Северный волк

Глава 10

Все десять дней одиночества беспокойство не отпускало, лишь усиливалось. Чтобы побороть его, первые дни целиком и полностью посвятила артефактам. Думала, опустошенный резерв и усталость помогут заснуть. Выматывала себя едва ли не до беспамятства, но истощение превращало ночи в кошмары. Забытье, в которое я раз за разом проваливалась, не называлось сном. Мне чудился Серпинар, стоящий рядом, какие-то смутно знакомые люди и эльфы, слышались голоса и мелодии.

На третью ночь я не выдержала. Перерыла несколько книг по заклинаниям и нашла то, которым усыплял меня Эдвин. Заклятие можно было обращать лишь на другого, но после нескольких бессонных ночей это меня не остановило. Одноразовый артефакт с сонным и оздоравливающим заклинаниями сработал прекрасно.

Мне снились зеленые луга, широкая река, голубое небо над березовой рощей, запах лопнувших почек, летящие по ветру лепестки яблони.

Утром поняла, что мне невыносимо душно в этом доме. Что услужливые коболы раздражают, а просторная купальня с чуть соленым, неживым воздухом бесит. Я злилась на себя и отчего-то на Эдвина из-за столь длительного затворничества. С наслаждением вспоминала пьянящий весенний ветерок, и даже наяву грезились запахи трав, птичьи трели, постукивание дятла.

Решилась быстро. Коболы не возражали. С тех пор как я под присмотром Эдвина сама заводила их, они считали меня хозяйкой. А действия хозяев не обсуждаются глиняной прислугой. Эдвин сказал, что магия рода Волка проведет меня до порога, дом впустит. К тому же, далеко отходить я все равно не собиралась.

Затхлый воздух подземного прохода, дрожь в коленях, нарастающее волнение. Будто я совершала что-то запретное, такое, о чем пожалею в ближайшее время. Уже хотела повернуть назад, возвратиться в дом. Но, назвав себя малодушной трусихой, неспособной сделать ничего для самой себя, подкралась к выходу из тоннеля.

Весенний вечер, солнце еще не село, легкий ветерок пах речной водой. На крошечной полянке у входа красочным ковром цвели примулы. На верхушке березы голосил дрозд, где-то неподалеку перекрикивались горлицы. Так и не выйдя за магический барьер, я стояла на пороге, наслаждалась вечером, свежим воздухом. Пыталась не думать о том, что через пару часов вновь пройду по земляному тоннелю, вновь запрусь в склепе.

В ту ночь я спала спокойней. Снилась далекая река, заманчиво поблескивающая между деревьями, шелест камышей и кваканье лягушек, запах илистого берега. Проснувшись, пообещала себе вечером дойти до нее.

Данное слово сдержать не получилось — шел дождь, мокнуть не хотелось, как и использовать магию в такой близости от убежища. Соблазн защититься от воды коконом и все же выйти на берег был поразительно велик. Но я помнила о предосторожности и останавливалась, когда с губ уже готово было сорваться нужное заклинание. Борьба с искушением мешала наслаждаться свежим воздухом и звуком дождя, падающего на недавно распустившиеся листья, поэтому в дом вернулась быстро.

Желание выходить на улицу постепенно преобразилось из ощущения духоты в доме, спертости воздуха в своеобразную одержимость. Я усилием воли заставляла себя не выходить дважды в день, как хотелось, и не отходить от порога. Так и не сделав ни единого шага на полянку, стояла у прозрачного барьера по несколько часов.

Еще одним необъяснимым желанием стала потребность наколдовать хоть что-нибудь. Заставить цветы расти быстрей, усилить голос поющей птицы, стряхнуть ветерком лепестки с цветущей рядом дикой сливы. Это казалось невинным баловством, простительной слабостью. На третий вечер бороться с собой стало настолько трудно, что я предпочитала выходить с совершенно опустошенным резервом.

Эдвин отсутствовал уже девять дней, и впервые я ждала его возвращения с сожалением. Его присутствие означало, что снова придется сидеть взаперти.

Я стояла у барьера и смотрела на проглядывающие между ветвями звезды. Как вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Борясь с поднимающимся в душе ужасом, медленно опустила голову и встретилась глазами с волком.

Зашедшееся стуком сердце пропустило несколько ударов, прежде чем поняла, что смотрю не на Эдвина в другом обличье.

Вероятней всего, это был волк из его стаи. Серый, темноглазый, крупный и возмутительно спокойный. Такими бесстрастными, по моему мнению, дикие волки не бывали. Он просто смотрел на меня, чуть вопросительно, но без особенного интереса. А мне стало безумно стыдно. Будто каждый день прокрадываясь на порог, я поступала безрассудно, и стая приглядывала за мной, хотела оградить от еще больших глупостей.

Эдвин вернулся поздно вечером одиннадцатого дня. Оказавшись в его объятиях, наслаждаясь вкусом поцелуя и тонким ароматом духов любимого, я оттаивала. Впервые за прошедшие в ожидании дни вздохнула полной грудью и успокоилась, расслабилась. Мы ушли в купальню, там восхитительно пахло солью и травяным мылом. Тепло источника не могло соперничать с жаром объятий Эдвина, а нервное напряжение из-за долгого ожидания давно превратилось в желание. Облюбованный затончик подходил для наших утех как нельзя лучше, и времени мы терять не стали.

— Я очень скучал по тебе, — тихо шепнул он, ласковым движением заправив прядь мне за ухо.

Поцелуи обожгли мочку, шею, висок. Мой дар подрагивал от восторга, вспыхивал разноцветными искрами, отголосками только что прогремевшего взрыва, по телу разливалась нега. Я прижималась к моему волку, ласково гладила его спину, красивые плечи. Он улыбался, отвечал на поцелуи и казался счастливым.

Тот прекрасный вечер и не менее чувственная ночь принадлежали только нам.

Время Великого магистра, планов и разговоров об Ордене настало утром, когда поздний завтрак уже подходил к концу. Выяснилось, что Эдвин очень вовремя решил наведаться в выделенный ему для экспериментов домик. На следующий день туда приехал магистр Лейод. Друг Великого магистра и главный инквизитор провинции остался очень доволен результатами внезапной проверки, несмотря на произошедшее. Мы раньше обсуждали с Эдвином, что его официальное уединенное место должно не только выглядеть обжитым, но и производить впечатление такого, где часто творится волшебство. Больше всего следов оставляла щитовая магия, поэтому Эдвин окружал домик заклинаниями-заслонами. Они не пропускали магов и птиц Серпинара.

