Рок, туше́ и белая ворона.

Глава 7. Над пропастью в грёбанной ржи

Мы припарковали джип, у главных ворот. Не руша молчания прошли нужный путь. Это всегда было странным. Молчание никогда не угнетало нас.

Чуть поодаль в самом лесу, виднелся белый фамильный склеп. На кованных воротах красовался герб. Канарейка на ветви красной розы. Наша семья носит графский титул. Во время переворота, половина семьи иммигрировала в штаты, скрывая род от цепкой лапы пролетариата. Мой дед вернулся в Россию, в 80-х, незадолго до полного распада СССР. Он всё таки был патриотом. Патриотом своей семьи. Предки сумели сохранить, то что было, он смог восстановить, то что было утеряно.

Внутри как всегда холодно, тихо, и всегда спокойно. Никогда не боялась кладбища. В серокаменной стене напротив входа, просто идеально белые мемориальные плиты с выточенными в уголках портретами. Чёрный готический шрифт. Года жизни. Имена. От пра-пра-пра…

До неё.

Отец поставил цветы в мраморную вазу.

― Я солгал. ― нарушил молчание отец. Я недоуменно посмотрела на него.

― В смысле?

Он подошёл к мемориальной плите своей первой жены и приложил ладонь к мрамору.

― Раф спрашивал: есть ли у меня сын. Я сказал: нет.

Костя посмотрел на меня. Но я отвела глаза. Какого чёрта Гордеев вообще спрашивал об этом? Меня трясло. Клянусь, я хочу бежать. Я бы сделала это, но не хочу давать отцу повод для переживаний. Я могу быть сильной. Хоть пару мгновений!

― Я солгал Рафаэлю. Говорят, что человек наделяется душой ещё в утробе матери. У меня был сын. ― дрожащими пальцами он пробежался по надписи, ― Маша умерла на восьмом месяце беременности.

Я сама чуть не умерла от скачка, что совершило моё сердце, прямо там, в отведённом для смерти месте, между прочим.

― Ты никогда не говорил… ― мой шёпот кое-как миновал ком в горле и ветром прошёлся по склепу в кровь царапая холодный воздух.

Он ничего не ответил. По крыше забарабанил мелкий дождь. Я не могла отделаться от странного фаталистического ощущения, ведь я не просто могла быть не единственным его ребёнком. Меня вообще могло не быть. Чувство такое, словно за мою жизнь априори заплатили. Не удивительно, что он так халатно относится ко мне, я кажется не входила в его планы.

Я наморщила нос, выходя из склепа. Не люблю дождь, у меня от него волосы закручиваются. Костя прикурил сигарету и одарил меня озадаченным взглядом.

― Я твоих кудряшек лет с одиннадцати не видел, ― усмехнулся Костя, потянув меня за закручивающуюся на глазах прядку, ― Я думал ты чего там с ними делаешь.

― Почему? ― спросила я когда мы вышли на дорогу, ― Сколько живу, столько думаю: почему ты женился на Инне? Она же… ― я запуталась в выборе прилагательных для неё, ― Почему?

― Потому что честный идиот ― такой ответ тебя устроит? ― невесело усмехнулся отец. Я скрестила руки на груди.

― Это я уже слышала. То есть, ты на ней женился, только из-за меня? ― (так и знала!) ― Так какого же чёрта, ты думал?

― Думал, что смогу выстроить из этого семью, ― ответил Костя, ― Так ведь тоже бывает, когда именно ребёнок является фундаментом семьи. Вот я например, яркий тому пример. У моих родителей, твоих бабушки и дедушки, это получилось. Я как видишь облажался. С твоей матерью, невозможно было что либо строить.

Да уж построишь с ней.

― Постой… ― я поймала фигуру слева от дороги и встала, как вкопанная.

― Что? ― не понял отец, прослеживая мой взгляд, ― Рафаэль? Вот так вспомнишь… ― пробормотал Костя, ― А…

― Не знаю. ― перебила я. Честно говоря хотела бы знать, но не знаю. Отец крутил зажигалку в руке, пока Раф, не спешно отошёл от надгробия вдалеке, направилась по маленькой дорожке, между рядов надгробий, ведущей к дороге. Как ни абсурдно, но в такой обстановке, он смотрелся очень эффектно. Одетый в потёртые тёмные джинсы, завышенные белые кроссовки и узкую белую футболку, под расстёгнутой чёрной рубашкой, закатанной до локтей.

Он спрятал руки в карманы джинсов, смотря под ноги. Чёрные мокрые пряди спадали на лоб. Тонкая ткань одежды, промокла насквозь. Мне стало зябко от этого и я плотнее укуталась в кожанку. От браслетов на его запястьях, а особенно от догадок, что они скрывают, стало не по себе. Парень казался подваленным, сокрушённым. Таким я никогда его не видела. Кладбище не для всех простое посещение усопших предков.

Было что-то неправильное в его виде. В паре метрах от нас, я разглядела несостыковку. Чёрная оправа очков, предположительно для коррекции зрения ― это вообще последнее что я когда либо ожидала увидеть на этом лице. Судя по его взгляду, я ― это последнее что ожидал увидеть он. Лёгким движением руки очки исчезли с его глаз. Лёгким движением пожал руку моего отца и поприветствовал. Лёгкий изгиб в уголке губ, глядя на меня, дрогнул. Блеф.

У Кости, Слава Богам, хватило такта не спрашивать, что Гордеев тут вообще делает. На фоне мокрых прядей волос, цвета вороньего крыла, он был очень бледен. Напряжение, волнами исходившее от Рафа, клянусь, можно было потрогать рукой. Молчание стало тяготить я хотела переключиться. Я усмехнулась. Отец вопросительно на меня посмотрел.

― Ты чего это хихикаешь?

― Я просто вспомнила кое-что, ― посмеивалась я, ― Это правда, что дед, бабушку из резервации выкрал? ― спросила я. Гордеев встрепенулся слегка, выходя из тяжелой прострации.

― Да, ― улыбнулся Костя, ― Причём ему уже под сорок было, да и мама уже не юная была.

Вообще, да. Потому-то они и покинули нас так рано. Странно. Вообще-то бабушка была красивой…

― А что в племени ей за столько лет, мужа не нашлось? ― спросила я, не совсем понимая, как это так получилось.

― Да, просто её никто в жёны не брал, ― усмехнулся отец, ― Из-за характера. Такая же как ты, строптивая была и вредная.

― Да, да, да! ― рассмеялась я, ― Я до сих пор помню, что дед, её, ведьмой до скончания веков звал! Минуточку, ― я уставилась на отца, ― Это я-то строптивая?

― Ещё какая! ― закивал Костя.

Уголок губ у некоторых в прострации, чуть дёрнулся в усмешке. Отец неопределённо хмыкнул.

― Хм, они со своей группой, как-то сломались по дороге из Аризоны и как раз на территории резервации, к юго-востоку штата Юта. Ну вот там-то он её и увидел.

