Роман с призраком

Глава 11

Часы на каминной полке перестали тикать, когда я сидела на диване и прислушивалась к шуму непрекращающегося дождя. Была полночь. Я чуть вздрогнула, почувствовав, что все вокруг меня начинает меняться. Ощущалось кратковременное похолодание, и казалось, будто одна сцена на кинопленке исчезает и сменяется другой. Вулвортские цветные покрывала бабушки приобрели непонятные расплывчатые очертания, и возникли два кресла, сверкая голубым бархатом, но они стояли на том же месте, что и прежде. Почти новые, с чуть потрепанной обивкой кресла, на которых сиживало столько поколений Таунсендов, предстали передо мной точно такими, какими они были в 1890 году. Одно из них уже было занято.

На нем снова сидела Гарриет и писала очередное тайное письмо. Я наблюдала, как ее рука быстро скользит по почтовой бумаге, которую она расположила у себя на коленях, как она все время посматривает на часы, как она иногда прекращает писать, смотрит на дверь, будто услышав что-то, затем перо снова продолжает торопливо скрипеть.

Я гадала, кто может быть тайным адресатом Гарриет, почему она пишет столь торопливо и почему явно боится, что ее могут застать врасплох. Если бы можно было прочитать слова, которые она писала, не вспугнув хрупкое мгновение… Но я побоялась даже шевельнуться, тишину нарушал лишь скрип пера. В камине тлели красные угольки, за окном слышался шум ливня. Все домочадцы, вероятно, уже спали. Мистер и миссис Таунсенды находились в дальней спальне, где теперь спала бабушка. Поэтому я предположила, что новобрачные поселились в ближней спальне, и представила, что платья Дженнифер сейчас занимают половину платяного шкафа. Это означало, что Гарриет, видно, ожидая отъезда новобрачных, временно поселилась либо в этой комнате, либо в гостиной. Я решила, что Джон и Дженни очень скоро подыщут себе дом.

Мне в голову пришла мысль, что это фантазия, ведь Джон и Дженни все еще живут здесь и, возможно уезжать не собираются. Не исключено, что именно об этом она писала в своем письме, она кому-то жаловалась. Хотя мне не удалось точно прочитать ее мысли, я чувствовала их общую направленность точно так же, как и мысли Виктора, его отца и позднее Дженнифер. Я пристально следила за Гарриет. И тут, пока ее перо резво бегало по бумаге и истекал полуночный час, я заметила, что она постепенно исчезает из поля моего зрения, как и кресла, вместо них появляются ужасные, знакомые предметы мебели моего времени.

Быстротечность этой сцены разочаровала меня. Но еще острее я переживала то, что не появился Виктор. Но ведь он здесь не жил и поэтому не мог быть частым гостем. Где же он тогда? Нашел себе где-то квартиру, комнату в частном доме или все еще проживал в гостинице «Лошадиная голова»? По краткому присутствию Гарриет никак нельзя было узнать, сколько времени прошло с тех пор, как Виктор вернулся домой. Я никак не могла понять, что произошло за это время, если только он еще находился в Уоррингтоне. И еще одна загадка: ради чего возникло столь мимолетное появление Гарриет?

Я не успела задуматься над этим, в следующее мгновение раздался сдавленный крик. Я вскочила на ноги. Крик прозвучал так неожиданно, что я не смогла определить, откуда он шел. Казалось, он мгновенно наполнил весь дом.

Затем раздался грохот, будто какой-то предмет мебели рухнул на пол. Я уставилась на потолок. Шумели наверху. Слышался топот ног, словно боролись два человека, затем что-то еще упало на пол, и снова раздался крик. Кричала женщина. Не раздумывая, я выбежала в коридор. Послышался шлепок, и снова что-то с грохотом свалилось на пол. Пронзительно закричала женщина, в ее голосе слышался ужас.