Но магистр Лейод обычным магом не был. Он осторожно раздвинул щиты, прошел к дому и заглянул в окно. Если он подозревал в чем-то виконта Миньера, то в тот день получил доказательство невиновности подчиненного. Он застал одного из лучших артефакторов Ордена за созданием амулета от отравления ядом кьесиртке, крупной и опасной ящерицы, которых много водилось на западе страны. Артефакт должен был действовать не менее недели.

Сложный рисунок, громоздкое плетение, долгий процесс создания. И в самый разгар работы дар магистра Лейода начал влиять на кулон в руке Эдвина. Заклинание искривлялось, покачивалось и с шипением рванулось к главному инквизитору провинции. Тот отпрянул от окна, но было поздно.

Эдвин не смог совладать с магией. Нестабильная сила выбила стекло. Выломала раму.

Исказившееся заклинание ударило по Эдвину, рассекло плечо до кости.

Магистр Лейод успел в последний момент прикрыться щитом от бесконтрольного разряда, бросился Эдвину на помощь. Магистр был прекрасным лекарем, к тому же чувствовал свою вину и выложился весь. После его вмешательства рука не утратила ни чувствительность, ни подвижность, а на месте пореза остался только тонкий рубчик. Дополнительное лечение в больнице Ордена Эдвину не понадобилось.

Но все же выводы главный инквизитор провинции сделал правильные.

Строжайший запрет приближаться к официальному дому Эдвина стал теперь не просто настоятельной просьбой артефактора, а законом. Повышение оклада — настолько серьезным, что даже владелец собственного поместья и потомок небедного рода счел его приятным и щедрым дополнением. А вот повышение в иерархии инквизиции Эдвина обрадовало значительно меньше. Большей частью потому, что означало личную аудиенцию у Великого магистра. Серпинар принял его с неизменной благосклонностью, даже с радостью. Так привечают любимого племянника, по которому скучали. Эдвин рассказывал о долгом ужине, как о сущем наказании. И откровенно злился из-за этого. Я не понимала его настроения и видела в этой встрече добрый знак. Как бы Эдвин ни относился к Серпинару, он не мог отрицать, что множество мирян и инквизиторов мечтали о подобной чести.

— Он пригласил меня на следующей неделе к себе, — сухо сообщил Эдвин, положив мне кусок вишневого пирога. — Это же хорошо, — я попробовала успокоить, ласково погладила его по плечу.

Он ответил досадливо и раздраженно:

— То, что я привлек внимание врага, хорошей новостью быть не может.

Эдвин слишком грубым движением отрезал себе пирог. Нож неприятно стукнул по тарелке.

— Ты всегда привлекал его внимание, — пожала плечами я. — А приглашение рассматривай как возможность еще раз вблизи рассмотреть особняк. Может, придумаешь другой способ попасть туда. В обход змей и ловушек.

— Ты знаешь, сколько раз я там бывал? — вспылил он. — Это самый простой путь!

— Не кричи на меня, — строго осадила я. — Ты просчитывал все с точки зрения одиночки. Теперь же нас двое.

Он бросил на меня сердитый взгляд, отвернулся к тарелке. — Ты права, — выдержав небольшую паузу, спокойней ответил Эдвин, по-прежнему не отрывая глаз от пирога. — Нас двое. Его тон настораживал. Прислушавшись к золотому дару, почувствовала закрытость, желание утаить что-то. Это оскорбило, но и взволновало.

— Мне кажется, ты не договариваешь, — осторожно заметила я. Он нахмурился сильней и не ответил. Позволить ему отмолчаться не могла, собиралась настаивать, но успела только окликнуть.

— Мне скоро двадцать семь лет, — его голос прозвучал неожиданно зло. — Великий магистр хочет познакомить меня, преданного делу Ордена артефактора, с чудесной девушкой. Ее дар значительно уступает моему по силе, но молодость пленяет красотой.

Ответ отрезвил, напомнил, что за пределами этого дома идет обычная жизнь. Люди тревожатся о продолжении рода, о положении в обществе, о наследстве, поместье, деньгах. А Орден активно вмешивается в личную жизнь своих членов, чтобы в будущем не остаться без верных инквизиции магов.

— Понятно, — я выдавила улыбку, скрыла досаду за чашкой. После минутного размышления пришла к выводу, что беспокоиться все же не о чем.

— Не понимаю, почему тебя так злит предстоящее свидание, — стараясь говорить уверенно, все же опасалась вызвать бурю негодования. Эдвин иногда был довольно несдержанным, а сейчас к тому же сильно раздраженным. Его дар поблескивал красными всполохами. — Оно как-то может повлиять на твои планы?

— Никак, если не учитывать вынужденное общение с людьми, которых я предпочел бы не знать! — резко ответил он. — Если родители девушки в тебе заинтересуются, ты всегда можешь сказать, что служение Ордену для тебя превыше всего. И откладывать визиты к ним бесчисленное множество раз. Количество заданий от магистра Лейода они проверить не смогут. Ничто не помешает тебе уезжать из Ордена, как и прежде.

Я пыталась его успокоить, но отлично понимала, что родители девушки не могли не вцепиться в такую блестящую партию для своей дочери.

Молодой маг, уникальные умения которого обеспечивали ему уважение Ордена и рост. Один из наследников древнего рода, самолично распоряжающийся большим и богатым имением. Представила, как отец неведомой девушки ведет долгие беседы о приданом и брачном договоре. На мгновение вообразила, что Эдвин увлекся предложенной невестой, но быстро погасила проснувшуюся ревность. Она казалась мне безосновательной. Я пыталась придать голосу твердость, но он все равно выдавал нарастающее волнение. Ссориться с Эдвином не хотелось, а тема была ему настолько неприятна, что он не мог сдержать дрожь. Вилка трепетала в пальцах, постукивала по тарелке.

— Дело не в этом, — процедил он, все еще не глядя в мою сторону. — Серпинар обещал, что не будет навязывать мне невесту.

Злополучная вилка полетела на стол. Эдвин сложил руки на груди и замолчал.

Воплощенное негодование. Живая статуя раздражения.

Вести разговор в таком тоне я считала глупым.

Молчали долго. Вишневый пирог оказался очень вкусным, а меня впервые за неделю не тошнило от еды. Поэтому аппетит вовсе не был наигранным. Размышляя о навязанной невесте, постепенно осознавала, что отказаться от брака с выбранной Орденом девушкой Эдвин не мог. Инквизиция неохотно, но шла на уступки, если представителей аристократических семейств уже связывали брачные договоренности. Эдвину не осталось и такой лазейки. Закон предписывал заключить договорной брак до того, как жениху исполнится двадцать пять. Эдвин был старше.

Если бы мы не собирались уехать в обозримом будущем, то сводничество Серпинара стало бы поводом для серьезного беспокойства. Но тогда я видела в неожиданной невесте только несколько занятых вечеров и пару встреч с Великим магистром. По моему мнению, это было едва ли обременительней долгого общения с инквизиторами в Ордене.

