Роза Черного Меча

3

Эту бесконечную ночь Розалинда провела без сна. Но не потревоженные духи и не стоны несчастных призраков были тому виной. Не тени злополучного сэра Медвина и его безвинно погибшей жены преследовали ее в томительные часы, когда она сжималась в комочек под открытым небом в развалинах того места, что, по всей вероятности, было когда-то одной из кухонных кладовок. Розалинду снедало беспокойство за Клива, который метался в жару. Стоило ей смежить веки, как перед ее взором вновь и вновь возникали леденящие душу картины минувшего дня, когда смерть предстала перед ней во всей своей жестокой реальности.

Нелда не хотела отправляться в путешествие. Но ей пришлось сорваться с места, потому что Розалинда настояла на своем отъезде. И если бы не упрямство Розалинды, Недда была бы сейчас жива, как и четверо ни в чем не повинных рыцарей. Хотя Розалинда видела только три трупа, она была уверена, что убиты все, и мысль о погибших неотступно терзала ее совесть. Это ее вина, казнила она себя. Эти страдальцы не удостоились даже христианского погребения. А теперь еще и Кливу совсем плохо.

— Пресвятая Богоматерь, Дева Мария! — Слова страстной мольбы рвались из самого сердца. — Заклинаю Тебя, спаси этого мальчика! Сжалься над ним! Не дай ему умереть!

В непроглядной тьме безлунной ночи, в горестном одиночестве бодрствовала Розалинда на своем посту. Вокруг шуршали какие-то зверюшки; чей-то вой раздавался вдали. Она изо всех сил старалась подавить в себе все страхи и благодарила Всевышнего за то, что они остались живы, нашли убежище в разрушенном замке и обнаружили остатки колодца на мощенном булыжником дворе. И все-таки горечь и негодование не отпускали ее.

Как все это несправедливо, молча негодовала Розалинда, не забывая менять влажную тряпицу на пылающем лице Клива. Все несправедливо! Джайлс не должен был умирать. Почему так страшно должна была оборваться жизнь Нелды и рыцарей лорда Огдена? За какие грехи ей выпала такая кара — стать невольной виновницей и свидетельницей этой резни? А бедный Клив…

Паж застонал, заворочался и вдруг принялся неистово молотить воздух одной рукой, борясь с незримым противником, но Розалинда схватила его руку и прервала бой, рожденный воспаленным мозгом юноши.

— Берегитесь! — простонал тот в бреду. Одинокая слеза проступила сквозь плотно сжатые веки и потекла по щеке. — Берегитесь, миледи!

Потом глаза его раскрылись, и Клив уставился на свою госпожу так, словно она была одним из тех самых призраков, которых он опасался.

— Тише, тише, — мягким голосом урезонивала Розалинда юношу. Она обмакнула лоскут ткани, вырезанный из подола сорочки, в полуразбитый кувшин, который нашла среди развалин и наполнила водой из колодца, и вытерла пот с лица юноши. Несмотря на холод весенней ночи, Клив весь горел. Розалинда знала, что скоро его начнет бить озноб. Господи, почему же она не поискала в лесу вербены, пока еще было светло! Она могла бы заварить для Клива чай против лихорадки. Еще можно было бы приготовить примочку из обычного подорожника или припарку из лопуха. Но она не подумала об этом, торопясь найти укрытие, чтобы спастись от убийц.

Как только рассветет, она все же рискнет выбраться наружу. Пусть только заря разгонит эту давящую ночную тьму, она что-нибудь предпримет: надо же как-то помочь Кливу! Она сделает все, что в ее силах!

И вот наконец восточный край неба приобрел сначала призрачно-серый, а затем лиловато-розовый оттенок. Розалинда замерзла и устала. Все мускулы затекли за те долгие часы, которые она провела, склонившись над раненым юношей, веки воспалились, и перед глазами все плыло. Но лишь только окружающие предметы стали проступать из темноты, Розалинда поняла, что пора действовать. Изнуренный лихорадкой, Клив забылся беспокойным сном и только изредка что-то бессвязно бормотал, пытаясь улечься поудобнее. Поднявшись на ноги, Розалинда набросила на пажа свой плащ и заботливо подоткнула его со всех сторон. У нее самой зуб на зуб не попадал от холода, но делать было нечего. Осторожно оглянувшись, она выбралась на двор замка.

Разрушенный замок не производил впечатления грандиозной постройки: Розалинда ясно различала места, где располагались главная башня, крепостные стены и часовня. Направляясь к обвалившейся надвратной башне, она снова от души пожалела, как жалела не раз на протяжении этой ночи, что новый король Генрих Второй столь неукоснительно выполнял свое решение сровнять с землей все самовольно построенные замки. Если бы лорд Медвин и его жена не оставили одновременно сей бренный мир, то бандиты вряд ли чувствовали бы себя так привольно в окрестностях замка.

Печален был вид груды обугленных бревен там, где некогда стоял дом и жили люди. Вдруг мелькнувшая в голове мысль заставила Розалинду остановиться: любая уважающая себя хозяйка обычно имеет в своем распоряжении «сад целебных трав» и выращивает там лекарственные травы и зелень для различных приправ. И, конечно, какие-то из этих растений должны были сохраниться.

Ей не потребовалось много времени, чтобы найти одичавший садик. Среди молодых побегов вербейника, горчицы и крапивы уцелела стойкая поросль трав, употребляемых в кухне каждого замка. Здесь не нашлось подорожника, но зато росли пастушья сумка и зверобой. А если поскоблить и растереть внутреннюю часть коры липы, то получится даже лучшая припарка, чем из сушеных листьев бессмертника, которые она везла в обозе.

Розалинда чувствовала себя несравненно бодрее, возвращаясь к раненому с этой добычей, хотя она очень озябла, а под ложечкой сосало от голода. Теперь с Кливом будет все в порядке — уж она об этом позаботится. А потом они как-нибудь отыщут дорогу в безопасные места. Не вечно же их будет преследовать злой рок, подбодряла она себя, откидывая со лба прядь безнадежно спутанных темных волос.

— Вам нельзя уходить отсюда!! — запротестовал Клив. Он собрался было привстать, но Розалинда быстро вернула его обратно на подстилку из листьев, которую она для него соорудила.

— Не сидеть же нам тут обоим, — резко возразила она, однако сразу оставила сердитый тон, как только заметила гримасу боли на лице пажа. — Одному из нас придется пойти за помощью, и ясно, что не тебе, — объяснила она уже более рассудительно.

