Счастье не приходит дважды

Глава 7

Темный «жигуленок» остановился в переулке в час ночи. За рулем сидел Геннадий Назаркин по кличке Бакс, сорокалетний красавец и любитель красивой жизни.

— Здесь. — Он остановил машину и повернулся к пассажирам.

— Уверен?

— Днем подъезжал, все высмотрел.

Заднее сиденье занимали два приятеля Назаркина, с которыми он был знаком еще по зоне: Вася Драник по кличке Драный и Леня Могилевский. Оба недавно освободились и приехали проветриться в столицу из Дмитрова.

Назаркин «откинулся» двумя годами раньше. В последнее время ему не везло. Работы стоящей не было, влез в долги, а тут еще и в казино проиграл по-крупному. Хорошо, крыша над головой была.

— Все одно к одному, — жаловался он гостям из Дмитрова, которые, объявившись в Москве три дня назад, навестили бывшего дружка.

Они сидели в квартире Назаркина и праздновали встречу. «Поляну» накрыли гости.

— На мели, говоришь? А ты с баб деньги бери, — подначивал хозяина Вася Драный. — Вон какой из себя красавец!

Кому бы другому Назаркин за такие слова в лоб давно закатал, а Драному поостерегся. Он хорошо знал его злобный характер.

— Чем живешь-то?

— Частным извозом промышляю.

— По ночам небось бомбишь?

— Бывает и по ночам.

Могилевский незаметно переглянулся с Драным. Все время, пока трепались о том о сем, гости присматривались к бывшему соседу по нарам: чем живет, какие мысли имеет, а главное — годится ли для дальнейшей серьезной беседы.

— Тут дело наклевывается, — осторожно начал разговор о деле Леня Могилевский. — Пошоферить придется.

— Сможешь? — встрял Драный.

Он всегда был нетерпелив, не умел ждать, за что в свое время и получил по совокупности заслуг. Восемь лет за разбой отсидел. На зоне у него была репутация человека жестокого и даже безжалостного, он запросто мог пойти на убийство.

— Смогу, — ответил Назаркин. — Только скажите — когда.

— Скажем. — Леня Могилевский махнул полстакана водки и потянулся к крупно нарезанной колбасе. — Ты пока вот что. — Он полез в карман и вытащил бумажку. — Скатаешь по этому адресу. Разузнай, как лучше к дому подъехать, то, се, не мне тебя учить. И назад. Сам не светись.

— И все? — удивился Назаркин.

— Пока все.

Назаркин понял — таятся дружки до поры до времени, ну что ж, их дело. Он за копейки корячиться не будет, шкуру свою под статью подставлять — тоже. Ему не зря дали кличку Бакс, он любил деньги. И женщин. Дамочки тоже его вниманием не обделяли.

Леня с Драным появились сегодня после обеда. Вася как всегда куражился, но был трезвым. Могилевский держался серьезно и сосредоточенно. Бакс смекнул: пора. И не ошибся. Когда узнал подробности, обрадовался — тут пахло немалыми деньгами. Может, хоть с долгами расплатится, а то неловко на материнских харчах сидеть. Да и какие у нее, у старой, доходы — одна пенсия.

Дело, к которому дружки по зоне решили привлечь Бакса, сулило верные барыши. Задумано оно было одним очень серьезным человеком.

Леня Могилевский, в отличие от Драника, был интеллигентным вором. Свой последний немалый срок — десять лет — он получил за торговлю иконами. Его так и называли: «ценитель старины». Это был настоящий профессионал. Занятие подобным бизнесом позволяло Могилевскому вращаться в кругу людей, связанных с антиквариатом. Именно на этой почве много лет назад он свел знакомство с Дмитрием Евгеньевичем Лидманом. Они оказались полезными друг другу людьми. Лидман помогал Могилевскому в оценке произведений искусства.

Приехав в Москву, Леня первым делом навестил Лидмана, за которым числился давний должок. На всякий случай прихватил с собой Драника. Дмитрий Евгеньевич принял старого знакомца с приятелем хорошо, долг вернул без звука, понимая, что на воле денежки всегда нужны. А дальше…

Беседа за дружеским столом затянулась, и троица порядком захмелела, когда Лидман как бы невзначай завел речь о том, что есть некий господин, обладающий настоящими сокровищами.

