Я заставила себя сосредоточиться на изучении счетов. Я радовалась, что у меня есть занятие — чем больше я была занята, тем меньше времени у меня оставалось на тревоги. Когда мистер Селби сказал, что мне будет полезно взглянуть на книги записей Истона, я в тот же день после обеда пришла к нему в кабинет. Мистер Селби сообщил мне, что пойдет к доктору Маттеусу, но позже будет располагать временем, если у меня возникнут какие-то вопросы. Я сразу же задала ему один — могу ли я принести сюда бельевую корзинку с Розой? Улыбнувшись, он ответил, что, конечно, могу.
Сначала я не удержалась и поиграла с Розой — она была просто чудесной малышкой. Она держалась за мое колено, то приседая, то подпрыгивая, и выглядела страшно довольной этим занятием. Ее лепет уже был похож на речь. Роза была такой хорошей компанией — как мне хотелось бы, чтобы ее увидел Лео. У нее уже был зуб, прорезавшийся без особых трудностей. Она росла, скоро она станет такой же, как Флора, но еще малыша у меня уже не будет. Вздохнув, я открыла первую из огромных книг, обтянутых зеленой кожей.
В каждой книге описывалось полных пять лет, даты были вытиснены золотом на корешках. Я решила начать с книги 1881—1886 годов, потому что в эти годы Лео начал управлять имением. Я долистала до сентября 1884 года, когда Лео исполнилось шестнадцать, а его отец был еще жив, и прочитала мрачный итог отказа снизить ренты — запустение ферм, потеря арендаторов в этом году. Домашняя ферма приносила убытки. Здесь были отчеты об ущербе, о незавершенных и приостановленных попытках его исправления. Истон все глубже и глубже приходил в упадок.
Я представила себе имение, выглядевшее так — здания полуразрушены, поля пустуют... а люди — что же творилось с людьми, потерявшими работу? Какая, должно быть, нужда царила в домах.
Затем в книге была отмечена смерть отца Лео, и записи почти сразу же изменились. Появились отчеты о ремонте и восстановлении зданий, строчки под рукой пишущего, становились все короче и торопливее, словно ему было некогда писать их. Вскоре в книге появился знакомый наклонный почерк мистера Селби.
Видимо, перед отъездом Лео в Кембридж они с мистером Селби сделали обзор всего имения, и агент получил длинный список инструкций, потому что за следующие несколько месяцев коттеджи и строения фермы были отремонтированы, изгороди построены, дренажные канавы расчищены, заборы починены, дороги улучшены. Это, должно быть, была славная уборка к весне, только лучше, потому что в нее входило и строительство. Ренты были снижены, и на удаленные фермы нашлись арендаторы, но и в домашней ферме происходили заметные изменения — она росла у меня на глазах. Расширились мастерские имения, были проведены новые дороги, построены амбары и водонапорная башня, посажены новые леса, часть земель была отведена под пастбища. Был куплен механический плут с трактором, ручей в парковом лесу, был перегорожен дамбой и грязная лужа превратилась в озеро с берегом, выложенным камнями. Я часто видела это озеро, потому что Нелла любила купаться в нем больше, чем в пруду, и удивилась, что не задумывалась над тем, что оно создано умышленно. Ко времени, когда были построены прачечные, каждая со своим котлом и угольным хранилищем, Истон выглядел совершенно иначе, чем три года назад. И все это было достигнуто еще до того, как мистер Селби сделал запись о вступлении лорда Ворминстера в совершеннолетие, в мае 1889 года, вслед за короткой записью о присуждении Лео кембриджского диплома первого класса. Дальше я прочитала:
25 июня. Лорд Ворминстер женился сегодня, во Франции. Желаю им обоим счастья и долгой жизни.
27 сентября. Лорд Ворминстер с новобрачной вернулись из свадебного путешествия. Их торжественно встретили в Истоне.
28 октября. Лорд Ворминстер уехал сегодня, чтобы сопровождать жену во Францию, для визита к родственникам.
Лео приехал назад, а она осталась. Итак, он ездил во Францию в начале ноября, а спустя месяц — еще раз. Я стала подсчитывать. Я знала дату рождения Фрэнка — 2 февраля 1890 года. Однако, он не мог родиться в это время, потому что сам говорил мне, что его мать была на пятом месяце, когда выходила замуж. Я быстро перелистала страницы до 1890 года:
2 февраля. Сегодня лорд Ворминстер сообщил мне, что получил телеграмму о рождении наследника, лорда Квинхэма.
