Роза Черного Меча

24

Розалинда ничего не могла с собой поделать. Вечером, во время ужина, она украдкой наблюдала за Эриком и уже не сомневалась, что он намеренно избегает ее взгляда. Явившись довольно поздно, он быстро и с аппетитом поел, а затем ушел, не дожидаясь начала вечерних представлений. Теперь она намеревалась, не привлекая к себе особого внимания, удалиться из залы и разыскать его, хотя и сознавала, какая это глупость с ее стороны. Розалинда медленно обходила заполненную людьми залу и уже собиралась выскользнуть через дверь для слуг, но вдруг почувствовала, что кто-то потянул ее за рукав.

— А, Маргарет. — Розалинда увидела нерешительное личико младшей сестры сэра Эдольфа. — Тебе что-нибудь нужно?

Белокурая девочка посмотрела на нее с серьезным видом и тяжело вздохнула.

— Пожалуйста, не сочтите меня неблагодарной, — заговорила она, старательно подражая интонациям взрослой женщины, — только, по-моему, мне лучше бы уехать домой.

Сердце Розалинды мгновенно потянулось к девочке, которую в столь юном возрасте втолкнули в жестокий мир брачных и политических игр. Если тут приходилось несладко и взрослой женщине, то насколько же тяжелее вынести все это такой малышке? Дочь любого лорда — будь она взрослой женщиной или ребенком — всегда оказывалась предметом торговой сделки между мужчинами, наделенными правом решать ее судьбу. И хотя самой Розалинде отец предоставил такую роскошь, как окончательный выбор будущего мужа, но выбирать ей было дозволено только среди тех мужчин, которых назвал он. В сущности, она была не более чем орудием, обеспечивающим продолжение рода владельцев Стенвуда.

Однако судьба Маргарет казалась еще менее завидной, поскольку приданое ей предназначалось весьма скромнее. И в результате ее детскую прелесть теперь выставили напоказ в расчете, что именно ее чистота и невинность могут разжечь вожделение какого-нибудь важного лорда.

— Ах, если бы и я могла уехать с тобой домой, — призналась Розалинда с доверительной улыбкой.

— Но вы же дома, — возразила Маргарет. Затем на хорошеньком личике появилось понимающее выражение. — Ой, и вы не хотите выходить замуж?

— Ну, я бы не сказала, что совсем не хочу замуж. Только… — Розалинда остановилась, и горькая улыбка тронула ее губы. — Только, как и ты, я хотела бы большей свободы в выборе.

— А если бы вам разрешили выбирать, кого захотите, кого бы вы выбрали? — спросила девочка.

— О, трудно сказать. — Розалинда задумалась. — Во всяком случае никого из присутствующих здесь.

— А я знаю, кого бы я выбрала.

— Ты? И кого же?

После секундного колебания Маргарет придвинулась поближе:

— Вы ему не расскажете? Правда, не расскажете?

— Конечно нет.

— Ну тогда… Это Клив — оруженосец, у которого темные волосы. — И, как будто этого описания было недостаточно, Маргарет добавила с самым серьезным видом:

— И у него такие сверкающие глаза.

Розалинда никогда прежде не замечала сверкающих глаз Клива, но, взглянув в разрумянившееся лицо девочки, она поняла, что для Маргарет глаза Клива действительно сверкали. Как трогательна и прекрасна эта детская влюбленность. Тем не менее не стоило поощрять мечты, которым не суждено сбыться. Маргарет могли обручить и даже выдать замуж задолго до того, как Клив дождется посвящения в рыцари и его сочтут достойным такой чести.

— Его глаза сверкают потому, что у него горячий нрав, — сказала она, с сожалением глядя, как угасает воодушевление на лице Маргарет от этих слов. — И, кроме того, твой брат, конечно, подыскивает тебе более знатного мужа. А Клив всего лишь оруженосец.