— Прости меня за несдержанность, — тихо заговорил Эдвин. Ему удалось успокоиться не только на словах. Дар сиял мягким золотистым светом.

Я только кивнула, принимая извинения.

— Ты ведь знаешь, что Орден подбирает пары и для магистров, и для рыцарей, — он озвучил общеизвестный факт.

— Конечно, — я снова кивнула и посмотрела на собеседника. Эдвин казался расстроенным, от былого раздражения не осталось и следа.

— Еще три дня назад я считал, что избавлен от вмешательства Ордена в свою жизнь. И слова Великого магистра были крайне неприятной неожиданностью. Прости, что накричал на тебя, снова покаялся он.

Я взяла его за руку, ободряюще улыбнулась и заверила, что не сержусь. Он выдохнул с явным облегчением и наклонился ко мне. Отвечая на терпкий из-за чайного послевкусия поцелуй, в который раз подумала, что Эдвин привык к капризам. Моя покладистость его удивляла, а поцелуй служил своеобразной проверкой искренности.

За первым, искупающим, последовал еще один, распаляющий желание. И еще один, помрачающий разум нежностью. Промелькнула мысль, что Эдвин использует страсть, чтобы уйти от ответа. Но в тот момент мне это было безразлично. Я так соскучилась по моему волку, что сама обрадовалась возможности отложить неприятный разговор.

Его проворные пальцы распустили боковую шнуровку платья, я возилась с мелкими пуговичками мантии, жадно припадая к его губам.

— В спальню, — сипло выдохнул он между поцелуями.

— Хорошо, — прошептала я.

Он привлек меня к себе, обнимая за талию, целуя ладонь, повел к двери. Тонкий аромат розмарина дразнил и щекотал чувства прохладой. Близость обжигала желанием. В коридоре Эдвин подхватил меня на руки, я рассмеялась, сильней прижимаясь к любимому. В его объятиях забывала обо всем, с радостью теряла себя, становясь единым целым с ним. Его дар сиял счастьем и влечением, покорял силой, необузданностью, какой-то животной дикостью.

Мы отдавались друг другу полностью, без остатка растворяясь в страсти. И знали, что не только она объединяет нас. Дышали друг другом, стирая из памяти холод былого одиночества. Вместе наслаждались отдыхом, успокаивали друг друга лаской и нежностью.

Положив ладонь на грудь любимого, чувствуя биение его сердца, я уже набралась храбрости, решилась рассказать о ребенке. Но прекрасный момент был безвозвратно утерян, потому что Эдвин заговорил раньше.

— Мне тяжело вспоминать некоторые вещи. Но если не расскажу, ты не поймешь, почему навязывание невесты так меня возмутило, — он обнимал меня, устроив руку на моем плече. Вздохнув, продолжил: — Мне тогда было без малого двадцать. На одном из приемов при дворе я познакомился с Беатой Теновер. Думаю, ты слышала эту историю. Я осторожно подтвердила. Против воли перед глазами появился образ черноволосой девушки в объятиях влюбленного Эдвина. Непрошеная мысль о том, что они были бы красивой парой, обожгла ревностью, больно ранила.

— Тогда ты знаешь, что мы сбежали. Догадываешься, что сбежали сюда, — его фразы стали отрывистыми. Эдвин старался скрыть неловкость и, казалось, ожидал бури, слез и истерик. Мы пошли на такой шаг, потому что Орден грубо вмешался в наши жизни, — в низком голосе появились жесткие нотки, послышалось раздражение. В сиянии дара проглядывало все больше красных оттенков. — Беата не обладала магическим даром. Даже ничтожно слабым.

— Инквизиторы не одобряют браков магов с простыми людьми, — мои слова прозвучали неожиданно тихо, как-то ломко. Я пожалела, что открыла рот и вмешалась.

— Это так, — согласился он, чуть крепче прижав меня к себе. — Поэтому Орден воспротивился. Запретить мне что-либо было сложно. Повлиять на меня через семью — невозможно, поэтому инквизиторы внушали родителям Беаты, что на брак ни в коем случае нельзя соглашаться. Особого успеха не имели. — Еще бы, такой выгодный жених, — бросила я, не успев вовремя прикусить язык. Почувствовала, как Эдвин напрягся, и поспешила добавить: — И взаимное сильное чувство.

Он выдохнул, немного расслабился.

— Это верно. Чувство было взаимным и очень сильным. Рядом с ней я терял голову, в разлуке не находил себе места. Я никогда так не любил и не желал женщину. Отказаться от нее я не мог. Это было бы равносильно самоубийству.

Он говорил искренне, честно. Не утаивал и не преувеличивал. Я закусила губу, стараясь не расплакаться от обиды и боли. Мне казалось, каждым словом своим Эдвин возвеличивает умершую и обесценивает мое чувство.

В тот момент, чувствуя его дар, лучше любого свидетеля подтверждающий правдивость слов, я усомнилась в любви Эдвина. В том, что наше чувство действительно не ограничивалось одной лишь страстью и вынужденным доверием.

— Мы спрятались здесь, — он продолжал, не замечая моего настроения. — Решились на такой шаг после того, как с Беатой лично поговорил Великий магистр. Серпинар велел ей отступиться. Сказал, что приготовил мне другую невесту, более подходящую. Этот разговор ее напугал. Помню, она признавалась, что несколько дней холод его прикосновений преследовал ее.

Он замолчал. Я не хотела, чтобы он продолжал, но и прервать не могла. Вдруг пришло осознание, что Эдвин прежде ни с кем о Беате не говорил. Правда, его откровенность причиняла мне такую боль, что становилось трудно дышать. Но виконта это не интересовало.

— Мы сбежали. Прожили вместе три месяца. Отношения постепенно портились. Она стала злой, чужой, отстраненной.

Постепенно стала избегать меня. Заявила, что все совершенное — ошибка. Что не хочет меня видеть, — он рубил фразы. Они звучали глухо, отдавали затаенной и привычной болью. — Мы расстались. Я вернул ее родителям. Она сказала, что больше не хочет меня ни знать, ни видеть. Я принял ее решение. Попытался принять… Не брать же силой каждый раз любимую?

Он снова замолк, погладил мое плечо, заботливо поправил одеяло.

— Беата умерла в день своей свадьбы. Всего через две недели после того, как мы расстались, — тихо подытожил он.

Еще одна долгая, напряженная пауза. Я молчала.

С одной стороны, сочувствовала Эдвину. Он стал свидетелем чересчур быстрого угасания любви. Это подтверждало предположение о серьезном расчете, об отсутствии глубоких чувств со стороны девушки. Он потерял любимую женщину, и воспоминания о ней все еще причиняли боль.