― А красть-то зачем было? ― не поняла я. Костя повёл бровью, криво улыбаясь.

― Да она его послала куда подальше! Я же говорю, что у бабки твоей характер был тяжелый. Ну батя мой тоже знаешь ли ангелом не был. К тому же он тогда ещё не говорил на-дене. А на нём-то она его и послала.

― Ой, а так он типа не понял, что был послан! ― ехидничала я.

― Я не знаю, что именно он там понял, а что ― нет, но утром шаман не досчитался своей дочери, а через девять месяцев родился я! ― потешался отец.

Приближаясь к выходу, Рафаэль выцепил ключи от машины, из кармана джинс. Руки пробивала заметная дрожь и он сильно зажал одно запястье обхватив ладонью, словно пытался усмирить дрожь, похожую едва ли не на судорогу. Дерьмовые признаки.

― Угу, значит ты за рулём? ― осведомилась я. Он кивнул.

― Да. ― голос был глух и бесстрастен. Я обогнала его. В одно движение руки отняла ключи из ослабленных пальцев. Он остановился и замер, только поднял на меня прищуренный взгляд. Плевать. Разозлиться на меня за это он может когда угодно позже. Развернувшись пошла на выход, крутя ключи на пальце.

― Не дай ей сесть за руль ашкий[35], она тебя прикончит! ― заговорщически потешался отец. В таком состоянии он скорее сам себя прикончит при первом же повороте.

― Я всё слышу! ― крикнула я.

― Ты не умеешь водить, женщина!

― Клевета! ― отсалютовала я рукой с ключами, ― По всем статьям!

― Я предупредил! ― рассмеялся Костя. И явно не меня он там предупредил.

Дождь сменился солнышком и я стянула кожанку, вдыхая запах озона, со сладкой примесью арабского жасмина от своих влажных волос. Выйдя на парковку отжала брелок сигнализации, отслеживая звук. Кажется мне потребуется грёбаный домкрат, чтобы поднять свою челюсть с асфальта…

Сhevrolet Camaro GT.

Чёрный и сверкающий, как если бы его купили только вчера. Таких машин по пальцам пересчитать. Мне потребовался глубокий вдох.

― Колян всё лето убил, чтобы его восстановить. ― сказал Раф, обходя меня со спины, скользя ладонями по моей талии, застигая меня врасплох, заставляя дрожать. ― Я тебя умоляю, Тори, не угробь тачку.

У него ледяные руки и он явно боролся с желанием подойти и захлопнуть мой рот, возвращая челюсть с земли на положенное ей место.

― Чёрт, ― сорвалось у меня со сломанным выдохам, ― Откуда он у тебя?

Раф прикурил сигарету, скользнув на пассажирское.

― Покататься взял. Поехали уже, мне….

Конец реплики я не услышала. Я будто прибывая в сомнамбуле села за руль. Завела движок, выехала с парковки, слушая ровное урчание мотора. Что угодно, только не грохот своего сердца.

«― Взял какую-то жесть, хочет её оживить. Всё лето в гараже зависает.

― Что за жесть?

― Знаешь… на данной стадии сложно сказать. Я даже не уверен какой ОНО марки.»

Я словно переживала это вновь и вновь: грохот, скрежет, осколки, множество огней во тьме и боль. Никаких сомнений, это он. И хотя сейчас, сложно сказать, но в начале лета, это была груда искорёженного металла.

― Да, такое мог сотворить только мой крёстный. Идеально.

И это чистая правда. Машина словно только вчера сошла с конвейера.

― Надеюсь водить тебя тоже учил крёстный, ― хмыкнул Раф. Я перевела на него взгляд. Он всё ещё был бледным, как в лихорадке. Чертовски похоже на стресс. Не так страшно, но хорошего мало, конечно. Пока Гордеев закрыв глаза, приводил свою ксантипичную персону в порядок, под Breathe Into Me группы Red, я не удержалась. Я решила проверить, сколько жмёт эта ласточка после ремонта. Мм… 100 км, почти за 8 сек. Стрелка спидометра спокойно легла на прямой дистанции…

― Смолова… ты так движку сожжёшь. ― пробормотал Рафаэль. Мельком взглянула на него, сбрасывая скорость.

― Откуда знаешь, у тебя ж глаза закрыты.

― Я чувствительный.

Я чуть в кювет не съехала, разразившись смехом, над ним.

― Не веришь? ― ухмыльнулся он еле заметно, не открывая глаз, ― Напрасно…

― Верю-верю, Гордеев! ― смеялась я, ― Только ты так больше не шути! А то вернёмся в пункт отправления, только уже не в качестве посетителей, а в качестве обитателей!

Он ткнул пальцем в потолок.

― И тогда твой отец окажется прав.

― Он не прав. Я умею водить. Просто он боится.

― Ну раз боится, значит на то есть причины, ― лениво парировал Раф.

― Есть, ― ответила я коротко. Через мгновение кожей ощутила на себе взгляд. Я инстинктивно сжала руль.

― Твой отец на машине разбивался?

― Нет, никогда.

Я бросила на него мимолётный взгляд.

― Но это его машина, ― заявил парень.

― Нет. Что? ― меня чуть не мотнуло по дороге.

― Следи за дорогой. ― Раф, коснулся птицы на моей руке, посылая дрожь, ― Что это за птица, Тори? Этого не было.

― Просто птица. ― я боялась взглянуть на Рафаэля, у меня тряслись руки.

― Дорога, Тори. ― напомнил Раф, ― У твоего отца такая же татуировка.

― Это ворон. С чего ты взял, что это машина Кости?

― Машина не подлежала восстановлению, ― он окинул меня взглядом, уделив особенное внимание лодыжке и встретился со мной глазами, ― Не удивительно, что он боится.

Так, и у кого это такой длинный язык, мне интересно? Телефон завибрировал, оповещая о сообщении. Под пристальным надзором некоторых достала смартфон и прочла.

«Во сколько тебя ждать?»

Ага? Отеческий контроль. В моей голове, это звучит просто комично. Ладно…

«А во сколько надо?»

«Пикник Тори! И парня своего не забудь!»

«ОнНеМой!!!»

«Врёшь, я с ним разговаривал:)».

«Баян».

«Серьёзно, у меня к нему дело есть».

Я удивлённо покосилась на Гордеева. Какие к чёрту дела, могут быть у моего старика к этому сомнительному субъекту? Сомнительный поймал мой изумлённый взгляд.

― Смотри на дорогу! ― как-то не весело усмехнулся Раф.

Класс, теперь он будет думать, что я на него пялилась.

― Не паникуй. Кстати… ты носишь очки? ― припомнила я, ― В жизни бы не подумала!

― И что? ― пожал он плечами, ― Я в жизни бы не подумал, что ты кудрявая.

― Это не одно и тоже. Нет, серьёзно?

Он откинул голову назад.