Маргарет вздохнула:

— Если бы он даже был просто конюхом — мне все равно!

Последние слова Маргарет продолжали звучать в ушах Розалинды и после того, как она проводила юную гостью в ее комнату. Для этой невинной, хотя и не по годам серьезной девочки не имело никакого значения, что избранник ее сердца ей не пара. Более того, призналась себе Розалинда, ей самой тоже не было никакого дела до всех этих геральдических тонкостей. Она без колебаний связала бы свою судьбу с Эриком, если бы не мысль об ужасных карах, которые могли в этом случае обрушиться на его голову. Перед ее глазами возникла картина эшафота в Данмоу, где она увидела Эрика впервые. Даже связанный, он внушал страх. Ужас, благоговение и влечение боролись в ней. Но могла ли она тогда предвидеть, что эти чувства переплавятся в любовь? Могла ли она вообразить, что любовь к нему принесет такую немыслимую радость и невыносимую муку?

Она, которую все — в том числе и она сама — считали рассудительной и благонравной девушкой, повела себя как какая-то распутница, не способная обуздать свои чувства. Даже сейчас, когда он откровенно избегал встреч, Розалинда не могла противиться искушению — она должна его разыскать. Все, что ей сейчас нужно — это одно-два слова, убеждала она себя. Только бы взглянуть на него и убедиться, что его жизни ничто не угрожает.

Однако, торопливо проходя по двору к конюшням, Розалинда уже не пыталась себя обмануть. Слова не помогут обрести спокойствие.

Ей хотелось прикоснуться к нему и обнять его и чтобы он обнял ее; ей надо было почувствовать ровные, сильные удары его сердца. Она понимала, что это безумие, но взывать к разуму уже не имело смысла.

Розалинда нашла Эрика в конюшне, где он ритмичными, уверенными движениями чистил щеткой великолепного боевого коня. Ее появление было тут же замечено: оба — человек и конь — насторожились и повернули головы в ее сторону. Жеребец повел ушами, ударил оземь копытом и вскинул голову. Эрик только похлопал животное по могучей шее и вернулся к своему занятию.

— Какой прекрасный конь, — неуверенно начала Розалинда, еще не зная точно, что собирается сказать.

— У него превосходная родословная, — спокойно ответил Черный Меч.

Обеспокоенная его равнодушием, она подошла на шаг ближе.

— Родословная? — удивленно переспросила она. — Что ты можешь знать о его родословной, если он принадлежит Гил… кому-то из гостей? — поспешила поправиться Розалинда.

Эрик нахмурился и наконец повернул к ней голову:

— На такого красавца достаточно один раз взглянуть, чтобы понять: его род насчитывает не одно поколение великолепных боевых лошадей.

Розалинда в ответ молча кивнула, проклиная себя за то, что едва не назвала имя сэра Гилберта. В это время конь игриво толкнул Эрика носом в плечо, и Розалинда отметила:

— А он, кажется, весьма высоко ценит твои заботы.

Эрик пожал плечами и продолжил свою работу, но Розалинда не желала отступаться от намерения вовлечь его в разговор, а конь казался самым подходящим предлогом для этого.

— Скажи, это не его ты подкармливал яблоками в загоне в тот день?..

Тот день!

В тот день они занимались любовью на чердаке, который сейчас находился прямо у них над головой. Ее лицо загорелось жарким румянцем, а глаза не могли оторваться от лица Эрика. Конечно, он помнил тот день так же хорошо: его глаза потемнели и затуманились, а когда он заговорил, голос звучал приглушенно и был завораживающе ласков:

— Не такой уж это подвиг — приручить норовистое создание. Терпение и сладкая подачка — самый верный способ добиться покорности.

На его лице промелькнула горькая улыбка. Прислонившись к широкому боку коня и глядя в лицо Розалинде, Эрик произнес:

— Только иногда бывает трудно распознать, кто кого покорил.