Прочитав эти слова, я поняла, что мистер Селби знал правду. Было записано «сообщил о рождении», а не о том, что Фрэнк родился в этот день. Кроме того, вместо, «сын и наследник» стоял только правильный по закону термин «наследник».
Было ясно, что, кроме короткого визита во Францию, чтобы официально зарегистрировать рождение. Лео оставался в Истоне, наедине со своей болью и обидой.
Только в мае он привез домой французскую графиню и Фрэнка.
Работы в имении продолжались, хотя и не так быстро, но вскоре я заметила, что они прекратились совсем. После ноября 1890 года не делалось ничего, кроме самого необходимого ремонта и обычного содержания хозяйства, и все это улаживал мистер Селби. Лео словно бы исчез.
Я взяла следующий том. Так продолжалось до октября 1892 года, затем появилось сразу несколько новых построек на трех усадьбах домашней фермы. После такого резкого начала понемногу стали появляться и другие улучшения.
Я увлеклась прошлым и не сразу заметила, как вошел мистер Селби, но Роза загукала ему навстречу.
— Как приятно видеть здесь леди Розу! — просветлело его лицо.
— Да, она — хорошая компания. Роза, покажи свою погремушку мистеру Селби, — я взяла ее за ручку, и мы потрясли погремушкой. Темные кудряшки на ее затылке запрыгали вверх и вниз.
— Ее волосы, такие же густо-черные, как и у ее отца, когда он был моложе, — улыбнулся мистер Селби. Когда он сказал это, я машинально взглянула на первую книгу записей. Мистер Селби последовал взглядом за мной, увидел дату — и покраснел. — Ох, дорогая моя, я думал, что вы будете смотреть ближайшие тома, — спохватившись, он сказал: — Я не ожидал, что вы захотите копаться в такой древней истории. Давайте, я поставлю ее обратно.
— Я уже прочитала ее, — сказала я. — Кроме того, я знала.
Мистер Селби охнул и полез в карман за трубкой. Взглянув на Розу, он засунул трубку обратно.
— Полагаю, вам рассказал его светлость...
— Да, — я не стала уточнять, который.
Однако мистер Селби все еще выглядел озабоченным.
— Я думал... что должен скрывать обстоятельства.
— Да, но не от тех, кто уже знает их. Мистер Селби, вот что мне не понятно, — я указала на записи. — Почему улучшение имения прекратилось, и так внезапно? Лео заболел?
— Нет, не совсем, — мистер Селби отошел к окну.
— В ноябре 1890 года первая леди Ворминстер оставила Истон и с тех пор не жила в нем, хотя и приезжала ненадолго с визитами.
Он запнулся на момент и сказал:
— Леди Ворминстер, я неподходящий человек, чтобы рассказывать о вашей... предшественнице. Я мало знал ее — я знаю только, какой вред она причинила лорду Ворминстеру. Я сказал вам, что ваш муж не заболел, когда она уехала, и это правда, в том смысле, что его тело осталось здоровым. Однако он впал в меланхолию, так глубоко, что я даже стал серьезно опасаться за его рассудок. Моя дорогая Лаура тогда была еще жива, она часто приглашала его на ужин, но он очень редко соглашался принять приглашение. Его дух немного воспрял весной. В то лето должна была вернуться она. — Мистер Селби покачал головой. — Лорд Ворминстер всегда был человеком глубоких привязаностей, у него было немного друзей, но очень близких. Сэр Джордж, при каждой возможности приезжал к нему из Лондона, мать и сестры сэра Джорджа бывали с визитами — люди пытались помочь, но это трудно, когда человек совсем не отзывается на помощь. Я говорил с Бистоном, но, к несчастью, у них никогда не было хороших отношений — Бистон был выбран отцом лорда Ворминстера, а тот очень любил предыдущего священника. В любом случае, пастор слишком робок, а лорд Ворминстер, никогда не любил робких.
— Но затем Лео стало лучше, раз он снова взялся за благоустройство имения? — подсказала я.
