Райен ехал в отцовский охотничий домик в надежде, что там на него снизойдут мир и покой, как не раз бывало прежде. Сегодня, однако, покой не шел к нему.
На земле его предков царили голод и беззаконие, его люди уже изнемогали от страданий. Им нужна была его помощь, его твердая рука, но как он мог им помочь, когда душа его пребывала в таком смятении? Его властолюбивую, но неспособную заботиться о благе страны мать надо было остановить, и никто, кроме него, не мог это сделать. Для решительного шага ему требовалась помощь рыцарей отца и всех жителей государства. Пойдут ли они за ним, согласятся ли поднять оружие против своей королевы? И, что еще важнее, сможет ли он сам пойти против родной матери?
По крутой каменистой тропе он забрался на береговой утес, с которого открывался великолепный вид на остров.
Слева, далеко от берега, трепетали на ветру паруса талшамарского корабля. Корабль увозил от него Джиллиану, увозил навсегда.
Что ж, тем лучше. Эта женщина с первого до последнего дня приносила ему одни только неприятности. Сама она, по-видимому, не нуждалась ни в ком и ни в чем, ибо умела вершить свою судьбу по собственному разумению. Всякий раз, когда жизнь бывала к ней неблагосклонна, она неизменно находила способ изменить обстоятельства в свою пользу.
Пока морской ветер холодил лицо Райена, мысли его снова обратились к Фалькон-Бруину и свалившимся на него бедам. Глядя с обрыва на охотничий домик, он вспоминал, как они с отцом мчались верхом на лошадях по зеленым холмам, преследуя оленя или кабана. Если бы не мать, эти счастливые дни могли бы повториться…
Размахнувшись, он бросил в море камешек и проводил его глазами. Камешек исчез в белой пене. Потом он сбежал по тропинке к морю и побрел по песчаной отмели, а волны, подбиравшиеся к самым его ногам, слизывали его следы.
Ветер швырял в него мелкие брызги, соленая влага пощипывала лицо, яснее становились мысли. Он понял, что сделала бы Джиллиана, нависни подобная опасность над ее родным Талшамаром. Она собрала бы в кулак все силы, чтобы одним мощным ударом разгромить врага. Что ж, он поступит так же. При воспоминании о Джиллиане губы его тронула мечтательная улыбка. Джиллиана… Она великолепна, и никакая другая женщина на свете, в прошлом или настоящем, не могла бы с нею сравниться.
Внезапно он застыл на месте, изумившись самому себе. Когда любовь к Джиллиане успела завладеть его сердцем целиком? Случилось ли это в тот первый день, когда она стояла перед Генрихом, бесстрашно бросая ему вызов, или в ту первую ночь, когда он впервые обнял ее и прижал к себе? Райен прищурился, и взгляд его стал как будто еще яснее. Как он мог отпустить ее, даже не сказав ей о своих чувствах? Она его жена и, черт побери, останется его женой — если только он переживет эту войну.
Решительно развернувшись, он взбежал обратно на утес и оттуда начал спускаться к охотничьему домику, ведя коня в поводу.
Ступив на поляну перед домиком, принц Райен остановился от неожиданности. Казалось, все его подданные — мужчины, женщины и дети — собрались здесь и молча стояли перед ним. Он медленно двинулся вперед, и люди, расступившись, кланялись ему, когда он проходил мимо.
— Зачем вы пришли сюда? — спросил Райен, не обращаясь ни к кому в отдельности.
Вперед шагнул убеленный сединами рыцарь. Принц узнал его. Это был сэр Пьермонт. Сын его Байран был в Англии и погиб там. Лицо сэра Пьермонта состарилось и словно поблекло с годами, но в темных живых глазах сиял мятежный и упрямый дух.
— Я хорошо знал вашего сына, — сказал Райен. — Он был храбрым воином. Семья может гордиться им.
— Мы им гордимся, Ваше Высочество. А будь он жив, он, как и все мы, пришел бы сегодня сюда, чтобы предложить вам свой меч, свою рыцарскую верность и свою жизнь, — с достоинством произнес сэр Пьермонт.
Райен не ожидал, что преданных ему людей окажется так много. Рыцари и крестьяне, мужчины и женщины — с каждой минутой все больше народу стекалось на зеленую поляну. Они стояли плечом к плечу, готовые идти в огонь и в воду за тем, кого считали своим законным королем.
С минуту Райен молчал, тщательно взвешивая каждое слово, и наконец заговорил:
— Всякий, кто слышит меня, пусть знает, что внутренняя война есть худшая из войн, ибо в ней нам придется сражаться против своих же соотечественников — братьев, отцов, сыновей.