Что верно, то верно, подумала Розалинда, и ее пронизала восхитительная дрожь желания. Он ее покорил, с этим не поспоришь. Он домогался, чтобы она купила его молчание «сладкими подачками» — поцелуями и кое-чем помимо поцелуев. Но, вовлекая ее в эту опасную игру, не угодил ли он сам в ловушку, расставленную для нее? Его насмешка над самим собой, казалось, свидетельствовала, что так оно и есть, — и все-таки он держался отчужденно.

— Эрик, — начала она, вознамерившись вернуть разговор к тому, что ее заботило больше всего, — до сих пор удача была на твоей стороне и тебя никто не опознал. Но завтра начинается турнир, и я боюсь, что ты не сможешь и впредь держаться подальше от сэра Гилберта.

— Тем лучше.

— Нет, не лучше! Если ты надумал затеять с ним поединок и таким образом свести с ним счеты, так ты должен знать, что отец никогда не простит тебе нападения на его гостя. Суд будет скорый и суровый.

— Пусть тебя это не беспокоит, Розалинда. Я вполне способен постоять за себя. Или, возможно, тебя волнует безопасность Гилберта?

Розалинда быстро преодолела короткое расстояние между ними и вцепилась в его тунику, комкая ткань в маленьком кулачке, — страх за него нашел выход в яростной вспышке:

— Не смей дразнить меня! Да по мне, пусть его хоть повесят, сэра Гилберта!

— А меня? Нет?

Одной рукой он обнял ее за плечи и прижал к себе. Розалинда ощущала его тепло, слышала ровные удары его сердца. И это напомнило ей другой раз, когда она, так же во власти ярости и страха, цеплялась за его тунику. На эшафоте в Данмоу ее поразили искры, подобные вспышкам молнии, что загорались между ними, и, испуганная своими чувствами, она оказалась не в состоянии даже назвать их. Многое произошло с тех пор между нею и Эриком, и теперь она знала, куда может завести подобный накал страстей.

— Вечно ты бросаешься спасать меня от петли, — тихо проговорил он, пристально глядя в ее поднятое к нему лицо. — Хотелось бы знать почему?

Потому что я тебя люблю, молча кричали ее широко раскрытые глаза. Потому что ты нужен мне, и я не смогу вынести, если потеряю тебя.

Словно услышав это безмолвное признание, он сгреб ее в охапку, еще крепче прижал к себе и спрятал лицо в ее волосах. Ничего не говоря, он прижимал ее к себе почти с отчаянием, и многое открывалось в их неистовом объятии. Розалинда чувствовала, как податливы ее мягкие формы под напором его литого тела. Она узнавала неукротимую силу, которая так легко могла подчинить ее себе, и властную мужественность, которой она уже и не пыталась сопротивляться.

Но порыв, который сейчас кинул их друг к другу, чем-то отличался от прежнего. Как и тогда, страсть поднималась из глубины, готовая вырваться на свободу, но в них нарастало и что-то другое. Прижавшись щекой к грубой шерстяной ткани, которая покрывала его грудь и уже слегка увлажнилась от ее нечаянных слез, Розалинда ощутила его поцелуй на своих волосах. Ее руки обвились вокруг его стана, и они прильнули друг к другу в молчаливом единении — каждому было достаточно присутствия другого, чтобы обрести душевный покой.

Покой и умиротворение… и столь редкостные сокровища она смогла найти именно с ним! Осознав это, Розалинда расплакалась уже не на шутку. Как отчаянно она в нем нуждалась! И ни тени сомнения у нее не оставалось: он находил такое же утешение, такой же покой рядом с ней. Это было так близко к совершенству — совершенству, о котором только можно мечтать!

О, пусть так будет всегда, молила она. Пусть так будет всегда. Но, почувствовав его судорожный вздох, она уже знала: этому не бывать.

— Роза… — глухо прозвучал его голос.

