Мильдред Гаррард лежала в шезлонге в комнате, которую называла своим будуаром. Когда Харви вошел, она отложила книгу и приподнялась.
— Где ты пропадал весь день?
— Я был в Бермондси.
— В Бермонси? — недоверчиво переспросила она. — И ты забыл, что мы условились обедать у Ранеля?
— Ты права, совершенно забыл. Она нахмурилась. Несмотря на свои тридцать пять лет, это была очень красивая женщина, и злое выражение лица ей не шло.
— Что же ты там делал? И где обедал?
— Я и не обедал вовсе. Был очень занят. Она зевнула, встала и плотнее закуталась в халат.
— На тебя совсем нельзя положиться, Харви. Может, ты и деньги мне забыл принести?
— Забыл.
— Как это на тебя похоже! — возмущенно вскричала она. — Ты даже и не подумал велеть Греторексу выдать денег на ведение хозяйства?
— Говорю тебе, я был очень занят.
— Занят! — насмешливо передразнила она. — Чем же это, позволь узнать? Ты же ничего не смыслишь в делах.
— К сожалению. Фирма на грани… Она нетерпеливо позвонила и сказала:
— Выпьем по коктейлю и переоденемся. Придется обедать в ресторане. Франсуа только что приехал и очень недоволен кухней. Он попросту отказался готовить сегодня вечером. Я заказала по телефону столик в «Ритц».
— Как хочешь. Но если Франсуа здесь не нравится, пусть едет обратно во Францию.
— Не говори глупостей. Если мы отошлем Франсуа, не будет никаких приемов. Он — главная приманка. Сегодня утром я встретила в парке герцогиню. Она сказала, что если я, тотчас же по приезду Франсуа, не приглашу ее к обеду, она со мной поссорится. Все эти люди очень любят его, Харви.
— Что ж, им в ближайшее время представится случай переманить его к себе.
— Никогда. Если уж нам придется экономить, то выгадаем на чем-нибудь другом.
Она буркнула что-то явившейся на звонок горничной и, зевая, остановилась перед зеркалом. Заметив тени под глазами, Мильдред недовольно бросила мужу:
— Как глупо было возвращаться так рано в Лондон. Завтра же отправлюсь к мадам Ар-лен… Надеюсь, Харви, ты больше и близко не подойдешь к этому отвратительному торговому дому. Он явно портит тебе настроение.
Он лишь пожал плечами. Время откровенного разговора еще не пришло. Анетта принесла коктейли. Харви взял бисквит и только теперь почувствовал голод.
— Где твои жемчуга, Мильдред? — внезапно спросил он.
Она взглянула на него с удивлением.
— В сейфе, разумеется, вместе с остальными драгоценностями.
— Покажи мне их.
Она сняла с браслета два ключа, открыла дверцу вделанного в стену сейфа, вынула сафьяновый футляр и протянула его ему. Он взял жемчуг и внимательно осмотрел его.
— Надеюсь, он все еще стоит тех денег, что я заплатил за него.
Она равнодушно кивнула.
— Вероятно. Не будь в такой моде подделки, ожерелье стоило бы еще больше.
— Двадцать восемь тысяч фунтов.
— Если хочешь сделать мне подарок, то сегодня у Картье я видела изумительные камни. Их прислали ему из Цейлона.
— Сейчас у меня нет никакой возможности делать тебе подарки. Напротив…
— Зачем же ты спрашивал о цене ожерелья? — она хмуро улыбнулась.
— Сити постепенно превращает меня в купца. Я весь день говорил только о деньгах.
Тот вечер ничем не отличался от других, проведенных Харви со своей женой. Время проходило внешне очень весело, не давая никакой радости душе. В отеле «Ритц» они были старыми знакомыми и желанными гостями. Все раскланивались с ними, обменивались приглашениями, беседовали об общих друзьях. Мильдред в своем черном парижском платье и великолепных жемчугах, белокурая и синеглазая, была в центре внимания. Харви также считался одним из красивейших мужчин своего круга. Он ел, пил, беседовал и смеялся, как обычно, усилием воли отогнав от себя грозный призрак надвигающейся катастрофы.
Домой супруги вернулись только в два часа.
— Здесь, на первый взгляд, все так же, как во Франции, — устало заметила Мильдред, — но атмосфера совсем другая. Не правда ли? В Монте-Карло я всегда бодра, а в Лондоне к двум ночи уже совершенно сонная.
— Постарайся не уснуть. Я должен поговорить с тобой.
— Так поздно? Нельзя ли отложить до завтра?
— Я уеду в Сити прежде, чем ты проснешься.
— Хорошо. Принеси мне виски с содовой и несколько папирос. Я переоденусь, и мы поговорим у меня в будуаре.
Он прошел в столовую, приготовил виски и вернулся в маленькую бело-голубую комнатку, примыкавшую к ее спальне. Минуту спустя туда вошла и она в очаровательном розовом отделанном мехом пеньюаре. Мильдред удобно расположилась в кресле, закурила и закинула за голову руки.
— Глупо было возвращаться сюда. Я вся дрожу от холода.
— Я знаю, тебе это неприятно. Но так было необходимо, Мильдред. Скажи мне, где купчая на этот дом?
— Купчая?? Зачем она тебе? Он медлил. Ее глаза сверкнули подозрением и гневом.
