Роман с призраком

Глава 12

Содержание этого сна встревожило меня. Я не видела отдельных четких сцен, из них не складывался сюжет, а только сексуальные образы. Теплота Виктора, нежное прикосновение его уст к моим, его неуловимый запах, запах таинственного мужского тела. Он являлся мне из облака, готовясь обнять меня, или же манил меня, стоя в конце темной дороги. Иногда мы протягивали друг другу руки, кончики наших пальцев соприкасались, или же мы находили друг друга, лежа в поле среди высокой травы, занимаясь любовью под голубым небом и теплым солнцем. Все это было непонятно. Я тщетно пыталась спросить его, почему так происходит, но он не отвечал — между нами не происходил обмен мыслями. Мы лишь встречались и расставались, касались, чувствовали, вкушали физическую близость, но так и не могли достичь взаимного понимания.

Эти образы мелькали перед моими глазами — дикие и необузданные, наполненные страстью. Будто моя душа была птицей, заточенной в клетке, трепещущей, бьющей крыльями в отчаянной попытке высвободиться. Во сне мне не было покоя, дремавшие страсти то вспыхивали, то угасали, как бурное море, вздымавшееся и обрушивавшее волны на берег.

Я проснулась в поту. Никогда в жизни я не испытывала такое сексуального желания, никогда не знала я мужчину, который обладал бы такой властью надо мной. Жажда познать Виктора Таунсенда лишила меня разума, власти над собой, моего собственного «я». Единственное, когда проснулась, проверила, спит ли бабушка, нетвердо встала на ноги и пошла к окну. Дождь лил еще сильнее и долбил землю, будто наказывая ее за какое-то страшное преступление. Прижимая пылавший лоб к холодному стеклу, я пыталась успокоить колотившееся сердце. Как возможно испытывать такие чувства сейчас, если раньше со мной ничего подобного не случалось? Какой волшебной силой покорил меня Таунсенд?

— Он ушел? — спросил кто-то позади меня.

Я обернулась.

Только что вошла Гарриет и тихо затворила за собой дверь. Джон, неподвижно стоявший у камина, снова поинтересовался:

— Он ушел?

— Да, он ушел.

— Ты не сказала ему, что я здесь?

— Нет, Джон.

Гарриет пересекла комнату и подошла к камину, было заметно, как сильно она изменилась. Румянец молодости, сглаживавший ее физические недостатки, совсем угас, обнажив только грубые черты, которые делали ее некрасивой. Похоже, она была взвинчена, от тяжести неведомого бремени ее лицо посерело. Однако если судить по ее наряду, прошло мало времени с тех пор, как я ее видела, так как на ней было то же платье.

Джон не изменился, он остался тем же — бледной копией Виктора, правда, у него были рыжеватые волосы, более светлые глаза и более мягкие и тонкие черты лица. Я заметила, что он пребывал в состоянии крайнего волнения.

— Когда вернется отец?

— Вряд ли он вернется в ближайший час.

— Хорошо, хорошо.

Джон потер руки, думая о чем-то своем.

— Джон? Что это все значит? Кто был тот человек?

— Гм? Что? А… — Джон сделал движение рукой, будто отмахиваясь от нее. — Никто. Просто человек.

— Он и раньше приходил сюда. Когда тебя не было дома. Кто он? Мне он не нравится.

— Это не твое дело! — вдруг отрезал брат, от чего лицо его сестры вытянулось от удивления. Джон тут же пожалел об этом, выдавил улыбку и сказал:

— Скажем, это коллега по работе.

Гарриет кивнула и отвернулась от брата. Заламывая руки, она обошла вокруг кресла, и на ее лице собрались тревожные морщинки. Сестру Джона беспокоил не незнакомый человек, а нечто другое. Со своего места я видела, как тщательно она обдумала следующие слова:

— Джон, сегодня я видела Виктора.

Джон не поднял головы. Брат не слушал ее, он смотрел на огонь и был занят собственными мыслями.

— Я встретила его на рынке. Он говорит, что сейчас ужасно занят, у него много пациентов. Вот почему он не заходит к нам. Я пригласила его на ужин и сказала, что отец будет рад ему, но, думаю, он вряд ли придет. Джон, ты не хочешь пригласить его?

Он поднял голову.

