Шальные похождения

Глава десятая

Все пропало, Рик понял это в тот же момент, как услышал слова Чарити.

— Очевидно, произошла какая-то ошибка… — начала было Холли.

— Холли, мне надо поговорить с тобой, — настойчиво сказал Рик.

— Конечно, только дай я сначала выясню это недоразумение.

Схватив Холли за руку, Рик потянул ее в сторону.

— Это не недоразумение. Ну, понимаешь, это… Черт возьми, я не Рик Поттер, Холли.

— Что?

— Поттер не моя настоящая фамилия. Я — Рик Данбар.

— Ну и что? — Холли его фамилия ничего не говорила. — Почему ты решил назвать себя мистером Поттером?

— По-моему, нам лучше объясниться без свидетелей, ты не находишь? — Рик кивнул головой в сторону Чарити, к которой подошла еще и Скай.

— Скажи человеку, который ждет ответа, что я перезвоню ему позже, — повернулась Холли к Чарити. А потом предложила Рику: — Пойдем поговорим в моем коттедже. В чем дело? — спросила она, даже не дожидаясь, пока за ней закроется дверь.

— В твоем отце, — прямо начал Рик. — Он нанял меня, чтобы я нашел тебя и доставил к нему.

Холли опустилась на кушетку, иначе бы упала.

— Что ты сказал? — проговорила Холли дрожавшим от напряжения голосом.

— Я частный детектив. Моя фамилия Рик Данбар. Я выследил тебя здесь.

— Не верю! — Холли покачала головой, будто сомневалась, правильно ли поняла его слова. — Мой отец предложил тебе выследить меня, словно какого-то зверя?

— Я бы не воспринимал это так…

— Конечно, ты бы не воспринимал. Конечно, ты только выполнял приказы. Мой отец большой мастер отдавать приказы. — Холли почувствовала, как внутри у нее что-то сжалось и высохло. Ее окатило волной стыда. — А спать со мной тебе тоже приказал отец? Это тоже было частью грандиозного плана? Ты думал, что сумеешь соблазнить меня, а потом уговорить вернуться к отцу? Что ты способен обвести меня вокруг пальца и я послушно поплетусь за тобой к папе, как и полагается хорошей маленькой девочке?

— Нет, нет! Все не так! — проревел Рик. — Твой отец не имеет никакого отношения к тому, что я занимался с тобой любовью.

— Неужели ты надеешься, что я поверю этому?

— Это правда. Послушай, я уже давно собирался тебе сказать…

— Конечно, ты собирался. В этом одна из проблем, Рик, когда лжешь. Потом уже никто не верит, что б ты ни сказал. Если я чему-то научилась за прошедшие годы, так это тому, что люди никогда не бывают подлыми только в чем-то одном. Бесчестность и обман повторяются снова и снова. Но это не повторится по отношению ко мне. Все кончено. Сейчас уже можешь больше не играть.

— Проклятие! Это была не игра, Холли!

— Но с моей стороны — игра. Я хотела дать тебе урок. Ага, теперь твоя очередь удивляться, да?

— О чем ты говоришь?

— Не у тебя одного была тайная программа. Я подумала, вот подходящий случай, чтобы женщина поучила мужчину кое-чему, сбила немного спеси.

— Ты говорила, что любишь меня. — Рик страдальчески сощурился. — Так это тоже была ложь?

— А ты решил, что у тебя монополия на обман? — не сдавала позиций Холли.

— Ты же никогда не лжешь, Холли. Ты сама мне говорила.

— Мужчина, которому я сказала, что люблю его, не существует в реальности, только в моем глупом воображении. Потому что я никогда не могла бы любить человека, который сделал то, что сделал ты, Рик. Я никогда не могла бы любить пройдоху и мошенника, который готов за деньги на все.

— Не могла бы? Но всего часа два назад, дорогуша, ты производила впечатление чертовски искренней. — Голос у него вибрировал от ущемленного мужского самолюбия.

— Тогда я не знала правды, — с такой же яростью бросила она. — Сейчас знаю. Надеюсь, отец хорошо заплатил тебе. Определенно, ты честно отработал каждое пенни! Это все, что я могу сказать.

