Серебряный развод

19

Полгода спустя

После той ночи Костя исчез. Лишь раз прислал сухое сообщение: "Прости за выходку"

Жизнь медленно входила в новые берега.

Просыпалась — и горечь под рёбрами становилась чуть меньше.

Мыла руки — и перестала замечать лёгкость на безымянном пальце.

Видела зрелые пары — и боль больше не сжимала горло.

Даже суды стали рутиной. Как стирка. Как очередь в кассу.

На слушаниях Вадим свидетельствовал против Кости.

Он говорил чётко, без запинки. Как будто репетировал. Как будто не был тем самым человеком, который двадцать лет называл Костю братом.

Когда судья огласил решение, Костя подошел ко мне.

Его рука была сухой и теплой — точно такой же, как в день нашего знакомства. Это прикосновение не оставило в душе ни злости, ни боли — лишь легкое удивление, что когда-то оно могло заставить мое сердце биться чаще.

— Поздравляю, — сказал он.

Я кивнула. Ничего больше между нами не осталось — даже ненависти. Он стал чужим человеком, чьи привычки и пристрастия я больше не обязана помнить.

Паша помирился с отцом. Я не запрещала — сын имел право сам решать, какие отношения поддерживать.

Иногда он делился новостями: Костя снял квартиру, начал новый проект. Я слушала спокойно, как будто это были сводки погоды из другого полушария.

Скоро наш дом станет бывшим. Стены, которые помнили детский смех, семейные праздники, наши ссоры и примирения — все это превратится в строку банковского перевода.

Но зато я наконец осуществлю все задуманное.

За завтраком сын аккуратно спросил:

— Мам? — его взгляд стал осторожным, как будто он боялся разбить хрупкое перемирие между прошлым и настоящим. — Ты заберёшь вещи из дома? Послезавтра риэлторы приедут...

Я медленно допила кофе, давая себе время собраться с мыслями.

— Разве этим не отец должен заниматься?

— Должен. — Паша покрутил телефон в руках, явно что-то обдумывая. — Но, может, тебе что-то захочется забрать? Я могу поехать с тобой.

— Нет. Я справлюсь сама.

Выделенный свободный час казался странным компромиссом между "надо" и "больше не могу". Личные вещи я вывезла сразу — зубная щётка, косметика, любимые книги. Остальное... остальное было уже не моим.

Когда я подъехала к дому, его машина стояла у ворот.

Раньше бы сердце ёкнуло. Сейчас — ничего. Пустота, ровная и бездонная, как осеннее небо.

Я шагнула во двор, и меня окатило волной странного ощущения. Здесь, среди коробок и мебели, затянутой в прозрачную пленку, будто в коконы, лежала наша с Костей жизнь — аккуратно упакованная, готовая к отправке в небытие.

"Боже, сколько же всего..." — прошептала я, окидывая взглядом горы вещей. Казалось, когда все это было разбросано по дому, оно занимало вдесятеро меньше места. Теперь же, собранное в одну кучу, оно напоминало кладбище воспоминаний — и я не знала, смеяться мне или плакать.

Из открытого окна донесся женский визгливый, капризный крик:

— Говорю же, это просто друг. — без труда узнаю голос Снежки. Странное дело — мне не больно. Только... смешно.

— И зачем же ты с ним общаешься? — едва сдерживался Костя.

— Просто, чтобы время занять, пока ты на работе.

— Так может, ты просто тоже будешь работать? — он язвительно отчитывает ее.

— Я не создана для работы. — произнесла она сладким голоском избалованной принцессы

— Секс — тоже работа, Снежаночка. — усмехнулся Костя.

— Что то ты хочешь сказать? — Снежка завизжала, и ее голос стал пронзительным, как скрежет вилки по стеклу.

— Сама знаешь. Но не будем об этом.

— Нет, постой! Как еще будем! — Верещала она.

— Снеж, я тут делами занимаюсь. Лучше помоги. Или иди в машину.