В кромешной тьме, не видя даже своей руки, я начала подниматься по крутой лестнице, часто падая. В конце концов пришлось взбираться на четвереньках. Поднявшись наверх, я не без труда встала на ноги, тяжело дыша, прижалась к стене и нащупала выключатель. Щелкнула им, но ничего не произошло, мрак не рассеялся. Я отчаянно щелкала выключателем, тупо ища взором лампочку на потолке. Но свет не загорался. Кругом стояла непроглядная чернильная темнота.

Пока я так стояла, слишком напуганная, чтобы решиться сделать шаг вперед, я услышала приглушенные звуки борьбы, сейчас они приближались и стали громче. В конце коридора шла отчаянная борьба между мужчиной и женщиной, по звуку казалось, будто все происходит за дверями спальни. Послышались удары, сердитое рычание, чередовавшееся шлепками, и пронзительные крики. Звучали какие-то слова, но я не смогла разобрать их. Казалось, будто я стою у входа в огромную пещеру и какая-то сила влечет меня туда. Мне надо было увидеть, что происходит по ту сторону двери. Чья-то чужая воля завладела моим телом, и я двигалась словно лунатик, медленно ступая по коридору, и слышала, как звуки становятся все громче и громче. Я остановилась в считанных дюймах от двери, протянула руку и коснулась жесткого холодного дерева. На той стороне голоса уже были отчетливо слышны.

— Пожалуйста, не надо… — скулила Гарриет. — Пожалуйста, я извиняюсь… не делайте этого.

Я зажмурила глаза и зажала уши руками, чтобы не слышать этот жалобный голос. Но голос мужчины все равно проник через этот слабый заслон.

— Ты не выйдешь замуж за католика! — рычал мужчина. — Ты не пойдешь против моей воли!

Растерявшись, я вглядывалась в темноту, держась рукой за дверь, и хотела понять, что же происходит. Первый голос принадлежал Гарриет, в этом не было сомнений, однако голос мужчины мне не удалось опознать. В голосе звучали типичные для Таунсендов нотки, а акцент показался смесью ланкаширского с лондонским. Это мог быть отец Гарриет, он вырос в Лондоне и приехал в Уоррингтон уже взрослым. Но полной уверенности в этом у меня не было, поскольку я еще не освоилась с тонкостями английских диалектов. Это мог быть Джон, только на этот раз он говорил медленно и четко, чтобы ясно передать смысл своих слов. Или…

Это мог быть Виктор.

— Но я люблю его, — хныкала Гарриет.

Послышался еще один удар и новый крик. Наступившая тишина стала невыносимой, а я не могла сдвинуться с места. Будто меня заставляли слушать эту ссору, но не позволяли вмешиваться в нее.

— Ты больше не будешь встречаться с Шоном О'Ханраханом, и точка. Тебя ведь предостерегали от этих О'Ханраханов. А если я поймаю тебя на том, что ты еще пишешь ему письма, боже упаси, девочка, ты пожалеешь о том, что живешь на этом свете.

Я услышала какой-то странный шум, будто кого-то волокли по полу. Раздались тяжелые шаги и пыхтение от физических усилий. Гарриет жалобно скулила. Шла какая-то возня, наступила пауза, затем хлопнула закрывшаяся дверь, и в замке повернулся ключ.

Вдруг дверь в спальню распахнулась и в лицо подул холодный ветер. Комнату пронизал странный свет, как в тот раз, когда я впервые увидела выхваченную этим сиянием Гарриет на моей постели. Теперь луч света сконцентрировался на платяном шкафу.

Я смотрела на него широко раскрытыми глазами, и почувствовала знакомые признаки страха. Мне хотелось скатиться с лестницы, кричать и бежать в ночь. Затаившиеся в спальне тени, зловещий воздух, таинственный сквозняк наполнили мою душу ощущением сверхъестественного. Там, в комнате, существовало нечто потустороннее, и меня затягивало туда.

Как завороженная, я подошла к платяному шкафу и, остановившись перед ним, увидела, что тот совсем новенький, отполированный и видно древесное волокно. Это был шкаф из прошлого, и я знала, что в нем не было ни моих синих джинсов, ни футболок.