— Что? В чем дело? А, Виктор. Я был у него. Он неплохо устроился. Я так понимаю, что у него много клиентов, у него хорошие отношения с хирургами из больницы. Гарриет, я его уже приглашал, но похоже, он не горит желанием навестить нас. Думаю, отец тут ни при чем, ведь они уже поладили.

— Почему он тогда не хочет приходить сюда?

Джон пожал плечами.

— Откуда мне знать.

— Джон, я думаю, что Виктору следует вернуться домой. Причем навсегда.

— Да…

Джон повернулся к ней спиной, и по его лицу было видно, что он снова погрузился в свои думы.

— Мне не нравится, что он живет в номере гостиницы «Лошадиная голова». Ему нужен настоящий дом и настоящая еда. Вы с Дженни живете здесь уже год, вам пора уезжать. Когда у вас будет свой дом, я поселюсь в спальне наверху, а Виктор сможет вернуться домой. Его место здесь, дома.

Гарриет расхаживала по комнате, ломая пальцы, ее юбка шелестела, когда она проходила мимо спящей бабушки.

— Джон, я хочу поговорить с тобой о…

— Я знаю, о чем ты хочешь говорить, — раздраженно откликнулся брат и сердито взглянул на нее. — Тебе не терпится узнать, куда девались мои деньги. Что ж, если тебе того хочется, то знай — человек, приходивший сюда недавно, — букмекер. Мой букмекер. Он приходил потому, что я задолжал ему несколько фунтов. Теперь ты довольна?

— Ах, Джон…

— Вот именно, «ах, Джон». У меня все получилось бы хорошо, не поставь я на нескольких плохих лошадок. Я бы мог купить дом на прошлой неделе, точно мог бы. Только отцу не говори, иначе он спустит с меня шкуру.

— Ах, Джон, мне все равно. Оставайся здесь, если хочешь. Оставайся навсегда. Меня твои азартные игры не интересуют.

— Поставить на нескольких лошадей еще не значит, что я играю в азартные игры.

— Я хочу поговорить с тобой совсем о другом. Джон, послушай… — Она ринулась к нему и взяла его за руку. — Мне нужна твоя помощь…

Но Джон покачал головой.

— Ты хочешь говорить об этом едоке картофеля, Шоне О'Ханрахане, правда? — мрачно спросил он. — И слышать не хочу о нем. С попами свяжешься — жди беды. Я же велел тебе держаться от него подальше, и точка.

— Но я люблю его!

— Ты рехнулась, вот и все! Гарриет, эта тема давно закрыта, и я не хочу, чтобы это имя снова упоминали в нашем доме! И если я еще раз увижу, что ты разговариваешь с этим ублюдком, то…

— Ты такой же плохой, как и отец! — крикнула она. — Вы все настроены против меня! С Виктором я тоже не могу поговорить. Он изменился, стал капризным, и когда я говорю с ним, то вижу, что он думает совсем о другом. Прошел уже год, Джон, целый год с тех пор, как Виктор последний раз был в этом доме! И тебя это, видно, совсем не волнует! На меня тебе тоже наплевать.

Джон лишь отвернулся от нее и снова уставился на огонь в камине.

— А ты, — продолжала она голосом сбитого с толку ребенка, — с тех пор, как женился, стал для меня чужим. Ты то с Дженни, то на ипподроме. На меня у тебя больше не хватает времени, как и у Виктора, матери и отца. Джон, разве ты не понимаешь, что мне нужна твоя помощь?

Странно, что в это мгновение действующие лица исчезли, не закончив разговора, но полный мольбы голос Гарриет еще звучал.

Однако я была рада, что это кончилось, ибо мои ноги затекли, пока я стояла у окна, и я боялась, что опущусь на пол до того, как завершится разговор Джона и Гарриет. Я и так с трудом добралась до деревянного стула с прямой спинкой, который стоял у стола, опустилась на него и обхватила голову руками. Спустя несколько минут бабушка зашевелилась в кресле и открыла глаза.

— Черт подери, — пробормотала она. — Как это я заснула. Ох, до чего же болят суставы. Все этот дождь. Вряд ли я смогу подняться по лестнице.

Она с трудом встала, тяжело опираясь на трость и волоча ноги, подошла ко мне. При ярком свете было видно, как бабушка стара, она была ужасно, ужасно стара.