— Это опасно! — воскликнул он и понурился, вынужденный признать ее правоту.

— Да, — согласилась Розалинда. — Конечно, опасно. Но подумай, Клив, что нам еще остается? Идти ты не можешь, и кто знает, что могут натворить эти головорезы? Кроме того, нужно известить местные власти об этом кровавом злодеянии.

— Но и вам нельзя бродить по здешним дорогам, — стоял на своем Клив. — Вдруг эта шайка захватит вас и станет требовать выкуп у вашего отца?

— Отсиживаться здесь до скончания веков мы тоже не можем, — спокойно ответила Розалинда. — Во всяком случае, я уже приняла решение. Я возьму твой плащ вместо своего. Я вся в грязи, платье изодрано в клочья, волосы растрепаны — в таком виде я сойду за обычную бедную крестьянку.

— А вы полагаете, что бедной крестьянке встреча с бандитами ничем не грозит?! — вскричал паж, утратив всякое самообладание. — Может быть, они и не убьют вас, но могут сотворить с вами кое-что похуже.

Розалинда собралась было ответить, но запнулась, внезапно осознав, что, имел в виду паж. Она достаточно наслушалась в замке всяких ужасов, чтобы не ошибиться.

— Ой, я… я понимаю. — Розалинда, испуганная и растерянная, поникла головой.

— Теперь вы и сами видите, что вам нельзя идти, — вздохнул юноша, всем видом показывая, что говорить больше не о чем.

— Нельзя, да надо, — откликнулась Розалинда дрожащим голосом. — Бог даст, негодяи уже далеко отсюда. Я буду очень осторожна, обещаю тебе. Скорее всего никто вообще не обратит на меня внимания.

Клив насупился и легонько покачал головой:

— Вам хотелось бы, чтобы это было так, вот вы и уговариваете себя. Но посудите сами, миледи, вам стоит только разок взглянуть на человека, чтобы он запомнил ваше лицо на всю жизнь. Этот маскарад продлится недолго.

Отмахнуться от слов пажа Розалинда не могла бы при всем желании. В глубине души она знала, что Клив прав. Хотя сама Розалинда была не слишком высокого мнения о своей наружности, в последние годы она все чаще замечала, что встречные мужчины провожают ее долгим взглядом. Более того, сколько она себя помнила, все обращали внимание на ее глаза. Таких глаз, как у нее, больше ни у кого не было. Это казалось благословенным даром судьбы, но сейчас могло сослужить дурную службу.

С самого раннего детства она привыкла к тому, что люди считали ее глаза какой-то редкостной диковинкой: светло-зеленые, с золотистыми искорками, они в довершение ко всему были окаймлены ярко-синим ободком. Ходила молва, что во время обряда крещения священник трижды повторил благословение, чтобы отогнать злых духов. Ведь дьявол может смотреть на мир и очами младенца — так он и сказал. Однако, когда Розалинда подросла, глаза стали лучшим ее украшением. Юноши провозглашали себя ее рыцарями и слагали песни, превознося красоту ее глаз. Но как бы ни воспринимали люди эти необыкновенные очи — как опасную странность или как чудо красоты, — в любом случае их невозможно было забыть.

После нескольких мгновений колебания Розалинда снова обратилась к Кливу:

— Я надвину на глаза капюшон, голову наклоню и буду смотреть в землю. — Она вздохнула, встала на ноги и протянула руку за грубым коричневым плащом Клива. — Так будет лучше всего.

Клив молча глядел на ее приготовления. Розалинда бросила взгляд в его сторону, но вид бледного, страдальческого лица, обычно столь оживленного, заставил девушку быстро отвести глаза. У нее было такое ощущение, как будто она бросает бедного мальчика на произвол судьбы, хотя ее саму терзал томительный страх перед неизвестностью, которая могла ее ожидать. Опасности подстерегали ее на каждом шагу, но уж совсем глупо было бы сидеть сложа руки.

— Я наполнила эту посудину водой. Там настаивается липовая кора, в полдень смени повязку. Когда солнце будет в зените, пожуй немного пастушьей сумки и запей водой. На закате сделай то же самое. А еще я тебе оставила водяного кресса, чтобы ты мог подкрепиться.

— Вы собираетесь уйти надолго? — грустно спросил юноша, с трудом приподнявшись на локтях. — Вам нельзя задерживаться до темноты. И вообще, лучше бы вы остались, — сердито добавил он.

— Я во что бы то ни стало вернусь засветло. — Уже собравшись тронуться в путь, Розалинда задержалась в полуразрушенном дверном проеме. — Я буду очень осторожна и обязательно найду того, кто согласится помочь нам.

Эти слова, как заклинание, она повторяла про себя, быстро шагая по дорожке, давно заросшей травой. Она непременно, непременно вернется засветло. Розалинда холодела при одной мысли о том, что окажется ночью в незнакомом месте совершенно одна. Пока светит солнышко, она сможет найти в себе достаточно сил, чтобы добиться своего. Но когда настанет тьма…

Девушка вздрогнула и поплотнее завернулась в плащ Клива из коричневой бумазеи. Счастье еще, что этот плащ пришелся ей впору, рассеянно думала она, не забывая настороженно поглядывать по сторонам. Немного удачи — и никто не обратит на нее внимания.

Эта надежда поддерживала ее дух, пока ноги неутомимо делали свое дело. У реки тропка вывела девушку на разъезженную проселочную дорогу. Значит, недалеко есть селение, уверенно решила Розалинда. Когда лес раздвинулся, открыв взору каменистые пустоши, дорога стала шире. Вскоре показались каменные ограды, ряды аккуратных домиков и приземистая колокольня маленькой церквушки.

Подходя к городку, Розалинда приободрилась, а потом еще больше оробела. Ей показалось странным, что в полях никто не работал, хотя время было не раннее, около домов не резвились дети и не пестрело развешанное после стирки белье. Розалинда замедлила шаг, обдумывая, что все это значит, и тут же заметила вдали развевающиеся флаги. До ее слуха донеслись звуки рожков, дробь барабанов и взрывы смеха. Должно быть, в городке ярмарка, решила она. Все веселятся, вот в полях и нет никого. Хотя Розалинда с большой тревогой приближалась к городку, она быстро сообразила, что такое сборище народа ей на руку — девушкой больше, девушкой меньше на площади, заполненной гуляками и зеваками, — кому придет в голову обратить на нее внимание? Но что лучше всего, — кажется, мощенная булыжником дорога, проходящая через городок, и есть та самая старая римская дорога, по которой они ехали до нападения. Она приведет их в Стенвуд-Касл, к безопасности.