Рик бросил на нее такой взгляд, что мог бы прожечь сердце насквозь, если бы сердце Холли уже не разбилось вдребезги.

— Правильно, леди. Некоторым из нас действительно приходится зарабатывать себе на жизнь. Мы должны деньги зарабатывать, потому что не родились с серебряной ложкой во рту. Вы можете все, что хотите, говорить об обидах бедной маленькой богатой девочки, но ваши проблемы — чепуха по сравнению с бедами в мире вокруг вас. Есть люди, которые живут на улице в картонных коробках. Вот у них настоящие проблемы. А вы тешитесь своими скудными иллюзиями, не видя дальше собственного носа.

— Может быть, если бы я видела дальше собственного носа, я разглядела бы, каков вы есть, — парировала Холли.

— А может быть, вы и видели, каков я есть, — фыркнул Рик, повернулся на каблуках и вышел, хлопнув дверью.

Звук этот заставил Холли вздрогнуть. Словно разбитое стекло, злость разлетелась на мелкие осколки. Оцепенение, навалившееся на нее, когда он первый раз сказал, что послан ее отцом, прошло. И сейчас ничего не осталось, кроме боли и отчаяния.

Рик бросил сумку на заднее сиденье, не позаботившись даже застегнуть ее. Скорей уехать отсюда! Едва он ступил на эту землю, кроме неприятностей, ничего его здесь не ждало.

Он уже приготовился было сказать Холли, что позвонил ее отцу и отказался от этого дела, когда ее слова о том, что она играла им, как дураком, заставили его замолчать. Слава Богу, он не признался, какой он безмозглый дурак. Дурак ценой в десять тысяч долларов! Гонорар, который он выбросил ради нее. Не говоря о многом другом, чем он готов был ради нее пожертвовать. Такими бесценными вещами, как независимость и даже, может быть, сердце.

Рик захлопнул дверцу машины, повернулся и чуть не налетел на Азию. Великолепно. Только этого не хватало. Она улыбнулась ему. Но он не ответил на ее улыбку. Его не одурачить. В женщинах рано просыпаются женские инстинкты, такие девицы, как Азия, вползают в сердце, а потом приплясывают там. Еще пятнадцать лет, и она устроит тот еще хаос в сердце какого-нибудь несчастного простофили.

— Я должна идти на горшочек, — объявила Азия.

— У всех свои проблемы, малышка, — не моргнув глазом ответил Рик.

Она дернула его за брюки. Он чуть не сказал ей, чтобы она не распускала свои маленькие грязные лапы, как девочка вдруг обняла его руками за ногу. Задрав свое ангельское личико вверх, она просто сказала:

— Ты мне нравишься.

Потом отпустила его и запрыгала дальше, унося с собой маленький кусочек его сердца.

— Ты справишься с этим, малышка, — пробормотал Рик. — И я тоже.

Холли понятия не имела, сколько времени она просидела на кушетке, вытирая слезы, которые текли и текли не останавливаясь, когда раздался телефонный звонок.

— Холли, это Чарити. С тобой все в порядке? Я только что видела, как Рик отъехал от офиса так, будто сам дьявол гнался за ним.

— Все хорошо, — охрипшим голосом пробормотала Холли. — Мое чутье никуда не годится, но сама я в порядке.

— По голосу не похоже. По голосу похоже, что ты плачешь.

— Я плакала, но уже перестала. — Хлюпая носом, Холли схватила косметическую салфетку и вытерла слезы. — Вот теперь я точно перестала плакать.

— Что случилось?

— Ты знаешь, кто звонил от мистера Поттера? Да-а, кажется, нас поимели. — Холли иронически про себя отметила, что ее поимели в самом интимном из возможных смыслов… да Рику еще и заплатили за удовольствие. — Человек, называвший себя Риком Поттером, присвоил себе чужое имя. Мой отец послал его выследить меня.

— Ох, нет, Холли, Нет! — воскликнула Чарити.