― Господи вот привязалась-то, ― Раф, прикрыв глаза ладонью. ― Ну наверное я их ношу, потому что мне в них лучше видно, Смолова!

― Тогда почему не постоянно?

― Тогда, я разорюсь на замене оправы и линз!

― Ты можешь прожить хоть один день, чтобы не продраться, а? ― глумилась я.

― Ты меня явно переоцениваешь, ― потешался парень, ― Куда ты едешь?

― Увидишь… Чёрт! ― я резко ушла от придурка на «Mark II», подрезавшего нас.

― Долбаящер! ― заорали мы солидарно, в один голос с Рафом, только он воспользовался иным определением, созвучным и нецензурным. Завибрировал телефон.

― На! ― перебросила я мобильник, парню, ― Ответь сам!

Сама переключила передачу и ускорилась, пока песню Sick ― Adelitas Way, сменила композиция группы «9 circle». Причём точно уверена, что это они, но не уверенна, что раньше слышала эту песню. Не знала, что Раф слушает такую тяжёлую музыку… Мимолётно взглянула на Гордеева.

― Что это?

― «Девятый круг», ― подтвердил он мою догадку.

― Я знаю. Просто не слышала раньше этой песни.

― Свинец. ― сказал он, увлечённо что-то печатая на моём телефоне, скользя по сенсору, ― Песня так называется, «Свинец». Твой отец прибьет меня в один день, ― усмехнулся Раф, ― Каждый раз, когда я попадаю в поле его зрения, то спаиваю его дочь.

― Тебе придётся очень постараться, чтобы убедить его в этом. Он скорее поверит, что это я тебя спаиваю.

― Что ты задумала? ― насторожился парень, заметив, что я набираю скорость. Я ухмыльнулась.

― Хм-мм… Возмездие.

Демон вспыхнул навязчивым желанием отмщения во мне.

― Клянусь, если ты не справишься с управлением, я тебя воскрешу и придушу собственными руками, ― вкрадчиво прорычал Гордеев.

― Не нагнетай, Раф! Я проделывала это много раз, ― уверила я, ― Лучше пристегнись и посмотри пустая ли дорога.

― Да, ― ответил Раф. Мельком посмотрела на него.

― Ты мне веришь?

В его кристально синих глазах, было слишком много темноты, чтобы можно было прочесть в них эмоции.

― Стараюсь.

Я пристегнулась сама и поравнялась с обидчиком. Ухмыляясь, подмигнула парню за рулём тойоты, пока фронтмэн дет-металл-группы разрывал качественным гроулом стерео систему, превращаясь из сурового забугорного металлиста в чёрной арт-маске, в русского поэта в моей неправильной вселенной…

― Точно? ― переспросила я, для верности, не отводя опасного взгляда от водителя, Тойоты.

― Точно. ― подтвердил Раф.

Комбинация трюка, мысленно уже сцепилась с педалями и рычагом коробки передач, под моей рукой. Я пошла на обгон, в предвкушении.

Резкий поворот руля, под кипение адреналина в крови и «Mark» с визгом ударяет по тормозам, чтобы не вылететь в кювет. Двойной сигнал, как трофей на память и в точку по прямой, под моё ликование. Взглянула веселящимся взглядом на Гордеева странным образом на меня смотрящего. Пихнула его в плечо.

― Да ладно тебе, не сердись!

― Я не сержусь. ― он невесело рассмеялся, ― Я просто в чертовском шоке.

Я умолчала, что водить меня учил ни Колян и даже не отец. Когда я жила с отцом, моя патологическая потребность в адреналине, переросла в страсть к скорости и экстремальному вождению. Я припарковала машину на подъездной дорожке, и выходя перебросила Рафу ключи. С заднего двора доносилась музыка и Костин грудной хохот.

― Так вот значит, как ты угробила GT? ― потешаясь пробормотал Гордеев, поднимаясь за мной по ступенькам.

― Я просто… просто тормоза отказали. ― сориентировалась я вовремя. Внутренности бахнулись вниз, а напряжение подскочило к самому горлу, по щелчку сметая моё веселье. Не успела я пересечь гостиную, как меня резко развернули за плечи. Я уткнулась в рояль, нажимая на клавиши, создавая звук настолько зловещий, как низкий предсмертный рёв гризли. Каждая клеточка внутри меня заклокотала яростью и страхом, вынося мне мозг подчистую.

Пункт № 21: ненавижу этот рояль.

Я задохнулась…

― Ты даже не пыталась остановиться, ― его голос звучал вкрадчиво, источая угрозу. Раф практически соприкасался со мной лбами, низко склонившись надо мной аки коршун. От него пахло холодной грозой и пряным мускатом.

― У GТ исправные тормоза. И тормозные колодки не стёрты, ― он прихлопнул ладонью по роялю, ― Ты отпустила чёртов тормоз! ― прорычал он со зла.

Он пихнул мне мой телефон в руку, даже не думая удалился из моего личного пространства. Зато когда я посмотрела на дисплей я сама чуть не удалилась…

Мощная волна захлестнула разум, жёстче удара хлыстом по мозгам. Шум в голове, отражался болью, во всём теле. Меня заколотила дрожь. Я просматривала переписку, я была уверенна, что это сообщение не дошло до Солы, не знала лишь почему. Кажется эта ошибка адресата была фатальной. Весь мой контроль ― к чёрту!

Я толкнула Раф в плечо и с остервенелой силой захлопнула крышку рояля. От этого звука я окаменела, застряв в коридорах памяти. Лапа демона тяжело легла на мою грудь.

Я снова вспомнила это, снова утопая в гостиной, просто от того, что знаю: моя маман отбила мне пальцы крышкой рояля в возрасте семи лет. Нет якобы случайно, конечно же. Конечно. У меня не было настроения. Я чувствовала себя мягко говоря ужасно, меня раздражал свет. Меня бесил белый бликующий цвет рояля. Это был не тот день, когда я хотела, что либо делать. Я хотела лишь спрятаться ото всех, сбежать на край мира. Да хоть за край… Инна приказала идти в свою комнату. Я тогда была наказана за враньё. Но я не прекратила играть, подбирая на слух мелодию и пытаясь подпевать. Ругаясь, мать сильно махнула рукой и зацепила крышку. Я не успела отдёрнуть руки. Но я видела это совершенно иначе. Я не знаю, была ли это лишь игра уже больного воображения, но она так неожиданно вспыхнула от злости, что я испугалась. А потом белое лакированное дерево с силой стукнуло меня по рукам. Я была уверенна, что это потому, что я плохо пела и попадала мимо нот.

Прямо сейчас, я предельно чётко осознала. Она была в ярости, она была словно не в себе. И это не впервые, я уже сталкивалась с этим…

Паника волнами прокладывала ко мне путь, грозя поглотить меня. Такое впечатление, что Раф ощутил панические волны исходящие от меня. Я зажмурилась.