Рука сама потянулась к дверце шкафа. Все мое тело от страха покрылось потом, дыхание участилось, сильно забилось сердце. Никогда раньше я не испытывала такого безумного ужаса. В платяном шкафу что-то было.

Я неожиданно посмотрела на ковер и увидела несколько алых пятен свежей крови. Похоже, след крови вел к платяному шкафу, последняя капля испачкала нижнюю часть шкафа, будто просочилась оттуда, когда затворилась дверь.

Неужели Гарриет запер там один из мужчин семейства Таунсендов? Или же в моей памяти воскрес другой эпизод из совсем другой сцены? Сколько раз я ощущала, что неведомая сила тянет меня к этому шкафу?

А может быть, в шкафу вовсе не Гарриет, а кто-то другой? Или… что-то другое?

Не в силах унять сильную дрожь я подняла руку, как будто кто-то управлял моим телом, к горлу подступила тошнота. Меня вынуждали вызволить это существо из шкафа.

Трясущейся рукой я дотянулась до ключа, торчавшего из медного замка, и побелевшими пальцами крепко стиснула его. Затем пальцы стали медленно поворачивать ключ направо, пока не раздался щелчок. Дверца шкафа со скрипом начала отворяться.

Все поплыло перед глазами от головокружения и тошноты. Холодная липкая рука коснулась моего лица, и по нему заструился пот. Моя рука будто принадлежала кому-то другому, будто она отделилась от моего тела, провела по моему лицу, затем по затылку. Гардероб, дверца которого продолжала медленно открываться, начал вращаться перед глазами. Пол уходил из-под моих ног, и жуткий свет, падавший на это место, постепенно тускнел. Внутри шкафа удалось заметить белую полосу, и тут все скрылось в темноте.

Придя в себя, я обнаружила, что лежу на полу спальни, а на моей голове появилась маленькая, причиняющая боль шишка. В коридоре горит свет, единственная лампочка ярко мерцала и освещала спальню. Мне удалось разглядеть обстановку. Передо мной стоял источенный червями платяной шкаф, одна его дверца была открыта, внутри находилось несколько вешалок и синие джинсы. Старый выцветший ковер отдавал плесенью.

Неизвестно, сколько я здесь пролежала после того, как упала в обморок, но когда попыталась встать, почувствовала, что суставы окоченели и болят. Ломило голову, в висках стучало. Я с трудом вышла из спальни, добралась до лестницы, остановилась и прислушалась, не исходят ли из спальни бабушки какие-либо звуки. Но повсюду царила тишина, и я благодарила бога, что не разбудила ее. Решив не выключать свет в коридоре, я осторожно спустилась по лестнице и с большим облегчением вошла в светлую и знакомую гостиную.

Я знала, что бабушка хранит свои особые таблетки от головной боли в серванте, взяла три и, наполнив на кухне стакан водой, быстро проглотила их и вернулась в гостиную. Плотно прикрыв дверь на кухню, я ногой задвинула валик и села на диван. Если верить часам, то мое испытание длилось три часа, а это означало, что без сознания я провела по меньшей мере два часа. Последствия были неприятны — все тело ныло, в висках стучало.

А что же случилось? Я старалась припомнить разговор, если это так можно было назвать, который услышала в ближней спальне. Один из мужчин семейства Таунсендов запугивал Гарриет. Хотя одним запугиванием дело не ограничилось. Он прибег к настоящему террору, скорее всего, к истязанию. Но из-за чего? Только из-за того, что она имела несчастье влюбиться в человека, которого он считал недостойным ее руки. Как мучительно любить того, кого навеки запрещено любить!