Но с другой стороны, я негодовала из-за того, что Эдвин называл любимой другую.

Хотелось разнести дом, сжечь все, что на глаза попадется, а потом, свернувшись в комочек, поплакать на пепелище. — Я бы верил в то, что Беата никогда меня не любила, полушепотом продолжал мой мучитель. — Наверное, смирился бы с этим. Жил бы спокойно дальше. Но в личной беседе Серпинар как-то намекнул, что уберег меня от неверного поступка. Оградил от недостойной, действовавшей по расчету и не испытывавшей настоящих чувств. И я понял, что Беата стала жертвой магии внушения, которой в совершенстве владеет Серпинар, как и любой другой Змей. Он знал, что человек без магических способностей не сможет выжить, когда заклятие подведет его к цели. Знал, но пренебрег чужой жизнью, — зло заключил Эдвин.

Его дар блеснул металлом. А я поняла, что виконт отомстил за смерть возлюбленной, еще до того, как Эдвин сам признался в этом.

— Я не мог и не желал прощать Серпинару такое, — он говорил жестко. Фразы вновь стали короткими. — Я хотел бы убить его. Но это не в моих силах. Мне не одолеть его в поединке. Не подослать наемника. Но я знал, что он очень давно мучается болями. Из-за какого-то эльфийского заклятия. Что ни один из лекарей Ордена не может исцелить Серпинара полностью. Что каждое утро Великий магистр глотает эликсиры. Иначе вообще не сможет пошевелить ногой. Зелья — далеко не безвредная забава. Все это знают.

Новая пауза нужна была Эдвину, чтобы успокоиться. Хотя бы попытаться. Но разволновавшийся дар полыхал раскаленным металлом, поблескивал красными вспышками. Все старания взять себя в руки изначально казались мне обреченными на провал. Поэтому ровный, бесстрастный голос Эдвина даже удивил меня.

— Я потратил полгода, но создал амулет, способный избавить

Серпинара от значительной части боли, — холодно сказал он. Артефакт действует уже больше шести лет. Серпинар считает, что амулет борется с заклятием. На самом деле он вбирает в себя боль. Я рассчитывал, что через десять лет он сам сломается и ударит Серпинара всей накопленной энергией. Эдвин прижал меня к себе обеими руками. Его голос прозвучал глухо, безжизненно, а дар едва не сжигал отзвуками кипящей ненависти. Мне на мгновение показалось, что я была его якорем, островом спокойствия в море гнева.

— Он сдохнет в муках, — выпалил Эдвин.

Я промолчала. Слов в поддержку все равно не находила, говорить о Беате не желала. И без того услышала о ней больше, чем хотела.

— Спасибо, что выслушала, — спустя несколько минут поблагодарил Эдвин. — Понимаю, тебе это было тяжело… Но мне не с кем больше поговорить об этом. Никто меня не поймет так, как ты.

— Я рада, что ты рассказал мне, — выдавив улыбку, соврала я, глядя в глаза виконту. — Мне нужно было это знать. Так я лучше понимаю тебя, мотивы твоих поступков.

Эдвин крепче обнял меня.

— Спасибо, — снова поблагодарил он. — Мне очень важно, что ты знаешь обо мне все. Что ты меня понимаешь.

Он ласково отодвинул прядь с моей щеки, погладил большим пальцем скулу.

— Дороже тебя у меня никого нет, — выдохнул он.

— Люблю тебя, — надеясь хоть в этот раз услышать ответное признание, прошептала я.

Красивые губы тронула улыбка, взгляд голубых глаз покорял теплом.

— И я тебя, — тихо ответил Эдвин.

Его голос звучал бы небесной музыкой, будь ответ другим. Я скрыла за улыбкой горечь, снова положила голову ему на грудь. Сердце Эдвина билось под ладонью ровно и полно, дар сиял спокойствием и умиротворением.

Это казалось мне обидней всего. Эдвин даже не догадывался, сколько боли причиняет мне, не произнося такие простые слова. Хотя мне следовало быть ему благодарной. Говорить о любви, не испытывая ее, было бы, пожалуй, еще более жестоко.

Вечером обсуждали план поместья Серпинара, ловушки. Эдвин подумал о другом пути в большой кабинет Великого магистра и предложил подняться туда по воздуху. Идея была интересная, но исключительно затратная для резерва. Из-за этого и из-за характера заклинания для осуществления нового плана виконта действительно требовались двое. Поэтому мы занялись восстанавливающими резерв артефактами, пока нам было, что отдавать волшебству.

Я закончила работу и наблюдала за Эдвином. Он все еще занимался заготовкой, которую держал на ладони. В теплом сиянии творимого заклинания черты лица виконта Эдвина Миньера казались чудесно мягкими, родными. Он не был красавцем, но я любовалась им, не могла оторвать взгляд. Нежность к нему смешивалась с разъедающим душу разочарованием.

Тяжело любить безответно.

Он закончил работу, отложил артефакт, поймал мой взгляд. Сосредоточенное лицо изменилось, просветлело, плотно сомкнутые губы тронула ласковая улыбка. Его ладонь легла на мое запястье, а нежность поцелуя смела все мысли, кроме одной. Сомнения в его любви показались глупыми.

Подумалось, что Эдвин просто не говорит о своих чувствах. Не знает, как. После истории с Беатой. Или боится признаться. И все же я надеялась вскоре услышать от него заветные слова. Он ушел за час до рассвета. Магистр Лейод назначил встречу около полудня в официальном доме артефактора. Все из-за девушки, с которой хотел свести Эдвина Серпинар. Магистр Лейод, как один из наиболее опытных лекарей страны, собирался проверить здоровье предполагаемого жениха.

Перенесенные болезни, следы заклинаний или проклятий.

Обычное дело для инквизиторов.

Как это часто бывало, серьезный и неприятный разговор о проверке Эдвин отложил на вечер. На время после близости. Я разволновалась. Опасалась, главный инквизитор провинции найдет следы метки, но Эдвин заверил, что это невозможно. — Она исчезает бесследно. Об этом Серпинар позаботился при разработке заклинания, — прижимая меня к себе, объяснил он. — Он хотел, чтобы тех, кого он допрашивал с помощью этого заклятия, их близкие считали отступниками.

Меня это не утешило. Я ждала подвоха, неприятностей и не скрывала тревоги. Золотой дар тепло сиял от удовольствия Эдвину нравилось мое искреннее беспокойство о нем. Он даже признался в этом.

— С детства не испытывал подобного. Даже забыл, каково быть настолько нужным кому-то.