Я слышала музыку и растворилась в звучании, ощущая себя погружённой на тысячу лье во мраке океана нот. Музыка растворяла меня наедине в моей темноте.

Я распахнула глаза. Мозг взорвался от ослепительно яркого света, ослепляя плывущим белым заревом, и лишь спустя бесконечное мгновение мир приобрёл очертания. Чёрное и Белое сливалось под моими руками в невообразимые серые вихры, всевозможных оттенков. Я не могла даже понять, как на самом деле это звучит, но нутром чувствовала завораживающую красоту и щемящую безумную тоску в этой музыке.

Это я, это играла я, но вокруг глубокая ночь. Положив кульминацию, я поднялась на ноги, не отпуская педаль, запечатлевая финал вокруг. Я была рассыпанной. Я всё ещё играла в своей параллельной вселенной. Я застряла неясным взглядом, на пальцах намертво выстывших в клавиши. Воздух колебался последними исчезающими звуками, сея дребезжащую тревогу в воздухе, во мне, везде. Я как-то безвольно уронила руки и в ужасе отшатнулась назад от рояля, не в силах отвести от него панический взгляд.

Музыка била клавишами прямо в моей голове.

Это невозможно. Нереально. Игра окончена. Жизнь не игра.

Но вопреки, музыка тянула и била по струнам моей души. Моё намертво окаменевшее тело, вписалось в преграду, сильно содрогнувшись, я жадно втянула горький воздух. На мои плечи легло дрожащее тепло. Я могла слышать бешеный бой своего сердца, даже сквозь убивающий шум в голове. Но не чувствовала его, ощущая только движение позади себя. Глубокое, тяжкое дыхание. Чужое сердце в бое, проходило сквозь меня, сильными ударами раня каждую мою клеточку. Я пыталась понять, что я чувствую. Что это? Грусть, боль, красота. Всё смешалось и реальность и бред. Я хотела закричать и разбить это безумие о плоскость вселенной.

Я не могла слышать больше ничего. Словно реальность осталась по другую сторону непроницаемого стекла. Только музыку. Только удары клавиш. Вокруг меня всё завибрировало, всё: пространство, звуки, цвета зарябили, постепенно, перерастая в невыносимый белый шум. Я ощутила, как влага потекла по моим щекам и солью коснулось губ. Толи испарина, толи слёзы, я не знала, я погибала. Драма, проглотила меня, пронзала меня, Манила шумом океана, там, на дне пропасти, как из морской ракушки у уха.

Моя грёбанная больная драма.

Мир вокруг меня перевернулся. Вибрирующий шум, приобрёл хриплые, более наполненные и глубокие ноты. В нарастающей интонации появился порядок…

―…если сейчас же не откроешь глаза, я переброшу тебя через плечо, что едва ли тебе понравится; и сам утащу тебя отсюда.

Ощущая своё неровное дыхание, и головокружение, тяжело сглотнула. Музыка стала затихать в моей голове, прокладывая звенящий финал. Открыла глаза. Свет рассеялся. На меня цепко смотрели глаза цвета сапфира.

Боже мой, что это было? У меня галлюцинации…

Лёгкими движениями, хмурый как туча Гордеев, что-то стёр с моего лица. Я отшатнулась и метеором умчалась оттуда, не видя куда, не представляя, как, ведь чувствовала себя парализованной. Тело не слушалось, отказывалось двигаться, порабощённое больной дрожью. Звёзды, искрами плясали перед глазами. Я словно под самым куполом цирка в этом доме, на канатном тросе. Мне надо бежать из этого цирка. Как можно скорее, пока я не сорвалась и не упала вниз.

Ещё пролёт и я скользнула по коридору второго этажа, к маленькой винтовой лестнице, ведущей к мансарде. Я толкнула дверь и метнулась внутрь. Меня дёрнули за руку и я взвизгнула. Развернувшись попала прямо в капкан сильных рук и замешательство взорвало моё сознание. Я закричала на него, кажется во всю силу лёгких:

― Что с тобой за нахрен придурок? Отпусти!

Не знаю, как я ещё могла двигаться, но я пыталась вырваться, пока поясницей не наткнулась на преграду. Я не видела его, только слепящее зарево. Перехватив меня и приподняв, Раф усадил меня на подоконник.

― Успокойся! ― твердо скомандовал Раф, останавливая хаос. Он тяжело дышал и был шокирован и зол одновременно. Обе его руки упёрлись в круглую оконную раму. Нависая надо мной, он прижался ко мне лбом, непонимающе хмурясь.

― Что ещё за чёрт, а?

Меня интересовал идентичный вопрос вообще-то. Схватившись руками за голову, я чувствовала, как лёгкие сводило судорогой. Грёбанные техники дыхания не работали. Одежда липла к телу от испарины. У меня сердце рвалось из груди. Я инстинктивно сжалась и спрятала лицо в ладонях.

― Ну, в чём дело? ― потребовал он, ― Да, убери ты нахрен руки с лица!

Сам убрал мои руки, задерживаясь на запястьях. Мой пульс наверное бьёт его прямо по голове. Восприятие ускользало от меня, размывая всё вокруг. Стопки полотен в рамах у стен, завешанные чёрным ситцем. Запах масляных красок и акварели. Стеллажи с книгами. Полумрак, лишь лучики света просачивающиеся сквозь круглое окошко, так что пылинки кружили в лучах. Эмоции во всей своей испорченной красе закручивали меня сложным узлом. Я с силой прикусила язык, чтобы не закричать, впилась пальцами в волосы. Острая вспышка боли и меди во рту, обнажила ощущения, кристаллизируя весь этот ужасный спектр. Пространство сжималось и разъезжалось вокруг, то давя то бросая меня. Свет раздражал, утрировал сверхъяркую реальность. Кожа, клянусь, полыхала пожаром, треща в каждой клеточке. Психогенная боль, переплелась с разрушительным шумом в моей дерьмовой голове ― он трансформировался в невыносимый белый шум и мир стал чёртовой профилактикой на экране. Переводя дыхание в нужный мне ритм, ловя правильные волны, задержала дыхание, пока не почувствовала головокружение и медленно выдохнула. На вдохе поборола порог, набрав полную грудь воздуха. Моё тело было на грани инфаркта миокарда.

Раф опустил взгляд на мои руки в своих, кардинально меняясь и смягчаясь в лице. Он посмотрел мне в глаза.

― Зачем ты это сделала?

Я чувствовала себя на столько ужасно подавленной и разбитой, что смогла лишь покачать опущенной головой. Опираясь рукой о раму, другой рукой, он постучал пальцем по стеклу.

― В этом всё дело?

Я обернулась, смотря во двор из окна. Как оказалось, помимо моих друзей, и четы Раевских полным составом, отец пригласил ещё и несколько своих знакомых. Приготовление мяса и овощей на мангале шло полным ходом, пиво лилось рекой, гитарные аккорды. Солнышко на улице, должно радовать, но этот день был катастрофой.