— Ш-ш-ш. — Она подняла к нему мокрое от слез лицо. — Я хочу только одного — чтобы ты остался в живых. Будь осторожен. Я ничего больше не прошу у тебя — только это.

Эрик зажал ее лицо между ладонями и долго смотрел в ее огромные глаза. Затем он наклонился, чтобы поцеловать ее. То был долгий, нежный поцелуй, который был исполнен самого могучего желания, но в котором, странным образом, отсутствовала страсть.

— Я останусь в живых, Розалинда. Не бойся…

Он замолчал, потому что в темноте послышались голоса.

— Мне надо идти, — прошептала она и, на мгновение прильнув к нему в жарком поцелуе, оттолкнула его и поспешила во двор.

Обогнув угол конюшни, она увидела мужчин, которые шли ей навстречу; был среди них и сэр Гилберт. Розалинда остановилась так резко, что они были вынуждены сделать то же самое.

— О, леди Розалинда, — галантно поклонился сэр Эдольф, глядя на нее с удивленной улыбкой. — Какая приятная неожиданность?

— Добрый вечер, сэр Эдольф, — ответила она, в то же время пытаясь найти мало-мальски убедительный предлог, который мог бы послужить оправданием для ее присутствия около конюшен. Она бросила беспокойный взгляд на сэра Гилберта, который пребывал в задумчивости, но затем сочла за благо вернуться к общему обмену любезностями.

— И всем вам, милорды, добрый вечер. Надеюсь, вы остались довольны ужином?

— Ужин был великолепен, миледи.

— Угощения просто превосходны! — подхватил другой, по-хлопывая себя по животу.

— Воистину превосходны, — не замедлил признать и сэр Гилберт. — Но что привело вас к конюшням в такой поздний час? И без сопровождения?

— К конюшням? Ах да! — Розалинда надеялась, что ее улыбка выглядит достаточно непринужденной. — Один конюх сильно обжег себе руку, и мне пришлось им заняться. Я наложила ему повязку с целебным бальзамом. — Говоря это, она начала медленно отступать от конюшни, упорно пытаясь отвлечь их своей болтовней.

— Я понимаю, господа, что, как и большинство мужчин, вы не слишком высоко цените искусство врачевания, вас не интересуют ни сады целебных трав, ни лекарские кладовые… по крайней мере, пока у вас самих не возникнет в них нужда. Но для меня это предмет особой гордости — травы, которые я выращиваю, а также снадобья, которые умею из них готовить. Кстати, не желает ли кто-нибудь из вас осмотреть мою лекарскую кладовую?

Первым откликнулся Гилберт:

— Я был бы счастлив туда попасть.

Он выступил вперед и предложил ей руку.

На миг Розалинда растерялась. И так было достаточно трудно поддерживать эту видимость беседы, даже когда они все тут; не хватало еще оказаться наедине с сэром Гилбертом! С другой стороны, она не могла быть уверена, что Эрик успел покинуть конюшню. Нельзя же было допустить, чтобы сэр Гилберт обнаружил его там, в стойле, возле собственного боевого коня.

— О, я не имела в виду, что мы отправимся туда сейчас же, — рассмеялась она. — У меня нет с собой ни факела, ни лампы, а там сейчас темно. Однако мы могли бы пойти туда завтра, если вы не раздумаете.

— Но ведь завтра турнир, — заметил сэр Эдольф, явно довольный тем, что Гилберт зря старался и его попытка уединиться с Розалиндой сорвалась.

— Тем более пусть он отправится посмотреть на все эти зелья! — захохотал сэр Эндрю Биллингем. — Мне будет намного легче выполнить свои планы, если Гилберт Пул не появится на ристалище!

После этих слов разгорелся шутливый спор, участники которого стремились перещеголять друг друга веселой похвальбой и задорным взаимным поддразниванием. Однако, когда группа замешкалась перед входом в парадную залу, Розалинда почувствовала, что благодушие начинает изменять собеседникам. Ее глаза задержались на раздраженном лице Гилберта.