Выпивший Могилевский слушал вполуха и сначала не обратил на разговор внимания. Мало ли чего с пьяну не наболтаешь. Лишь потом он сообразил, куда клонит Лидман.

Вася Драник, наоборот, мгновенно проявил интерес.

— Богатый человек? — спросил он.

— О-очень! — тут же отозвался Лидман, сообразив, что его наживку проглотили, и стал расписывать более подробно: — Уникальная коллекция! Хозяин — известный и уважаемый в стране фалерист.

Драник, не имевший к «антикварке» отношения, вопросительно посмотрел на Могилевского.

— Ордена, медали и знаки отличия, — хмуро пояснил тот.

— Дореволюционные ордена! — значительно произнес Лидман, подняв вверх указательный палец. — Коллекция собиралась сорок лет. Один только орден Святой Ольги третьей степени чего стоит! Он единственный в своем роде, им наградили женщину, чьи три сына-офицера погибли во время Первой мировой войны. Стоимость его… Впрочем, речь сейчас не об этом.

Драника как раз заинтересовала стоимость.

— Выдающаяся коллекция, — продолжал заливаться соловьем Лидман. — Она находится на учете в Департаменте по сохранению культурных ценностей, одно это говорит о ее стоимости. Там есть такие памятники старины, которым завидуют многие музеи мира.

А уж как завидовал сам Дмитрий Евгеньевич!

Услышав про особый контроль, Драник поскучнел.

— Так она и охраняется, наверное, будь здоров.

— В том-то и дело, что нет. Обычная квартира в пятиэтажке, дверь, правда, железная.

— И кобель цепной, — хмыкнул Драник.

— Кобеля нет. Сигнализации… — Лидман задумался. — На окнах сигнализации нет, это точно.

— А дверь, дверь входная на сигнализации?

— Не уверен, — помедлил Лидман.

— Хотелось бы знать поточнее. — Острые глаза быстро трезвеющего Драника уставились на коллекционера.

— До недавнего времени сигнализации не было, но хозяин вроде как собирался поставить квартиру на охрану. Он — человек скупой, одну дверь решил оборудовать. Пятый этаж, кто залезет?

— Понятненько. Пятый этаж, а на сигнализации, если хозяин успел ее поставить, может находиться одна дверь… Как, говоришь, фамилия этого антиквара?

Владельцем знаменитой коллекции был Ольшанский, которого Дмитрий Евгеньевич знал почти тридцать лет. Они встречались в клубе фалеристов и вроде бы как даже дружили. Лидман знал о существовании многих раритетов из собрания Ольшанского. И мечтал завладеть ими. Но как говорится, мечтать не вредно. Другой бы повздыхал и забыл, но только не Лидман. Вот потому он и спровоцировал этот разговор. Чем черт не шутит…

Когда речь шла о деле, Вася Драник шуток не понимал. Он уже загорелся и решил: московскую квартиру надо брать.

В отличие от приятеля, имевшего весьма смутное представление об антикварном бизнесе, Леня Могилевский не обрадовался. «Ценитель старины» прекрасно знал, как нелегко реализовывать «паленые» ордена. Засыпаться можно. Он проклинал себя, что свел эту парочку. А с другой стороны… Эти двое, считай, на его глазах договариваются, а он в стороне. Что ему остается — дырка от бублика?

— Фамилия собирателя — Ольшанский, — после паузы значительно произнес Лидман.

Могилевский присвистнул. Он слышал об антикваре.

— С наскоку такие дела не делаются, — покачал он головой.

Но Лидман ничего не делал с наскоку. Он все просчитал и ждал только подходящего случая, чтобы найти исполнителей.

— У Ольшанского больная жена, — небрежно бросил он, — и летом большую часть времени он проводит на даче.

— Кто еще проживает в квартире? — спросил Могилевский, решивший взять инициативу в свои руки.

— В том-то и дело, что они живут вдвоем, детей нет, жена парализована. Летом он вывозит ее на дачу. Я заходил туда на днях. Он как раз навестить жену собирается.

— Когда?

— Завтра. Два дня никого не будет, а может, и дольше. Балкон его квартиры расположен недалеко от окна, выходящего на лестничную площадку. Если…

Могилевский с Драником все поняли с полуслова.

— Вот это уже конкретно, — выдохнул Вася.

Оба тут же вспомнили про Назаркина. В этом деле без машины не обойтись, а у Бакса своя тачка есть.