В тот вечер он сделал мне подарок. Кольцо из переплетающихся золотых и серебряных полосок, покрытых эльфийскими письменами. Очень старое, даже древнее украшение восхищало изяществом и воздушной легкостью. — Это фамильная драгоценность, — он смотрел мне в глаза и говорил медленно, короткими фразами из-за нарастающего смущения. Я замечала, как покраснели его щеки, и чувствовала румянец на своих.

— Я буду носить такое же, — тихо пообещал Эдвин. — Ты почувствуешь, если что-то случится. Оно будет теплым, если все в порядке. Похолодеет, если случится беда.

— Ты уж постарайся, чтобы ничего плохого не произошло, — моя просьба больше походила на мольбу, а голос дрожал. — Я не могу тебя потерять.

— Я тебя тоже. Только не тебя, — выдохнул он.

Сидя в библиотеке, пыталась разобрать выцветшие буквы в ветхом самоучителе эльфийского и все время поглядывала на часы. По моим расчетам, Эдвин уже добрался до официального пристанища и создавал простенькие артефакты, чтобы в доме чувствовалась магия.

Наступления полудня я ждала с нарастающей тревогой и усиливающимся с каждой минутой страхом. Тепло кольца успокаивало, давало опору, уверенность. Время шло, изменений не было, и я с облегчением осознавала, что все обошлось.

Ближе к вечеру почувствовала, что мне нечем дышать, что нужно выйти из дома, пройтись, вдохнуть свежего воздуха, отвлечься. Искушению долго не противилась и уже через полчаса стояла на пороге, смотрела на медленно угасающее вечернее небо. Где-то за деревьями текла река. Я отчетливо представляла себе шелест камыша, стрекоз на лебедином цветке. Словно наяву слышала кваканье лягушек и запах илистого берега.

Ноги сами понесли туда, и я пошла, повторяя, что ничего противозаконного не делаю. Вообще непонятно, почему Эдвину можно, а мне нельзя выходить. Амулеты, скрывающие дар, у нас одинаковые. Привлекать к себе внимание волшебством в незащищенном месте не стану. И вообще, выходя из дома, я в значительно большей безопасности, чем Эдвин.

Мысленно то ли нападая, то ли оправдываясь перед ним, начинала сердиться на виконта. Командовать, запирать меня в четырех стенах он не имел никакого права!

Медленное течение реки, красивый вид немного успокоили. Домой я возвращалась со смешанными чувствами. Вина сплеталась с удовольствием, легким озорством из-за нарушенного правила и надеждой, что коболы ничего не расскажут Эдвину о моих вылазках.

Проведя большую часть ночи в терзаниях и раздумьях, не смогла осознать причину, заставившую меня покинуть безопасный дом и выйти на берег, с которого виднелось поместье Великого магистра Серпинара. Да, до него было очень далеко, но замок на каменном уступе над рекой я видела отчетливо. Собственное безрассудство меня удивило и напугало.

Чтобы собраться с мыслями, спустилась в спальню Эдвина, обняла подушку, хранящую запах его духов. Ровные древесные ноты угомонили поднявшуюся тревогу, отголоски свежего розмарина отрезвили, а утонченный аромат мускатного ореха вернул уверенность. Я думала об Эдвине, но былое раздражение на него ушло. Запрет покидать дом казался правильным, однако не столь категоричным, чтобы терять покой и сон. Воспоминания о ласковых руках любимого и отзвуках его голоса постепенно убаюкали.

Эдвин обещал вернуться рано утром. К его приходу я, потеснив кобол на кухне, испекла яблочный пирог с изюмом. Он обрадовался знаку внимания, сиял улыбкой, целовал мне руки, не догадываясь, что я пыталась так искупить вину.

Правда о моих вечерних вылазках вскрылась через три дня. Эдвин ушел на званый ужин к Великому магистру, чтобы познакомиться с возможной невестой и ее родителями. Кроме них Серпинар пригласил еще двух магистров Ордена, не считая

Лейода. Всех с женами. Ужин предполагался спокойный, располагающий к долгим и приятным беседам. Мне мерещилась ловушка, но я вовремя прикусила язык и не стала развивать тему. Отказаться Эдвин не мог, проверки он прошел замечательно, подозрений не вызывал. Более того, своей заинтересованностью Серпинар подчеркивал родственное расположение и возросшее доверие. Судя по всему, эмоциональная составляющая золотого дара открывалась не каждому. И за время длительного общения Серпинар так и не увидел кипящей в Эдвине ненависти.

Прислушиваясь к теплу кольца, я пыталась изучать эльфийский. Довольно скоро это занятие перестало отвлекать от волнений, а часы все чаще привлекали взгляд. Когда маленькая стрелка прочно обосновалась на десяти, а почти полная луна высоко встала над горизонтом, я сдалась. Взяв плащ, спустилась на первый этаж, решительно открыла дверь и окунулась в затхлость подземного хода.

Весенний воздух пьянил свежестью, в вышине поблескивали звезды, сладко пах распустившийся рядом с порогом гиацинт. До этого момента верила, что вовсе не нарушаю данное себе обещание не выходить больше из дома без Эдвина. Что просто буду ждать его там, у защитного барьера, что так пытаюсь сократить ожидание.

Теперь эти объяснения казались бледными и не состоятельными. Я решительно шагнула на поляну и пошла к реке. Потому что мне, именно мне нужно было прогуляться. И о себе следовало думать прежде всего.

Широкая река поблескивала лунным светом. Пахло илом, свежей листвой и хвоей. Я просто шла, шла по берегу, наслаждаясь прогулкой и ни о чем не задумываясь.

Очнулась от холода и толчка в грудь. Не болезненного, но неприятного. Возникло ощущение, что меня предостерегают об опасности. Встрепенувшись, огляделась. С нарастающим ужасом поняла, что светлый камень в сотне шагов — тот самый эльфийский камень, у которого встретила Великого магистра. Сердце заколотилось, как бешенное. Ледяной волной захлестнуло отвратительное осознание, что совершенно не помню, как оказалась так близко к камню. Он ведь был очень далеко от дома. С Эдвином мы шли сюда почти два часа! Вторым открытием стало ощущение, что довольно близко находятся поднятые мертвецы. Болезненно сглотнув, попробовала сосредоточиться и оценить положение. Отметила, что резерва хватит на полдюжины эффективных против нежити воспламеняющих заклинаний, не больше. Ничтожное число, которого не хватит для защиты от десятка противников.

Нужно было срочно уходить, пока они меня не почувствовали. Онемевшие от страха ноги слушались плохо. Вдруг обнаружилось, что на берегу много скользких камней и веток, которых я раньше не замечала. Хотелось бежать, но приходилось выбирать место, куда ставить ногу. Хотелось использовать магию, наколдовать хотя бы фонарь, но я боялась так привлечь поднятых мертвецов или выдать себя Серпинару. С каждым шагом чувствуя, как ухожу от опасности, все отчетливей понимала, что, скорей всего, вернусь домой позже Эдвина. Это предположение оправдалось. Я вернулась далеко за полночь, а Эдвин в одиннадцать.