Мой взгляд нашёл Солу с Мишей. Они так мило смотрелись вместе, о чём — то воркуя в обнимку. Они не скрывали своих чувств, видимо от того, что незачем. Меня там нет. Причина их молчания ― я и моё бесконечное одиночество. Наверное не хотели, чтоб я чувствовала себя третьей лишней. Вероятно так и было, в этом было что-то печальное, но вообще-то меня это больше радовало. Я не всегда убийственно депрессивная, в том-то и вся фишка моей болезни ― я умею летать. Раф что, в самом деле думает, что я влюблена в Раевского? Я конечно обожаю этого парня, но уж точно без романтического контекста! Меня пробрало необъяснимым приступом смеха. Кажется, это всё натянутые как струны нервы.

― Мы друзья ― то, что никогда не изменится. ― посмеивалась я.

― И поэтому, ты пыталась покончить с собой? Я просто не догоняю! Чем ты думала, чёрт возьми, отпуская тормоза! ― это звучало отчаянно. Взъерошивая свои волосы, он спрятал одну руку в карман джинсов и отступил в сторону.

― Не надо притворяться, что тебя волнует ещё хоть кто-то, кроме самого себя.

Он как-то прерывисто нервно усмехнулся.

― Что это было вообще? Такое впечатление, что рояль кусается. У Сашки наверное инфаркт бы случился, если б он это увидел. Для него Бехштейн, долбанный Святой Грааль, среди инструментов.

― Уверяю, ты не хочешь этого знать.

― А что, если хочу?

― Что я могу сказать? ― пробормотала я разведя руками.

Пару мгновений он удерживал мой взгляд. Я сделала глубокий ровный вдох и задержала дыхание. Не смотря на то, что он хмурится, уголок его губ неуверенно дрогнул.

― Не нужно много слов, чтобы сказать правду.

Я устала. Устала бороться с ним, с самой собой и своим долбанным дерьмом. Мне хотелось освободиться. Хотелось каким-то образом продемонстрировать всю свою чудовищность, в надежде, что он поймёт уже наконец, что я сумасшедшая и отвалит к чёрту. Пусть лучше знает, что я за монстр, чем я вечно буду в страхе скитаться по своему неправильному внутреннему миру, в поисках правильных ответов на его вопросы. Ответов никому не известных и не признанных теми, кто меня оставил, в то время, когда я должна была молиться на них.

Какой смысл говорить, если я сбегу с этого хренова маскарада? Голова немного закружилась от нехватки воздуха. Посмотрев в окно, я видела своё дымчатое отражение на стекле. Память должна заменять прекрасный вид из окна. Проблема в том, что моя память заменяет мне удар в тысячу вольт, внутривенно.

― Это как… «Пропасть, в которую ты летишь, ― ужасная пропасть, опасная. Тот, кто в нее падает, никогда не почувствует дна. Он падает, падает без конца. Это бывает с людьми, которые в какой-то момент своей жизни стали искать то, чего им не может дать их привычное окружение. Вернее, они думали, что в привычном окружении они ничего для себя найти не могут. И они перестали искать. Перестали искать, даже не делая попытки что-нибудь найти».

Мой голос, ещё долю секунду отражался между весёлым шумом со двора и тяжелым молчанием между нами. Посмотрела на парня, ни на мгновение не отрывающего от меня немного прищуренный взгляд, тёмно-сапфировых глаз. Он недоверчиво покосился на стеллажи с книгами.

― Это что… Сэлинджер? ― как-то неясно спросил Раф, ― «Над пропастью во ржи»?

Его лицо носило маску неясного смысла. Тот тип взгляда, когда непременно хочется узнать о чём, чёрт побери, он думает.

― Верно, ― кивнула я, ― «Над пропастью во ржи». Знаешь, что это такое? Жить, зависнув над пропастью в грёбанной ржи? Когда твоя собственная улыбка причиняет боль, и ты до смерти хочешь быть как все, вот только не можешь ничерта.

Он так и не ответил мне, ожидая видимо, ответа от меня. Я лишь сказала:

― А, вот я знаю каково это, Раф.

Он покачал головой.

― А ты не пробовала, просто жить в свое удовольствие?

Я вспыхнула возмущением от его слов.

― А ты не пробовал не быть занозой в заднице, с комплексом Бога? ― выплюнула я язвительно.

Ему не в жизнь не понять, почему всё мои попытки, так сказать почувствовать вкус к жизни только в том и заключаются. В том, чтобы заглушить то, что мешает его чувствовать. Есть эйфория, есть апатия. Взлёты и падения. А я где-то посередине. От катарсиса до депрессии, за пару мгновений. Стоить только сделать неверный шаг и я уже лечу с вершины, на которую взобралась… Надо ли говорить, что это плохо заканчивается? Но другого не дано.

Я опустила глаза, видя, как в периферии зрения, крайне сосредоточенно за мной наблюдал Раф.

― А вообще, ты знаешь, это странно.

― Да, неужели? ― повела я бровью и медленно подняла на него взгляд, ― Знаешь, как-то не думала об этом. Хорошая версия. Многое объясняет. ― процедила я сквозь зубы. Конечно чёрт побери, это странно! Я бы даже сказала, что он здорово приуменьшил!

― Нет, это понятно, ― вздохнул парень, он на мгновение замер взглядом в моих глазах, ― Я о том, что… ты что помнишь дословно каждую книгу, которую когда либо читала?

― вымученно скривился Раф, ― У тебя что память фотографическая?

Прямо сейчас, он настораживал меня. Не слишком ли много, он знает обо мне? Кажется, он выбрал чертовски неудачное время до меня докопаться. Это было… фрустрирующе. Что, чёрт возьми, вообще это было, а? Галлюцинации. Но я же пью свои дурацкие таблетки! Неужели этого мало! Может это не было бредом, может всё же, память? Далеко не каждый человек, имеет хотя бы треть тех навыков и знаний, которыми обладаю я. Но толку-то от этих знаний. Бабушка всегда говорила отцу: стремись к мудрости, а не к знаниям. Знания ― это прошлое. Мудрость ― это будущее. У меня нет будущего. Эта пропасть не точка на карте. Она во мне, в моей дурацкой голове. Я и есть эта самая пропасть. А дальше-то что? Всё! Коллапс! Конец прогресса. Полный апофеоз сознания. Как итог: свернутая система. Анабиоз. Впавший в кому разум с минимальной жизнедеятельностью и метаболизмом, который может существовать в таком состоянии сколь угодно долго. Вечно! Я ненастоящая, фальшивая. То, что видят во мне ― это искусственный собирательный образ, только осколки чужих индивидуальностей. И больше ничего. Мне нечего сказать. Нечего спросить. Я своего рода реакционер. Я только реагирую на то, что говорят другие. Я не думаю. Не могу думать, мысли просто убивают меня. Я могу маниакально целеустремлённо верить в чудо, но с ещё большей силой, отрицать и ненавидеть. Порой одновременно, и эта неопределённость в конечном итоге, догоняет меня и я впадаю в безнадёжное отчаяние, на фоне своей слабости и абсолютной бесполезности, это поглощает меня со скоростью чёртовой пули. Эта пуля пасёт меня всюду.

