Шальные похождения

Глава четвертая

— Что вас так разозлило? — удивился Рик.

— Ваша наглая уверенность: если, мол, она позволила себя поцеловать…

— Э, но вы вернули мне поцелуй, — уточнил он.

— Ну и что? Только потому, что я вернула поцелуй, это еще не дает… еще не значит, что я… что вы… что мы…

— Да не переживайте так!

— Если вы думаете, что мы будем заниматься любовью только после одного поцелуя…

— Сколько надо поцелуев? — перебил ее Рик. — Я готов.

— А я нет, — холодно отрезала она.

— Но минуту назад…

— Я охотно поцеловала вас. Но есть большая разница между поцелуем и любовью в постели. Я не занимаюсь любовью с каждым мужниной, которого целую.

— Приятно слышать. Мудрое решение, уберегающее в наши дни от множества неизлечимых социальных болезней.

— Это моя точка зрения.

— Значит, настал момент, когда мы должны обменяться медицинскими справками? — насмешливо спросил он.

— Нет, настал момент, когда вы пойдете в свой коттедж, а я в свой.

— До следующего раза.

Его наглость возмутила Холли.

— Похоже, что у вас больше уверенности, чем ума. Зная, что вы мастерски справляетесь с цифрами, можно подумать, Рик, что у вас много ума… из чего вытекает, что избыток уверенности ломает гармоничность вашей психики.

— Ясное дело, ломает.

— Знаете, вы гордитесь черт-те чем. — Холли недоуменно покачала головой. — Отсутствием чуткости, что ли, или сверхсамоуверенностью.

— Но я никогда не говорил, что я чересчур самоуверенный.

— Это я сказала.

— Вы ошибаетесь.

— В самом деле? Ваша многозначительность говорит о большом самомнении…

— Не сомневаюсь, вы это узнали от какого-то невежественного тибетского монаха.

— А по правде — от Чака Нолла, бывшего футбольного тренера “Питсбург Стилерс”. И эта мудрость звучит так: “От пустой бочки больше шума”.

— Ах, но я же не делаю много шума, — обольстительно улыбнулся Рик. — Я хожу тихо… И ношу очень, очень большую палку.

Холли не могла сдержать улыбку.

— Да, я заметила, — дерзко отрезала она, не смутившись его скабрезным намеком. — Как бы то ни было, но пора уже вам и вашей очень, очень большой палке тихо идти в свой коттедж.

От его ответной ухмылки у Холли перехватило дыхание.

— У вас есть чувство юмора. — Он будто удивился сделанному открытию. — Мне это нравится в женщинах.

— А у вас слишком много самоуверенности. Мне это не нравится в мужчинах.

— Вы предпочитаете мужчин мягких и послушных?

— Я предпочитаю просветленных.

— Просветленных — это же что-то совершенно немужское, практически кастрированное.

— Мы прибегаем к кастрации только как к последнему средству, — проговорила Холли с абсолютно серьезным лицом.

— Убедительный аргумент, но не для меня.

— По-моему, и для вас тоже. Спокойной ночи, Рик.

Дела идут прекрасно, Данбар, насмешливо поздравил себя Рик, провожая взглядом Холли, когда она легкими быстрыми шагами поднялась в свой коттедж. Дубасишь и колотишь без толку, в пустоту.

Эта леди спутала всю игру. Кому бить, кому бежать. И подачи тоже, добавил Рик, вспомнив нежный и быстрый огонь их поцелуя. Он не планировал этот случай. Но сейчас, раз уж так случилось, Рик не собирался отказываться от вызова.

В данный момент дело обстояло так: по итогам первой подачи счет в пользу милой леди, у нее два очка, у частного сыщика по-прежнему ноль. В его распоряжении еще восемь подач и восемь дней. И только потом Рик начнет беспокоиться.

По какой-то причине Холли этой ночью тоже приснился бейсбол. Раньше ей никогда не снилась эта игра. Надо проверить у Скай, что бы это могло значить. Скай хорошо умела толковать сны.