Городок был небольшим, но здесь скрещивались три дороги — старый римский тракт и две проселочные. Одним краем городок упирался в широкий, заросший травой берег реки, который, очевидно, служил городской площадью. Розалинда остановилась и огляделась вокруг, стараясь сообразить, куда пойти и к кому обратиться за помощью. Не торопись доверяться первому встречному, строго внушала она себе. Она прекрасно понимала, что напавшие на них разбойники, вполне вероятно, уже гуляют на этой самой ярмарке.

Понемногу продвигаясь к центру площади, Розалинда поражалась, какое тут многолюдье и какой разношерстный толпится вокруг народ: бедняки без гроша за душой и зажиточные ремесленники, убогие вилланы и богатые торговцы. Они сновали по площади, радуясь всему, чем изобиловала ярмарка.

Бродячие торговцы, съехавшиеся отовсюду, предлагали свои товары: мелькали великолепные меха и кожи, вороха разнообразнейших материй, гусиные перья, льняные скатерти, перед которыми наверняка не устояла бы леди Гвинн. Усердствовали игроки, вовлекая неосторожных простаков в невинную на первый взгляд игру с разноцветными камешками и орешками. Акробаты строили живые пирамиды на плечах друг друга, с легкостью придавая телам невероятные позы. Состязались в своем искусстве музыканты с лютнями, трехструнными скрипками, арфами и свирелями. Каждый играл свое, не обращая внимания на прочих, и только пронзительные звуки рожков перекрывали всю эту разноголосицу. На площадке, огороженной веревкой, добровольцы испытывали свои силы в борьбе со здоровенным детиной. Громадный и неповоротливый, он валил с ног одного за другим подвижных, крепко сбитых парней, казалось даже не замечая смены противников.

Все это смешивалось в беспорядочный вихрь звуков, суеты и упоительных запахов всевозможной снеди. У Розалинды просто слюнки потекли, едва она уловила аппетитный дух жареного лука, к которому примешивался соблазнительный аромат, исходивший от пары упитанных молочных поросят, что жарились на вертеле прямо под открытым небом. Рядом с ними румянились над огнем утки, гуси и цыплята. Розалинда не могла устоять перед искушением, против воли двигаясь все ближе и ближе к восхитительным яствам.

— Нюхать можешь задаром. Но если надумаешь отведать — гони монету, — предупредил ее, правда довольно дружелюбно, дородный продавец.

— Нет, нет! Я… я не голодна. Пока еще… — Розалиида виновато улыбнулась и попятилась назад. Потом остановилась, вспомнив, зачем пришла в городок. — С вашего позволения, сударь… — Она опять придвинулась ближе к жаровне. — Вы не скажете, кто в этом городке самый главный?

Толстяк ухмыльнулся, поворачивая тяжеленный вертел; от работы над огнем по его шее и рукам струился пот.

— Да, поди, мэр. Он где-нибудь поблизости. — Продавец дернул головой в сторону реки:

— Вон туда пробегись, где травят медведя.

Травля медведя! Розалинду даже передернуло от неприязни. Поодаль сбились в кучку люди, закрывая от ее взгляда очередную потеху. Ее тетушка убедила лорда Огдена запретить в Миллуорт-Касле опасную и жестокую забаву, но Розалинда не раз слышала жуткие рассказы о разъяренных зверях, рвущих собак на части. Она тряхнула головой от отвращения, тяжело вздохнула и двинулась вперед. Что поделаешь — такова жизнь. И ей нужно добраться до мэра.

Прокладывая себе путь по запруженной народом площади, Розалинда не замечала ничего вокруг, думая о своей цели, и неожиданно подвернулась под горячую руку одному из гуляк, затеявших дружескую потасовку.

— А ну, посторонись, — рявкнул он, резко двинув девушку локтем в грудь.

Розалинда рухнула на землю, и капюшон слетел у нее с головы. Парень от неожиданности так и застыл на месте:

— Ишь ты! Глянь-ка, что тут припрятано, под мужским-то плащом!

Он наклонился, бесцеремонно схватил девушку за плечи и рывком поднял ее на ноги.

— Как думаешь, что она за штучка? — с грубым смехом обратился он к приятелю. — Карманы потрошит в толпе? Или просто шлюха — таскается по ярмаркам и промышляет своим ремеслом?

— Да нет, в шлюхи она уж точно не годится, — откликнулся другой, окинув хрупкую фигуру пренебрежительным взглядом. — У шлюхи должно быть кое-что, за что подержаться можно, а у нее этого добра и в помине нет.

— Не спеши судить, приятель. — Мужлан подтащил Розалинду поближе и бесстыдно прижал к себе, почти оторвав ее от земли. — Здесь больше, чем видно глазу.

С этими словами он откинул плащ ей за спину и похотливо потянулся рукой к округлой груди.

В первую минуту Розалинда была настолько ошеломлена, что не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Нахлынувшие воспоминания о минувшем дне, о бесчеловечном нападении оставили ей лишь одно желание — соскользнуть в беспамятство и небытие. Но когда хмельной весельчак выпустил руку девушки, вознамерившись пощупать ее грудь, Розалинда без долгих раздумий, почти безотчетно, размахнулась и залепила ему увесистую затрещину. Тот отшатнулся, ошарашенный неожиданным отпором, и, воспользовавшись этим, Розалинда юркнула в толпу, дрожа с головы до ног. Позади раздались возмущенные вопли оставшихся с носом кавалеров и их неистовые проклятия. Судя по звукам, гнусная парочка кинулась за ней в погоню. Но Розалинде некогда было оглядываться: подгоняемая страхом, она неслась не чуя под собой ног куда глаза глядят.

— Эта девка обокрала меня! — как разъяренный бык, ревел уязвленный молодчик. — Хватайте ее! Держите воровку!

Напрасно он рассчитывал на то, что кто-нибудь поможет им задержать девушку. В толчее, от которой рябило в глазах, в несмолкающем гвалте и гомоне его крики не привлекли внимание гуляк. Эль и вино лились рекой с самого рассвета. Кому какое дело, если какого-то растяпу обобрала веселая бабенка!