— Он забыл о своем несчастье, когда оно случилось с другими, леди Ворминстер. В Истоне началась эпидемия скарлатины. — Скарлатина — я похолодела, вспомнив, какой ужас она наводила на матерей в Ламбете. Мистер Селби продолжал: — В деревне умерли двое детей, тогда ей переболел и Сирил Бистон. Он выздоровел, но его младший брат и сестренка — нет. Незадолго до этого их мать овдовела в Индии и привезла своих детей сюда, на родину, к их дяде и тете.
На моих глазах показались слезы.
— Потерять мужа и двоих детей — бедная мать, как она перенесла это?
— Боюсь, что не перенесла, леди Ворминстер. Смерть мужа и усилия по уходу за детьми подорвали ее силы, она сама заразилась скарлатиной и скончалась. Даже Сирил не оправился полностью, с тех пор у него слабые почки. На самом деле он не пригоден для службы в армии, но попросил друга замолвить за него слово для получения медицинского допуска.
— Так сделал и Лео.
— У лорда Ворминстера не было таких проблем, — удивленно посмотрел на меня мистер Селби. — Военный врач в Саттон Вени сказал, что у него сердце и легкие как у человека вдвое моложе его лет. Его физическое здоровье всегда было превосходным. Но я отвлекся. Так как всегда есть возможность заразиться скарлатиной через молочные продукты, лорд Ворминстер решил принять все возможные меры, чтобы избежать новой эпидемии, несмотря на то, что обязательные проверки молока не выявили случаев инфекции в Истоне.
— Пока он занимался организацией тщательного осмотра нашей молочной продукции, вмешательство школьного директора Робсона спасло его от возврата меланхолии. Лорд Ворминстер настоял, чтобы Робсону дали эту должность, потому что тот был новатором в высшей степени, хотя и не входил в число лучших кандидатов. Робсон сразу же начал кампанию за переоборудование школьных зданий. Добившись постройки новых туалетов, Робсон поднял вопрос о трубопроводе — и после этого лорд Ворминстер, кажется, пошел на поправку. Однако прошло еще много времени, пока он снова не стал, хм... нормальным, — мистер Селби понизил голос. — Осмелюсь сказать, что он полностью оправился только несколько лет назад. Домашние привязанности — великое благословение для мужчины, особенно одинокого мужчины, каким был лорд Ворминстер.
Я не знала, что на это ответить — я не заслуживала одобрительной улыбки мистера Селби.
— Зачем он построил дамбу и создал это озеро? — поспешно спросила я. — Если для купания Неллы, то оно слишком велико.
— Лорд Ворминстер сам купался там — одно время он любил плавать. Разве он не рассказывал вам об этом?
Я покачала головой и хотела задать еще вопрос, но тут проснулась Роза. Пора было ее кормить, и я унесла ее наверх.
Позже, в постели, мои мысли вернулись к рассказу мистера Селби. Я страшно негодовала на французскую графиню, которой не следовало оставлять Лео. Он любил ее, он простил ее — она должна была остаться.
На следующий день пришло время писать мое еженедельное письмо к Лео. Решив, что на этот раз хорошо бы написать его длиннее, я спросила Лео о розах. Однако, перечитав письмо, я заметила, что оно состоит из одних вопросов, и подписала внизу: «Осмелюсь сказать, что если у тебя нет времени отвечать на эти вопросы, то не беспокойся о них». Затем я напомнила ему, чтобы он не забывал менять носки, если они промокнут, и подписалась как всегда. Как ни взгляни, письмо получилось длиннее обычного.
Ответ, пришедший от Лео, тоже был длиннее обычного. После привычных комментариев о детях и хозяйстве Лео написал: «Что касается твоих вопросов о розах, то спрашивай все, что пожелаешь— у меня склонность к педагогике, поэтому твое признание моего всеведения очень лестно. По правде же, мое всеведение таково, что для дальнейшего разъяснения я могу только отослать тебя к книгам моей библиотеки. Но, конечно, я могу объяснить свою систему выращивания цветов роз зимой. Мы с Хиксом используем американский метод— срезаем побеги, которые должны зацвести в феврале и окунаем в горячую воду...»