Я некоторое время сидела, прислушиваясь к ливню, и оплакивала судьбу бедной Гарриет. Такое безобидное существо, она наивна и еще совсем ребенок. Что станется с ней, какие еще несчастья мне предстоит увидеть? Сперва Виктор, затем Гарриет. Неужели в этом доме произошли еще какие-то ужасные события и бабушка оказалась права? Неужели злодеяния только начинаются, предвещая грядущие события? Я осторожно легла на диван, повернув голову набок и думая, что хуже — шишка на голове или ожоги на ногах. Все происходило так же, как в прошлую ночь — мой разум бодрствовал и желанного сна не было ни в одном глазу. Зная, что у дома на Джордж-стрит нет намерения отпускать меня до тех пор, пока со мной не будет покончено, я отдалась ему на милость и мучительно ждала дальнейших событий.

Все же я заснула, утром меня разбудила бабушка. Она раздвигала занавески и ужасалась страшному дождю. Я была в ночной рубашке, накрыта одеялами, аккуратно сложенная одежда лежала на кресле.

— Дорогая, ночью ты вела себя хорошо и тихо, — сказала она голосом, в котором чувствовалась усталость. — Видно, ты хорошо спала. А вот мне не спалось. От этого проклятого дождя у меня постоянно болят суставы. — Я осторожно села и поморщилась от боли в голове.

— Как твои ноги сегодня утром? — Бабушка бродила по комнате, будто пробуждая это помещение к наступающему дню: открыла дверь на кухню, разложила на маленьком столике подставки и наконец проверила обогреватель.

— Он снова погас! Что с этой проклятой штукой? Надо вызвать газовщика, чтобы он взглянул на него. Раньше никогда не бывало, чтобы обогреватель постоянно гас.

Ничего не говоря, я двигалась словно в тумане, собрала вещи и направилась к двери, но тут услышала голос бабушки:

— Сегодня о поездке в больницу нечего и думать. Смотри, какой страшный дождь.

Я так оцепенела, что не могла ответить, выскользнула в коридор и начала торопливо подниматься по лестнице. В ванной стоял сильный холод, в зеркале отражались мои посиневшие губы. Я обдала себя ледяной водой и тщательно вытерлась. Холода я особо не почувствовала, должно быть, привыкла к нему.

Выйдя из ванной, я посмотрела в сторону ближней спальни. Дверь была закрыта и погрузилась в тень. Снова вспомнилась вчерашняя ночь, и дрожь побежала по телу. Совсем недавно по другую сторону той двери один из Таунсендов сурово наказал Гарриет.

Одеревеневшими ногами я с трудом переступала по половицам. Далеко внизу раздавался голос бабушки, напевавшей какую-то мелодию. Она жила в другом времени. Я остановилась перед дверью, некоторое время смотрела на нее и, напрягая слух, пыталась уловить хоть малейшие звуки. Наконец взялась за ручку и повернула ее. Внутри спальни все выглядело как обычно. Сырое утро заглядывало через полураздвинутые занавески и, осветив комнату, разогнало мрак. На кровати лежал мой чемодан, рядом стоял ночной столик, пол покрывал выцветший ковер. Платяной шкаф находился на прежнем месте. Я машинально подошла к нему, остановилась перед открытыми дверцами и заглянула внутрь.

В шкафу висели мои синие джинсы и футболки. На полу у шкафа лежала пыль, свидетельствовавшая о том, что комнатой уже много лет не пользовались. И больше ничего. Никак нельзя было догадаться о том, что сюда положили одним поздним вечером 1891 года и как долго это находилось в плену шкафа. Вдруг мне страшно захотелось покинуть комнату и спуститься вниз к бабушке. Я обернулась, бросила свои вещи на кровать, громко захлопнула дверь и сбежала по лестнице.

Дверь малой гостиной была открыта.

Я застыла посреди небольшого коридора и уставилась на открытую дверь. Мои нервы напряглись до предела и готовы были лопнуть. Какой у нас сейчас год? — завопило мое сознание.

Я растерялась и не знала, что делать. Но раз прошлое снова ожило в малой гостиной, надо увидеть его. Из коридора подул холодный воздух, я начала прислушиваться, и сердце у меня дрогнуло. Было слышно, что кто-то (или что-то) передвигалось там внутри. Вглядываясь в темноту, я обнаружила, что по комнате движется какой-то неясный силуэт. Пока я стояла в дверях, напряженно всматриваясь в бездонную темноту и пытаясь определить, в каком времени очутилась, передо мной возникло бледное лицо. Я затаила дыхание и отшатнулась.