Розалинде мерещилось, что опасность подкрадывается к ней со всех сторон. Поначалу она притаилась за тележкой бродячего лекаря, потом затесалась в стайку женщин, окружавших разноцветный шатер торговца всякой всячиной. Кровь стучала в висках, в ушах шумело. Розалинда едва могла перевести дух, украдкой поглядывая по сторонам: ей казалось, что ее вот-вот схватят и отдадут в лапы распоясавшихся громил. Вокруг щебетали горожанки, перебирая разложенные товары, прицениваясь и затевая горячий торг с продавцом, а Розалинда просто старалась затеряться среди них, без устали вознося ко всем святым мольбу о спасении. Невидящим взглядом она уставилась на полотнище великолепного алого атласа и даже с рассеянным видом погладила роскошную лазурную парчу, затканную золотой нитью, но мысли ее были заняты отнюдь не прекрасными тканями. Надо было в конце концов отыскать мэра. Но как отважиться на новую попытку? Вдруг эти скоты все еще охотятся за ней?

Следующий час Розалинда маялась в нерешительности, стараясь все время держаться в толпе женщин. Пару раз она мельком видела рыскающих молодчиков, но делала все, чтобы только не попасться им на глаза.

Розалинда бесцельно слонялась от одного торговца к другому; некоторое время она укрывалась в толпе, глазеющей на чудеса ловкости, которыми забавляла зрителей пара заезжих жонглеров. Они подбрасывали в воздух деревянные булавы, потом кинжалы, а под конец даже горящие факелы, но их искусство сейчас не радовало Розалинду. Все ахнули, когда одному из жонглеров завязали глаза, а Розалинда не могла отделаться от ощущения, что все это грозит бедой. Пылающие дубинки все быстрее мелькали в воздухе. Жонглер ловил их вслепую, но, всем на удивление, ни разу не упустил ни одной. Зрители издавали восторженные возгласы и кидали на площадку монеты в знак одобрения, а Розалинда холодела от одной мысли о том, как без всякой необходимости рискуют жизнью эти искусники. Неужели в этом дрянном городишке людей веселит только зрелище опасности, которой подвергается кто-то другой?

Толпа поредела; все отправились на поиски новых развлечений, и Розалинда поняла, что нет смысла прятаться без конца. Надо взять себя в руки и выполнить то, зачем она пришла: найти мэра и рассказать ему о своей беде, а заодно и о тех двух мерзавцах. Не может быть, чтобы он не поверил и не пришел на помощь.

Поиски мэра не заняли много времени.

— Он, должно быть, у виселицы, — подсказал ей молоденький парнишка. — Присматривает, чтобы все подготовили к казни.

— Кого-то собираются повесить? — воскликнула Розалинда и, на время забыв об осторожности, недоверчиво взглянула прямо в чумазое лицо паренька.

— Троих, — ухмыльнулся тот в ответ и для большей достоверности показал три пальца. — Говорят, они многих поубивали, и все мы должны радоваться, когда их вздернут.

— Так из-за этого ярмарка и устроена? — дрожащим голосом осведомилась Розалинда, с отвращением понимая, что малец с нетерпением предвкушает зрелище казни.

Мальчик бросил на девушку пренебрежительный взгляд.

— Еще чего! Сегодня же праздник Огузка да Грудинки — день весеннего обручения, — снисходительно объяснил он, преисполненный презрения к подобной неосведомленности. — Только на этот раз не нашлось желающих обручиться, вот мэр и надумал, что, мол, вместо обручения надо устроить казнь.

Розалинде доводилось и раньше слышать об обряде весеннего обручения. Он сохранился с древности и представлял собой нечто вроде женитьбы на время, для пробы. В глазах церкви такой союз не признавался законным, и высокородные господа весьма неодобрительно относились к этому обычаю, но в простом народе подобные браки были не такой уж редкостью.

Она скороговоркой поблагодарила мальчика и неохотно повернула к сооруженной на скорую руку виселице, где, по его словам, должен был обретаться мэр. Желающие поглазеть на жестокое зрелище уже начали собираться, и Розалинда постаралась опять укрыться в толпе от любопытных глаз.

— Ну прямо зверь, а не человек, — разглагольствовал седобородый старик. — Меч у него черный, а душа, поди, еще черней!

— Так-то оно так, да ведь схватили-то их поодиночке. Вот и скажи, откуда это известно, что они из одной шайки?

— А ты слыхал хоть про одно нападение за те недели, пока он под замком просидел? — возмутился седобородый. — Нет, не слыхал. А все потому, что он у них атаман. Видел я его, когда приносил мэру эль. Сам сейчас полюбуешься. Он в шайке главный, этот Черный Меч. Двое других, может, такие же душегубы, но, попомни мои слова, вожак — он. Не похоже, чтобы этот молодчик позволял кому-нибудь над собой командовать.

Неужели поймали бандитов, напавших на их отряд? На мгновение Розалинда почувствовала огромное облегчение, но почти сразу же поняла: слишком мало времени прошло со вчерашнего дня, чтобы их успели поймать, провести дознание и вынести приговор. Значит, схватили каких-то других разбойников. Она собралась было сообщить окружающим, что грабители все еще бесчинствуют на дорогах. И хотя Черный Меч, о котором толковали горожане, был скорее всего именно таким злодеем, как говорил старик, но он не один такой в округе — Розалинда и Клив были живыми свидетелями этого. Однако она решила, что осторожность не помешает: только мэру можно рассказать всю правду.

— Дозвольте спросить вас, — перебила она кого-то из собеседников, не поднимая скромно склоненной головы, — где я могла бы сыскать господина мэра?

Старик окинул девушку быстрым, внимательным взглядом и махнул рукой в сторону помоста виселицы, возвышавшейся перед ними.

— Он там, наверху. В красной мантии, пузатый такой.

Раздался взрыв грубого смеха, но Розалинда не стала медлить ни секунды. Она направилась прямо к виселице, стремясь добраться до мэра прежде, чем ей окончательно изменит мужество. И так уж прошло слишком много времени с тех пор, как она оставила Клива в одиночестве, — пора уже преодолеть свои страхи и добиться необходимой помощи.

Розалинда находилась почти у самого подножия лестницы, ведущей на помост, когда на глаза ей наконец попался человек, по описанию похожий на мэра. Но не успела она открыть рот, как ее охватила паника. Рядом с мэром стоял, сердито жестикулируя, тот самый человек, который приставал к ней! Розалинда поспешно опустила голову и натянула капюшон на самые стаза, стараясь даже взглядом не привлечь внимания горлопана, чей голос перекрывал даже гам толпы.