— Мы знаем это, — отвечал за всех сэр Пьермонт. — Но то, что нам приходится терпеть от проклятых кастильцев и наших братьев, принявших сторону врага, — стократ хуже.
— Многие из нас погибнут в этой борьбе, — сурово сказал Райен.
— А сколько гибнет каждый Божий день от голода? Сборщики налогов выжимают из нас все до последней капли! — выкрикнула какая-то женщина, и со всех сторон донесся гул одобрения.
— Вы законный король Фалькон-Бруина, — снова выступил вперед сэр Пьермонт, — и мы не желаем видеть на престоле никого другого. Скажите нам только одно: решитесь ли вы поднять оружие против собственной матери?
Райену показалось, что кровь предков — отважных королей из династии Рондашей — забурлила в его жилах. Перед ним стояли его люди, его подданные, пришедшие сюда, чтобы явить ему свои преданность и доверие. Обнажив меч, он поднял его высоко над головой.
— Я буду сражаться с врагом до конца, даже если врагом окажется моя собственная мать, клянусь! — торжественно провозгласил он.
Крик ликования, подхваченный множеством голосов, огласил окрестные холмы. Надежда, вспыхнувшая сразу в десятках сердец, еще больше сплотила собравшихся на поляне людей.
— Поручаю вам, сэр Пьермонт, возглавить войско. — Райен знал, что сэр Пьермонт — опытный воин, побывавший во многих сражениях. — Прежде всего вы должны переправить женщин и детей на дальний конец острова, где они будут в безопасности. Потом следует собрать имеющееся оружие и по необходимости выковать новое. Мы должны быть готовы ко всему.
— Да, Ваше Высочество. — В глазах старого рыцаря вспыхнул горделивый огонь.
— Я целиком полагаюсь на ваши знания и опыт, сэр Пьермонт. Надо разбить в лесу несколько лагерей и выставить охрану, чтобы враг не мог застигнуть нас врасплох. Поставьте несколько человек сколачивать лестницы, других пошлите по домам: пусть соберут веревки, цепи, — оружие, у кого какое есть. Стены замка почти неприступны, но зато мы можем отрезать кастильцев от источников и прекратить подвоз продовольствия — так в конце концов мы вынудим их сдаться.
— Я возьмусь за дело немедленно, Ваше Высочество, — твердо сказал сэр Пьермонт. Мысленно он уже прикидывал, кому что поручить.
— Конечно, моя мать слабо разбирается в ведении боевых действий, а Эскобар не блещет умом, — продолжал Райен, — но мы должны тщательно продумать, как нам использовать свои силы. По моим расчетам, к исходу зимы замок должен пасть, но не следует недооценивать противника.
— То-то! Пусть поголодают кастильские свиньи! — донесся голос из толпы.
Райен вспомнил сестру, и глаза его подернулись дымкой печали.
— Мы не должны забывать, что в замке находятся не только кастильцы, но и наши с вами соотечественники, которые состоят на службе у королевы. К тому времени, когда мы вырвем у врага победу, многих из них, вероятно, уже не будет в живых.
Сэр Пьермонт выступил вперед и окинул взглядом лица собравшихся.
— Я готов служить сыну так же, как служил отцу! — поклялся он.
Ответом ему был радостный гул многих голосов, вселивший в Ранена уверенность — и, одновременно, сомнения. Он знал весть о событии, происшедшем сегодня на поляне у охотничьего домика, скоро разнесется по всему острову и круто изменит жизнь людей. Они победят, в этом он не сомневался — но какой ценой?
— Сейчас мы должны разойтись, — сказал он. — У моей матери много шпионов, они могут заподозрить неладное.
Потом он обратился к тем, кому война всегда приносила больше всего страданий, — к женщинам.
— Ступайте по домам и собирайтесь в дорогу. Брать с собой только самое необходимое. Вас ждут тяжелые лишения, но ради своих мужей и сыновей вы обязаны их вынести.
От этих слов женщины невольно затихли.
— Лучше голодать с друзьями, чем пировать среди врагов, — крикнула одна из них, и остальные одобрительно зашумели.
Покончив с напутствиями, Райен направился в домик за своими доспехами и щитом. Он решил отправиться к леди Катарине, так как чувствовал себя обязанным сказать ей, чтобы она как можно скорее покинула Фалькон-Бруин.
Солнце уже клонилось к закату, когда он подъехал к главным воротам Гринлейского замка. Слуга провел его в сад, где он и нашел Катарину. На ней была светло-зеленая туника и зеленое же, но более темного оттенка, верхнее платье. Золотистые волосы свободно лежали на плечах. Она была очень хороша, но ее красота уже не трогала Райена так, как когда-то.