— Дорогая, мне сегодня не хватит сил готовить. Ужасно разболелись суставы. Ты не приготовишь себе что-нибудь на ужин?

— Бабушка, разве ты не будешь есть?

— Дорогая, у меня совсем нет аппетита. Этот дождь меня вконец измотал. Я поднимусь наверх и перед сном немного почитаю Теннисона. В такие вечера, когда на улице бушует непогода, я всегда лежу в постели, чтобы не растревожить свой артрит. Если не возражаешь, дорогая, я пойду наверх.

— Бабуля…

— Да, дорогая?

Бабушка пошла к двери, опираясь на свою трость… Я поймала себя на том, что в душевном порыве вот-вот собиралась все выпалить, но вовремя спохватилась. Как бы мне ни хотелось сесть и рассказать бабушке обо всем, что я видела в этом доме, страх потерять все остановил меня.

— Ничего, бабушка. Надеюсь, ты будешь хорошо спать.

— Это точно, дорогая. Спокойной ночи. На кухне найдешь хлеб и варенье. Ты ведь сумеешь приготовить чай. Завтра у нас будет рыба с жареным картофелем и горохом.

Она затворила за собой дверь, затем раздались ее тяжелые шаги на лестнице. Когда спустя секунду дверь снова открылась, я подумала, что бабушка что-то забыла. Но вдруг я увидела, что в комнату входит Дженнифер. А когда заметила, кто идет за ней следом, то чуть не вскрикнула.

— Как хорошо, что ты пришел, Виктор, — сказала она и подошла к камину.

— Я бы давно пришел, если бы ты меня пригласила.

— Мы все надеялись, что ты придешь. Уоррингтон такой маленький городок, а мы так редко видим тебя, могло показаться, что ты уехал в другую страну.

Виктор Таунсенд стоял спиной к двери, словно боясь приблизиться к ней. За год он немного изменился. Он чуть отпустил волосы, а отличный костюм говорил о финансовом благосостоянии. Но лицо осталось тем же: бесстрастным, непроницаемым, в глазах не было жизни.

Дженни обернулась, на фоне языков пламени вырисовывался силуэт ее стройной, грациозной фигуры. Она сложила руки перед собой.

— Нам тебя не хватало.

— Правда?

Она на мгновение опустила глаза.

— Да, мне тебя не хватало. Я все время надеялась, что ты придешь.

— Я занят. Похоже, слава о моем образовании и опыте опережает меня. У меня нет недостатка в пациентах, и они охотно платят.

— Виктор, ты популярен тем, что недорого берешь с них и тем, что не откажешься лечить даже тех, у кого нет денег. Здесь, в Уоррингтоне, тебе сопутствует успех. Ты закончил королевский колледж и приехал с новыми идеями, дал неповоротливым старым врачам этого городка пищу для размышлений. Мы все гордимся тобой.

— Да, у меня неплохая практика. Я бы сказал, то, что надо — соединяю сломанные кости, лечу воспаленные горла и легкомысленных леди.

Дженнифер улыбнулась.

— Послушать тебя, так все просто скучно.

Виктор улыбнулся, и эта улыбка показалась неуместной на его лице, будто он давно не радовался.

— В жизни врачей нет романтики. Может быть, она не скучна, но и не такая блестящая, как людям хочется думать.

— А… в других отношениях, Виктор, дела идут хорошо?

Он посмотрел на нее.

— Да, дела у меня идут хорошо. А у тебя, Дженни?

Я заметила, что она напряглась, и хотела убедиться в том, что Виктор тоже заметил это. Конечно же, он заметил, поскольку сейчас смотрел на нее пристальней, чем я. Голос Дженнифер прозвучал неестественно.

— Да, у меня все хорошо.

Наконец Виктор отошел от двери и пересек комнату. Он остановился в нескольких дюймах от Дженни и пристально смотрел на нее сверху вниз.

— Дженни, ты говоришь правду?

— Конечно…

— Будет тебе… — тихо сказал он, — я ведь его брат. Я знаю его всю жизнь. У нас с Джоном нет тайн. Он все еще увлекается азартными играми, правда?

