В Москву Шнейдер прилетел утром и сразу же договорился о встрече с Лидманом.
Дмитрий Евгеньевич Лидман был известной фигурой в среде собирателей. Его интересовало все: картины, фарфор, древние монеты, предметы прикладного искусства. Но особый интерес для Лидмана представляло коллекционирование орденов, медалей и старинных знаков отличия. Это было его основной «специализацией». Он был автором нескольких научных работ в области фалеристики, которые стали классикой.
Дмитрий Евгеньевич часто посещал клуб фалеристов, выступал на конференциях, составлял каталоги, словом, вращался в кругу людей, связанных с антиквариатом, а потому был в курсе всех событий. У него имелось собрание орденов и медалей, но оно, к сожалению, не шло ни в какое сравнение с коллекцией Ольшанского.
Часто Лидман выступал посредником при продаже. Гюнтеру Шнейдеру с его помощью удалось совершить весьма выгодные сделки. На вывоз некоторых предметов старины требовалось особое разрешение. Лидмана это не смущало. Пусть у немца голова болит, а его дело маленькое. Сейчас государство хватилось и стало более тщательно контролировать вывоз, а что творилось в 90-е годы! Придумать, как обойти закон, — не проблема. Главное — не попадаться.
Лидман очень не любил рассказывать о себе. Если бы в клубе фалеристов знали о некоторых фактах из его цветной биографии, то репутация известного специалиста заметно пошатнулась бы. Он успел поработать в нескольких музеях.
Именно в период его работы в звенигородском музее оттуда была похищена коллекция палехских шкатулок. Сотрудники в один голос твердили, что это дело залетных воров. Версия, что кража совершена кем-то из своих, тоже выдвигалась. Вот когда Лидман запаниковал по-настоящему! Он был причастен к хищению, но обставил дело так, чтобы об этом никто не догадался. Все обошлось. Версия — она версия и есть. Не доказано ничего — значит, никто не виноват.
Лидман у себя шкатулки не оставил, хотя соблазн был очень велик. Выждал время, нашел покупателя. И не успокоился до тех пор, пока они не ушли за границу.
С тех пор он стал осторожнее. Выступал посредником, проводил оценку, но сам в уголовщину не лез. С Ольшанским вот бес попутал.
Гюнтер Шнейдер вошел в лифт и поморщился. Только в России можно столкнуться с подобным: владеть бесценным антиквариатом и жить в доме с вонючим лифтом.
Дмитрий Евгеньевич встретил гостя с озабоченным выражением лица. Шнейдер, принявший это на свой счет, мгновенно насторожился. Разговор предстоял серьезный, и неожиданностей он не любил.
Впрочем, немец быстро успокоился. Картины, приобретенные по его просьбе Лидманом, ему понравились.
— Хорошо, — говорил он, внимательно оглядывая холсты. — Очень хорошо.
По-русски Шнейдер говорил без переводчика.
— Цены на живопись подобного рода скоро пойдут вверх. — Дмитрий Евгеньевич, не забывая наблюдать за покупателем, почмокал губами.
— Да, — закивал Шнейдер. — Мода!
— А техника исполнения при этом какая! — поддакнул ему хозяин. — Не ленились раньше мастера, не ленились.
Чует немец поживу, вон как глаза разгорелись! Лидман раньше Шнейдера уловил, что на Западе начала входить в моду советская живопись. Сам он социалистический реализм не жаловал. Но дело прежде всего. Нравятся кому-то все эти колхозницы с серпами и снопами пшеницы, птичницы, шахтеры с закопченными лицами, под руководством вождей мирового пролетариата возводящие грандиозные стройки будущего, — и отлично. Он, Дмитрий Евгеньевич, с этой сделки свою долю поимеет. В России на торговле вождями пролетариата в настоящее время капитала не сколотишь. В будущем — может быть.
Лидман помог гостю упаковать купленные полотна.
— Теперь о другом, — начал он. — Я выполнил вашу просьбу. Разыскал следы генерала Петра Краснина. Это было нелегко.
— О! — воскликнул Шнейдер. — Я знал, вы поможете.
Лидман лукавил. След Краснина отыскался неожиданно легко. Нужно было лишь немного пошевелить мозгами. А Дмитрий Евгеньевич для своих пятидесяти девяти лет соображал отлично. И имел множество нужных знакомых. Лидман мгновенно просчитал. Генерал Великой Отечественной? Значит, след можно найти в справочной литературе Воениздата. Он прекрасно знал одного редактора из политической редакции, который работал в Воениздате до сих пор, сам интересовался стариной в меру своих возможностей и не раз пользовался услугами господина Лидмана. Поэтому редактор просьбу антикварщика выполнил с удовольствием. А дальше — дело техники.
— Краснин Петр Григорьевич, как выяснилось, 1908-го года рождения. Но скорее всего ваш клиент… того… помер давно. Вот адрес сына, Краснина Ивана Петровича. — Дмитрий Евгеньевич протянул Шнейдеру листок с координатами.
— Я в долгу не останусь, — обрадовался тот.
— Сочтемся. Значит, как договорились, дня через четыре у меня появятся еще три картины, которые для вас могут представлять интерес.
Обычно разговорчивый, Лидман сегодня явно торопился поскорее отделаться от немца.
— Господин Лидман, у меня к вам есть еще одно дело. Это тоже касается дедовской коллекции. Выяснились новые подробности.
— Хорошо, вы расскажете об этом в другой раз, а сейчас извините. — Он взглянул на часы. — О-о, я уже опаздываю.
Нервничал Лидман, потому что с минуту на минуту должны появиться Могилевский с Драником. Знакомить Шнейдера с ними он не хотел.
«Занудный какой немец, — чертыхнулся про себя антикварщик. — Полчаса теперь будет ходить вокруг да около».
— Один момент. — Немец был непривычно настырен. — Кроме Петра Краснина меня интересует еще один советский генерал. Яков Вершинин.
Озабоченное выражение на лице хозяина усилилось.
— Вершинин? — переспросил он. — Вершинин… — От кого-то он уже слышал эту фамилию.
Раздавшийся звонок прервал его размышления. Так и есть, Могилевский с Драником. пожаловали. У Лидмана мелькнула шальная мысль: может, оно все и к лучшему. Что, если скинуть Шнейдеру одну-две вещицы из богатого улова? Пока милиция шум не подняла, ориентировок нет, немец вполне успеет переправить ценные приобретения за границу. Подумать надо.