Так как Холли прошлой ночью не удалось много поспать, она выбрала себе туалет в ярких и бодрящих тонах. Нельзя сказать, чтобы у нее в шкафу висело много скучных вещей. Она уже давно отказалась от бежевого и серого цвета, так же как и от черно-белых вещей. И ничего в клетку с тех пор, как она вышла из школы-пансионата, где в форме всегда присутствовала клетка в том или ином виде. От клетчатых тканей Холли бросало в дрожь.

Одеваться, свободно подбирая цветовые пятна, — только один из утренних ритуалов, которыми обычно наслаждалась Холли. Была и другая самая любимая часть утра — ежедневные занятия йогой и медитацией.

Потом Холли сняла хлопчатобумажную ночную рубашку, трусики, предназначенные на этот день недели, носки от “Роки и Булуинкла” и шагнула под душ. От влаги ее волнистые волосы, будто моментально обезумев, круто закурчавились. После душа, надев ярко-голубые легинсы и поверх на пару размеров больше, чем надо, густо-розовую майку, доходившую почти до колен, Холли почувствовала себя Дикой Женщиной с Борнео. Вместо пояса она завязала сотканный Скай пестрый шарф, включавший цвета и легинсов и майки. Носки и гимнастические туфли на толстой подошве тоже были густо-розовыми.

Из своей экстравагантной коллекции украшений Холли выбрала плетеное ожерелье с гватемальскими куклами — хранительницами очага и серьги — серебряные колокольчики, точная копия тех звеневших на ветру колокольчиков, которые она повесила у себя на крыльце.

Теперь надо что-то сделать с волосами, и Холли принялась тщательно расчесывать их щеткой, пока они не рассыпались по плечам. Затем убрала их с лица, стянув светящимся, цвета электрик, ботиночным шнурком. Ее макияж, только из естественных ингредиентов, был типа “плюнул — мазнул — готово” — тени для глаз, блеск для губ вместе с коричневато-розовой помадой и чуть-чуть туши. Несколько мазков полностью натурального, пахнущего лимоном крема для тела — и она готова. Затраченное время — пять минут.

Холли засиделась за завтраком: несколько ломтиков испеченного Скай хлеба, поджаренных и щедро сдобренных апельсиново-ананасно-вишневым мармеладом. Кружка густого английского чая с молоком и медом дополняла ее любимое утреннее меню. Выйдя из своего коттеджа, Холли раскрошила и бросила птицам, нахальной серой сойке и нескольким синицам, кусочки оставшегося хлеба и только потом направилась к главному офису. Чарити уже ждала ее там.

— Как сегодня малышка? Все в порядке? — спросила Холли, хотя вчера вечером не раз справлялась о здоровье ребенка.

— Да, лихорадка прошла. Но у меня, конечно, голова сейчас мутная.

— Да, понимаю, нелегко быть мамой, правда?

— Так-то оно так. Но и быть экзотической танцовщицей в Аризоне тоже нелегко, а я выжила. Не могу передать, как я тебе благодарна, что ты предложила мне эту работу. Я бы не могла дольше оставаться в этом низкопробном баре.

Однажды Холли зашла в “Голубой бар” на ленч, не понимая, что его название не имеет отношения к цвету.

— Бар, может быть, и низкопробный, но ты талантливая танцовщица.

— Спасибо. К сожалению, парней в баре мои таланты танцовщицы не интересовали. А после того, как Билли Джо накинулся на меня, когда узнал, что я беременная… Не знаю, что бы я и делала, если бы тебя тогда не встретила.

— Эх, Чарити, зато сейчас у тебя семья. — Холли ободряюще обняла молодую женщину.

— Не уверена, что здесь все так же легко относятся к моему прошлому, как ты.

— Что ты имеешь в виду?

— Вот Байрон. Он никогда не смотрит на меня, когда разговаривает. Да и разговаривать-то избегает.

— Байрон никогда не будет судить другого, Чарити. Он не такой человек.

— Мне хочется понравиться ему. То есть я хочу сказать, чтобы все было нормально. — Чарити вдруг запнулась, почувствовав неловкость, словно она ненароком сболтнула лишнее, и быстро переменила тему: — Ох, забыла тебе сказать — когда я утром пришла, офис был не заперт.

— Helvete, — в сердцах выругалась Холли по-шведски. — Держу пари, что это я забыла запереть прошлой ночью, совсем замоталась. Но ты не заметила — ничего не пропало? Компьютер и копировальная машина на месте? — Холли быстро проверила, все ли в порядке.