— Ох, да, Холли, да, — горько передразнила она подругу. — Совершенно невероятно, угу? Не могу поверить, что я не разглядела этого гада сразу. Ведь были, Чарити, ключи к разгадке. Он совершенно не походил на человека аналитического склада ума, жонглера цифрами. Он даже не старался играть свою роль. Вместо этого он просто упрекал нас за то, что мы подгоняем его под стереотип. Он обнаглел, потому что я позволила ему слишком много. — Проблема была в том, что Холли позволила Рику и вправду слишком много — забрать свою веру, свою любовь, свое сердце.

— Что ты теперь будешь делать?

— Позвоню мистеру Поттеру, извинюсь и предложу его компании поручительство на два бесплатных семинара. И установлю новые правила проверки личности для каждого приезжающего участника. И потом мне надо будет заняться собственной жизнью.

Холли понимала, что не потребуется много времени, чтобы новость о происшедшем разнеслась по “Внутреннему взгляду”. Не прошло и пяти минут После того, как она положила трубку, поговорив с Чарити, как раздался стук в дверь — пришла Скай.

— Я только что услышала, что случилось, — сказала она. — Я принесла тебе особый свой чай — с лимонной мятой.

— Это уже чересчур для моего великого чутья, угу? — Холли не могла удержаться, на глаза набежали слезы, покатились по щекам и тяжело закапали на стопку бумаги, из которой она взяла листок. Вот так всю жизнь: дело обернулось до того скверно, что все стало постылым.

Скай села рядом на кушетку и, успокаивая, крепко обняла Холли.

— А что с детьми? — всхлипнула Холли. — Разве тебе не надо быть в классе?

— Гвидо позаботится о классе! И очень хорошо, — пробормотала Скай. — Иначе Рик не ушел бы отсюда живой.

— Скай, ты же пацифистка, — напомнила ей Холли. — Ведь ты не одобряешь даже футбол.

— Футбол — это только игра. А тут дело личное.

— Ох, очень личное. И не сразу утихнет. Но со мной все в порядке. Все будет прекрасно. — Грифель карандаша, которым Холли что-то машинально рисовала, с треском сломался — с такой силой она надавила на бумагу. Холли уставилась на сломанный кончик. Как неожиданно он надломился, так же неожиданно, как и ее сердце. Она внимательно изучала карандаш, чтобы сдержать слезы, от которых устала. — Интересно, как вставляют в карандаш грифель?

— Теперь я вижу, что ты еще не пришла в себя, — озабоченно вздохнула Скай. — Когда ты по-настоящему расстроена, ты всегда погружаешься в пустяки.

Холли вспомнила два последних случая, когда она “погружалась в пустяки”, как называет это Скай. Первый произошел, когда Рик увязался за ней в кухню, где она собиралась приготовить чай. А кончилось тем, что она дала ему краткий обзор полной истории чайной культуры. И второй случай — когда они ездили в “Рай” и она выложила ему гору фактов о Маунт-Рейнир. Конечно, он тогда сидел рядом с ней, и его бедро обжигало ее.

— Продолжай, — сказала Скай. — Я знаю, от этого ты чувствуешь себя лучше. Так как вставляют грифель в карандаш?

— Представления не имею, — мрачно вздохнула Холли. — Вот так же не имею представления, на каком я сейчас свете. Будто у меня затмение ума. Будто я идиотка, поддавшаяся на грубый обман.

— Мы все поддались.

— Гвидо не поддался. Он фактически никогда не верил актерству Рика. И у тебя тоже были подозрения. Мне бы надо прислушаться к вам обоим.

— Ты прислушивалась к своему сердцу, Холли, и никто не может винить тебя за это.

— Я сама могу.

— Ты всегда слишком требовательна к себе.

— Если бы я была слишком требовательна к себе, то держалась бы гораздо осторожнее.

— Жаль, что мне не приходит в голову хоть какое-нибудь утешение, от которого ты бы почувствовала себя лучше.