— До чего ж было бы приятно снова увидеть вас выбитым из седла, как тогда в Лондоне… — насмешливо обратился один из рыцарей к сэру Гилберту.

— Вас в Лондоне постигла неудача? — спросил сэр Эндрю. — Я не слышал.

Угрожающее выражение промелькнуло на лице Гилберта, но когда он обернулся к сэру Эндрю, его черты казались совершенно спокойными.

— Это было небольшое упущение с моей стороны, которым и воспользовался этот счастливчик. Ничто не могло бы доставить мне большее удовольствие, чем новая встреча с ним на арене. Вот тогда бы мы и посмотрели, кто останется победителем. — Он улыбнулся, но Розалинда подумала, что его улыбка выглядит явно вымученной. — К несчастью, с тех пор я его больше не встречал. Как видно, он не желает рисковать — опасается, что в следующем поединке ему не так повезет.

— Что-то не похож он был на человека, который станет опасаться кого бы то ни было, — шепнул тот же рыцарь сэру Эндрю, но Розалинда это услышала. Однако сэру Гилберту он ответил примирительно, сказав только:

— Возможно, вы правы.

Когда Розалинда вошла в залу, рыцари сразу же разошлись по своим местам, и она не заметила, какой злобой дышало лицо сэра Гилберта. Одна из многочисленных охотничьих собак, сновавших здесь, постаралась прокрасться мимо него, но получила жестокий пинок и отлетела с жалобным визгом. С грязным проклятием Гилберт резко повернулся на каблуках и отправился разыскивать отведенную для него спальню.

Клив отпустил юного пажа спать, решив задержаться в зале будто бы для того, чтобы подавать вино, на самом же деле он хотел дождаться, пока сэр Эдвард сможет уделить ему минуту.

Весь вечер гости усердно наливались элем и вином, хотя Клив заметил, что сэр Эдвард и его люди пили весьма умеренно. Придет утро, и многие головы будут гудеть с похмелья, но в отряде Стенвуда таких не окажется. Клив не мог не восхищаться сэром Эдвардом, тем, как тот изобретательно строит свои планы. Как говорил Эрик: надо знать сильные и слабые стороны неприятеля. Сэр Эдвард надеялся ослабить своих будущих противников, сохранив собственную сплоченную силу. Хотя это и невеликое преимущество, но, говорил тот же Эрик, порой достаточно совсем маленького перевеса, чтобы обратить поражение в победу.

Вспомнив о человеке по имени Эрик, Клив задумался. В Эрике было скрыто гораздо больше, чем видят окружающие, и шестое чувство подсказывало молодому оруженосцу, что завтра могут обнаружиться самые невероятные вещи.

По знаку седовласого лорда Клив вскочил и бросился к нему с кувшином вина, чтобы наполнить опустевший кубок.

— …наилучшим образом. Для этого у меня людей достаточно.

— Эдвард, Эдвард, — вздохнул лорд Вирджил, качая головой. — Тебе будет довольно трудно управиться с людьми сэра Гилберта. И ты еще рассчитываешь, что сможешь одолеть меня и моих молодцов?

Он хихикнул, поднес полный кубок ко рту, осушил его одним глотком и со стуком поставил на стол, потом вытер рот рукавом и поднялся с места.

— Должен похвалить твое вино. Я не юнец, которого так легко свалить. — Ухмыльнувшись, он поклонился сэру Эдварду и удалился нетвердой походкой, невнятно бормоча по пути о своих славных рыцарях и об их многочисленных победах.

Откинувшись на спинку кресла, сэр Эдвард смотрел, как покидает залу его старый друг.