В письме было много подробностей, но, перечитав его, я поняла, что Лео, не написал, когда нужно начать, чтобы получить цветы роз в феврале. Я обрадовалась этому, потому что, мне стало о чем писать на следующей неделе. В конце Лео приписал: «В настоящее время мы очень заняты. Спасибо за заботу о моем здоровье— к счастью, сухие носки здесь всегда есть. Твой преданный муж, Лео Ворминстер».
Едва я взялась за вышивание, как в дверь постучал мистер Тимс.
— Здесь леди Бартон, моя леди, и миссис Томлинсон. Я впала в панику — леди Бартон часто навещала нас, но я никогда не слышала о миссис Томлинсон.
— Проведите их в большую гостиную, пожалуйста, — я бегом отнесла Розу в детскую и спустилась вниз, поправляя на ходу волосы.
Леди Бартон еще не представила миссис Томлинсон, как свою младшую дочь, а я уже догадалась, кто она такая — они были очень похожи, даже пользовались одними и теми же духами.
— Как давно я тебя не видела, дорогая, — обняла меня леди Бартон. — Я сказала Цинтии, что мы просто обязаны навестить маленькую Эми, теперь, когда Леонидас уехал и оставил ее. Как он, дорогая? Какой героизм с его стороны! Как я сказала Джорджу — я восхищаюсь поступком Леонидаса, но для него типичны скоропалительные поступки. Как поживает дорогая Флора? А Розочка? — она пробормотала в сторону: — Цинтия, это моя крестница — такое милое дитя.
— Сейчас пошлю за ней, — я нажала звонок.
— Да, моя дорогая. Знаешь, младшая у Цинтии ненамного старше твоей Флоры. Я просто осчастливлена внуками — мальчик у Джорджа, двое у Джоан, четверо у Элен, но они не в счет — они сейчас в Канаде, и три девочки у Цинтии, — леди Бартон доверительно наклонилась ко мне: — Цинтия была мне маленьким сюрпризом. Я была уже в возрасте — но, тем не менее... прямо как бедная мать Леонидаса. Поэтому ее трое, моложе остальных.
— Мама, дай вставить слово и леди Ворминстер, — миссис Томлинсон ободряюще улыбнулась мне.
Сначала я не знала, о чем говорить, поэтому высказалась нейтрально:
— Три девочки — как это мило!
— Они обворожительны, все так говорят, — вздохнула миссис Томлинсон, — но Джон, конечно, хочет мальчика, — ее лицо прояснилось. — Но пока он во Франции, мне можно не переживать об этом, и я приехала к маме.
— Наверное, вам очень приятно, что у вас гостят внуки, — улыбнулась я леди Бартон.
— О, я не привезла детей, — удивленно взглянула на меня миссис Томлинсон. — Они на побережье с Нэнни. Немного поздно — сейчас не сезон, но бедняжки недавно все переболели корью. Памела очень ослабла, поэтому доктор Гардинер настоял, чтобы они провели месяц у моря — местечко в Уэльсе, я не могу выговорить его название, хотя Нэнни уверяет, что у меня получается удовлетворительно .
— Поэтому дорогая Цинтия приехала ко мне отдыхать.
Обе замолчали на мгновение, и я отважилась поддержать разговор:
— Вы, наверное, так устали от этого, ведь корь — тяжелая болезнь.
— Да, дорогая, это такое беспокойство, — согласилась миссис Томпсон. — Нэнни, конечно, прекрасно знает дело, но доктор боялся осложнения, поэтому мы взяли еще и больничную сиделку для Памелы, пока Нэнни заботилась об остальных.
— Должно быть, для вас это было тревожное время. Это ужасно, когда малыши болеют.
— Ох, дорогая, вы и представить себе не можете! Каждое утро я скрепя сердце ждала, когда моя горничная принесет последние новости от Нэнни. А после завтрака я каждое утро прогуливалась перед окнами детской и махала детям в окошко. Они печально смотрели на меня, я видела их личики, прижавшиеся к стеклу. Сделав это, я чувствовала себя легче — и я никогда не уезжала из дома больше, чем на несколько часов, пока они были больны.
— Цинтия — самоотверженная мать, — леди Бартон похлопала дочь по руке, — как и ты, дорогая.