Узнав от кобол, что я отсутствовала едва ли не четыре часа и вообще очень часто покидала дом, Эдвин взъярился. Он старался говорить спокойно, но я видела, как гнев изменяет золотой дар.

Он злился на меня, напоминал о просьбе не выходить из убежища. Мне следовало признать вину, но я устроила скандал. Раскричалась, вспылила, заявила, что он держит меня взаперти.

Он попробовал объяснить, что требование обосновано. Я ударилась в слезы.

Он сказал, что безопасность превыше всего. Я наговорила резкостей и обозвала его тираном. Выскочила из столовой, грохнув дверью, и спряталась у себя в спальне.

Рыдая в подушку, жалела себя. Все надеялась, Эдвин придет утешать, просить прощения. Но он так и не появился. Засыпая, с горечью поняла, что мы впервые за последние месяцы спали в разных комнатах.

На следующее утро грустный, подавленный Эдвин извинился.

Я тоже. Мы помирились.

Как потом стало ясно, только на словах.

Разговаривали, тренировались, обсуждали серьезные темы.

Все постепенно стало так же, как и прежде.

Почти так же.

Между нами что-то сломалось в ту злополучную ночь. И не было в мире заклятия, способного это исправить. Из-за навязанной невесты отлучки из Ордена стали значительно короче. Пару раз за следующие три недели Эдвин появлялся в доме всего на несколько часов, а потом уходил на встречу с Великим магистром.

Поначалу я переживала, волновалась. Потом привыкла, прислушивалась к теплу кольца, уговаривала себя, что все в порядке. Со временем поняла, что не верю обещаниям Эдвина. Не верю в скорый отъезд. Даже в то, что действительно попробуем пробраться в поместье Серпинара и украсть карту даров.

Сложно описать это чувство, но казалось, сердце онемело, эмоции покрылись коркой льда. Потому что Эдвин постепенно, но уверенно отдалялся от меня. Он становился чужим, сам понимал это, смущался, стыдился изменения отношений. И ничего не делал, чтобы исправить сложившееся положение. С каждым днем разница между тем, какими мы были до ссоры, и тем, как изменились после, становилась явственней.

В одиночестве я плакала от бессилия. Не знала, как починить поломанное. Казалось, счастье утеряно безвозвратно. Все, совершенно все стало бессмысленным.

Он был подавленным, потерянным и не стремился общаться со мной в те редкие часы, когда возвращался домой. Его не привлекала даже близость. Нежность исчезла, поцелуи стали данью прощаниям и встречам.

Сидя с Эдвином за одним столом или занимаясь в одной комнате артефактами, чувствовала, что не нужна ему. Между нами словно возвели стену изо льда. С каждым днем лед креп и твердел, наращивал толщину. Довольно быстро стена стала такой непробиваемой, что, даже находясь рядом с Эдвином, я оставалась в одиночестве.

Виконт оживлялся, если мы говорили об артефактах, ловушках Серпинара, о плане поместья. Его радовала возможность потренироваться и забавляли мои сомнительные успехи в освоении эльфийского.

Он произнес несколько простейших фраз на этом языке, я не поняла ни слова. Огорчилась, ведь те же выражения, но написанные, с легкостью использовала. Он

покровительственным тоном заявил, что попробует когда-нибудь заняться со мной и этим. Очередное обещание, которое Эдвин явно не собирался выполнять, и превосходство в голосе артефактора меня взбесило. Я ответила резкостью и указала на то, что эльфов осталось в королевстве меньше, чем книг на их языке. Практиковаться в устной речи уж точно ни к чему. Маг побледнел, прикусил губу, встал, чопорно поклонился и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Я разрыдалась, спрятав лицо в ладонях. Он не пришел утешать и весь следующий день со мной почти не разговаривал.

Живые черепки накляузничали виконту, что я по-прежнему часто покидала дом. Несмотря на его просьбы и на мое обещание не выходить из убежища, это было правдой. Но я всегда останавливалась на пороге и не выходила даже на полянку. Изо всех сил стараясь держать себя в руках, честно объяснила Эдвину, что в доме мне нечем дышать. Поклялась памятью родных, что не хожу на берег. Поверил маг или нет, не знаю, но эту тему больше не затрагивал.

Очередной вечер в обществе артефактора оставил по себе ощущение холодной отстраненности, близкой к неприязни. Предпринимать новую ненужную виконту попытку что-то наладить не стала, пожелала доброй ночи и ушла к себе. Миньер вежливо, даже церемонно поклонился и ответил таким же безликим пожеланием.

В который раз заснула в слезах. Все волшебство, которое было между нами, исчезло, вся радость ушла. Это причиняло не только душевную, но и телесную боль. Выплакавшись, подсушив заклинанием подушку, провалилась в тревожное забытье. Снился Верховный магистр Серпинар, черные птицы и эльфийский камень. Мне кто-то говорил, что необходимо дойти до него, а я противилась.

Проснулась от ужаса через пару часов и едва не спалила Эдвина. Виконт сидел рядом на кровати и задумчиво рассматривал меня. В свете магического фонарика он выглядел изможденным и осунувшимся, очень расстроенным.

— Что происходит, Софи? — тихо спросил Эдвин.

Впервые за последние три недели я вдруг почувствовала его дар. Мягкий золотистый свет, огорчение, искреннюю тревогу. Впервые за три недели поняла, что по совершенно неясной причине перестала его видеть, временно утратила Эдвина. От этого было больно, а внезапное возвращение утраченного будто оживило меня.

Не сдержалась, порывисто села, обняла любимого.

Уткнувшись лбом ему в плечо, старалась не всхлипывать. Он бережно прижимал меня к себе, гладил по спине, утешал. Я любовалась его даром, красотой родной магии, тщетно пыталась успокоиться.

— Я больше так не могу, — выдохнула я, когда слезы сошли на нет. — Устала, измучилась. Я не железная и не такая стойкая, как хотелось бы. Я здесь постепенно схожу с ума.

Отстранившись, заглянула ему в лицо и неожиданно твердо заявила:

— Если мы в ближайшие две недели не выкрадем карту даров и не уедем, я уйду. Воспользуюсь невидимостью, проникну на корабль и уеду сама в Кирлон.

Эдвин вздохнул:

— Увеличь срок до трех недель, ладно? — он говорил уверенно и убежденно. — Через десять дней Серпинар уедет в одну из южных провинций. Путь будет открыт. Мы достанем карту и уничтожим ее. Для этого нам нужно попасть к источнику. Это недалеко. По пути в Северную гавань. И сразу же уедем.