Он отстранился и надолго замолчал. Я услышала шорох падающей на пол ткани и шумный ошеломлённый вдох. У меня даже не было сил его останавливать, я лишь тяжело сглотнула. Он этого не поймёт.

Встывший в пространство парень, медленно склонил голову чуть влево. Он пробежался изучающим взглядом вдоль полотен. У меня дыхания сбилось, от вида собственных полотен. Он не поймёт такого творчества, оно слишком страшное, мрачное, безобразное. Тёмные, авангардные полотна, изображали души горящие на кострах и изломанные тела в окружении монстров. К остальным вдоль стены была приставлена моя последняя картина маслом, фрагмент которой я фотографировала с утра, для Тёмы. Белая эфемерная фигура ангела, с опущенным мечом, стоящая на раскалённых углях, в плену терновника и огня. Оружие, руки и ноги оплетены терновником, впивающимся до крови, и языками пламени ― оковы удерживающие, не позволяющие взмыть ввысь. Голова упущена, крылья, распахнуты, устремляясь кончиками белых перьев к высшей точке. Ангел, в окружении тёмных фигур, как между двумя войсками, затемнен к низу как и вся композиция. А кверху стремящаяся к высшему свету переливов звёзд.

Раф неспешно подошёл ко мне, останавливаясь очень близко от моего лица. Мое дурацкое сердце глухо и болезненно застучало в груди. Я уставилась на его браслеты.

― Что с твоими руками? ― спросила я резко и посмотрела ему в глаза.

Его лицо приобрело крайне растерянное выражение.

― Могу задать тебе тот же вопрос. ― смотря на мои руки, он вплёл свои пальцы в чёрные волосы. Кожа загорелась под его взглядом, и я не знала, как на это реагировать. Я могла только держать всё это внутри. Плохо. Это кончится плохо. Этот разговор, он, я, всё. Нереально синие глаза смотрели на меня вечность, прежде чем он мягко обхватил меня за подбородок и спросил:

― Что ты собираешься делать дальше?

Меня пробрало дрожью, до самых мизинчиков на ногах.

― Если ещё хоть кто-нибудь задаст мне этот вопрос и, клянусь, я закричу. ― пробормотала я без энтузиазма.

Усмехнувшись, он заправил прядку мне за ухо, посылая дрожь и огонь в точке соприкосновения с моей кожей. Было в нём что-то ещё, что я никак не могла расшифровать. Что-то тщательно скрытое от постороннего взора. От чего кровь одновременно кипела и стыла, что-то очень страшное и очень манящее. Моих ушей коснулся слишком громкий топот, и дверь распахнулась, являя Солу. О, чёрт.

Раф опустил взгляд, в уголке его губ играла усмешка. Он отстранился и пересёк чердак, чтобы выйти за дверь. Сола проводила его тяжёлым взглядом… За взгляд, который она метнула в меня, в средневековье сжигали на костре.

― У тебя пять минут, ровно пять минут на то, чтоб объяснить мне, что происходит. И только попробуй мне сказать о чём я!

Деваться некуда, рассказала по порядку, начиная с вечеринки, поцелуя и заканчивая сегодняшним днём. Я говорила и не слышала саму себя. До Солы так и не дошло, что в большинстве своём, я ― это не я. Это терапия, таблетки, что угодно ещё. Вся моя жизнь не больше чем долбанная мимикрия ― дилогия бесконечной казни египетской.

Я отталкиваю от себя людей, убеждаю сама себя, чёрте в чём вообще, и терплю разочарования, потому что не умею по другому. Бабушка говорила: «Прежде чем любить, научись ходить по снегу, не оставляя следов.» А Рейвэн была далеко не глупой женщиной. Я не умею любить. Для меня любовь и боль ― форма, совокупность, и следствие, одного и того же чувства. И существует только одна единственная проблема, связанная со мной ― влюбиться в меня. Если меня не понимают ― это, не проблема. Если я вывожу из себя, бросаясь громкими нелестными словами ― тоже не беда. Самое дерьмовое ― это влюбиться. Вот она ― проблема. Для меня выражение от любви до ненависти, один шаг ― имеет буквальное значение. Я ― это человек, который по щелчку пальцев, может соорудить у себя в голове логическую цепочку из иллюзий, заблуждений и прочих мнимых инсинуаций, и захотеть из-за неё немножечко сдохнуть. Так о чём тут чёрт побери можно говорить? У меня непростое прошлое и у меня нет будущего, потому что я даже не помню событий дней минувших. А то что помню, сводит меня с ума и я начинаю стремительно деградировать внутри своей дерьмовой плюралистической системы, под тяжестью долбанной драмы. И в конечном итоге какой ни будь док, тратит своё драгоценное время, воскрешая меня. Снова.

― Какая-то у вас странная модель отношений сложилась не находишь? ― забавляясь подытожила Сола, ― Два года вы убивали друг друга, стоило раз напиться, и на тебе!

― Ага. Долбанный стокгольмский синдром, называется, ― пробормотала я и скривилась, вымученно простонав. ― Боже, Сол, я не разбираюсь во всей этой фигне. Знаешь, что обычно случалось, когда парень пытался меня поцеловать? Он получал по морде, Сол. Это впервые, я никогда не позволяла, даже прикоснуться к себе, ничего не чувствовала кроме кружения дерьмовых спутанных эмоций внутри, даже и не думала ни о ком. Моя больная голова, всегда всё переворачивала неправильно. Так, чёрт возьми, где я ошиблась, сейчас?

Я со стоном вскинула голову в потолок.

― По моему, ты утрируешь, ― вздохнула подруга, ― Просто объясни ему всё.

Я задохнулась от возмущения.

― Утрирую? Да сними ты наконец эти долбанные розовые очки! Ты хоть представляешь, что будет если он узнает всё? Что я больна! ― выпалила я на эмоциях, ― Дерьмо! Во многом я даже самой себе признаться не могу, чтобы не погрязнуть в грёбаной атаке!

― Вот именно! ― вспылила Сола, ― Ты не от делать нечего, счёты сводила! Это психологическое!

― То-то и оно, ― усмехнулась я горько, качая опущенной головой.

― Не знаю, ― её брови рисовали взволованные линии, ― Я не знаю, что тебе сказать. Мне кажется, что всё не так, что он… Клянусь, я думала такое только в сказках бывает!

― Ты просто слишком много читаешь романов! Вот только жизнь не долбанная сказка, Сол. Она не соткана из ванильных статусов в сети, маленьких розочек и грёбанной сахарной ваты. В ней принцы только на чёрных конях, а короны сплошь бумажные. Так что это только из под пера авторов всё так удивительно, прекрасно и бабочки пляшут в животе. На самом же деле ожидания чертовски преувеличивают действительность. Нет никаких чудес. Жизнь ― она не такая, в ней нет красоты, в ней нет надежды и чудесного спасения….