При виде Райена рот Катарины удивленно приоткрылся, и она заметно побледнела.
Райен насторожился.
— Что с тобой, Катарина?
— Все кругом твердят о войне. Говорят, будто ты собираешься поднять оружие против своей матери, — неуверенно произнесла она.
— Именно поэтому я и приехал к тебе сегодня.
— Но Райен, почему ты не хочешь смириться — с положением вещей? Твоя мать не может жить вечно. Надо только выждать время — и ты станешь королем без всяких войн.
Райен окинул ее разочарованным взглядом.
— Я надеялся, что ты меня поймешь, Катарина.
— А ты подумал о том, что это будет значить для нас? — Глаза Катарины были полны укоризны. — Для нашего будущего?
— У нас нет будущего, — сухо сказал Райен. — И, признаюсь, я вовсе не думал о нас с тобой. Я думал о тех людях, которым приходится безмерно страдать по вине моей матери.
Сердце Катарины упало. Значит, она потеряла любовь Райена, даже не заметив, когда это произошло.
В эту минуту он словно впервые увидел ее по-настоящему ясно.
— Я приехал только затем, чтобы предупредить тебя оставаться на Фалькон-Бруине сейчас небезопасно. Вы с отцом еще успеете покинуть остров, но медлить нельзя, уезжайте сегодня же.
Губы Катарины дрогнули, и по ее щеке скатилась слезинка.
— Разве тебе теперь не все равно, что будет со мной?
— Катарина, — тихо сказал он. — Я и сейчас ценю и уважаю тебя так же, как прежде.
Она подняла на него полные слез глаза. Зачем она вела себя так гадко, узнав о его женитьбе на талшамарке? Видно, разум у нее помутился от переживаний да намеков королевы Мелесант. Теперь ей было мучительно стыдно об этом вспоминать. Что ж, судя по всему, она никогда не будет женою Райена, но еще можно хотя бы проститься по-доброму, и она печально улыбнулась.
— Женщине недостаточно только уважения мужчины — разве ты об этом не знаешь? Ей надо, чтобы он любил ее до безумия, любил только ее одну. По-настоящему ты, наверное, никогда и не чувствовал этого ко мне. Ну, а теперь — ты ведь влюблен в свою Джиллиану, да?
— Я не хотел делать тебе больно, Катарина. Ты можешь меня простить?
Она зябко повела плечом.
— Жаль, Райен. Я была бы тебе хорошей женой.
Он покачал головой.
— Боюсь, что я был бы тебе никуда не годным мужем. Ты достойна гораздо лучшего.
— Райен. — Она положила руку ему на плечо. — А ты пытался устранить все свои разногласия с матерью без кровопролития?
— Увы, моя мать прислушивается только к тому, что говорят ее кастильцы, ну и еще, конечно, король Генрих. Однако я все же намерен сделать еще одну попытку.
— Но берегись, Райен. Отец говорит, что в замке происходит что-то странное.
— Вот как? Что же именно?
В глазах Катарины неожиданно появилось знакомое заботливое выражение, которого Райен давно уже не видел.
— Говорят, что королева Джиллиана никуда не уплывала, а находится здесь, на острове. Ее люди то ли взяты в плен, то ли и вовсе убиты, а саму ее королева Мелесант держит взаперти — это мне передал отец. Не знаю, насколько точны эти сведения, но поезжай к ней, Райен. Может, тебе удастся все разузнать и помочь ей, если требуется.
Он изумленно смотрел на нее, застыв в недоумении. Разум отказывался верить услышанному.
— На этот раз моя мать зашла слишком далеко. Если хоть один волос упал у Джиллианы с головы… — Он задохнулся от гнева.
— Райен, пожалуйста, будь осторожен!
Но он уже не слышал ее. Болван, как он мог уехать, не убедившись, что Джиллиана благополучно села на корабль? Он же прекрасно знает свою мать с ее бесчисленными уловками и ухищрениями, как он мог забыть о ее коварстве?!
— Спасибо, что сказала, — бросил он Катарине и заторопился уходить. — Так не теряйте времени, вы с отцом должны покинуть Фалькон-Бруин как можно скорее.
— Хорошо, Райен. Отец как раз недавно говорил мне, что во Франции очень хорошо в это время года.
— Прощай же, Катарина. Будь счастлива.
Она подошла к нему и дотронулась до его рукава. Даже не будь на свете никакой Джиллианы, она все равно не смогла бы удержать гордое и своевольное сердце Райена — теперь она ясно это видела.
— Берегись своей матери и Эскобара! Эти двое ненавидят тебя.
На прощание она поцеловала его в щеку, но он уже смотрел куда-то сквозь нее, и она поняла, что сердце его мчится к любимой.