— …Полно воров! Одна потаскушка обчистила мои карманы, пока мы с ней сговаривались… — Он понизил голос, и Розалинда теперь уже не могла слышать его, но ничуть не сомневалась в том, что он продолжал расписывать ее грехи. Боже милостивый, за что мне такое наказание, терзалась бесплодными вопросами Розалинда, снова скрываясь в толпе. Почему должно было случиться так, что человек, в чьей помощи она столь отчаянно нуждается, оказывается в обществе негодяя, которому ей нельзя и на глаза попадаться? И почему, почему этот грязный пес с таким упорством пытается обвинить ее в воровстве? Она не сделала ему ничего плохого, просто надо же ей было вырваться из его цепких лап!

Ответов на эти вопросы ждать не приходилось, и Розалинда была на грани отчаяния. Укрывшись за стволом каштана, она наблюдала за беседующими мужчинами, размышляя над новым препятствием, возникшим у нее на пути. Рано или поздно ее мучитель куда-нибудь уберется и мэр останется один. Но посмеет ли она тогда к нему обратиться? Выслушает ли ее мэр или просто-напросто поверит оговору и бросит ее в темницу?

Наконец путь был свободен, и Розалинда пробралась ближе к помосту, все еще не решаясь обратиться к мэру. И тут показалась повозка с осужденными, окруженная глумящейся чернью. Казалось, все бросили свои дела и устремились к виселице, где предстояло свершиться главному событию дня. Торопясь занять место получше, каждый пускал в ход и кулаки, и локти. Толпа напирала, и Розалинду почти притиснули к помосту. Она оказалась в первых рядах, не имея возможности ни шагнуть вперед, ни выбраться из давки. Чья-то нога в грубом башмаке наступила на ее босую ногу. Девушка отшатнулась — тогда в ребра ей уперся острый локоть. Зажатая со всех сторон, она была как в ловушке, обреченная стать зрительницей предстоящего жуткого действа.

Только возгласы мэра, с важностью вышагивающего взад-вперед по помосту, слегка утихомирили кричащую, возбужденную толпу.

— Слушайте меня! Слушайте меня, добрые люди Данмоу! — Он хлопнул в ладоши, требуя внимания. — Успокойтесь и выслушайте меня!

Когда гомон толпы стих до негромкого ропота, мэр остановился и выпятил грудь:

— Сегодня прекрасный день для праздника…

— Чудный денек, чтобы покачаться в петле! — выкрикнул из толпы какой-то весельчак.

— Хорошо сказано! В самую точку! — поддержало его несколько голосов.

— Конечно, конечно! — Мэр еще раз жестом призвал к молчанию. — И скоро мы увидим, как кое-кто закачается. Но, по моему разумению, будет очень даже правильно, если я еще раз спрошу — не желает ли какая-нибудь парочка, чтобы сегодня их быстренько окрутили — по обычаю весеннего обручения? Если кто позабыл — напоминаю: эта женитьба не на всю жизнь, а только на один год и один день. — Мэр явно надеялся, что кто-нибудь польстится на такие заманчивые условия.

— Навязать себе на шею бабу даже на год и один день — это слишком долгой срок! — заржал стоявший поблизости парень с лицом вороватого хорька.

Тут же прозвучал ехидный отклик:

— Да рядом с тобой, Джон Финч, женщине и день покажется слишком длинным!

— О том и речь, — продолжил багроволицый оратор. — Издавна существует обычай, позволяющий мужчине и женщине в этот день заключить брак на время. Если они не подходят друг другу, то через год и один день могут пойти каждый своей дорогой. И никто ничего не теряет.

— Если не считать непорочности девицы, — пропищал чей-то голос из задних радов, и все расхохотались.

— А могу я менять жену каждый год? — поинтересовался еще один пропойца. — Я не прочь, чтобы каждый год мне согревала постель новая молодка.

— Как же, держи карман шире! Тут у нас любая девушка лучше возьмет себе в мужья кого-нибудь из этих висельников, чем такого, как ты, — осадила острослова какая-то женщина.

Толпа покатилась со смеху. На лице мэра изобразилась плутоватая улыбка.

— Свет еще не видывал, чтобы в Данмоу в праздник Огузка и Грудинки не обручилась ни одна пара. Девушки, как видно, не хотят попытать счастья с кем-либо из наших бравых парней. Может быть, среди вас найдется такая, которая присмотрит себе муженька из числа тех, кому сегодня петля светит?

От этого неслыханного предложения толпа вновь разразилась криками.

— Кто ж пойдет за убийцу?

— Им всем место на виселице!

— Так-то оно так, но хорошая жена и мужу не даст сорваться!

— С постели не даст сорваться, это точно. А в чем другом…

— Ух, бабы хуже петли. Женить всех троих!

Розалинда стояла напротив мэра, безучастно глядя в пространство. Ей не было никакого дела ни до старинных обычаев простонародья, ни до предполагаемых женихов, которые все еще ожидали своей участи в повозке, стоявшей по другую сторону от помоста. Она хотела только одного — чтобы мэр прекратил валять дурака и покончил с этим делом. Тогда она сможет обратиться к нему за помощью.

— Хватит горланить! Пошумели — и будет! — закричал мэр, делая еще одну попытку овладеть вниманием публики. — Я только хотел, чтобы вы немного позабавились!

— Эй, послушайте, давайте сперва поглядим на товар! — выкрикнула бойкая молодица, стоявшая за спиной Розалинды. Розалинда обернулась и с неодобрением покосилась на девицу: что за женщина могла хотя бы помыслить о подобном союзе? А на языкастую девицу уже обрушилась с упреками ее собственная мать.

— Стыд и срам, дочка! — прошипела почтенная матрона, угостив свое чадо увесистым подзатыльником.

— А из кого тут выбирать? — оскалилась провинившаяся крикунья, заслоняясь руками от материнских тычков. Где ей было устоять против разъяренной мамаши, которая ухватила дочь за косу и с позором поволокла через толпу? Не обращая внимания на поднявшийся вокруг них гогот, она энергично прокладывала себе путь через битком набитую площадь, причем каждый шаг сопровождался воплями упиравшейся девицы.

Когда они скрылись из виду, все снова повернулись к мэру, которого от смеха одолела икота. Чтоб справиться с ней, ему пришлось отхлебнуть добрый глоток эля из кожаного меха, подвешенного к поясу, и когда мэр снова обратился к народу, речь его была куда менее внятной.

— Ну так что, сударыни, желаете взглянуть на женихов?

— Да! — выдохнула вся площадь разом.