Попытки заставить Холли чувствовать себя лучше вроде бы стали главной задачей вечера. Уит приготовил ее любимое блюдо: французскую похлебку. Зная, сколько она требует хлопот, Холли старалась не просто играть ложкой, а доесть тарелку, но это было трудно.

Гвидо применил собственный способ утешения: он заключил ее в свои особые гигантские медвежьи объятия.

— Проклятый жонглер цифрами, — успокаивающе рычал у нее над ухом его мрачный голос. — Я с первого взгляда почуял в нем что-то подозрительное. Прости меня, Холли. Мне бы надо довериться своим подозрениям. Проверить его или еще что-нибудь.

— Это не твоя вина, Гвидо.

— И не твоя тоже. Это твой проклятый отец. Прости мой французский.

— Ты мне больше отец, чем он, — заметила Холли, благодарно целуя Гвидо в щеку. — И я, Гвидо, очень ценю это.

— Ну вот еще, — пробормотал он. — Ты заставляешь меня краснеть.

— А ты заставляешь меня плакать, поэтому, как мне кажется, пора уже попрощаться и идти спать, угу? — проговорила Холли с вялой улыбкой.

— Мне тоже так кажется. — Гвидо еще раз обнял Холли, прежде чем отпустить. — А сейчас иди и крепко засни, слышишь?

Но эту ночь Холли провела без сна, слушая отзвуки болезненных воспоминаний, пробегавших в голове, будто нескончаемая петля кинопленки. Насмешливые и самоукоряющие голоса словно охотились за ней и в конце концов заставили перебраться в надежное убежище видавшего виды кресла-качалки.

Моросило, и дождь оказался подходящим аккомпанементом слезам, все еще капавшим в ее душе. Она не могла оставаться в спальне. Не могла смотреть на мягкие пастельные тона любимого покрывала на кровати, потому что тут же вспоминала, как Рик уложил ее на это покрывало, а потом они любили друг друга.

Пожалуй, это все, что она делала ночью. Вспоминала. Вспоминала каждый поцелуй, каждое прикосновение. Вспоминала сцену у гончарного круга, когда Рик сказал: “Все получится, стоит только захотеть, чтобы получилось, не надо только отталкивать”.

Оглядываясь назад и зная то, что открылось теперь, Холли недоумевала, действительно ли Рик говорил о глине. Или, может быть, эти слова он адресовал ей? Заболтать ее нежными словами, очаровать ласками — и она сделает все, что бы он ни захотел, если он не оттолкнет ее?

Но, Боже мой, он чересчур далеко оттолкнул ее. Слишком далеко. Заниматься с ней любовью без любви — это уже предосудительно. Бесчестный, дешевый и грязный поступок даже для такого негодяя и проходимца, как Рик.

Но теперь Холли сама себя ощущала дешевой и грязной, потому что попалась на его жульнические махинации. Попалась в его паутину. Попалась в ловушку и впустила его к себе в постель. И в конце концов впустила в свою жизнь несчастье. Из причиненных ей отцом огорчений, а за годы накопилось немало всею, это было самое худшее.

Что же касается Рика… Даже близко не передать словами то чувство предательства, какое она сейчас испытывала. Она вспомнила, как он предупреждал ее, что он не рыцарь в сияющих доспехах. Как он был прав. И как глупо было с ее стороны не поверить ему.

— Эге, босс, а я не ждал вас сегодня вечером! — воскликнул Вин, когда Рик вошел в свой офис.

— Убери ноги с моего стола! — рявкнул Рик. — И убирайся к черту из моего кресла.

— Ох-ух. В горах дела для вас не сладко обернулись, ага? — проговорил Вин, быстро освобождая кресло.

— Мягко говоря, если уж на то пошло, — фыркнул Рик, садясь в свое кресло. Это была единственная хорошая вещь среди всей мебели офиса, какой он владел. Кожаное кресло. Настоящая вещь.

Не какая-нибудь модная дрянь. — Кстати, что ты здесь отираешься? Я тебе не за то плачу, чтобы ты читал юмористические книги и спал на моем столе. Поймаю еще раз — и ты уволен.

— Хорошо, что вы говорите это понарошку, уж я вас знаю, а то бы я огорчился, — сказал Вин.