Я не знала, что на это ответить, но тут, к счастью, появилась Элен с Розой, которая выглядела прекрасно. Элен одела ее в лучшее платье. Я вручила Розу леди Бартон, затем ее взяла миссис Томлинсон.
— Какое очаровательное дитя! — сказала та. — И какая жизнерадостная — моя младшая всегда начинала кричать через минуту после того, как ее приносили в гостиную, — она вернула Розу Элен. — Ведь дети по-настоящему довольны только в детской, так ведь? Я с таким облегчением вздохнула, когда перестала кормить мою милую Исабель. Вы все, еще кормите свою малышку, дорогая?
— О да, она любит свое молочко, моя Роза.
— Попробуйте сок алоэ, дорогая, он горький. Намажьте им грудь перед кормлением. Дети быстро привыкают обходиться без груди.
Горькое алоэ! На мою грудь, для Розы! Я чуть было не сказала, что об этом думаю, но, к счастью, меня прервала Элен.
— Теперь я могу унести Розу наверх, моя леди?
— Да, спасибо.
Элен подмигнула мне и исчезла за дверью, шурша накрахмаленной юбкой.
После ухода посетительниц, я не переставая думала о словах миссис Томлинсон. Я знала, что леди относятся к детям иначе — она, по крайней мере, сама вскармливала своих детей — но горькое алоэ! И как она могла выносить это — дети были больны, а она всего лишь глядела с улицы на их личики, прижатые к окнам.
Когда я в следующий раз взяла Флору на прогулку, мы пошли по тропинке к церкви и через покойницкую прошли на церковное кладбище. Я скоро нашла тот могильный камень, который искала — из белого мрамора, в виде ангела, распростершего крылья. Сначала шли имена Алисы Мэри Бистон, пяти лет двух месяцев, и Джеймса Альфреда Бистона, трех лет пяти месяцев. Они умерли в течение недели один за другим. И ниже — «а также их безутешная мать, Мэри Джейн Бистон, двадцати восьми лет». Она умерла меньше, чем через месяц вслед за своими детьми. Слезы подступили к моим глазам и покатились по щекам. Флора потянула меня за руку, стремясь продолжить путь.
Мы пошли на пустошь по тропе, ведущей в Ист Лодж. Хотя давно была осень, день выдался прекрасный. По старой изгороди вился хмель, красные ягоды кизила сияли под солнечными лучами. Заросли боярышника рдели алыми кистями ягод, единственный клен гордо возвышался над ними, его золотые листья трепетали от легкого ветерка. Флора побежала вперед и залезла в канаву, чтобы потрогать похожие на цветы ягоды бересклета, я последовала за ней. Она сорвала одну и победно закричала, увидев под оранжевой мякотью бурое семечко.
— Осторожнее, Флора. Они ядовиты. — Флора быстро убрала палец, ее голубые глаза встревоженно уставились на меня. Я вытащила ее из канавы, прижала к себе и поцеловала в щечку. — Не бойся, Флора, девочка моя, мама защитит тебя.
Приведя домой Флору и накормив Розу, я пошла в кабинет имения. Кажется, в последние дни я все время проводила там, и мне это нравилось, потому что я любила быть при деле. Кроме того, мне нравилось чаще встречаться с людьми. Я побывала у сестер Вильяме, — крупная ширококостная Джудит носила ботинки и кепку своего мужа, когда ухаживала за своим шипящим механическим монстром, смазывая его на зиму. Обе сестры, конечно, имели семейное сходство, но, тем не менее, были разными. Джаэль тоже носила ботинки мужа, но на ней они смотрелись изысканными туфлями от Луи, а старая кепка была кокетливо сдвинута набок над сверкающими карими глазами.
— Как поживает его светлость, моя леди? Давно он не заглядывал в мастерские, я уже соскучилась — он всегда так весело махал рукой и умел сказать доброе слово, его светлость.
Я изумленно уставилась на Джаэль, затем еще раз взглянула на ее пышные, чрезмерно развитые формы и решила, что, наверное, этим можно объяснить добродушное подшучивание Лео.
Добродушие Лео, безусловно, распространялось не на каждого. Мистер Арнотт как-то сказал мне о нем:
— Его светлость прекрасный человек, но не всегда может сдержать свой нрав, — он пожал плечами. — Но, полагаю, он и не может быть другим, он большая шишка в этих окрестностях. Я все еще никак не забуду Канаду. Там все люди равны.