— Надо же поглядеть сначала, а потом решать, к чему их приговаривать — к петле или к женитьбе!

К крайнему неудовольствию Розалинды, все собравшееся общество, судя по всему, желало теперь, чтобы какая-нибудь незадачливая девица обручилась с одним из осужденных. Этому балагану никогда конца не будет, в изнеможении подумала она. Вдобавок ко всему, если так пойдет и дальше, мэр долго на ногах не продержится, и, когда она доберется до него, он будет уже мертвецки пьян! В отчаянии она огляделась по сторонам, прикидывая, нет ли поблизости еще кого-нибудь, облеченного властью и способного ей помочь. Однако, что еще хуже, вокруг не было ни одного трезвого человека! Каждый горожанин успел как следует накачаться вином или элем, воздавая дань ежегодному празднику, хотя имел довольно смутные представления о том, по какому поводу он, собственно, ликует и откуда взялся этот обычай. Так было всегда — так всегда и будет. И, следуя древней традиции, никто не упустил возможности напиться до одури, как, видимо, случалось всегда.

Розалинда попыталась выбраться из толпы, но от этой затеи пришлось отказаться. Потом из множества глоток вырвался протяжный крик, поразив измученную девушку жестокостью происходящего.

— На помост их! На помост!

От этих воплей, от безнадежности положения и тревоги за покинутого больного Клива Розалинда готова была разрыдаться. Неужели весь мир лишился рассудка? Неужели вокруг не осталось никого, кроме убийц, палачей и жадных до крови зевак? Она зажала уши ладонями и еще раз попыталась выбраться из толпы, но результат получился обратный — людское море вынесло ее еще ближе к виселице, почти вплотную к узким ступеням, ведущим на эшафот.

Крики толпы зазвучали как-то по-другому, и Розалинда оглянулась, чтобы понять причину этого. Оказалось, что группа горожан подкатила повозку с осужденными ближе к лестнице. С бортов повозки сняли перекладины, чтобы вытащить узников. Розалинда увидела, как стражники отлетели назад, словно их разом отшвырнула какая-то невидимая сила. Быстро оправившись, они снова кинулись к повозке. До Розалинды донеслись крики и злобные проклятия.

Невольно заинтересованная происходящим, она приподнялась на цыпочки и вытянула шею, чтобы получше разглядеть, что там творится, но из-за свалки у повозки и за чужими спинами ей ничего не было видно.

Внезапно первые ряды подались назад, едва не сбив Розалинду с ног, а когда она обрела равновесие и оторвала взгляд от земли, узников уже волокли по лестнице.

Угнетающая сцена вызвала у девушки неожиданный прилив сочувствия к осужденным. До этого она была слишком поглощена своими несчастьями, но вид первого осужденного, поднимающегося навстречу своей смерти, пробудил в ее сердце искреннюю жалость. Это был неотесанный молодой парень, грязный и отталкивающий, но прежде всего бросалось в глаза, какой нестерпимый ужас им владеет. Второй был постарше. Он в страхе разевал рот, где виднелись почерневшие пеньки вместо зубов, по щекам текли слезы, прочерчивая светлые дорожки на замызганном лице.

Розалинда безотчетно вцепилась в плащ, глядя, как узники, еле передвигая ноги, подошли к виселице и остановились под веревками, которые их ожидали. По обе стороны от каждого встали здоровенные стражники. Ноги приговоренных были связаны, руки скручены за спиной. Розалинда смогла сдержать слезы, только напомнив себе, что это скорее всего убийцы, ничуть не достойные жалости, как шайка беспощадных головорезов, напавших вчера на ее спутников.

На лестнице снова образовалась свалка, и под громкий вопль толпы на помост втащили третьего пленника.

На глазах у потрясенной Розалинды и всего честного народа этот парень, встав поустойчивее, просто стряхнул с себя незадачливых тюремщиков. Подобно остальным товарищам по несчастью, он был связан, но в отличие от них, даже связанный, представлял собой угрозу. Как загнанный в угол волк, обложенный со всех сторон охотниками, но оттого еще более опасный, он не подпускал к себе обозленных стражников, как будто бросая им вызов: попробуй подойти.

Это был крупный детина, просто огромный, мелькнуло в голове у Розалинды, — широкий в плечах, с могучими руками. Его одежда была изодрана, и, похоже, из нее был вырван не один клок. Когда он напрягался, пытаясь разорвать крепкие пеньковые веревки, под кожей рельефно выделялся каждый мускул. Он был на голову выше любого мужчины на помосте, и Розалинду поразила внезапная мысль: как мог столь великолепный образец рода человеческого дойти до того, чтобы так бесславно закончить свою жизнь?

Толпа безмолвствовала, испытывая невольное восхищение при виде человека, который даже на пороге гибели был способен нагнать страху на своих врагов. Осужденный слегка расправил плечи и, бросив взгляд на храбрых стражей, пытавшихся его задержать, сам направился к третьей петле и остановился под ней.

В его движениях было какое-то непостижимое благородство. Другие были раздавлены страхом, он же держался горделиво и отважно. Конечно, он не хотел умирать, но, казалось, принимал свою смерть с достоинством принца крови. Розалинда не могла этого не отметить. Он ни на кого не смотрел и неподвижно стоял, устремив, мрачный взор куда-то вдаль, за горизонт.

— Вот такой молодец мог бы пригодиться в хозяйстве, — услышала Розалинда позади себя женский шепот.

Она права, подумала Розалинда. Такой молодец очень даже мог бы пригодиться… где угодно. Вот если бы он был с нами вчера у реки! Или сегодня — уж при нем-то эта пара негодяев не посмела бы над ней измываться, а потом еще гоняться за ней, как за воровкой! Она себя не помнила от страха, а он, похоже, вообще ничего не боялся. Даже смерти. Ах, если бы она могла нанять его, чтобы он доставил ее домой!

В это мгновение Розалинду словно осенило: а ведь он действительно мог бы доставить ее домой, будь он свободен. И в ее власти дать ему свободу — стоит только обручиться с ним!

Тут она опомнилась и в замешательстве покачала головой: как это она могла додуматься до такой ни с чем не сообразной идеи: выйти замуж за разбойника, приняв участие в этом языческом ритуале! Надо быть безумной, чтобы хоть на минуту ухватиться за подобную мысль! Впрочем, призналась она себе, еще немного — и она действительно обезумеет от страха и безнадежности! Разве она может позволить себе дожидаться, пока судьба предоставит ей другой шанс защитить себя и Клива?