— Я говорю это всерьез, — угрюмо проворчал Рик.

— Вы такой шутник, босс.

— Почему здесь спальный мешок? — взревел Рик, только что его заметив. Он уставился на мешок так, будто какая-то злобная змея нарочно подкинула его, чтобы напомнить о времени, проведенном с Холли в горах.

— Ну понимаете, так получилось, босс. Моя мать просто взбесилась, что я опять объедаю ее. В общем, она вышвырнула меня вон.

— Говори-говори. Я встречал твою мать. Ты ее гордость и радость. Она бы никогда не выгнала тебя.

— Ладно. Она вроде бы не совсем чтобы выгнала меня. У нас получилась большая свара из-за той девчонки, с которой я встречаюсь.

— И давно ты спишь здесь?

— Всего два дня. Вы не выкинете меня, босс, на улицу? — озабоченно спросил Вин.

— Твоя мать знает, где ты?

— Вы шутите? Моя мать знает все. У нее такая шпионская сеть, что вы в жизни не поверите.

Откинувшись в кресле, Рик устало махнул рукой.

— Можешь оставаться.

— Ух-ух, спасибо, босс. Вы величайший человек.

— Эге, правильно. — Величайший в чем? Хотел бы он знать. Величайший лжец? Величайший любовник? Или величайший дурак, какой когда-либо ходил по земле? Было ли это правдой, когда Холли сказала, что не любит его, или она только хотела сбить с него спесь?

— У вас неприятности? — сочувственно спросил Вин.

— Эге, неприятности, туг ничего не скажешь. Худшего свойства. Сердечные неприятности. — Ну вот, что заставляет его говорить такие слова? — раздраженно, удивился Рик. Ему бы следовало сказать “неприятности с женщиной”. Впрочем, что в лоб, что по лбу.

— Босс, я слышал, что от сердечных неприятностей есть лекарство, — участливо сообщил Вин.

— Не от тех, какими я болею, Вин.

— Это что, серьезно? Это может убить вас?

— Нет. Я крепкий сукин сын. Ты не знал? Нет ничего такого, что бы убило меня. Я непробиваемый. — Сказав эти слова, Рик подумал, что хорошо бы самому верить в них.

На следующее утро после изнурительных занятий медитацией Холли намеренно оделась в самые бодрые цвета. Гавайский рисунок яркой пестрой рубашки играл всеми оттенками радуги. Кораллового цвета брюки она надела с эластичным поясом, который делал их особенно удобными, когда она работала с детьми, нагибалась и много двигалась. Потом она прикрепила серьги в стиле “панк” — две огромных красных губы — и твердо решила сосредоточить все внимание на детях. Они нуждались в ней. Она не позволит им попасть в ловушку, в какую попалась сама. Приложит для этого все свои силы.

Но у детей на такие настроения есть шестое чувство. Они тотчас заметили, что с Холли что-то неладно.

— Вы слишком счастливая. Что-то случилось. У вас такой вид, как у моей мамы, когда отец попал в тюрьму, — сказал Бобби. — Она была слишком счастливая. Не по-настоящему счастливая. А только притворялась, чтобы я не расстраивался.

— Я сегодня печальная, Бобби, — призналась Холли. — Все иногда бывают печальными. Зато потом дни, когда нам хорошо, кажутся даже еще лучше. Как дождь заставляет нас еще больше ценить солнце.

— Но не выйдет ли тогда, что будет слишком много дождя? — возразил Ларри.

— Посмотрите, Холли! — воскликнула обычно застенчивая Марта. — Мне и правда нравится картинка, которую я нарисовала. Это вы едите мороженое в “Раю”.

Холли слишком хорошо помнила тот день. Рик сидел рядом с ней, соблазнял ее глазами, добивался своего прикосновениями — и все время обманывал ее.

— Вам не нравится? — спросила Марта.

— Это удивительно, Марта. — Девочка действительно очень далеко ушла от тех сжавшихся фигур, которые она рисовала всего неделю назад. Рисунок был сделан с размахом, в трех измерениях, и с особой заботой она вычертила конус мороженого. — Ты сделала великую работу!