Хорошо?

— Хорошо, — выдохнула я и снова обняла его.

Эдвин поцеловал меня в висок и прошептал:

— Пожалуйста, чтобы ни случилось, чтобы тебя ни тревожило, не отгораживайся от меня. Я не могу тебя потерять. Кивнула, боясь вновь утратить его, лишиться жизненно необходимого мне сияния родного дара.

— Я люблю тебя, Эдвин, — в который раз призналась первой.

— Я тебя тоже, Софи, — ответил он.

Наивно было полагать, что после этого разговора все станет таким, как прежде. Холодность почти исчезла, отчужденности поубавилось, появилось подчеркнутое внимание к мыслям и переживаниям друг друга. Немного навязчивое, осторожное, вежливое. Иногда это раздражало, но я заставляла себя успокоиться, потому что меньше всего на свете хотела продлевать тот кошмар, который и так слишком затянулся. У меня появился новый, очень сильный страх. Я боялась потерять Эдвина, разучиться видеть его дар. Казалось, если это произойдет снова, то нас уже не спасти. Перестанем доверять друг другу, не найдем сил побороть отстраненность. О любви можно будет забыть. Она превратится в прекрасный и горький сон о былом и безнадежно утраченном.

Когда Эдвин снова вернулся в Орден, большую часть дня я провела в его спальне и ночевать осталась там. Постель хранила запах любимого, обнимая подушку, я с ужасом поняла, что с момента последней близости прошел месяц. Что такой долгий перерыв тоже ослабляет связь даров.

Поднявшийся с новой силой страх заставил бежать в кабинет за одной из эльфийских книг о магии. Вернувшись в спальню, лихорадочно переворачивала тяжелые листы в поисках нужного заклинания. Фантом дара Эдвина должен был стать моим спасением.

Возилась пять часов. Вначале полностью перевела те слова, которых еще не понимала, а потом создавала двойника. Стать, ширина красивых плеч, свежий шрам на руке, высокий лоб, ровный нос с тяжелым основанием, форма и голубизна глаз, красота изгибов манящих губ и яркий, сияющий золотом дар. Я цеплялась за воспоминания об Эдвине. Выуживала из памяти все новые и новые детали, передавала открытость улыбки, интонации низкого голоса. Плакала, снова плакала. Я любила Эдвина, верила в его любовь, хоть он ни разу и не произнес этих слов. И понимала, что тем разговором мы ничего не починили.

Что не поможет и отъезд.

Что причина в другом.

Но распознать, в чем же действительно было дело, не получалось, несмотря на все старания.

Он вернулся поздно ночью через неделю. Опоздал на два дня. Чтобы не сойти с ума от беспокойства, все силы бросила на создание артефактов, необходимых для попытки выкрасть карту. Трижды досуха вычерпала резерв, лишь бы избавиться от навязчивого желания выйти к реке, чтобы отрешиться от тревог об Эдвине. Эльфийское кольцо согревало озябшие от истощения руки, этого мне было довольно.

Услышав чужие шаги на втором этаже, спросонок решила,

что Серпинар опять подослал птиц. Плотней завернувшись в одеяло, спрятав голову под подушку, слышала шаги над головой, в моей комнате, скрип лестницы. Ничего неожиданного, птицы прилетали к дому раз в два-три дня, ощущение чужого присутствия стало привычным.

Проснулась от того, что Эдвин сел мне на ногу. Первый испуг прошел быстро, но еще раньше я оказалась в крепких объятиях любимого.

— Хвала небесам, — бормотал он, впервые за время нашего общения обнаружив зачатки религиозности. Я прижималась к нему, сосредоточившись, смогла почувствовать его дар. Радостное сияние, уходящее отчаяние, бледнеющий страх и меркнущую обреченность. Яркие эмоции, отчетливо проступающие на фоне усталости и опустошенности резерва.

— Я испугался, что ты ушла, — признался он, когда поток благодарностей Единому постепенно иссяк.

Эдвин выглядел виноватым, будто ждал моей обиды в ответ на признание. Наверное, стоило обидеться. Ведь он заподозрил меня в предательстве, в подлости, в способности бросить его, не оставив даже прощальной записки. Но я впервые за долгое время видела Эдвина так близко, чувствовала его дар так ясно. А, положив руку на сердце, следовало признать, что его подозрения имели основания.

Заглянув в голубые глаза, увидела в них робость и привычное ожидание очередной ссоры. Мне стало за нас больно и стыдно. Мы сами разрушали все, что связывало нас. Объяснять это словами было даже глупо. Сотрясение воздуха еще никогда не приводило к серьезным изменениям.

Я поцеловала Эдвина, ощутила терпкий вкус вина на его губах. Шелковые черные волосы проскальзывали между пальцами, гладкая кожа пахла утонченным мускатным орехом и свежим розмарином. Прохладный запах распалял желание, а жар его прикосновений сводил с ума забытой лаской.

Мне хотелось поскорей освободить его от мантии, отдаться просыпающейся страсти, утонуть в его объятиях, как в омуте. Но я дразнила себя и Эдвина, медленно расстегивая мелкие пуговички магией. Его дар дрожал от удовольствия, когда мое волшебство искристыми спиральками вторгалось в его магическое поле. Он целовал мои налившиеся груди, каждый поцелуй отзывался чуть болезненной тяжестью и волной нарастающего возбуждения.

Отброшенная мантия с шорохом соскользнула со стула. От остальной одежды Эдвин быстро освободился сам. К счастью, потому что терпеть больше, растягивать эту чувственную пытку я не находила сил.

Он был мой.

Я принадлежала ему.

И впервые за долгое время снова были мы.

Упивающиеся друг другом, существующие один ради другого. Я нуждалась в нем и в силе золотого дара, без которого не могла стать полноценной. Он не жил, а только выживал без меня, зависел от моей любви и магии.

Он был моим продолжением, моим началом, моей силой. Я была для него тем же.

В ту ночь все снова стало правильно.

К сожалению, ненадолго. Волшебство любовных чар разрушилось еще во время завтрака. Эдвин говорил об Ордене. Я что-то уточнила. Он нахмурился, словно раздумывая, насколько может быть со мной откровенным. Вновь потянуло холодом, золотой дар потускнел. Страх потерять его ускорил сердце. Не вполне понимая, что делаю, протянула руку и коснулась Эдвина, довольно сильно сжала его запястье. Несмотря на прикосновение, дар ярче не стал. Виконт ответил недоуменным взглядом и неловкой улыбкой.