— Мистер Робсон говорил, что и здесь тоже.
— Ох, Робсон! — мистер Арнотт рассмеялся, напоминая пирата еще больше, чем обычно. — Он — идеалист. Все остальные живут в реальном мире, и, если граф прикажет прыгать, они прыгают.
— Не думаю, что вы всегда прыгаете, мистер Арнотт, — искоса глянула я на него. — Мистер Селби, говорил мне другое.
Мистер Арнотт откинул голову назад и расхохотался.
— У нас с его светлостью есть свои трения, но он знает, чего я стою, поэтому даже самые долгие обиды рано или поздно подходят к концу. Я, пожалуй, лучше найду вам квитанции, не то мне опять придется выслушивать старика Селби, — усмехнулся он. — Должен заметить, мне гораздо приятнее, когда он посылает ко мне вас, — его единственный глаз сверкнул. Мистер Арнотт немного флиртовал, но я не придала этому значения, понимая, что у него просто такое обращение. Потом, когда я увидела, как он глядит на миссис Арнотт, то поняла, почему он вернулся к ней из Канады.
Люди в селе тоже заговаривали о Лео. «А-а, его светлости, наверное, непривычно там, ведь он всегда так следил за своей одеждой». «Он будет скучать по розам. Вот эти кустики он обрезал вместо меня каждую весну. Доставал свой нож и делал это сам. Он понимал, что я плохо вижу, в мои-то годы». «Давно его не видно, соскучилась. Надеюсь, ему не покажется слишком тяжело в солдатах».
Бабушка Витерс была практичнее.
— Когда он наконец, перестреляет всех этих немцев?
— Нет, миссис Витерс, его никогда не пошлют во Францию, у него другие дела. Кроме того, в RAMC не носят оружия, им не разрешается.
— Испортили ему удовольствие, — фыркнула она. — Он регулярно пишет вам?
— Каждую неделю, без пропусков.
— Надеюсь, вы заставляете его ждать ответов, если не хотите его испортить. Эти мужчины должны знать свое место.
Мистер Робсон давал урок на школьном дворе, его окружали ученики.
— Как там лорд Ворминстер, леди Ворминстер?
— Пока все хорошо, мистер Робсон.
— Подождите и увидите, — ухмыльнулся он, — несколько месяцев в солдатах сделают его социалистом.
Затем мне встретился доктор Маттеус, выходивший из своего коттеджа. После того, как мы поговорили об его больных, он спросил:
— Ворминстер справляется со своими делами, надеюсь?
— Думаю, что справляется, доктор, но он мало пишет об этом.
— Осмелюсь предположить, что он не хочет докучать вам.
Но я считала, что Лео не пишет о них, скорее потому, что знает, как я брезглива. Одна мысль о госпитале приводила меня в ужас. Я остановилась у калитки Мэри и заглянула к ней на минутку поздороваться с маленьким Томми, перед тем, как зайти к миссис Чандлер.
— Видишь, Роза, это Томми — давай ему помашем. Я знала, что миссис Чандлер, как и я, переживает за Лео.
— Он уже взрослый человек, — заметила она, — но иногда поступает как ребенок. Жалко, что он должен был уйти, но я рада, что у него есть вы, ему есть к кому вернуться, моя леди.
Когда я шла назад, Роза оттягивала мне руки, но груз вины на моих плечах был еще тяжелее. Если бы я только могла дать Лео любовь, в которой он нуждался — но я не могла.
Дома меня дожидалось еженедельное письмо от Лео — оно прибыло с послеобеденной почтой. Я взяла его с собой в детскую.
— Посмотри, Флора — письмо от папы. Ты поможешь мне открыть его? — мы вместе отклеили клапан и вытащили из конверта лист бумаги. Я ошеломленно замерла.
— Что случилось, моя леди? — встревожилась Элен. Не вымолвив ни слова, я протянула ей листок. В каждом углу листка было по треугольнику с написанными на них буквами YMCA, а между ними были слова, на которые я показывала — «Действительная служба британских полевых войск». С правой стороны Лео, как обычно, приписал свой номер и сокращение RAMC, но добавил под ними еще одно слово — Франция.