Розалинда еще раз внимательно посмотрела на обреченного гиганта. Может, быть, он и в самом деле преступник, но его осанка отличалась странным благородством. Она не сомневалась, что он сумел бы благополучно провести ее и Клива в Стенвуд. Вот только согласится ли он на это? И решится ли она сама на такой рискованный шаг?

Розалинда продолжала разглядывать его, предаваясь совершенно неуместным мечтам о том, как он будет выглядеть, если ему сбрить бороду недельной давности и подстричь слипшиеся волосы. До нее не сразу дошло, что мэр говорит о заключенных:

— …трое заключенных. Том Хедли. — Он указал пальцем на молодого парня, имевшего самый жалкий вид. — Том Хедли — за грабеж и убийство на лондонской Королевской дороге. Роджер Гантинг — за браконьерство в охотничьих угодьях Шотфордского епископства, а также за нападение на охрану епископа и убийство человека.

Прервав речь, мэр собрался подойти поближе к последнему арестанту, но вовремя передумал.

— И наконец этот малый, известный под прозвищем Черный Меч, ибо он не назвал своего христианского имени. Впрочем, очень вероятно, что он вообще не христианин! Итак, Черный Меч осуждается также за грабеж и убийство: на лондонской Королевской дороге, на большой дороге в Сент-Эдмондс и в городке… — У мэра слова застряли в горле, когда узник медленно повернул к нему лицо и смерил его холодным взглядом.

— Го… городке Лэйвенхэм, — торопливо договорил он. — Суд рассмотрел их преступления и признал виновными. Сейчас они будут повешены.

— А как же насчет обручения? — выкрикнул мужской голос.

— Да, да! Где же та девица, которая желает уберечь от петли одного из этих отличных ребят? — заорал стоящий рядом старикан.

Розалинда не стала мешкать и задумываться, что будет потом. Она прекрасно слышала выдвинутые против него обвинения, но без колебаний выбросила их из головы. Совсем недавно ей и представить было невмоготу, что какая-то девушка может связать свою судьбу с одним из этих душегубов, а теперь она цеплялась за эту мысль, как за свое единственное спасение. Ей было отвратительно жадное любопытство толпы, которая с равным воодушевлением предвкушала любую забаву — будь то повешение трех разбойников или обручение одного из них с какой-нибудь дурочкой. И тем не менее… Тем не менее все доводы рассудка, все правила благонравия мигом улетучились, когда Розалинда, беглым взглядом окинув толпу, снова различила неподалеку мерзкую пьяную рожу ее преследователя. Если она позволит себе промедлить еще хотя бы один миг, ей уже не представится другая возможность спасти себя и Клива.

Она рванулась вперед, движимая неведомо откуда взявшейся уверенностью: здесь это единственный человек — единственный, кто достаточно силен и достаточно трезв, — который может выручить их из беды. Единственный, у кого есть веская причина, чтобы отнестись к ней серьезно. Ему нечего терять, а выигрыш — жизнь. Он должен будет из благодарности проводить их в Стенвуд.

— Я хочу обручиться! — кричала Розалинда, протискиваясь за спиной дебелой крестьянки с подростком-сыном. — Я хочу взять его в мужья!

В первый момент мэр не расслышал ее крика: слишком большой шум стоял на площади. Но люди рядом с Розалиндой мигом поняли, что к чему, и не успела она пожалеть о своем поступке, как ее уже пинками проталкивали вперед, пока она не оказалась у самого подножия грубо сколоченной лестницы. Несколько мгновений Розалинда колебалась; сердце замирало, она не могла вздохнуть. Народ вокруг во все глаза пялился на нее и от души веселился. Затем нестройный хор начал нараспев гнусавить: «Об-ру-ченье! Об-ру-ченье!» — и Розалинде вдруг захотелось, чтобы земля разверзлась у нее под ногами, лишь бы выбраться из этого ада, в который она ринулась очертя голову. Она затравленно огляделась, ища спасения, но спасения не было. Перед ней волновалось море лиц, и все глаза были устремлены на нее: одни — со злорадством, немногие — с сочувствием, но большинство — с восторженным ожиданием очередной потехи. Весь этот день она так стремилась остаться незамеченной, а в результате стала центром всеобщего внимания.

Розалинда бессознательно отступила назад, подальше от этих лиц, но уперлась ногами в деревянные ступени. Пошатнувшись, она схватилась за перила лестницы.

Непостижимым образом прикосновение к чему-то осязаемому и прочному вдруг позволило ей обрести силы, чтобы довести до конца свой немыслимый, невообразимый замысел. Неоструганный деревянный брус под рукой создавал ощущение опоры, хотя его шершавая поверхность сразу напоминала о занозах. Когда ей казалось, что она вот-вот упадет, перила как будто подхватывали ее. Конечно, то был лишь плод ее воображения, но Розалинда готова была усмотреть здесь некое знамение: может быть, избранный ею человек окажется именно таким — прочным и надежным… хотя не без заноз. И под его грубой, шероховатой поверхностью могли скрываться иные свойства — мужество и верность.

Насколько она поняла, обряд весеннего обручения свяжет их супружескими узами на срок в один год и один день. Если она обратится к лучшему, что есть в его душе, он, наверно, согласится ей помочь. Ведь она спасет ему жизнь, и он будет в долгу перед ней. Кроме того, она может предложить ему награду.

Розалинда прикрыла глаза и крепче уцепилась за перекладину, набираясь сил. Потом глубоко вздохнула и, обратившись к Пречистой Деве с горячей мольбой о заступничестве, повернулась и взошла вверх по ступеням.

— Ну-ну, что тут за молодушка объявилась? — насмешливо приветствовал девушку мэр, когда та ступила на помост. — Давай-давай, подходи поближе, — поторапливал он ее, в восторге оттого, что ему удалось так ловко попотчевать публику еще одной забавой.

Когда Розалинда остановилась перед ним, он откинул капюшон с ее головы, выставив на всеобщее обозрение растрепанные темные волосы и измазанное, растерянное лицо.

— Ну что? Туговато с ухажерами? — упражнялся в остроумии мэр к неописуемому удовольствию ликующих зевак. Не дождавшись от Розалинды ответа, он подтолкнул ее вперед, ближе к приговоренным.

— Ну, кто же тебе приглянулся, моя юная новоиспеченная невеста? Которому из этих почтенных женихов ты готова отдать свое любящее сердечко?

— Сердечко-то им вроде ни к чему, — закатился хриплым смехом какой-то пьянчуга. — Им подавай кое-что другое!