— Правда? — Марта наградила Холли застенчивой улыбкой.

— Правда.

— Я тоже сделал великую работу, — объявил Джордан. — Я решил, что стану художником, когда вырасту. Это у меня в крови.

— В моей тоже. Эта картина слишком хорошая, чтобы ее выбросить. Я сохраню ее для себя, — решила Марта.

— Правильно, — сказала Холли. — Повесь ее среди вещей, которые для тебя важны. И не отдавай их, не подумав. Береги их. — Как Холли хотела бы поберечь свое сердце, а не отдавать его так глупо Рику. — Если хочешь быть лошадью, все мужчины будут ездить на тебе верхом, — пробормотала про себя Холли.

— Что вы сказали, Холли?

— Ничего, Марта, ничего.

— Сегодня ты не одна плачешь, — сообщил Холли Байрон, когда во второй половине дня заехал к ней на чашку чая из лимонной мяты.

— Ты о чем? — удивилась Холли.

— О Чарити. Она очень огорчена тем, что случилось.

— Ради Бога, почему?

— По-моему, Чарити чувствует ответственность за случившееся, ведь именно она передала тебе, что реальный мистер Поттер ждет ответа у телефона.

— Совсем не нужно ей чувствовать ответственность. Если получаешь плохое известие, виноват не посланец.

— Скажи это Чарити.

— Скажу.

— Не хотелось бы говорить, когда у тебя такое положение, но… ладно… но фактически мы с ней в некотором роде сблизились за последние несколько дней.

— Приятно слышать, Байрон. А я все удивлялась, сколько нужно времени, чтобы ты проснулся и почувствовал запах кофе. — поддразнила его Холли, радуясь, что у кого-то все сложилось романтически, в то время как у нее получилось наоборот.

Байрон улыбнулся и застенчиво пожал плечами.

— Такая красивая девушка, как она… Я не думал, что Чарити могла бы заинтересоваться кем-то в инвалидном кресле, ну разве лишь чисто платонически.

— И не стыдно тебе, — ласково упрекнула его Холли. — Думала, ты лучше понимаешь людей.

— Я не был уверен, что она полюбит такого мужчину, как я.

— Мужчину, как ты, Байрон? — возмущенно повторила Холли. — Послушай, многие женщины мечтали бы о таком мужчине, как ты. Поверь мне. Ты честный человек. Добрый человек. Чертовски сексуальный, с хорошей внешностью, с удивительным чувством юмора и с золотым сердцем. Ты прекрасен, Байрон. И не хочу слышать никаких возражений.

— Да, мадам.

Холли вздрогнула от всплывшего воспоминания, как-то то же самое ей сказал Рик: “У тебя и у Чарити есть многое, что говорит в вашу пользу. Вы обе добрые, порядочные люди, которые никогда не солгут, чтобы заработать доллар”.

— Не такой, как Рик Данбар, гм-м?

— Верно, и Гвидо был прав, когда подозревал его.

— А я не уверен, — задумчиво протянул Байрон. — По-моему, этот парень не был таким уж хорошим актером.

— И как ты полагаешь, что из этого?

— По-моему, парень крепкими узлами привязался к тебе. Сколько бы он ни хотел этого отрицать. В моем классе он даже вылепил твой бюст. И довольно удачно.

— И куда делся этот бюст?

— Он смял его, — нехотя признался Байрон.

— Видишь, вот так же он пытался смять и меня, — с горечью сказала Холли. — Но я не позволила.

— Знаешь, в этой истории Рик не единственный виновник. Твой отец сыграл главную роль, — напомнил ей Байрон.

— Я не забываю об этом. Ни на минуту.

— И что ты собираешься сделать? — с легким вызовом спросил Байрон.

Холли немедленно приняла вызов.

— Я намерена перестать взвинчивать себя здесь, поехать в город и сказать отцу, чтобы он держал своих частных сыщиков при себе.

— Правильно, Холли. Обязательно съезди.