— А если не согласится?

— Да куда он денется, когда разденется, — хохотнул Драник. — Навестим корешка, проверим. Деньги любит, значит, не откажется.

Они не ошиблись в расчетах, Назаркин, не задумываясь, принял предложение.

Вот поэтому троица оказалась в час ночи у дома Ольшанского.

Правда, Могилевского до сих пор мучили сомнения. «Ценитель старины» был человеком осторожным, а тут все как-то слишком быстро закрутилось. Лидман — хитрая лиса, наводку дал, но ведь не ему в дом лезть. Леня привык все сам просчитывать. На хапок такие дела не делаются, но Васька загорелся — не удержать. А кто на все это будет покупателя искать?.. Вот то-то и оно.

Могилевский хорошо помнил, как загремел на нары из-за собственной неосмотрительности. Принял участие в ограблении церкви. Их двое было, подельник — кремень мужик. Они тогда все следы замели. Показания сторожа были размыты: две цифры на машине он припомнил, но с цветом ошибся. Да и вообще, чего стоят показания старого человека, принявшего приличную дозу спиртного с подсыпанной в питье отравой? Все было очень спорно. Старик их не признал. Хороший адвокат развалил бы дело в суде.

Могилевский был уверен, что прихватить его не на чем. Он предполагал, конечно, что за ним и его подельником установили слежку, потешался над оперативниками и специально таскал их по злачным местам. Законом не запрещено. Довыпендривался, кретин. Пока наслаждался жизнью в дорогом ресторане, у него провели обыск. И на балконе отыскали пилку, которой была перепилена оконная решетка церкви. Это потом эксперты определили. Что тут скажешь? И на старуху бывает проруха. Подперли уликами, а от очевидных улик не откажешься. Навесили тогда и ему, и корешу по полной, ни годочка не скостили, за идиотизм, наверное.

— …Не шуми, — прошипел Могилевский на Драника, который, открывая окно, зацепил сумку с тросом.

«Кошка» звякнула о плиточный пол.

Они замерли, прислушиваясь. Вокруг по-прежнему царила мертвая тишина. На лестничную площадку пятого этажа выходили двери четырех квартир. В одной из них жил Ольшанский.

— Тихо все, — отозвался Драник и распахнул окно.

Могилевский подал ему трос с «кошкой» на конце, который со второго раза зацепился за перила ольшанского балкона.

— Держи крепче. — Драник, сцепив зубы, подал трос напарнику.

Днем они побывали возле дома и прикинули, как действовать. Лидман не обманул, балкон Ольшанского действительно находился рядом с окном лестничной площадки. Их соединял узенький карниз, который тянулся по наружной стене.

— Мне не пройти, — покачал головой щуплый Драник.

— А мне так и думать об этом нечего, — приуныл полноватый Могилевский.

Идея с «кошкой» возникла внезапно и понравилась обоим. Надо было зацепиться «кошкой» за перила балкона, потом, держась за канат, пробраться по карнизу на балкон и разбить окно. Рядом проходила открытая линия метрополитена, и это тоже было плюсом. Звон стекла не привлечет внимания соседей.

— Ты бей, когда электричка пойдет, — напутствовал дружка Могилевский.

— Да помню я, — огрызнулся тот. — Лучше держи крепче.

Драник шагнул в темноту.

Когда разрабатывали план, решили, что в квартиру проникнет один человек и, оглядевшись, откроет дверь, если она не на охране. Назаркин должен был оставаться у машины и следить за происходящим.

Могилевский, держа канат, наблюдал за дверью. Она по-прежнему оставалась закрытой. Он занервничал и взглянул на часы. Сколько можно возиться! Может, пора уже когти отсюда рвать?

Канат в руках неожиданно дернулся. Могилевский напрягся и высунулся в окно.

— Что за черт?!

По карнизу двигалась тень.

— Держи. — Через минуту на подоконнике очутился Драник с мешком в руках.

— Дверь почему не открыл?

— Иди сам попробуй, — огрызнулся Драник. — Не понял я, на охране дверь или нет. Рисковать не стал. Сгреб, что мог, больше за один раз не унести. Свет не включал, а с фонариком — сам понимаешь…

Он стал вытаскивать из мешка иконы и планшеты с наградами.

— Медали… там медали еще должны быть.

Драник махнул рукой и, отдышавшись, полез по карнизу второй раз. И опять все прошло благополучно.

