Роман с призраком

Глава 17

Когда я пришла в себя и открыла глаза, то увидела гостиную совсем другой. Ничего не понимая, я пробормотала: «Где я?» Однако, повернув голову и заметив, что через окно льется солнечный свет, я все поняла.

— Дождь перестал, — прозвучал из кухни голос бабушки.

В нос ударил запах бекона и гренок.

— Какой сегодня день, бабуля?

— Какой день? Да ведь сегодня четверг, дорогая.

Четверг! Я провела в этом доме уже двенадцать дней.

— Боже, как я проголодалась.

Мое тело отдохнуло и посвежело. К тому же было еще кое-что… В дверях показалась седая голова бабушки.

— Дорогая, ты выглядишь лучше. Гроза прошла. Сегодня можно поехать в больницу. А после этого иди в агентство «Кука» и заказывай билет на самолет.

— Извини, бабуля, — сказала я, быстро собирая одеяла, подушки и разбросанную кругом лишнюю одежду. — Тебе не удастся так быстро от меня избавиться. Можешь сама идти в агентство «Кука», если тебе так хочется, но мне еще надо здесь кое с кем повидаться.

Бабушка сказала еще что-то, но я не расслышала и взбежала по лестнице в ванную.

В ней не было душа, но вполне можно обойтись ванной. Наполнив ее горячей водой, я намылилась, затем подставила голову под струи воды из-под кранов и смыла всю грязь последних дней. Я чувствовала себя так, будто заново родилась.

Одеваясь в холодной ближней спальне и потирая руки от холода, который теперь ощущался в полной мере, я задержалась перед платяным шкафом. Его пыльное дно, гнетущие сумерки напомнили, что мы с Дженнифер обнаружили в нем. Затем, расчесав влажные волосы, я спустилась в гостиную. Мы позавтракали за троих — съели яичницу с беконом, гренки.

— Ну, я вижу, что у тебя снова хороший аппетит! Ты ешь, как голодный волк!

— Бабуля, я отлично себя чувствую!

— У тебя снова появился румянец. Что же, я рада, что ты наконец надела один из моих кардиганов.

— Пришлось. Здесь холодно.

Я широко улыбнулась ей и большими глотками выпила свой чай.

Стояла отличная погода, давно такой не видела. Небо было ослепительно голубым, по нему плыли белые облачка, пели птицы, трава казалась такой зеленой, что ее запах можно было почувствовать, не выходя из дома. Мое настроение резко поднялось, хотелось кричать от радости.

— У тебя был грипп, — сказала бабушка. — Он прошел. Видишь? Без всяких врачей. Они не нужны, когда тело знает, как бороться с гриппом.

— Правильно, бабуля. — Я улыбнулась про себя, вспомнила доктора Виктора Таунсенда и его удивительный способ лечения. — Смотри, твой артрит тоже прошел.

— Дорогая, он не прошел, а просто затаился до следующей грозы.

Мы обе посмеялись, и жизнь вернулась в прежнюю колею. Мы слушали радио и пришли к согласию, что британская экономика стремительно ухудшается. Когда вскоре после полудня приехали тетя Элси и дядя Уильям, я бросилась открыть им дверь и обняла обоих.

Они приходились Виктору внуками. Только посмотреть на дядю Уильяма, разве они не похожи? Мы оделись потеплее и вышли на холодную улицу. Светило яркое солнце, и даже пронзительный холод казался приятным.

Дедушка пребывал в том же состоянии, в каком мы его оставили несколько дней назад. Он лежал на спине, уставясь отсутствующим взором в потолок. Тетя Элси в обычной последовательности открывала пачки с печеньем, бутылочки с соком, все время рассказывая об ужасной непогоде, которая задержала нас, и о новом ребенке, появившемся на свет в семействе герцогини кентской, а я сидела на прежнем месте и наблюдала за ним.

Вот сын Виктора. Его зачали в ту ночь в ближней спальне, в ту ночь, которая подарила жизнь не только ему, но и мне. Стало ясно, что сколько бы мне ни отведено прожить, я всегда буду оглядываться и помнить: я познала, каково быть по-настоящему любимой одним мужчиной.