Так она и сделала. На следующий день, как только закончила занятия в своих классах, отправилась в Сиэтл. Холли долго колебалась, что ей надеть для этой поездки. Она не видела отца больше пяти лет и хотела произвести хорошее впечатление. Не в том, конечно, смысле, чтобы понравиться ему.

Если уж по правде, то Холли не знала, чего она хочет или ожидает от встречи с отцом. Она только знала, что должна это сделать. Заставить отца понять, что он натворил. В конце концов, не имеет значения, что она наденет. Как бы она ни выглядела, отцу все равно не понравится.

Поэтому она подобрала вещи, которые нравились ей: шелковую юбку, расписанную по трафарету ее другом. Рисунок представлял собой возвращение к стилю и узорам пятидесятых годов — широкая юбка с яркими мазками ломтиков арбуза на черном фоне. К ней Холли подобрала черную блузу без воротника и рукавов и короткий жакет цвета фуксии, в тон к арбузам. Естественно, из украшений она выбрала ожерелье с вырезанными из дерева фруктами и к нему висящие серьги в форме арбуза.

Циферблат с Ван Гогом показывал ровно три часа двадцать минут, когда она смело, будто и не замирало у нее сердце, влетела легким ветром в офис отца.

— Насколько я понимаю, ты искал меня, — сказала Холли.

— Ты не могла сделать усилие и одеться для деловой встречи как следует? — словно по сценарию бросил реплику отец.

— Я приехала сюда не на деловую встречу, — не дрогнула Холли. — Я приехала заявить тебе, чтобы ты оставил наконец попытки управлять моей жизнью!

— Кто-то должен это делать.

— К твоему сведению, я управляю своей жизнью сама, уже давно и вполне успешно. Если тебе не нравится то, чем я занимаюсь, мои дела…

— Твои дела — сплошное безрассудство, — бесцеремонно перебил ее отец.

— По твоему мнению.

— Ты в точности как твоя мать. Всегда увлечена безумными идеями.

— Не смей оскорблять мою мать! Если хочешь знать мое мнение, она была слишком хороша для тебя.

— Твое мнение меня не интересует.

— Конечно, не интересует, ни мое, ни чье-либо другое. У тебя всегда есть свои неверные ответы на все вопросы.

— Как ты смеешь так разговаривать с отцом?!

— А как ты смеешь посылать сыщика следить за мной?! — пошла в атаку Холли.

— Вот уж точно — вся в мать.

— Это самый большой комплимент, какой ты мог сказать мне.

— Я не считаю это комплиментом. Если бы она не была так тупо наивна, чтобы думать, будто может изменить мир, она бы жила до сих пор.

— О чем ты говоришь! Мать погибла в автомобильной катастрофе.

— Возвращаясь домой после встречи в одной из своих идиотских благотворительных групп.

— Ты никогда раньше не говорил мне об этом.

— Это не твое дело.

— Не мое дело!.. — возмущенно фыркнула Холли.

— Твоя мать оставила меня. Я любил ее и вот какую благодарность получил.

— Оставила тебя?

— Но ведь она умерла, так? Значит, оставила меня.

— Но не по своей же воле!

— Ей следовало сильнее бороться за жизнь. И не нужно было ездить впотьмах. Я строго запретил ей уезжать. Она посмела не послушаться меня! Посмела оставить меня, уехать и умереть таким образом!

Хотя прошло столько лет, Холли увидела, что отец все еще кипит яростью. Она не могла и предположить такой сценарий: он проклинает мать за то, что та умерла. И сразу же множество воспоминаний, словно в голове что-то щелкнуло, выстроились в один ряд. Она всегда чувствовала в нем какой-то гнев по отношению к матери, но о причинах не догадывалась. Сейчас она все поняла. Отец всегда все и всех держал в своих руках, а смерть матери была чем-то таким, над чем он оказался не властен.

Поведение Холли тоже выпадало за рамки его контроля. Отчаянный эгоцентрист, он все события принимал либо отвергал в зависимости от того, насколько они подчинены его контролю. Поэтому потеря жены не столько огорчала его, сколько приводила в слепую ярость.