Дженни опустила голову, не в силах ответить, и уставилась на ковер. Виктор поднял ее подбородок, и их взгляды снова встретились.

— Он ведь ставит на лошадей, да?

— Да, — прошептала она.

Уронив руку, Виктор отошел от нее и встал по другую сторону камина. Мой прадедушка оперся о него локтем, провел пальцем по фигурке стаффордширской собаки и сказал:

— И дела становятся все хуже, верно? Я ведь знаю и избавлю тебя от необходимости рассказывать. Гарриет приходила ко мне несколько раз и говорила об этом. К нему приходят разные мужчины, ведь так?

— Виктор, ты можешь помочь ему?

Он еще раз внимательно посмотрел ей в глаза. Должно быть, Виктор увидел то же самое, что и я — большие нежные глаза, подрагивающие губы, тонкие изогнутые брови. И я знаю, как это должно было тронуть его сердце. Он все еще любил ее.

— Ты поэтому пригласила меня сюда?

— Нет! — Она шагнула вперед, на ее лице читалось отчаяние. — Нет, Виктор, ты не должен так думать! Я бы никогда не стала говорить о затруднениях Джона. Я пригласила тебя сюда, потому что хотела увидеться с тобой и боялась, что ты никогда не вернешься. Прошло так много времени… — ее голос угас.

— Дженни, только из-за тебя я мог вернуться в этот дом. Гарриет умоляла меня об этом много раз. Джон просил меня, даже мой отец не выдержал и предложил вернуться домой. Но я ждал, когда ты об этом попросишь, ведь я живу в другом месте из-за тебя.

Лицо Дженни стало таким же грустным, каким я увидела его на фотографии, она казалась милой, беззащитной, и я почувствовала, что это тронуло сердце Виктора. Я уже знала, что мой прадедушка сейчас борется с желанием обнять Дженни.

— Я помогу Джону, если ты хочешь, чтобы…

— Виктор…

— Но только ради тебя. Джон слишком горд и сам не попросит меня об этом, хотя не уверен, стал бы я помогать ему, даже если бы он обратился ко мне. Однако ты, Дженни, должна жить в собственном доме и думать о семье. Только ради тебя я помогу своему брату.

Но Дженни покачала головой.

— Виктор, ты не должен так поступать ради меня. Ты должен так сделать по велению своего сердца. Ведь он твой брат…

Виктор рассмеялся.

— Да, он мой брат. Именно из-за этого ты приходишься мне родственницей, ведь так? Или невесткой, что одно и то же.

Услышав горечь в голосе Виктора, она поднесла руку к горлу. Сжимая брошку с камеей, Дженни сказала:

— Это не одно и то же.

К моему удивлению, Виктор вдруг бросился к Дженнифер, схватил за руки и держал крепко, будто собираясь встряхнуть ее. Его лицо стало грозным, словно надвигавшаяся буря, отчего мы с Дженнифер испугались и затаили дыхание.

— Тогда что же это! — воскликнул он хриплым голосом, почти похожим на рычание. — Кто же мы, если не родственники?

— Виктор, я…

— О боже! — воскликнул он, отпустив ее столь же неожиданно. — Что на меня нашло? Жена моего брата! Неужели я сошел с ума?

— Тут нет твоей вины, — выпалила она. Щеки Дженни сейчас залились густым румянцем, и я подумала, что его прикосновение и близость на мгновение разбудили в ней надежды. — Как и моей…

Хотя Виктор и смотрел на нее сердито, я знала, что он злится на себя, а не на Дженнифер. К этой хрупкой женщине, о которой Виктор думал целый год, он испытывал поразительную нежность, и казалось, что он готов разрыдаться из-за того, что она не принадлежит ему.

— Так не должно быть… — наконец прошептал он. По лицу Виктора теперь было видно, что он смирился с поражением. — Я целый год представлял себе это мгновение, понимая, что однажды оно должно прийти, что настанет час, когда мы с тобой встретимся лицом к лицу. В своих мечтах я часто спрашивал себя, удастся ли мне выдержать этот момент и не выдать свою темную тайну. Но теперь я понял, что не смогу, поскольку я всего лишь мужчина. Дженни, за двенадцать месяцев моя любовь к тебе не ослабла. Неужели меня приговорили к ужасному наказанию за преступление, которого, если мне не изменяет память, я не совершал?