— Дорогая, здесь для тебя слишком холодно, — сказала бабушка, прошла мимо меня и закрыла дверь малой гостиной. — Твое место там, у огня. Будь умницей.

— Бабушка, что ты делала там внутри?

Прихрамывая, она вошла в гостиную, ее голова почти скрылась за сутулой спиной.

— Я решила немного прибраться, дорогая. Чай готов, и я мигом испеку лепешки.

Когда бабушка исчезла на кухне, я заняла обычное место у стола и мрачно оглядела не вызывавшую аппетита еду. На столе стоял большой чайник со сладким дымившимся чаем, масло, банки с разными ароматными вареньями, коробка с гранулированным сахаром и обычная бутылка без этикетки с нестерилизованным молоком. Почувствовав тошноту, я отвернулась и посмотрела в окно на ливень.

Крохотный дворик бабушки почти скрылся из виду за потоками дождя. Мертвые розовые кусты были едва различимы, их серые ветки сгибались под тяжестью воды. Потоки воды ручьями стекали по стеклам, образуя что-то вроде решетки, и мне показалось, будто я сижу в тюремной камере.

— Вот, дорогая, они вкусные и горячие.

Бабушка подошла к столу, неся тарелку с лепешками, которые только что сняла со сковородки. Густой аромат резко ударил в нос, и мне пришлось отвернуться. Мне сегодня утром было не до еды. Даже чай не соблазнял меня.

— Что случилось, дорогая? Тебе нехорошо?

— Бабушка, думаю ты была права. Наверно, у меня легкий грипп. Нет, мне совсем плохо.

Я кулаками подперла подбородок и уставилась на дождь.

Что же прошлой ночью происходило в платяном шкафу?

— Ты очень бледна, дорогая, лучше попей чайку. Тебе станет гораздо лучше. Я положила в него много сахару и добавила чуточку молока. Он горячий и вкусный. — Она вложила чашку мне в руку. — Ты знаешь, у меня обычно по субботам бывают булочки, но за ними надо было сходить. Может быть, завтра схожу. Но ты ведь не пьешь.

Я стала пить чай маленькими глотками, чтобы успокоить бабушку, но это не помогло моему желудку. В самом деле все мое существо сопротивлялось приему пищи. Глядя в окно, я чувствовала себя так, будто тот же дождь падал на мою душу.

Несколько минут мы сидели молча, бабушка намазала маслом лепешку и поднесла ее ко рту. Я слушала тиканье часов, наблюдала за бушевавшей на улице грозой и ждала, когда же застынет бесконечное время.

Стук в дверь вернул меня в реальность. Бабушка, опираясь на свою трость, вышла из комнаты, я попыталась отпить еще несколько глотков чая, но меня замутило. В коридоре послышались голоса тети Элси и дяди Эда.

— Ужасная погода! — воскликнула тетя, входя и отряхиваясь, словно собака. Она тут же начала снимать перчатки, плащ, пальто, шерстяную шапку и резиновые сапоги. Затем, тяжело ступая, подошла к обогревателю, встала к нему спиной и приподняла свою юбку.

— Привет, дорогая, — сказала она. — Как у тебя сегодня дела?

— Привет, Элси…

— Черт, как ты бледна! Ты не выспалась? Тебе ночью слишком холодно? Посмотри на себя, на тебе почти ничего нет!

Я посмотрела на свою футболку, затем на Элси, на которой был шерстяной джемпер поверх свитера с высоким воротом и еще кардиган. Даже в этой одежде она дрожала и потирала руки.

— Нет, мне не холодно.

— Обогреватель отключается, — сообщила бабушка, входя в комнату вслед за Эдом. — Надо вызвать мастера. Вот, попейте чаю. У нас его на всех хватит. Ай, Андреа, да ты к своему даже не прикоснулась!