— Вроде все цело, — успокоила ее Чарити. — Даже бумаги на моем столе лежат нетронутыми. Да, кстати, я видела, что мистер Поттер зарегистрировался.

— Рик Поттер. Да, он появился вчера перед обедом. Пропустил встречу, где мы обсуждали методологию, но потом вроде бы быстро освоился. — И быстро продвинулся, учитывая, что уже успел поцеловать ее!

Холли поймала себя на том, что она опять думает о Рике, — интересно, как он участвует в сегодняшних занятиях. Она представила, как он сидит в классе — вероятно, лениво откинулся :ш спинку стула, ноги широко расставлены и вытянуты вперед, руки скрещены на груди. Типичная наглая, упрямая мужская поза.

Рик и в самом деле удобно устроился и полуслушал, полупропускал мимо ушей обсуждение, посвященное творческим проблемам бизнеса, которое вела Шарон. Черт возьми, он не видел больших трудностей в том, как разрешать проблемы с персоналом. В его учебнике жизни говорилось, что, если у вас есть проблема, разделайтесь с ней. Избавьтесь от нее. Вышвырните вон. Подавите. Уберите. Какое отношение имеет к этому творчество?

Тема семинара, естественно, обратила мысли Рика к Холли. Что он в конце концов узнал о ней? Первое: она не любит отца. Удивительное дело, иронически отметил он. Из-за чего не поладили Холли и ее старик — это Рика совершенно не трогало. Второе: ее поцелуи были словно динамит и ее будто на заказ сделали для него, не зря она так отлично чувствовала себя в его руках.

Прошлой ночью он слишком быстро приступил к делу. Поспешишь — людей насмешишь. Нежными разговорами заманить ее к отцу — это одно. А спать с ней — это что-то совершенно другое.

Несмотря на карт-бланш, который дал ему Редмонд, у детектива не было иллюзий о причинах, почему старик требовал к себе дочь. И Рик не мог одобрять их. Редмонд преследовал своекорыстные интересы. А для Рика главное — отстаивать собственные интересы. А это значит — сосредоточиться на работе… И, конечно, на пяти тысячах долларов, ждущих, когда он, достигнув цели, заберет их.

В конце концов, если смешивать бизнес и удовольствие, никогда не добьешься успеха. Рик знал это, наблюдая за другими людьми, которые соединяли бизнес с удовольствиями. Как подсказывал его опыт, предпочтение надо отдавать делу. Теперь он должен только решить, как лучше с ним справиться.

Как ни противно ему было признаваться в своей ошибке, но Рик быстро понял, что подчинить Холли своему влиянию — не такое уж нехитрое дело, как он считал вначале. Во-первых, она невероятно упряма. И к тому же чертовски независима во всех женских вопросах. До сих пор все его попытки пофлиртовать с нею сгорали синим пламенем… И кончались лишь тем, что ему хотелось обнять ее и зацеловать до бесчувствия.

Проблема заключалась в том, что она бросила ему вызов. Все в ней было вызовом — от дерзкой сексуальной походки до обезоруживающего юмора. Его первая попытка очаровать ее дала неожиданный результат: Холли прямо заявила ему, что предпочитает искренность.

Искренность? Рик недовольно подумал, что вряд ли он теперь даже знает, что это такое.

От неприятного чувства он заерзал на стуле. Не время переоценивать свои взгляды на жизнь. Рик разозлился на Холли за то, что она заставила его сомневаться в каких-то вещах. Изнеженная особа, проведшая большую часть жизни в престижной школе-пансионате, что она знает об окружающей реальности?

Ей никогда в жизни не приходилось бороться с трудностями. А он все брал с бою. Ничего не давалось ему легко. Включая и это дело. Но он всегда доводил работу до конца. И это единственное, что имеет значение. И заказ Редмонда он тоже доведет до конца.

— Я не могу этого сделать. Не знаю, как. — Восьмилетний Джордан твердо стоял на своем.

— Но ты можешь научиться, Джордан, — сказала Холли.

— Нет, не могу, — насупился мальчик.

— Почему?

— Потому что я неловкий.