Мы целый час просидели у койки моего дедушки. Тетя Элси и дядя Уильям, как и прежде, непрестанно говорили, делая вид, будто дедушка слышит. Я почувствовала, что невыносимая вонь исчезла, что кислый запах, сначала вызывавший у меня отвращение к этому человеку, тоже пропал. Глядя на него, я подумала, как хорошо, что все кончилось. В какие-то мгновения мне было страшно потерять Виктора и остаться одной лицом к лицу с настоящим. Однако сейчас все изменилось. Я дитя из настоящего, а не из прошлого. Виктор принадлежит тому времени, в каком он родился — прошлому. Мы не сможем встретиться снова. Но я рада, поскольку ни на что на свете не променяю ту единственную нашу встречу. Я не печалюсь из-за того, что то мгновение осталось позади. Оно и сегодня приносит мне радость. Оно дало мне возможность жить дальше, став более совершенной личностью.

Мне осталось лишь выполнить последний долг.

Когда тетя Элси заявила, что пора уходить, и начала собирать вещи, я ее остановила:

— Тетя Элси, подожди минутку. Я хочу кое-что сказать дедушке.

Она удивленно взглянула на меня.

— Можно, я скажу это ему наедине? Можно? Я уеду и вряд ли скоро вернусь в Англию… ну, понимаешь, я просто хочу немного поболтать с ним перед отъездом.

Тетя Элси взглянула на дядю Уильяма.

— Ты хочешь, чтобы мы ушли?

— Если вы не возражаете.

— Не думаю, что он услышит тебя… — она осеклась и покачала головой. — Ну конечно, поговори с ним, дорогая, ему это будет приятно. Мы с Уильямом можем подождать в машине. Так что не спеши.

— Спасибо, тетя Элси.

Я подождала, пока они складывали свои стулья, и затем увидела, как они вышли из больницы и направились к стоянке. Опустившись на колени у койки дедушки, я шепотом обратилась к нему:

— Дедушка, ты слышишь меня? Это Андреа.

Его безжизненные и затуманенные глаза смотрели в потолок.

— Дедушка, — снова сказала я тихо и настойчиво. — Это я, Андреа, твоя внучка. Ты меня слышишь? Я думаю, ты меня слышишь. Но мне кажется, что ты попал в ловушку. В ловушку тела, которое не может двигаться, но ты меня слышишь. Я права?

Я снова взглянула на него, на его спокойное лицо, на грудь, которая едва заметно поднималась и опускалась от слабого дыхания. Ничто не говорило о том, что он меня услышал. Я продолжала:

— Дедушка, я должна тебе кое-что сказать, прежде чем вернуться в Америку. Речь идет о твоем отце, Викторе. Выслушай то, что мне хочется тебе сказать.

Не знаю, как долго я стояла у этой отдававшей плесенью койки и шептала на ухо человеку, пребывавшему в бессознательном состоянии, но я говорила медленно, четко и рассказала обо всем, что со мной случилось в доме на Джордж-стрит. Я ничего не пропустила — с самого первого вечера, когда услышала мелодию «К Элизе» до сна, который видела вчера вечером в гостиной, и последних слов, которыми мы обменялись с Виктором. Я рассказала ему каждый эпизод, не упустила ни единой мелочи. Я не спешила и старалась, чтобы он меня понял. В заключение я сказала:

— Так что видишь, дедушка, твоя мать не презирала тебя. Она тебя любила. Она тебя очень любила. В самом деле ты был единственной радостью в ее жизни. Тебе говорили, будто она умерла, думая о том, как ты был зачат, но она умерла от разбитого сердца, она подумала, что Виктор забыл о ней. Дедушка, тебе все время казалось, будто она должна была ненавидеть тебя, будто ей было неприятно даже смотреть на тебя. Но в действительности все было как раз наоборот. Ты напоминал ей об одном мгновении счастья во всей ее жизни. Дедушка, ты был ребенком двух любящих сердец — дитя любви.

Я ждала у койки, не догадываясь, что говорю уже четверть часа и что с ним уже произошла перемена. Передо мной было лишь лицо несчастного маленького мальчика, живущего у беспомощной бабушки, миссис Таунсенд, которая из-за путаницы в голове без устали рассказывала ужасные истории об его отце, отчего малышу по ночам снились кошмары.

Я наклонилась близко к нему и напоследок шепотом сказала еще, что его мать и отец снова соединились в другом царстве, нам непостижимом, но дедушка в нем скоро окажется и что оба родителя будут его там ждать. Наконец я встала с колен и присела на корточки, не понимая, удалось ли мне достучаться до него. Его лицо не изменилось, глаза оставались стеклянными. Но вдруг его тонкие губы зашевелились, и казалось, будто он хочет что-то сказать.

Я наклонилась к нему и спросила:

— Дедушка, что ты хочешь сказать?