— Это уже вторая чашка, — соврала я. — Я налила себе, когда ты выходила.

Бабушка погладила меня по руке.

— Ты умница.

— Мама, она плохо выглядит, — сказала Элси, подсаживаясь к нам за стол. Дядя Эд налил себе чай и сел перед обогревателем. Я краем глаза следила за ним, опасаясь, как бы он не прибавил газа.

— Мне хорошо, правда. Мне можно сегодня поехать с вами в больницу?

— Да что ты говоришь! Ни в коем случае! Не думаю, что Эду сегодня удастся доехать до больницы. Смотри, как льет. Дорогая, передай мне лепешку. Спасибо. Сегодня на улице никого нет. Дождь слишком сильный, сама видишь.

Мы с бабушкой посмотрели в окно.

— Чувствую себя так, будто сижу в каком-то чертовом аквариуме! — сказала бабушка. — А завтра как? Думаете, мы сможем поехать?

— Если будет такой дождь, то вряд ли.

Я быстро подняла голову.

— Поехать? Куда?

— Да к твоему кузену Альберту. Ты разве забыла?

— Завтра воскресенье?

— Если сегодня суббота, то да.

Я снова повернулась к окну. Если сегодня суббота, значит, я здесь уже целую неделю. Прошла неделя, и я даже не почувствовала этого. Казалось, время пролетело совсем незаметно — разве я не приехала сюда только вчера вечером? Вместе с тем у меня возникло странное ощущение, будто я здесь уже много лет…

— Наша Энн приедет из Амстердама. Она хочет познакомиться с Андреа.

Бабушка встала из-за стола, подошла к серванту и взяла маленькую фотографию в рамке, на которой были сняты ее другие три внука. На ней были Альберт, Кристина и Энн, мои кузены, с которыми я еще не встречалась. Она показала нам фотографию и рассказала о каждом внуке.

— Эта фотография была снята пару лет назад…

Ее голос звучал все тише, фотография расплывалась перед моими глазами. Эти люди меня не интересовали. У меня с ними не было ничего общего. Мне отчаянно хотелось быть вместе с другими родственниками, из прошлого.

Обрывки разговора бабушки с Элси проникали в мое подсознание. Говорили что-то о коттедже у Ирландского моря, об отливе, на много миль обнажавшем сушу, о причале с ресторанами и танцевальными площадками, иллюминации ночью.

Я посмотрела на бабушку, затем на тетю Элси. Как же вынести целый день с ними? Как я смогу покинуть этот дом и проделать пятьдесят с лишним миль до западного побережья, встречаться с незнакомыми людьми, болтать, есть вместе с ними и притворяться, что мне весело?

— Кстати, мама, я тебе кое-что привезла. Большой кусок рыбы с рынка, немного картошки для чипсов и капусту. Сегодня я не смогла найти горячих булочек. Извини. Да, я ничего не забыла? Черт возьми! — Элси хлопнула по своей мясистой щеке. — Чуть не запамятовала. Сегодня утром звонила наша Рут.

Я обернулась к Элси.

— Моя мама?

— Да. Совершенно неожиданно. Она звонила рано, в Лос-Анджелесе, наверно, было часов десять. Сказала, что у нее нога хорошо заживает. Хотела знать, как дела у Андреа, и…

— И?.. — спросила бабушка.

— Ну, вроде как хотела узнать, когда Андреа собирается вернуться домой.

— Домой? — едва слышно переспросила я.

— Еще рано, — бабушка живо вступила в разговор. — Она ведь и с половиной семьи не встретилась, правда? И даже нельзя сказать, что Роберт видел ее. А теперь она чувствует себя плохо. А тут еще из-за дождя мы не сможем поехать к Альберту. — Она повернулась ко мне. — Что ты думаешь, дорогая?

Я покачала головой.