— Если это так, — пробормотала она спокойно, — то я получила тот же приговор.

Мой прадед некоторое время стоял неподвижно, и я уже заволновалась, не остановился ли почему-то бег Времени. Но он дышал, и слышно было едва различимое тиканье викторианских часов на каминной полке. Наконец прозвучал его далекий голос:

— Я лишь в мечтах представлял, что ты любишь меня. Я не был в этом уверен. Но когда мне показалось, что это правда, то стал опасаться, что в своем необузданном воображение могу неправильно истолковать выражение твоих глаз. Я был похож на утопающего, хватающегося за соломинку, но теперь вижу, что все же оказался прав. Значит, ты меня действительно любишь. Но не самое ли это страшное наказание, не лучше ли было, если бы ты меня не любила?

— Это не наказание, Виктор…

— О боже! — воскликнул он. — Если это не наказание, то что? Знать, что мы обречены прожить жизнь вот так, видясь, иногда касаясь, но так и… не познав друг друга?

Когда по лицу Дженнифер покатились слезы, Виктор снова приблизился к ней и нежно вытер их.

— Мне следовало уехать в Шотландию. В ту ночь, когда я вернулся, лелея пустые надежды о том, что мы будем вместе, и обнаружил, что ты стала женой Джона, мне следовало покинуть Уоррингтон и поискать медицинскую практику подальше отсюда. Но я совершил глупость. Такую же, как в тот далекий первый вечер, когда встретил тебя и решил, что должен вернуться и жениться на тебе. Вот теперь нам предстоит мучиться.

— Разве это такое мучение, Виктор?

— Знать, что я не могу поцеловать тебя, знать, что ты должна лечь в постель моего брата? Да, это мучение.

— А как же мгновения, которые сводят нас вместе, как сейчас, когда мы одни и наслаждаемся обществом друг друга? Разве слова или улыбки недостаточно? Разве это не лучше, чем ничего? Подумай, Виктор, какое одиночество нас ждало бы, если бы мы расстались. Подумай о бесполезно проведенном времени в чужой стороне и о моих одиноких ночах с мужчиной, которого, как мне казалось, я когда-то любила, но ошиблась. Лучше ли нам в самом деле расстаться и все время мучиться или лучше воспользоваться тем, что осталось?

Виктор отвернулся и ударил кулаком в ладонь.

— Я не могу ответить на эти вопросы! Сейчас я хочу быть с тобой и никогда не уходить. Но когда я на работе и осознаю горькую правду нашего положения, то в голову приходит мысль, что легче собрать вещи и уехать.

— Легче?..

— Нет, не легче! Но лучше, ей-богу!

По мере того, как оба заговорили более страстно, сила охвативших их чувств наполняла комнату и обволакивала меня. Я чувствовала, как их страсти сталкиваются и сливаются, и страдала за них обоих. Их страдания задели глубинные струны моей души и разрывали меня на части. Я ничего не могла с собой поделать. Я не выдержала.

— Виктор! — пронзительно вскрикнула я.

Виктор обернулся, на его лице отразился испуг. И оба тут же исчезли.

Я мучилась всю ночь. Меня снова посетили эротические сны: образы Виктора, ощущение нашей интимной близости. Во сне его любовь обволакивала, поглощала меня. Я дрожала в предвкушении экстаза. Но мое желание так и осталось неосуществленным. Мой разум обманул меня, играл со мной и в конце концов оставлял меня жалкой и неудовлетворенной.

Просыпаясь, я ощущала, будто во мне пробуждается великое множество личностей, и каждая жаждала удовлетворения. Никогда раньше я не испытала подобной сексуальной лихорадки, даже во время любовного экстаза. Но раньше ведь ни один мужчина не затрагивал меня до глубины души. Казалось, каждый мой нерв заряжен электричеством, будто стоит только выключить свет и я засверкаю в темноте. И только Виктору Таунсенду дано меня удовлетворить.