— Ты переживаешь из-за того, что будет завтра ночью? Не стоит. Мы хорошо подготовились.

Он много раз говорил это, успокаивал. Я и сама отлично знала, сколько мы запасли амулетов, приложила к их созданию множество усилий. Поэтому только досадливо отмахнулась.

— Ты чувствуешь мой дар?

Заданный настолько невпопад вопрос Эдвина удивил. Брови вопросительно поползли вверх, голос прозвучал настороженно. — Только если намеренно концентрируюсь на этом. Или в спальне. Но так было всегда. Из-за амулетов, — он красноречиво положил ладонь на грудь.

— Я тебя всегда чувствовала. Вопреки амулетам. У тебя очень красивый дар, — я пыталась найти верные слова, объяснить, почему так боюсь изменений, почему мне кажется ужасным, что больше не ощущаю золотого сияния его магии. Он улыбнулся ласково, но все еще недоуменно. Даже не заметил прошедшего времени. Не понял, что меня это действительно волнует. Что это важно.

— Мы уже скоро уедем отсюда, — успокаивающим тоном заверил Эдвин. — Скоро снимем амулеты. Я увижу твой дар во всей его красоте. Хотя то, что я вижу сейчас, восхитительно. Он лукаво улыбнулся, непередаваемо ласковым движением погладил мою щеку, наклонился ко мне, поцеловал. Я ответила, полностью отдалась ощущениям, снова почувствовала его дар. Он сплетался с моим, искрил от желания и наслаждения.

Страсть на время вернула мне Эдвина, но полчаса спустя, отдыхая на его груди, я слышала только биение сердца любимого. И ни единого магического отголоска.

Поняла, почему Эдвин не признавался в любви. Он ее не испытывал. Телесное влечение и общее дело. Даже целью одного на двоих задания была месть виконта Миньера за женщину, которую он действительно любил.

Тренировки, работа над ловушками, несколько артефактов. Пока мы занимались этим, я чувствовала дар Эдвина, цеплялась за призрачный отголосок, в который он превратился. Виконт будто прятался в холодную скорлупу, а мне приходилось пробиваться сквозь нее. Неожиданно помог эльфийский.

— Это ведь заклинание, которым ты хотел перевесить с лиса амулет на фантом? — ожидая Эдвина в кабинете, я листала лежащую на столе книгу и остановилась на этом заклятии, выцепив множество знакомых слов.

Он подошел, удивленно приподняв брови, глянул на страницы. Там не было формул, способных выдать содержание непосвященному.

— Ты неплохо продвинулась в изучении письменного эльфийского, — в голосе поначалу слышалось уважение. Но ударение на последних словах напомнило о недавней ссоре, о моей резкости и вызывающем поведении.

Я покраснела, смутилась. Не осмеливаясь поднять глаза на Эдвина, которого тогда, вне всяких сомнений, оскорбила, попросила прощения. Он привлек меня к себе, обнял, прижавшись щекой к моему виску.

— Я понимаю, что это от усталости, — прошептал он. — Мне тоже нелегко дались последние месяцы.

Его искренность покоряла, в словах не слышался укор, а сияние золотого дара вдруг стало таким же ярким и сильным, как раньше.

Я поцеловала Эдвина и молилась, впервые за годы, молилась Единому. Просила, чтобы этот поцелуй все исправил.

Моя молитва, как и прежде, не была услышана.

Едва объятия распались, дар Эдвина померк, скрылся за ледяной коркой отстраненности. Виконт излучал трезвую расчетливость, работал над артефактами и не обращал на меня внимания. В свете выстраивающихся заклинаний маг казался чужим и малознакомым.

День прошел в последних приготовлениях. Часы в

библиотеке показывали два, солнышко начало склоняться к горизонту. Я ждала Эдвина, мысленно проверяя, все ли взяла. На плечах удобно умостила небольшую сумку с едой. Все же путь неблизкий. Если повезет, если все пройдет, как планировали, домой вернемся только вечером следующего дня. Скользнула пальцами по подаренному Эдвином широкому кожаному поясу. Охранные заклинания сплетались в витиеватые рисунки, крупную матовую пряжку украшал растительный орнамент. Нескольким креплениям нашлось применение. Фляга с водой, пара мешочков с одноразовыми артефактами-обманками и небольшими ловушками. Лечебные и восстанавливающие разложила по карманам. Так их было удобней быстро достать.

Поглядывая на беззаботные стрелки, волновалась. Но предчувствия беды или тревоги, как в ночь, когда сунулись в западню спасать не нуждавшегося в помощи лиса, не было.

Возможно, из-за того, что я злилась, очень злилась на виконта. Он утром спросил, почему я не завела кобол. Не дав возможности ответить, предположил:

— Это из-за того, что ты часто уходишь из дома? Недоверчивый взгляд, скептически приподнятая бровь, странная ухмылка. Он верил в правильность своего умозаключения. В то, что я вновь нарушила данное слово.

Вспылила, раскричалась, запустила чашкой в магистра. Учитывая, каких усилий мне стоило противостоять искушению выйти на улицу и хотя бы подышать свежим воздухом, считала обвинение крамольным и ужасно оскорбительным. Заявила, что артефакты, разумеется, создают себя сами. Без моего вмешательства. Что резерв от природы неисчерпаемый, сон не требуется, а усталость не берет.

Он попробовал оправдаться, сказал, что очень ценит мою помощь. И я расплакалась. Неожиданно для себя призналась, что разобралась с фантомным заклинанием и дважды создавала фантом Эдвина. Того Эдвина, которому была еще дорога.

Он в мгновение преодолел разделявшее нас расстояние и так крепко стиснул меня в объятиях, что сердце зашлось от опаляющей мощи его золотого дара. Неожиданная сила его эмоций ошеломила, и несколько долгих мгновений я просто ловила ртом воздух, пытаясь справиться с дыханием. — Я тоже очень скучаю по тебе, Софи, — сдавленный голос любимого дрожал. — Очень скучаю. Не понимаю, что случилось. Но кажется, что я тебя теряю.

— Я все еще люблю тебя, — мой шепот адресовался чудесному человеку, родному и необходимому дару, мягкому сиянию и ласковой магии. Всему тому, что тщательно отгораживал от меня артефактор Ордена, инквизитор виконт Миньер.

— И я тебя, Софи, — тихо ответил Эдвин.

Это недопризнание отозвалось в сердце болью и раздражением. Я знала, что он лгал. Хотя бы потому, что с любимыми ведут себя иначе.

Ничего не сказала, только сделала выводы и постаралась держать эмоции в узде. Получалось неплохо, а нарастающую злость на виконта даже удалось обратить себе на пользу. Она отлично помогала быстро идти по каменистому берегу навстречу ловушкам и змеям Серпинара.