― Врёшь, ― хмыкнула Сола.

― Ладно, на счёт бабочек вру. Они существуют. ― я выставила палец, ― Но только на счёт бабочек!

Сола вскинула брови.

― Вот блин, да ты влюбилась в него! ― рассмеялась она. Я стукнула себя ладонью в лоб. Уверенна, скоро набью себе синяк.

― Ох, ну это вообще уже сиди я сам открою…― пробормотала я. Сола низко склонилась к моему уху.

― Знаешь, что я думаю… с одной стороны ты просто психопатка, раз влюбилась в него, но с другой будешь просто сказочной идиоткой, если упустишь это. ― она поймала мой взгляд, ― Не дай этому взять и так тупо уйти…

Когда мы спустились с ней во двор, отец что-то наигрывал, на пару с Коляном и Мишей. Взглянув на меня, Колян посмотрел в сторону. Аккорды в его руках приобрели какой-то испанский оттенок, что Костя тут же обыграл с интересом наблюдая за Коляном. Я инстинктивно обернулась, наблюдая как нагоняя меня, Гордеев остерегающе косился на Мишу только-попробуй-взглядом, но Миша, подыгрывая отцу с Колей, преобразовал аккорды в своих руках в откровенно цыганские мотивы. Судя по веселящемуся взгляду обоих Раевских, и по пронзительному взору Рафа ― Раф, прекрасно с ними знаком, и скорее всего эта парочка родственников решила немного постебать над Гордеевым, который с многообещающей ничерта хорошего ухмылкой, явно не торопился принимать вызов. Так я думала, пока меня перехватили за талию и играючи развернули к себе, руки, тепло которых по неким причудливым причинам не чинили мне вреда. Руки которые могли меня касаться, прокружили меня, оттесняя назад. Крутанув меня вокруг свей оси, он захватил край моей юбки и накрутив ткань на кулак, и второй рукой резко прижав меня к себе за талию, вышибая воздух из меня, и вынуждая ухватиться за его плечи, чтобы не потерять равновесие. Раф покачал головой глухо посмеиваясь, явно обещая некоторым неприятности, а все сконцентрировали своё внимание на нём или точнее сказать на нас, что мне ни разу не нравится.

Миша одарил Солу таким взглядом, что та покраснела, заметно даже на её смуглой коже, чего от неё можно было бы ожидать в самую последнюю очередь. Усмехнувшись, наткнулась на жгучий синий взор из под ресниц, который мог откровенно напугать или поджечь воду, и мою усмешку как ветром сдуло, захватывая с собой весь воздух. Незаметно от самой себя, меня повело и закружило в незамысловатом танце. Очередное кружение привело меня к Рафу, прибывающему в каком-то чертовски загадочном и странном настроении. Слишком близко, настолько, что я могла таким образом пересчитать все кубики его пресса. В мои глаза взирал взгляд кристальных глаз из под ресниц, на столько интенсивно и завораживающе, что я на самом деле ощущала себя мышкой. Перед тигром.

Выпутавшись из паутины цепких рук, я отшатнулась, оправляя длинную юбку сарафана, и скрывая краску вспыхнувшую на моём лице, слыша Костин густой хохот позади себя.

Проскользнув в дом, чуть не запнулась в пороге, когда неожиданно в уши ворвался громкий запальчивый голос и музыка.

―… он не будет предлагать дважды!

Я встряла в гостиной как вкопанная, наблюдая за гневной тирадой Миши.

― А пока этот придурок образумится пройдёт миллиард долбанных лет! А дальше то что? Все стремления в пень дырявый!

Саша внимательно и расслабленно… не слушал его. Он наигрывал какую-то знакомую мелодию сидя за нашим роялем и делал он это просто… восхитительно. Хотя бы от того, что по какой-то чудаковатой причине, это вызывало умиротворение внутри. Немного тягучее, печальное, но тем не менее…

― Может ты не будешь так орать? ― предложил парень, не отрывая рук от клавиш. Я как во сне осторожно подошла.

― Кто учил тебя играть? ― спросила я неясным шокированным тоном.

Миша встрепенулся и обернулся ко мне. Саша даже ухом не повёл, вот даже не вздрогнул.

― Я в детстве в музыкалке учился. ― ответил он ловко скользя пальцами по клавишам. ― Хм, но так и не окончил. ― он оторвал руки от инструмента и поправив коррекционные очки, посмотрел на меня, ― А что?

Я нахмурилась фокусируя зрение. Нет, я слышала, как он играет, но на общем фоне клавишные слегка теряются. Сейчас чистый звук, говорил о том, что Сашка играет как-то чересчур профессионально для своего возраста.

― А почему не окончил?

― Надоело. Просто скучно было.

Конечно чёрт побери скучно! Человек который в свои восемнадцать может так виртуозно играть, просто сгинет от тоски на уроке какого-нибудь пресловутого сольфеджио.

― Что это было? ― спросила я, ― Ну, то что ты сейчас играл?

― А, это? ― понял Саша, маякнув взором на клавиши, ― Лист ― Рапсодия.

Он вернул руки на клавиши. Потребовалась пара мгновений чтобы сообразить, что он начал играть. Совершенно обескураженная, я пару раз моргнула и не в силах оторвать взгляд от пальцев пляшущих по клавишам, с отточенной изощренностью. Просто, я не каждый день вижу людей которые способны играть 3-й концерт Рахманинова. Это одно из самых технически сложных в мире произведений!

― Это ведь ты на нём играешь? ― спросил Саша, не прерывая игры.

― Нет. Мать моя. ― выплюнула я угрюмо.

Вообще-то я лет сто не слышала, чтоб она играла. Или пела. Я облокотилась на рояль. Всё такой же белый и сияющий. Брр…

― А ты не умеешь? ― спросил Саша. Я оторвала взгляд от инструмента и посмотрела на парня.

― Так как ты, точно, не умею.

Я почти не слышала, как он играет. Лишь урывки музыки проникали в моё сознания, пробиваясь сквозь шум в голове. Я даже не поняла когда именно он появился. Инструмент отдавался вибрацией в моём теле. От чего-то вспомнился Бетховен. А ведь лучшие свои произведения, он создал уже будучи глухим. И этот гениальный композитор, страдал биполярным расстройством. Так же как и Ван Гог, Эдгар Алан По, и Эрнест Хемингуэй…

Порой я не могу оторвать свою голову от подушки, или могу спать по три часа в сутки, но не ощущать усталости. Не могу сформулировать ни единой мысли, или не могу остановиться. Иногда мне жизненно необходимо движение, во мне словно тысячи килогерц чистейшей энергии. Иногда мне тяжело просто дышать. Моя жизнь сплошные взлёты и падения. Меня поразило это, застало задуматься.