Иногда, стоя у окна и чувствуя, что мою страсть охлаждает дождь за окном, я задумывалась над своими причудливыми снами и не понимала, что они могут означать. То, что я влюбилась в Виктора Таунсенда и желала его. Но почему я увлеклась им так, как ни одним мужчиной раньше, стало полной загадкой. Сны казались причудливо символичными, в них являлся мой прадед, они вращались главным образом вокруг интимной близости. Казалось, будто, вступая в любовную связь со своим прадедом, я завершаю цикл жизни. Точно так же, как он однажды дал мне жизнь, породив моего дедушку и тем самым мою мать, мой давно умерший прадед обрел новую жизнь через меня.

Сама эта мысль казалось нелепой, и я тут же отогнала ее. Я просто влюбилась в мужчину, который казался мне настоящим. То, что он был моим прадедом, не имело значения, в действительности я воспринимала его лишь как Виктора Таунсенда. Я снова уснула в кресле и, став невольной пленницей Морфея, еще раз переживала лишавшие равновесия и возбуждавшие меня эротические сны.

Посреди ночи в гостиную тайком явились Дженни и Гарриет.

Их неожиданный приход разбудил меня, дверь, закрываясь, щелкнула и прервала мой хрупкий сон. Я захлопала глазами и увидела, как мимо меня проплыла Гарриет и остановилась у камина. Часы на каминной полке показывали одиннадцать, и я предположила, что должен быть уже вечер.

Времени прошло немного. Дженнифер выглядела точно так же, как недавно, а Гарриет внешне немного изменилась с тех пор, как представала передо мной в обществе Джона. Но было заметно, что ее покинуло самообладание.

Она мяла в руках кружевной носовой платок, будто хотела разорвать его в клочья, и прижимала кулаки к животу. Она стояла неподвижно, иногда подергивалась, как-то нервно и неестественно вскидывала голову.

— Что случилось? — прошептала Дженни с озабоченным выражением лица.

— Уже все легли спать? Ты это точно знаешь? Где Джон?

— Он еще не вернулся. Но мы услышим, когда он войдет. Гарриет, нас никто не слышит. В чем дело?

— Ах, Дженни… — Гарриет состроила гримасу, и по ее щекам потекли слезы. — Мне так страшно. Я не знаю, что делать!

— Гарриет, — сказала Дженнифер спокойным ровным голосом. Она взяла руки Гарриет, которые та не знала, куда девать, и держала их. — А теперь расскажи, что случилось. Не может быть, чтобы все было так плохо.

— Нет, может. Ах, Дженни… — охрипшим голосом захныкала Гарриет. — Обещай, что ты никому об это не скажешь. Ты у меня единственный друг.

— Ну конечно же, я никому не расскажу.

— Даже Виктору. Особенно Виктору ничего не говори.

Брови Дженни приподнялись.

— Хорошо. Я вообще никому не скажу. Ну, так что случилось?

Резко высвободив руки, Гарриет отвернулась и сделала несколько шагов.

— Мне… мне надо кое-что узнать. Я хочу, чтобы ты мне кое-что сказала.

— Если я смогу.

Гарриет от волнения не знала, с чего начать, она кусала нижнюю губу и снова принялась теребить свой носовой платок. Она явно растерялась, не могла найти верных слов, шевелила губами, но не смогла произнести их. Наконец Гарриет обернулась и взглянула на Дженнифер полными испуга глазами.

— Дженни, — произнесла она дрожащим голосом. Она уставилась на ковер, ей отчаянно хотелось довериться своей невестке, но условности пуританского века сковывали ее. — Мне надо кое-что узнать, но мне трудно говорить об этом. Пожалуйста, помоги мне.

Хотя Дженнифер была того же возраста, что и Гарриет, она вышла замуж и отличалась большей зрелостью, чем ее подруга. Видя, что с Гарриет случилось что-то серьезное, Дженнифер было нетрудно взять на себя роль доверенного лица. Пытаясь успокоить Гарриет, она взяла ее руку и ласково сказала:

— В мире нет ничего такого, о чем мы с тобой не могли бы поговорить.

Гарриет подняла голову, у нее покраснели щеки, глаза горели.

— Мои месячные… — прошептала она. — Дженни, у меня не наступили месячные.

Дженнифер молчала некоторое время, до нее не сразу дошли эти слова и их смысл.

