двенадцатого по шестнадцатый: ненавижу докторов. Я ненавижу таблетки которые они заставляют меня принимать, без них я не могу нажать на стоп. Я ненавижу жать на стоп, но когда я принимаю препараты, я забываю об этом в тупом терапевтическом тумане забвения. Я ненавижу себя, но больше всего я ненавижу терять эту ненавистную себя. Без неё ― я никто.

Мысли сумасшедшего. Нон-стоп.

Сосредоточила все своё еле живое внимание на движении от колыхающихся штуковин, и вплела в них переливчатую мелодию струн, воспроизводя композицию «Не Надо Слов», группы Люмен. Я с нетерпением вела музыку от медленного вступления, к феерии композиции. Я не люблю спокойную музыку, мне сразу хочется подпевать. Желание петь ― это путь к замыканию. Эта мысль молниеносно разожгла во мне сильнейшую ярость. Я зажмурилась и рванула струны. Резко, громко, агрессивно, ровно на столько, чтобы сжечь ярость внутри о вибрации струн. Меня стало потряхивать, от отвращения и ненависти. Хотелось рычать, реветь, кричать. Перекричать. Хотелось заглушить. Меня качало на волнах, струны кричали свою запальчивую мелодию…

А я застряла где-то посередине. Между адом и раем, в проклятом промежутке.

Я открыла глаза, не смотря на струны, следя за движением по запястью, моего браслета из множества переплетённых цепочек с подвесками из разных металлов и камушков. Украшение холодило мою кожу. На второй моей руке, специальная нить ― инициальная красная нить, с нанизанными на неё серебренными бусинами. На обеих моих руках татуировки, вечно скрытые под рукавами ото всех. На обеих моих руках отвратительный лик моих демонов…

Я запуталась и запнулась на пол такта. Маленький медиатор выскочил из руки и пальцы пронзила боль, по инерции зацепив грубые струны. Подняв медиатор с пола, я уже чувствовала, как боль остывала в осеннем полуденном воздухе. Меня догнала и заколотила боль иной природы, психогенная боль ― мой ад на бренной земле. Демон вожделения выбирался наружу, но я не позволяла направлять меня. Он может завораживать меня. Убивать меня. Накпэна Ачэк[9] ― мой демон затмения. Я резко втянула воздух и посмотрела на свою руку, вырывающую риффы[10]. Я дышала глубоко, часто, полной грудью, удовлетворенно. Боль в пальцах опаляла, пульсировала, опьяняла ещё одно короткое мгновение. Демон тихо нашёптывал на уши. Но пока я могла вдеть это, осознавать, я контролировала ситуацию, не впадая в губительные маниакальные крайности. «Если ты заметил, что скачешь на мёртвой лошади ― слазь!»[11] Я помнила об этом, потому имела власть над этим мгновением, но была не властна ни над собой, ни над своей болезнью, ни над своей жизнью.

Когда-то давно, когда мне было лет тринадцать, я впервые задумалась над тем, почему я не была похожа на своих сверстников. Почему, не могла быть нормальной, как все? Впрочем, я даже среди ненормальных, была… другой. Хотя бы потому что, кто-то своё нездоровье отрицает, кто-то защищает. Точнее, они либо не признают, что больны, либо болезнь становится для них оправданием. Я не отрицала и не защищала, просто где-то глубоко внутри я знала, что нет оправдания без вины. Какие бы процессы не происходили в моей голове, генетический это сбой или что-то ещё, я не искала виноватых. Нет, я осознавала конечно, что мои родители неплохо мне помогли съехать по наклонной, но это их ошибки, свои совершала только я сама, и никто кроме меня. Возможно, это лицемерно с моей стороны, но когда мне встречались люди, говорящие, что едва ли не заблаговременно готовили самоубийство, в смысле реально осознанно, при этом они прятались за своим недугом, словно он оправдывал их… мне хотелось врезать им. Да вот именно так, и можно даже не пытаться понять почему это вызывает такую реакцию у меня. Может, оттого, что я точно знала, что это не круто, что если ты хочешь доказать всем, что у тебя стальные яйца, имей смелость жить. Может, мне было обидно, что такие вот случаи, не много не мало дискредитация тех, кто действительно борется, на личном примере доказывая, что можно оставаться на плаву не взирая на всю эту психо-хрень. И это лицемерно, поскольку, я не обманывала себя и не жалела, но была хуже их всех вместе взятых. Ведь, я могла бы принять помощь, и думаю доктора помогли бы мне справиться с этим, но я была слишком слабой чтобы переступить через собственный страх и солипсизм. Надо ли говорить, что это обернулось не лучшим образом? И так по сей день, и почему я так боюсь оглянуться назад, почему такая перспектива, как вспомнить всё, постигает меня в благоговейный ужас, я клянусь, не знаю, и самое дерьмовое, что даже не пытаюсь. Вот почему я себя ненавижу, не за то что я делала со своей жизнью, с собой, с окружающими меня, а именно за эту трусость. Чёртовая слабачка. Феминистки всего мира, отделали бы меня за то, какая я эмо-размазня. Если бы я собрала всю свою волю в кулак и надрала зад своим демонам, многого удалось бы избежать. Хотя, несколько странным было то, что я находила в себе силы двигаться дальше, даже в такие времена, как сейчас, но не находила сил взглянуть на «вчера». Вообще никогда не боялась жить «сейчас». Я вовсе не прибываю в ангедонии всё время. В этой жизни было то, что меня радовало, то что мне нравилось, чем я увлекалась, но только «сейчас». Моё «вчера» наполовину чёрный лист, наполовину влёты и падения. Поэтому в моём «завтра» нет определённости. Его вообще словно нет, потому что я знаю, что имею свойство по каким-то причинам терять… вкус к жизни наверное. Поэтому, не знаю, когда же наконец наступит тот день, в котором я наконец буду в порядке. Одно я знаю кристально ясно: это зависит только от меня. К несчастью, чтобы прийти к этому осознанию, мне пришлось умереть.

Я расслабила руки, наслаждаясь последним затихающим дребезжанием струн. Я опустилась на мягкие как облака подушки и отложив гитару, взяла книжку из стопки на полу. Джон Фаулз. «Волхв». Я утопила свой безумный мир в художественной реальности. Я всегда это делаю, подчиняясь своему кредо. Домик на дереве ― мой священный храм. Гитара ― моя исповедь. Кисть ― моя правда. Книги ― моё убежище. Не помню когда именно, но дочитав книжку, я в обнимку с пандой Эдди, провалилась в прерывистый пустой сон, без сновидений.