Когда они с мешком оказались у машины, Назаркин уже места себе не находил от беспокойства. Он курил одну сигарету за другой.

— Нормалек. — Драник шлепнулся на переднее сиденье и уставился на Геннадия: — Окурки в окно, надеюсь, не выбрасывал?

— Не дурак.

— Трогай.

«Жигуленок» заранее поставили в арку, чтобы с проезжей части улицы его не было видно. Едва Назаркин завел мотор, как в переулке показался милицейский патруль.

— Влипли… мать твою так! — выругался Драник. — Гони…

— Тихо, — рявкнул Могилевский, — они нас не видят. Может, пронесет.

— Глуши мотор, зараза! — опомнился Драник.

Назаркин непослушными пальцами выдернул ключ зажигания.

«Блондинка», так в народе называли милицейскую машину с характерной желтой полосой, медленно ехала по улице. Троица в машине, замерев, смотрела, остановится она у подъезда Ольшанского или нет. Не остановилась.

— Мимо! — выдохнул Могилевский, и у всех отлегло от сердца.

— Думал, хана, вневедомственная охрана нагрянула, — передернулся Драник.

— Вася, — со знанием дела сказал Могилевский, — за то время, что мы там торчали, вневедомственная пять раз бы успела приехать.

— Все такие умные задним числом, — обиженно буркнул Драник.

— Да ладно тебе. И все же — была дверь на охране или нет? — спросил Могилевский.

— Черт ее знает! Прибора в прихожей вроде не видел, но у него там барахлом все завалено, поди разберись. До двери я вообще не дотрагивался.

Не сговариваясь, решили подстраховаться и, чтобы не нарваться на ночной патруль, переждать до рассвета. Потом поехали к Назаркину.

Там вспыхнула ссора.

— Да вы меня что, за дурака держите? — Геннадий, плотно прикрыв дверь в свою комнату, чтобы не разбудить мать, возмущенно уставился на приятелей.

— Не ерепенься, — ухмыльнулся Драник. — По карнизу лазил не ты.

— Да я…

— Хорош лаяться, — вступил в разговор Могилевский. — Свою долю получишь, как и обещали. Оценить все надо.

— Это другое дело, — согласился Назаркин.

— Пока возьми в счет навара. — Могилевский отсчитал полторы тысячи долларов из пачки, найденной у Ольшанского. — Здесь четыре с половиной, значит, всем по полтора куска. Остальное потом, после оценки.

Назаркин доллары взял.

— На первое время сгодится. — Он сунул пачку в карман.

— Да не трынди, не обманем, все в деле замешаны. — Драник уже наливал себе в стакан водку.

— А сколько это может… стоить? — замерев, спросил Назаркин, окинув взглядом груду медалей, иконы и серебряные изделия.

Могилевский открыл было рот, но, поймав взгляд Драника, отвел глаза в сторону.

— Хм, — поперхнулся он. — Тысяч на сто баксов, думаю, сегодня взяли.

Сердце у Назаркина радостно екнуло, значит, и ему свой процент достанется.

— Лень, ты что, охренел? — выпуская пар, взвился Драник, когда они с Могилевский покинули квартиру Назаркина. — Зачем о цене сказал? Кинули бы ему на бедность, и хорош.

Могилевский остановился.

— Знаешь, сколько примерно все это стоит?

— Ты сказал…

— Ага. Сто тысяч долларов. Только, — Леня хитро прищурился, — умножь цифру на… пять.

— Полмиллиона? — ахнул пораженный Драник.

— Может, и больше, только все это продать надо, покупателя хорошего найти. А этому, — Могилевский махнул в сторону дома Назаркина, — знать всего не следует. Отстегнем кусок — из расчета сто тысяч баксов, а остальное без него поделим.

Вася икнул, в горле мгновенно пересохло.

— Выпить бы чего, — заныл он.

— Потом, — поморщился Могилевский. — Дело прежде всего.

Могилевский обманул не только Назаркина, но и своего дружка Драника. Уж он-то понял, что сокровища антиквара стоят гораздо больше. «За миллион долларов», — радостно екало сердце. Драник в этом деле лох, но надо еще и с Лидманом делиться, а того на хромой козе не объедешь. Разговор предстоял серьезный.

Но даже и Леня Могилевский, профессиональный ценитель старины, не мог определить истинную ценность коллекции.