— Ты имеешь право требовать от меня полнейшей откровенности, Мильдред. Дела нашей фирмы крайне запутаны. Эрмитейдж скрывал от меня, что последние несколько лет мы терпели крупные убытки. Ты знаешь, я не коммерсант, и мне не все еще понятно. Но одно известно определенно: через два дня я во что бы то ни стало обязан раздобыть сто восемьдесят тысяч фунтов.
Больший эффект не произвела бы и внезапно разорвавшаяся под ногами Мильдред петарда. В первое мгновение все остальные чувства вытеснил испуг.
— Возможно ли это? Я всегда думала, что ты сказочно богат. Ты тратил сколько хотел, никто не мешал тебе, и вот…
— Да. В этом году я действительно просадил кучу денег. Эрмитейдж не протестовал, боясь обнаружить свое неумение вести дела. Он задолжал банку сто тысяч.
— Какая подлость! А нельзя ли покрыть долг его имуществом?
— Нет у него никакого имущества. Он жил холостяком в наемной квартире и не имел никакого состояния. Я и сам по горло в долгах.
— Что же делать? — резко спросила она.
— Пока не знаю. Завтра утром придет ревизор проверять торговые книги. Я хочу подробно ознакомиться с положением дел. Но послезавтра в четыре часа я должен уплатить банку. Поэтому я и спросил о купчей. Ее наверняка примут в качестве гарантии на двадцать тысяч фунтов, а твои жемчуга — на двадцать пять. Тысяч десять у меня найдется, а часть денег я сниму со своей страховки.
В ее голубых глазах вспыхнуло бешенство, которое она даже не потрудилась подавить.
— Ты сошел с ума! — медленно проговорила она, вставая и впиваясь пальцами в ручку кресла. — Ты бредишь! Дом принадлежит мне.
Жемчуг — моя собственность. Не воображаешь ли ты, что я отдам все это тебе лишь потому, что ты оказался дураком и дал себя ограбить? Нет, ты определенно сошел с ума! Купчая в банке. Там она и останется. А жемчуг… смотри!
Она быстро сняла с шеи ожерелье, подбежала к сейфу, положила туда жемчуг и заперла дверцу на ключ. Харви, не двигаясь, наблюдал за ней с каким-то мрачным любопытством.
— Жемчуг и дом мои, — повторила она. — И тебе их не видать. Ты гнусный эгоист, Харви. Уж не хочешь ли ты, чтобы я отказалась и от моей ренты, ради твоих кредиторов? Чтобы я, выйдя за тебя замуж, стала нищей?
— Я часто спрашивал себя, — задумчиво произнес он, — почему, собственно, ты вышла за меня замуж?
— Потому, что считала тебя богатым человеком. Я думала, что ваша фирма золотое дно. Боже, как я ее ненавидела! Торговать кожами! Фу, какая гадость! Но в наши дни на такие вещи не принято обращать внимание. Внешне ты принадлежал к моему кругу. В некоторых отношениях ты мне даже нравился. Но замуж за тебя я вышла главным образом из-за твоего богатства. Род Фаррингтонов, к которому я принадлежу, беднел с каждым поколением. Я хотела вырваться из этой нищенской обстановки. Я не… знала, что становлюсь женой дурака, который играл в поло, в то время как другие растаскивали его состояние!
Лицо Харви окаменело. Он закурил. Его пальцы двигались уверенно, а голос звучал отчетливо и спокойно.
— Твое отношение к делу крайне любопытно. В сущности ты даже не удивила меня. Разумеется, я вынужден смириться с твоим отказом отдать мне купчую и жемчуг. Но в наших общих интересах я обязан предупредить тебя, что, если мне удастся достать нужную сумму и тем самым избежать краха, то в дальнейшем я поведу дела фирмы по-своему. С другой стороны, если послезавтра деньги не будут уплачены, мы банкроты.
Она вздрогнула, однако не столько из сострадания к нему, сколько из отвращения к ужасному слову.
— Я уеду за границу. Надеюсь, ты не будешь настолько глуп, чтобы позволить отобрать у тебя последнее. Ты вспомнишь об обязанностях супруга и припрячешь кое-что для меня?
— Я еще не успел подумать о будущем, но хотел бы заметить, что у тебя, в любом случае, остается рента в две тысячи фунтов.
— Не воображаешь ли ты, что женщина с моим положением в обществе может прожить на две тысячи в год? Да одни счета от моей портнихи превышают эту сумму!
— Не спорю, это не много, но все же является некоторым обеспечением. У меня же не будет и двух тысяч пенсов.
— Но ты — мужчина! Почему я должна заботиться о тебе? Способ заработать для себя ты всегда найдешь. А дом я завтра же попробую продать. Он поднялся.
— Не скрою, Мильдред, твое поведение меня несколько разочаровало. Я, как муж, имею право требовать от тебя помощи. Одолжи мне ожерелье и купчую, и ты спасешь нас обоих от разорения.
— Вздор!
— Если ты все же переменишь свое решение, предупреди меня завтра до восьми утра.
Ровно в восемь я уеду.
Она презрительно рассмеялась.
— Я переменю решение? Это так же невероятно, как то, что ты спасешь фирму.
На пороге комнаты он обернулся. Его лицо приняло жесткое выражение, голос звучал строго, почти угрожающе:
— Я не прошу у тебя больше ни сочувствия, ни помощи, Мильдред. Но я категорически запрещаю тебе хоть словом обмолвиться о том, что ты от меня услышала.
Слова насмешки замерли у нее на губах. Он вышел, закрыв за собой дверь.