Губы искривились, собираясь произнести какое-то слово, но они не слушались и дедушке требовались большие усилия. Пока он так мучился, слеза скатилась по его щеке и упала на подушку. Затем в его глазах блеснул странный свет, когда его взгляд устремился к точке, находившейся где-то между койкой и потолком, будто ища что-то, и по его щеке снова покатились слезы.

У него подрагивал подбородок, но слову никак не удавалось слететь с губ.

— Дедушка, что случилось? Скажи мне.

Он хотел было приподнять голову, его глаза сосредоточились на каком-то объекте, парившем над койкой, и на его искривленных губах мелькнуло подобие улыбки. Он твердо, четко произнес: «Папа». Я поняла, кого увидел мой дедушка.

И в это мгновение он умер. Умер с улыбкой на устах.

Я так и не рассказала своим родственникам о том, что произошло в доме на Джордж-стрит. Знать об этом им было ни к чему. И однако, как ни странно, именно это обстоятельство сблизило меня с ними. После смерти дедушки я поняла, что мои тетя и дядя так же принадлежат к роду Таунсендов, как и мы с мамой. Я обнаружила в себе новые силы любить этих людей, казавшихся сначала чужаками, которые разговаривают и ведут себя странно. Я также обнаружила новые грани в своей душе, которых раньше не было.

В следующее воскресенье мы поехали к заливу Моркам, и я не припомню, чтобы когда-либо раньше так здорово проводила время. Я с волнением встретилась с этими людьми, потомками Виктора, и тут же почувствовала к ним расположение, поскольку нас объединяло нечто большее, чем просто случайное знакомство.

В тот день, когда я покидала дом бабушки, она сказала мне:

— Дорогая, после смерти дедушки ты не должна печалиться обо мне. Мы с ним прожили вместе шестьдесят два чудесных года, и на этом свете я бы не поменяла их ни на что. Ни одна женщина не могла бы желать лучшего супруга. И вот что я тебе скажу. Наступление старости не страшно, если веришь в Бога и в жизнь после смерти. Видишь, дорогая, я считаю, что мои восемьдесят три года на этой земле не что иное, как начало будущего. И хотя такое молодое современное существо, как ты, может посчитать эти слова бредом старухи, я не сомневаюсь, что после смерти встречусь с твоим дедушкой. Я в этом ничуть не сомневаюсь. Мы снова будем вместе, ведь такая простая штука, как смерть, не может нас разлучить. Особенно после всех этих вместе прожитых долгих лет. Мы с твоим дедушкой будем жить, и я без страха отправлюсь к месту последнего упокоения.

Когда я собралась уезжать, она сделала мне подарок — экземпляр книги «Она» в кожаном переплете, которую я раньше просматривала. Держа ее в руках, вспомнилась мрачная философия, над которой я задумывалась, когда читала один отрывок. В нем говорилось, что впереди у нас лишь одно будущее — разложение и прах. Только сейчас я об этом думала иначе. Читая слова «смертных охватывает уныние и подавленность близ праха и тлена, венчающих жизненный путь», я подумала: «Как глупо мы, простые смертные, ведем себя!» В это мгновение я знала, что Виктор и Дженнифер все еще живут и что моя бабушка спустя какое-то время в самом деле воссоединится с дедушкой. Мы все в конце концов встретимся с предначертанной нам вечностью.

Что же до меня, то я знала свою судьбу. Раз мне было дано совершить путешествие в прошлое, я властна над собственным будущим. Мне не хотелось потерять то, чего желали Дженни и Виктор, но не смогли достичь. Такой шанс сам шел мне в руки. Я хотела ухватиться за него, пока не поздно. Оставалось лишь надеяться, что Дуг будет ждать меня. Мне так много хотелось сказать ему, я по крайней мере научилась произносить слова «Я люблю тебя».

Как это случилось, можно лишь строить предположения. И почему так произошло… Что ж, на эту тему тоже можно спорить, хотя уверена в том, что все было давным-давно предопределено. Дедушка умирал и должен был узнать правду. А Виктор обитал в каком-то «сером, мрачном месте» и не знал, что случилось после его смерти. Дженни тоже умерла, не зная правды. Так что мне довелось стать проводником истины.

Я приехала в дом на Джордж-стрит, не имея за собой большого прошлого, а на будущее и нечего было надеяться. Но теперь я уезжала, обогащенная сокровищницей прошлого, ценность которого не поддавалась описанию, и с уверенностью, что будущее сулит мне радость и надежду.

Прежде чем сесть в машину дяди Эдуарда, я остановилась на тротуаре и оглянулась на дом. Мой взгляд устремился к окну ближней спальни, на котором висели знакомые занавески с белыми кружевами. Они колыхались, видно, желая мне счастливого пути.