— Бабушка, мне еще рано уезжать…

— Конечно, рано, — согласилась она ласково. — Да как же ты уедешь после того, как проделала восемь тысяч миль и пробыла у меня всего лишь одну неделю? Тебе надо как следует все осмотреть, дом, куда тебя привезли после рождения и где ты жила целых два года. Правда? Ты вряд ли можешь сказать, что как следует видела своего дедушку, ведь так? Ты должна провести у него больше времени. Будь умницей.

В комнате вдруг стало жарко. Я чувствовала, как воздух давит на меня, смыкаются стены, будто вот-вот рухнут. Когда я летела над Северным полюсом на аэробусе «Бритиш Эйрвейс», я думала лишь о том, как поскорее вернуться домой. В первые два дня в этом ужасно холодном доме я все время с нетерпением думала о том дне, когда вернусь в Лос-Анджелес. Однако сейчас… все изменилось. У меня пропало настроение уезжать. Я не могла уехать.

— Что ты сказала маме?

— Я сказала, что нам предстоит навестить нашего Альберта, чтобы ты могла увидеться со своими кузенами. Знаешь, ей тоже этого хотелось. Я рассказала ей о состоянии дедушки, о том, что он, когда просыпается, принимает тебя за твою мать. Но медсестра говорит, что он скоро придет в сознание, ведь с ним такое часто бывает, хотя и поздно вечером, а когда он будет все понимать, ты сможешь как следует поговорить с ним. Знаешь, Андреа, он раньше любил качать тебя на колене. Но ты вряд ли помнишь это…

Мои мысли ушли в другую сторону. Какая ирония судьбы, если подумать, что сын Виктора качал меня на колене!

— Дорогая, лучше поедем, — сказал дядя Эд, вставая и потягиваясь. — Боюсь, что сегодня о больнице и думать нечего. Нашу маленькую машину смоет в море. Нам повезет, если успеем добраться домой.

— Ты прав. Я передала твоей маме привет от тебя, Андреа, и рассказала, как здорово ты здесь проводишь время. — Элси стала одеваться. — Мама, держись поближе к обогревателю. Андреа закроет дверь за нами, правда?

Я проводила тетю и дядю до выхода. Тетя остановилась, прежде чем открыть дверь. Взглянув поверх моего плеча и убедившись, что бабушка не услышит, тетя Элси шепнула мне:

— Во всем виноват этот чертов дом, правда?

У меня сердце подскочило.

— Что?

— Здесь ужасный холод. Ведь в Калифорнии у тебя не было такого крохотного обогревателя. Тебе ведь ночью не удается поспать, правда? Смотри, какая ты бледная. Послушай, почему бы тебе остальное время не погостить у нас?

Я невольно отступила на шаг.

— Нет, тетя Элси, я не могу оставить бабушку. Она ведь совсем одна.

Эти неискренние слова резко отдались в моих ушах. Всего несколько дней назад я бы с радостью ухватилась за предложение тети. Центральное отопление, цветное телевидение, яркий свет и повсюду мягкие ковры. Сейчас, конечно, я вздрогнула, ужаснувшись от мысли, что могла бы уехать. Только остаться мне хотелось не ради бабушки.

— Андреа права, — пробормотал дядя Эд. — Твоей маме стало одиноко после того, как дедушку увезли в больницу. Сейчас она рада обществу Андреа.

— Да, но посмотри на Андреа. Мне кажется, что это место ей совсем не подходит!

— Спасибо за приглашение, но я лучше останусь.

— Тогда пусть будет по-твоему. Но если ты вдруг передумаешь, дай нам знать. Мы с удовольствием возьмем тебя к себе. А если дождь к вечеру перестанет, мы заедем и вместе отправимся в больницу. Хорошо?

— Да, спасибо.

Дядя Эд рванул дверь на себя, и в прихожую влетел сильный ветер. Элси торопливо сказала:

— И надо позаботиться о завтрашней поездке к Альберту. Пока, дорогая.

После них мне никак не удавалось закрыть дверь, я промокла, но справилась с этим, задвинула валик и вернулась в гостиную.

Немного времени спустя, когда я сидела у обогревателя, меня сморил послеполуденный сон, и я впервые увидела эротический сон.