Свечи в канделябрах медленно догорали, и только несколько рыцарей еще засиделись около камина за вином и игрой в кости. Понимая, что настал благоприятный момент, Клив, все еще с кувшином в руке, осторожно приблизился к задумавшемуся лорду Стенвуду. Сэр Эдвард рассеянно подал ему знак, что тот может идти, но юноша остался на месте, и тогда лорд вопросительно взглянул на него:

— Ну, паренек, в чем дело?

— Простите мою дерзость, милорд, но не могу ли я сказать вам пару слов?

— Час поздний… Впрочем, говори.

— Видите ли… — Клив запнулся в неуверенности, не зная с чего начать. — Это… о леди Розалинде. Вашей дочери, — добавил он как бы для пояснения.

— Действительно, леди Розалинда — моя дочь, — сэр Эдвард явно забавлялся. — Так что же ты о ней хочешь сказать?

— Ну, она и я, мы давно знаем друг друга. Она всегда была ко мне так добра, и я был бы счастлив даже жизнь отдать за нее.

— Ты доказал это.

Почерпнув силу в дружелюбном приеме сэра Эдварда, Клив набрался храбрости и перестал запинаться.

— Дело в том, — начал он очертя голову, — что хотя она и женщина, но совершенно необыкновенная. Она сказала, что вы позволили ей выбрать себе мужа. Только я хотел бы умолять вас, потому что хорошо ее знаю, не обходиться с ней слишком строго, если ее выбор покажется вам неблагоразумным.

Сэр Эдвард взглянул на него с любопытством:

— Прежде всего, юный Клив, я должен поблагодарить тебя за неустанную заботу о моей единственной дочери. Тем не менее я должен вывести тебя из заблуждения, в котором ты, по-видимому, пребываешь. Розалинда выбирает мужа из числа тех лордов, которых я заведомо считаю приемлемыми.

— Да, милорд. Я понимаю это, милорд… — Клив снова растерял боевой дух. — Только леди Розалинда…

— Не сомневаюсь, что она с удовольствием расширила бы свои возможности выбора. Подобно тому, как это некогда происходило с ее матерью, Розалинда хотела бы при любой моей уступке добиваться большего и использовать мою снисходительность к ней против меня же. — Он бросил на Клива пронзительный, но благожелательный взгляд. — Разумеется, немало молодых мужчин охотно взяли бы в жены такую девушку, как она. Я уверен, ты можешь понять — мне остается ограничить ее выбор теми мужчинами, которых я считаю подходящими для нее.

Отодвинув тяжелое кресло, он поднялся и с улыбкой сказал Кливу:

— Посуди сам, юноша. За годы твоей жизни тебе повстречается много женщин, прекрасных лицом и с нежным голосом. Но ведь ты никак не сможешь заполучить их всех. Так что для тебя же будет лучше, если этот урок ты усвоишь сейчас.

Кинув на прощанье Кливу суровый взгляд, он повернулся к ушел.

А Клив, только что собравшийся запротестовать, так и остался стоять с открытым ртом. Он же не о себе хлопотал, поведя речь столь окольным путем, а об Эрике. Но, кого бы это ни касалось, было очевидно, что в столь важном вопросе сэр Эдвард намеревался ограничить выбор Розалинды лишь самым узким кругом назначенных им претендентов и не собирался позволять ей выходить за пределы этого круга.

Вздохнув, Клив взял пустой кубок сэра Эдварда и кувшин, чтобы отнести их назад в кладовую. Теперь он понимал, что свалял дурака, столь опрометчиво обратившись к сэру Эдварду, и испытывал к лорду живейшую признательность за то, что тот не устроил ему суровый разнос. В который уже раз Клив возблагодарил своего святого покровителя, который привел его на службу к такому справедливому лорду, как сэр Эдвард Стенвуд.

Но такая справедливость могла привести к тяжелым последствиям. Пусть уж лучше леди Розалинда покорится судьбе: чем бы ни кончилось завтра дело между сэром Гилбертом и Эриком, последнее слово в том, что касается выбора мужа для нее, останется за ее отцом.