— Помочь?! Ах так? Тогда я сложу это в коробку. — звук бьющегося стекла. — Положила! Что бы еще положить..?

— Прекрати. — грубо рыкнул Костя. — Не хочешь помогать? Зачем увязалась за мной?

— Ты обещал мне денег дать, вообще-то.

— Знаю. Но пока еще нет, сама знаешь ситуацию.

— О! Какая милая белая рамочка… Тоже уберем в коробку

Я сразу поняла о какой рамке она говорит. Наше семейное фото десятилетней давности. Там мы вчетвером на пикнике в лесу.

— Не смей! — строго пригрозил бывший муж.

— И что будет? — вызывающе, хамски вопрошает девица.

— Не смей, я сказал.

— А я ка-а-ак… Ай! Отпусти. — взвизгнула девица.

— Убери свои руки! Это не твое.

— И не твое. — зло ответила Снежка.

— Теперь — да. Но память — еще моя.

— Ага, поня-я-ятно! — Снежка кривит губы. — Ты ее до сих пор любишь! Жалеешь, что развелся!

— Заткнись. — Его голос звучит опасно тихо. Я узнаю эту интонацию. Он на грани.

— Вот почему ты передумал жить со мной!

— Передумал и все. Закрыли тему. — категорично отрезал Костя.

Что же делать? Войти как ни в чем не бывало?

Я сильно хлопнула входной дверью. В доме воцарилась тишина.

— Кто-нибудь есть? — громко кричу из прихожей.

Тяжелые мужские шаги приближаются. А я натягиваю непринужденную улыбку.

— О! Костя! Привет. Вещи собираешь?

— Привет, Нина. — он шел ко мне и собирался было обнять, как раньше, когда я приходила домой. Сила привычки. Не больше.

— А мы нажили целую кучу вещей.

— Это уже пятая партия! — восклицает Костя. — Я не уверен, что арендованного мной склада хватит. — рассмеялся он. А я улыбнулась в ответ.

— Здра-а-асте. — бросила Снежка, выходя к нам из комнаты.

— Подожди в машине, как и собиралась. — тут же пресек ее Костя.

Она прошла мимо меня, нарочито размашисто, словно королева, вышагивающая перед служанкой.

Ее взгляд скользнул по мне — холодный, оценивающий, полный того особого высокомерия, которое бывает только у очень молодых и очень глупых. Губы поджаты, нос слегка вздернут — целый спектакль из одного жеста: "Ты — прошлое."

И когда она фыркнула и отвернулась, я тихо рассмеялась.

Как же забавно она все еще пытается меня задеть.

Как будто мне есть до этого дело.

— Она так… катается от нечего делать со мной. — Косте было неловко за ее присутствие.

— Я пришла пройтись и, быть может, забрать что-нибудь.

— Да, проходи. Самое важное я еще не упаковал.

Я вошла в комнату.

Коробки, выстроившиеся вдоль стен, будто солдаты на параде. Каждая — с аккуратной надписью, как эпитафия на могиле нашего общего прошлого.

На полу — одна открытая. Я наклонилась.

Осколки.

Мелкие, острые, беспорядочно рассыпанные по дну. Так вот, что она расколотила… Скромная вазочка в горошек — та самая, что дети купили на сэкономленные карманные деньги. Помню их сияющие глаза, когда они вручали ее нам: "Мама, папа, это вам!" Все эти годы она красовалась на самом видном месте — хрупкий символ нашей семьи.

А теперь — груда черепков.

— Мне очень жаль, — Костин голос прозвучал приглушенно, будто из другого измерения. — Может, получится склеить?

Я провела пальцем по осколку.

— Ничего уже не склеить.

Тишина.

И вдруг — его лицо. Настоящее. Без масок. Без лжи. Просто человек, который наконец понял, что сжег мост в тот самый момент, когда сам оказался по ту сторону пропасти.

А я...

Я почувствовала, как что-то внутри тихо щелкнуло. Не боль. Не горечь.

Облегчение.

Он потерял нас.

А я — наконец обрела себя.