— Гарриет, не может быть…

— Мне трудно об этом говорить, — натянутым голосом сказала расстроенная девушка. — Ты знаешь, как это всегда бывает. Особенно с мамой. Впервые месячные пришли, когда мне было двенадцать, — Гарриет осеклась, — тогда я перепугалась до смерти и подумала, что умру. Я не знала, что со мной происходит! И мама ничем не могла помочь. Она только сказала, что я стала женщиной, велела перестать хныкать и сообщила, что так будет каждый месяц на протяжении всей моей жизни. Мама никогда ничего не объясняла, Дженни. Сказала всего несколько слов о том, что надо менять белье, пользоваться одеколоном, и велела ничего об этом не говорить в присутствии мужчин. Дженни, ты ведь все это знаешь. Мама сказала, что об этом нечего даже говорить, надо сделать вид, будто ничего не произошло. Но Дженни!

Гарриет отчаянно схватила Дженнифер за запястье.

— Я перепугалась, когда это случилось впервые. Но теперь, когда это прекратилось, я до смерти испугалась!

Глубоко задумавшись, Дженнифер смотрела на Гарриет, воцарилась тревожная тишина.

— Дженни, скажи мне, что все это значит. Кажется, я догадываюсь, но мне хочется знать наверняка. Ты ведь можешь сказать мне.

— Гарриет, как давно у тебя их нет?

— Я… точно не знаю.

— Месячные давно опаздывают?

— Дженни, у меня их не было уже два раза.

— Понимаю, — Дженнифер сохраняла полное спокойствие, она все еще держала руку Гарриет, лицо у нее ничего не выражало, будто обе обсуждали, что приготовить на ужин. — Скажи мне, Гарриет, ты не делала… ничего такого, что могло… прервать их?

— Наверно, делала, — последовал робкий ответ.

Дженнифер на мгновение закрыла глаза. Да, какая же это щекотливая тема!

— Дженни, я не знала! Никто мне об этом не говорил! — выпалила Гарриет. Ее лицо выражало испуг, растерянность. Глаза у нее округлились, лицо побледнело. Гарриет была похожа на шоколадную куклу. — Шон говорил, что ничего не будет. И даже в тот раз я не понимала, что мы делаем, мне всегда казалось, что дети появляются после замужества, а не до того. Мы ходили к развалинам Старого аббатства. Сначала меня это застигло врасплох. Затем понравилось. А затем… — она опустила глаза и робко пробормотала. — Мне стало очень приятно.

В сознании Дженнифер что-то вспыхнуло. Стало завидно? Мимолетное, приятное ощущение. Дженнифер кольнуло угрызение, что ее собственный опыт с Джоном кончился разочарованием. Джон вел себя грубо, торопился, не обращал внимания на ее желание. Затем Дженнифер кольнуло чувство вины, она вспомнила, что закрывала глаза и вместо своего мужа в темноте представляла Виктора. Столь незначительный обман помогал ей пережить нечастые притязания мужа, которым супружеский долг обязывал ее подчиняться. Она воображала, что это Виктор, представляла, как бы все получилось с ним — нежно, ласково и без спешки…

— Гарриет, как давно это у тебя случилось с Шоном О'Ханраханом?

— Ну, это случилось… — Носовой платок не выдержал и разорвался. — Это случилось несколько раз. Но он говорил, что ничего не будет. Так он говорил. Дженни! Неужели я во всем виновата?

— К сожалению, виновата не ты, а он.

— Нет! Не говори о нем так. Я люблю Шона О'Ханрахана, и мы собираемся пожениться. Но мы сделаем это тайно, так чтобы отец не мог помешать нам. Обещай мне, Дженни, что ты не скажешь отцу.

— Даю тебе слово, Гарриет, но тебе следует рассказать Виктору об этом.

— Нет!

— Гарриет, он врач. Он может посоветовать, что делать. Может, ты ошиблась. Но если ты права, тогда он подскажет, как поступить.

— Я не могу сказать Виктору! Он начнет презирать меня за это! — Гарриет не выдержала и расплакалась.

Дженнифер обняла ее и крепко прижала к себе. Гарриет плакала так, что платье Дженнифер стало влажным от ее слез, затем начала рыдать и долго икала. Гарриет снова взяла себя в руки, отошла от Дженнифер, вытерла слезы разодранным носовым платком и, запинаясь, сказала:

— Значит, ты считаешь, что со мной случилось как раз это? Что внутри у меня ребенок?