— Коротышку выбирай! — завопила престарелая советчица. — С ним тебе легче будет управляться!

— Да уж ясно, что не того громилу! Такую хилую, как ты, он в постели на кусочки разорвет! — предостерегла другая.

— Зато тебе он был бы в самый раз, — немедленно съязвили злопыхатели.

Свист, улюлюканье, визг, хриплый хохот и кошачьи вопли разбушевавшейся толпы сливались в общий рев. Еще бы! Праздник не ограничился только пьяной гульбой, а достойно завершался двумя дармовыми развлечениями — обручением и публичной казнью. То был день, о котором жители Данмоу долго будут вспоминать с большим удовольствием! А Розалинде казалось, что все происходит в страшном сне, слишком страшном, чтобы быть явью.

Не обращая внимания на издевательские выкрики и непристойные советы сквернословов, Розалинда брезгливо высвободила плечо от бесцеремонной хватки мэра и отодвинулась от него. Теперь она оказалась прямо перед тем разбойником, чей вид и побудил ее решиться на столь безумный шаг.

Розалинда медленно подняла на него глаза и замерла в совершенном ужасе. Он был таким огромным! Таким могучим и таким опасным! Пока ее робкий взгляд путешествовал вверх от ступней и икр, затянутых в высокие, почти до колен, сапоги, и дальше — вдоль мускулистых бедер, прикрытых остатками того, что было некогда штанами из тонкого полотна, — ее страх нарастал с каждой секундой.

Ей никогда раньше не доводилось встречать человека, похожего на него: звериной силой были отмечены и его великолепное тело, и горделивая осанка. От его туники осталась едва ли половина, равно как и от рубашки, и сквозь дыры виднелась кровоточащая ссадина на груди. Мускулы связанных рук бугрились от напряжения — узник, похоже, не отказался от попыток разорвать толстую веревку.

Не в силах больше выносить нарастающий ужас, Розалинда осмелилась наконец взглянуть в лицо своему избраннику.

Она и сама не знала толком, чего следует ожидать. Он оказался моложе, чем она предполагала, — возможно, лет на десять старше ее. Конечно, он был грязен. Омерзительно грязен. Нечесаные волосы прилипли к голове — невозможно было определить их истинный цвет. Рот сурово сжат. Нос прямой, за исключением небольшого изъяна, видимо, из-за давнего перелома. Однако в целом, если его отмыть и приодеть, его внешность не оскорбила бы ничьих глаз.

Но все это не имело никакого значения для Розалинды. Он был вором и убийцей, но в то же время — по странной прихоти судьбы — единственным человеком, способным ей помочь. В ее власти спасти ему жизнь. Отплатит ли он ей добром за добро? Ответ на этот вопрос она и хотела прочесть, взглянув ему в глаза.

Но в этих глазах полыхала такая ярость, что Розалинда невольно отшатнулась. Он с радостью придушил бы ее, подумала Розалинда, не в силах отвести от него взгляд, в котором читалось все — и страх, и надежда, и отчаяние… Потом он заговорил, хотя его речь скорее напоминала тихое угрожающее рычание:

— Сгиньте, мадам. Мне не нравятся ваши игры!

А речь у него правильная, и все зубы целы, непроизвольно отметила Розалинда. Она резко тряхнула головой, стараясь сосредоточиться на более насущных делах.

— Это не игра, — тихо, но настойчиво возразила она.

Но узник только недоверчиво приподнял прямые брови:

— Тогда что? Что за блажь такая — искать мужа у виселицы…

— Ну что, тебе этот человек пришелся по вкусу? Черный Меч? — поторопил ее мэр с ответом, не решаясь, однако, подходить слишком близко. — Знаешь, ты могла бы выбрать и кого-нибудь другого, более покладистого.

Толпа покатилась со смеху, а мэр замолчал, чтобы принять еще глоток горячительного из меха.

— Я хочу его, — твердо заявила Розалинда, вглядываясь в человека, о котором знала только то, что его прозвище — Черный Меч.

Она искала в его лице хоть какой-то знак, который подтвердил бы, что она приняла правильное решение, хоть какое-то основание верить, что она не предала себя в руки самого дьявола. Но на лице несговорчивого гиганта, твердом, как гранит, застыло то же непреклонное выражение, как и в ту минуту, когда он сам шагнул к подготовленной для него виселице. Неужели он предпочитает виселицу женитьбе на ней, в растерянности спрашивала себя Розалинда. Неужели он настолько потерян для этого мира, что сам готов идти навстречу смерти?

Но если он умрет, то и ее с Кливом ждет верная смерть!

Тогда в Розалинде вспыхнул гнев, страстное негодование против всего, что уготовила ей судьба, но больше всего — против этого ужасного человека.

— Я выбираю тебя! — сверкая глазами, в бешенстве процедила она. Не давая ему времени опомниться, Розалинда вцепилась в его грязную тунику, сжав ткань в маленьком кулачке. — У тебя нет другого выхода. Кроме смерти, конечно… — Слова застряли у Розалинды в горле, когда она встретила взгляд его холодных, бесцветных глаз.

Между ними словно искра проскочила — его самолюбие и злость сшиблись с ее гордостью и гневом. Жар его тела едва не обжигал ей пальцы сквозь ткань туники, которую она не выпускала. Она бы и рада была метнуться прочь от него, оградить себя от этого бешеного изгоя, от этого исчадия ада, но на чаше весов лежала ее собственная жизнь. И вопреки инстинктивному желанию бежать она бестрепетно выдержала его взгляд, источающий ледяную ярость.

И мужчина уступил, хотя не было произнесено ни слова. Розалинда сама затруднилась бы сказать, как он дал ей это почувствовать. Он стоял все в той же напряженной позе. Выражение лица не смягчилось ни на йоту. Но что-то изменилось в глазах. Может быть, какое-то мерцание. Иной свет.

Но на Розалинду снизошло мгновенное и безоговорочное облегчение, словно в эту долю секунды он каким-то непостижимым образом уже спас ей жизнь. Она разжала кулак и перевела дух; сама того не сознавая, она даже не вздохнула ни разу, пока длился их безмолвный поединок.

Мэр подошел к ним вплотную, толпа свистела и топала от нетерпения, но Розалинда ничего не замечала. Она не отрываясь смотрела в лицо человека, стоящего перед ней. Только теперь она разглядела, что его глаза, казавшиеся ей ледяными и бесцветными, в действительности имеют необычно чистый серый цвет.