Хотя это открытие привело к какому-то пониманию, Холли вовсе не тешила себя иллюзией, будто теперь ей с отцом будет легче, чем прежде. Холли приехала выяснить с ним отношения, и сейчас, так и не высказав свое накопившееся раздражение, она просто еще раз убедилась, что он так же не может быть отцом, какого ей хотелось бы иметь, как и она дочерью, какую хотелось бы иметь ему.

— Почему тебе понадобилось меня видеть? Что случилось такого важного? Почему ты послал человека выследить меня?

— Бизнес.

— Понятно. Зачем же еще-то. Я уже говорила тебе, у меня нет интереса к твоим делам, — сказала Холли.

— Они не только мои. Твоя мать оставила тебе свою долю в деле. Она перейдет к тебе на твой тридцатый день рождения, а он не за горами. До этого дня я смотрел за нею как опекун. Но я не могу продать дело, не выплатив тебе твою часть.

— Это для меня новость.

— Просто незачем было говорить тебе об этом, не было пока необходимости.

— Да-да, конечно, ты сам решал, когда есть такая необходимость, а когда ее нет.

— Говори яснее.

— Я говорю о контроле и о твоей неодолимой тяге к нему.

— У меня связаны руки, я не могу контролировать свою собственную компанию.

— Что, конечно же, невероятно раздражает тебя.

— Я хочу выплатить тебе текущую стоимость акций. Правда, если бы ты была хорошей дочерью, ты бы отдала их мне. Сама говоришь, что никогда не была заинтересована в нашем деле.

— Если бы ты был хорошим отцом, я бы могла отдать их тебе. А так, как есть, я принимаю твое предложение. Эти деньги будут вложены во “Внутренний взгляд”.

Он достал из стола папку и подвинул ее к Холли.

— Прекрасно. — Он даже не спросил, что такое “Внутренний взгляд”. — Только подпиши.

Холли открыла папку и быстро прочла лежавший в ней документ. Это был контракт на продажу ее доли акций. Не торопясь подписывать, она добавила одно условие: ее представитель проверит текущую цену акций. Байрон позаботится об этом. Холли знала, как крепко держится отец за свои деньги, и ей не хотелось, чтобы и в этом деле он попытался давить на нее.

— Можешь прислать мне контракт по почте, и тогда я подпишу его, — сказала Холли, возвращая отцу папку.

— Ты слишком много обижалась на меня, и я подумал, что тебе вздумается как-то отомстить мне — опрометчиво продать акции или передать их кому-то постороннему.

— Теперь можешь расслабиться, я ничего не собираюсь, да и не собиралась, предпринимать, чтобы отомстить тебе. Скорей это твой образ действий, чем мой.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вспомни заговор, который ты спланировал вместе с Риком Данбаром. Разве ты не собирался свести со мной счеты за мою строптивость?

— Я нанял человека, чтобы он нашел тебя. Что тут плохого? И велел сделать все, что бы ни потребовалось, лишь бы заставить тебя вернуться.

— Что бы ни потребовалось? — Холли всего ожидала, но услышать такие слова для нее было все равно, что получить удар ножом в сердце. — А что конкретно? Соблазнить меня?

— Парень поступил как идиот. Позвонил мне и отказался от работы. Сказал, что не может выполнить наш договор. И потерял не только свои остальные пять тысяч, но и вернул пять тысяч, которые получил авансом. Так что мне, как видишь, повезло.

— Подожди минутку. Я что-то не пойму… Ты сказал, что Рик позвонил тебе и отказался от работы? Когда точно это было?

— Не знаю… По-моему, в прошлое воскресенье, да, утром.

— По-твоему?

— Точно, утром в воскресенье. Я собирался на курсы гольфа, в одиннадцать часов время первого удара… И как раз он позвонил.

А это значит, что Рик позвонил отцу ДО того, как они любили друг друга! В тот момент он уже не работал на ее отца. Он отказался!..

— Куда это ты собралась? — спросил отец.

— Искать моего рыцаря в сверкающих доспехах. Искать Рика!