— Если вы с О'Ханраханом что-то делали. Если ты точно знаешь, что вы делали.

— Он говорил, что так ведут себя женатые люди. Он хотел показать мне, как это делается.

Дженнифер кивнула с серьезным выражением лица. В душе она оплакивала то, что Гарриет так быстро лишилась своей девичьей невинности.

— Я подумала, что это невозможно. Правда, я каждый раз так думала. По крайней мере до брака. Но теперь все сделано, и мне приходится мириться с этим.

— Гарриет, — Дженнифер протянула к ней руки. — Пожалуйста, сходи к Виктору.

— Нет! — Гарриет отступила на шаг. — Он убьет меня!

— Да нет, он ничего такого не сделает…

— Нет, сделает! — пронзительно завопила она. — Он убьет меня! Я его лучше знаю. Он такой же, как отец!

— Тогда что же ты собираешься предпринять?

— Мы с Шоном собираемся уехать в Лондон и пожениться.

— Ах, Гарриет.

По лицу Дженнифер тоже потекли слезы, и я посочувствовала ей, ибо в этой ситуации трудно было найти слова.

Гарриет умолкла, одарила Дженнифер таким злым взглядом, что у нас обеих мурашки по коже пробежали, затем обернулась и выбежала из комнаты. Я смотрела ей вслед, видела, как захлопнулась дверь, и повернувшись, с удивлением обнаружила, что Дженнифер все еще находится в комнате. Мне показалось, что сцена на этом должна закончиться, если только не предвидится еще что-то. Поэтому я продолжала сидеть в кресле и наблюдала.

Как необычно, что молодая женщина, находившаяся предо мной, умерла так много лет назад! Разве я не слышала шелест ее нижних юбок? Разве я не видела, как сверкнули слезы, катившиеся по ее щекам, и не чувствовала тонкий запах роз, исходивший от нее? Как это возможно, если ее уже давно нет в живых? Пока я смотрела на нее и обдумывала эти вопросы, мне в голову совершенно неожиданно пришла странная мысль и ошеломила меня.

Она касалась моего мимолетного пребывания в обществе Дженнифер и Виктора. Точнее, завершения того эпизода, когда я, поддавшись силе их чувств, безрассудно вслух произнесла имя ее собеседника.

А он тогда обернулся.

Неужели он меня услышал? Я совсем забыла об этом! Да, теперь я вспомнила, что больше не могла сдержаться и громко назвала Виктора по имени. И он тут же обернулся, на его лице отразился испуг.

— Боже мой, неужели это значило?..

Теперь я не сводила глаз с Дженнифер. По непонятной причине время прошлого не истекло. Она задерживалась дольше обычного. Или, может быть, я задержалась. Как бы то ни было, мое путешествие в прошлое длилось дольше, чем я ожидала, и мне уже стало казаться, что это происходит не просто так. Почему я все еще вижу Дженнифер? Есть ли в этом какая-то причина? Она стояла в одиночестве, такая живая, словно рядом была бабушка, и вытирала слезы платком, который достала из рукава своего платья. Видно, мы с ней остались одни в этой комнате, однако нас разделяло время.

Почему же мы тогда оказались вместе?

Мне пришла в голову мысль, которую я сначала отбросила, поскольку она показалась мне нелепой. Но спустя какое-то время, пока я чувствовала запах ее духов, слышала шелест ее юбок, ощущала ее близость, я подумала, а что, если то, чего я ждала и опасалась с самого начала, наконец случится? Заявят о своих правах все чувства, и мы наконец заговорим, а я стану полноправной участницей событий. Разве Виктор не обернулся, когда я произнесла его имя?

Однако Дженнифер меня не видела. Она стояла здесь, всего в нескольких дюймах от меня, вытирала слезы и не подозревала о моем присутствии. Я спросила себя, если заговорить с ней, то не приведет ли это к тому, что мы наконец обнаружим друг друга?

Стоило рискнуть. В худшем случае она могла лишь исчезнуть. А поскольку Гарриет не было и больше ничего не происходило, она бы все равно ушла. Так что стоит рискнуть. Мне следует разомкнуть уста и заговорить с ней. Собрав все свои силы и отогнав страхи, я откашлялась и звучным голосом произнесла:

— Дженнифер.