Как они добились всего этого, живя между адом и раем?

Что такое искусство? Это способность рушить стены, стирая границы между тем что ты чувствуешь, и тем, что ты умеешь. Вот она ― истина. В чистом её проявлении. «Жизнь течёт изнутри вовне. Следуя этой мысли, ты сам станешь истиной.» ― вот что говорил мне однажды Костя.

Миша с Сашкой ушли во двор, я осталась один на один с роялем. Что я играла в своём воспоминании? Мне была знакома эта мелодия, я слышала её. «Fly», композитора Ludovico Einaudi. Некоторое противоречие, заставило меня замереть. Эта композиция написана в 2011 году. Я перестала играть в семь, значит в 2005 году. Значит не память, но в галлюцинации мне верить не особо хотелось. Я осторожно положила руки на клавиши. Откуда я вообще знаю, эту мелодию, если не играла её? В смысле, руки легли на клавиши как по наитию, точно по нотам. Я поймала себя на том, что моё дыхание поверхностно, но осмелилась проиграть два такта. За ними ещё четыре, и ещё… Я не понимала, как такое возможно. Я не могла играть эту музыку. Это просто чертовски невозможно! Я не прикасались к роялю почти 11 лет! Эта аксиома, погладила меня непонятными неровными стенаниями внутри.

― Ты что продала свою душу дьяволу? ― раздалась усмешка за моей спиной, ― Это уже раз пятый за неделю, не меньше, когда тебе удаётся меня удивить.

Я подпрыгнула на месте и отняла руки от инструмента. Обернувшись, заприметила странное запутанное выражение на лице Рафа.

― Если мы удивляемся часто ― дар знания придёт. ― припомнила я бабушкины слова. Я не узнала свой голос, он казался ужасно искажённым. Парень подошёл ко мне, рассматривая клавиши рояля и облокотился на него.

― Что ещё ты можешь? Выдавать соло риффы одинаково круто с любой руки? ― усмехнулся Раф, ― Тогда я пойму Сашку, я сам влюблюсь в тебя.

Я внутренне содрогнулась. Он был бы расторопнее со словами, если бы знал, что я амбидекстр[36].

― Ты не говорил, что ваш Сашка, музыкальный гений, ― ушла я от ответа, ― Вы вообще, что ли не замечаете этого?

Раф задумчиво смотрел на под ноги.

― Ну, так ты тоже не говорила.

― Я-то, причём? ― хмыкнула я, скрестив руки не груди.

― Да, ты такая же как он. Попробуй, скажи ему, что он играет музыку написанную мной, так, как будто это не я, а он сам создал эту музыку. Он же только плечами пожмёт. Для вас это словно само собой разумеющиеся. Это вы этого не замечаете ― не мы.

― Я в курсе что я чёртов гений.

Прозвучало грубее портового ругательства, в моих ушах.

― Очень скромно, ― глухо рассмеялся парень, качая головой.

Ему просто невдомёк, что это естественно. Лично я не встречала ещё ни одного психа, без некоторой степени гениальности. Это как бонус, чтобы уравновесить, или может прикрыть изъян. Не зря ж испокон веков блаженные по каким-то несуразным причинам приравниваются к счастливчикам. Вроде как… не можешь ужиться в реальном мире, создай свой собственный и будет тебе счастье. Ага. Конечно! Эдакая Вселенская Империя Обмана. Прямо в твоей голове. Причём самообмана. Шикарно, не правда ли?

― Достаточно, просто быть немножко не от мира сего. Скажи ещё что Сашка не один из тех, кто несколько выбивается из общей массы. Безумец и гений ― это две крайности одной и той же сущности, ― усмехнулась я. Раф повёл бровью, загадочно ухмыляясь.

― Джек Воробей?

― Капитан Джек Воробей! ― поправила я возмущенно.

Раф покачал головой, пряча взгляд под тенью опущенных ресниц.

― Ты даже в совершенно нормальных людях ищешь странности.

― Нет совершенно нормальных людей. У всех есть странности. Это и есть то, что называют индивидуальностью.

Слева от меня проскользнула тень и уселась на люстру. Вздрогнув посмотрела на чёрную птицу.

― Ох, ну здравствуй. ― усмехнулась я немного нервно. Гордеев с подозрением посмотрел на ворона.

― Хм, минус частного дома. ― усмехнулся он. Я покачала головой.

― Это не простой ворон. Это Хэн-йэту, она Костин нагваль.

― Что это значит? ― нахмурился Раф, метая взгляд между татумом и мной.

― После Осеннего равноденствия ночи становятся длиннее, а дни короче. Это Время Падающих Листьев. Костя родился под покровительством ворона. Хэн-йэту ― значит ночь. Ворон, проводник в мир мёртвых, поэтому Второе имя ― Чэнкууоштей-хорошая дорога.

― Это вроде… хранителя? ― догадался парень.

― Да, татум ― это тотемное животное, в нём заключен дух-хранитель, тероморфный двойник ― нагваль.

― У тебя тоже такой есть?

Я поймала его взгляд. Я боролась с внезапно сжавшей меня немотой.

― Нет. ― бросила я через силу. От Рафаэля, моё замешательство не ускользнуло. Он выжидающе удерживал мой взгляд. Я не сдержала глубокого вздоха, когда ворон вспорхнул и перелет но на моё левое плечо. Я до сих пор могу помнить это чувство полёта во сне. Но я, увы, больше не вижу снов. По крайней мере никогда не помню их.

Я чуть-чуть почесала чёрное оперение на грудке, смотря в вороньи колдовские глаза.

― Считается, что смерть одного, приводит к смерти другого. Это конечно же трансценденция, но в этом есть своя истина. Ведь если кто-то умер, это не означает, что ты в тот же момент перестаёшь его любить. ― я посмотрела на Рафа, ― Особенно если он был лучше всех живых, понимаешь?

― Даже больше чем хотелось бы. ― проговорил он ниже и тише своего привычного голоса. Он прочистил горло, ― Что с ним случилось?

Меня до краёв наполняла скорбь и неистовая тоска, на грани с обжигающей болью. Я посмотрела в расплывчатое отражение себя на глянцевой поверхности рояля. Оно напоминало мне о том времени, где на моём детском плече сидел молодой ворон. О времени, что скрыто на чёрной карте памяти.

― Демоны существуют, Рафаэль. ― сказала я, скрипнула зубами и поймала сапфировый взор, ― «Мы создаем зло среди нас. Мы создаем его; и потом пытаемся называть его дьявол, Сатана, зло. Но его создает человек. Дьявола нет. Человек создает дьявола.»

―Уоллес Черный Олень, ― уточнил цитату, низкий глубокий голос, ― Я потерял тебя, мышка.

С перепугу резко обернулась. Хэн-йэту, тут же переметнулась к Косте.

― Я тоже, ― шепнула я себе под нос, отвернувшись. Я тоже себя потеряла…