— Кто так говорит?

— Учительница и ребята в школе. Они говорят, что я тупой.

Холли уже слышала такие слова и раньше. Когда она была на год или на два старше, чем Джордан сейчас, такие слова говорили и ей, в частности, тупой называла ее жестокая директриса. Она слышала такие самоуничижительные слова и от других детей, с которыми работала во время летних курсов.

Некоторые ребята попадали к ней через центры гуманитарной службы графства. Другие приходили потому, что слышали устные отзывы от других. Чаще всего таких ребят растили одинокие мамы, проводившие целые дни на работе, пытаясь обеспечить кусок хлеба себе и своим детям. Часть ребят жила в лагере в бревенчатых коттеджах со Скай и ее мужем, временно заменявшими им родителей. Других на вечер мамы забирали домой. Все попали сюда по одной и той же причине.

Они нуждались в помощи. Они нуждались в заботе. Кто-то должен был дать им надежду и научить их хорошо думать о себе.

И для этого прекрасно подходила Холли. Она гордилась программой, которую они претворили в жизнь во “Внутреннем взгляде”. Она получила диплом бакалавра по обучению детей младшего возраста. Еще один поступок, возмутивший ее отца. Он хотел, чтобы дочь специализировалась в бизнесе, и тут же перестал платить за ее учебу в колледже. К тому времени она проучилась половину первого курса. Конечно, из-за финансового положения отца невозможно было получить стипендию. Но Холли выкрутилась, пошла работать на полставки официанткой и жила в мансарде вместе с шестью девушками, чтобы сообща платить за жилье.

Закончив колледж, она некоторое время, совсем недолго, поработала учительницей в третьем классе, но нехватка средств в школе негритянского гетто, да вдобавок еще идиотские запреты и правила вскоре развеяли ее иллюзии. Холли до сих пор помнила, как она добивалась покупки для ее учеников современных книг, а директор ей на это отвечал: “Зги ребята не умеют читать. Зачем им новые книги? ”

В следующие четыре года она пробовала себя во множестве разных дел. Она знала, что отец не одобряет ее “шальные похождения”, как он называл ее жизнь. Он хотел, чтобы она вернулась домой и приобщилась к семейному бизнесу в Сиэтле. В будущем он собирался передать дело в ее руки и поэтому вознамерился загодя готовить дочь к предстоящим обязанностям.

Но Холли твердо решила не идти по стопам отца. В отличие от него на первом месте в ее жизни стояли живые люди, а не материальные ценности.

Так она пришла к тому, чем занималась сейчас — работала с классом семи — восьмилетних детей. В данный момент у Холли среди учеников было пятеро из числа нуждающихся, а Скай возилась в своей мастерской с другими, учила их ткачеству. Джордан был одним из самых бедных.

— По-моему, ты вовсе не тупой, Джордан, — возразила Холли. — И потом, здесь не школа. Мы здесь дурачимся и пробуем рисовать, раскрашивать и делать разные вещи. Мы исследователи, Джордан. Мы здесь играем.

— У вас здесь нет видеоигр, — усмехнулся Джордан. — Как вы можете играть без видеоигр? Здесь даже нет телевизора.

— Очень просто. Посмотри, а потом присоединяйся к нам. И ты тоже, Марта, — попыталась она приободрить болезненно застенчивую девочку с большими голубыми глазами. Марта постоянно теребила свои длинные светлые волосы, поэтому ее левая рука была всегда занята. — Знаешь, почему я люблю искусство? Потому что в нем нет правильного и неправильного способа, есть только твой способ.

— Если нет правильного и неправильного, почему вы вчера не позволили нам разрисовать красками волосы Марты? — спросил не по годам развитой Ларри.

— Потому что этого не хотела Марта, — ответила Холли.

— А я хочу, пусть тогда мне раскрасят волосы, — заявил Бобби, великий экспериментатор и выдумщик.

— Я тоже. Я тоже хочу, чтобы мне раскрасили волосы, — пропищал Джордан, явно желая войти в игру.

— Может быть, в следующий раз. А сейчас мы лучше посмотрим в зеркало.

— В зеркало? — переспросил Джордан. — Зачем?

— Наверно, чтобы посмотреть, как ты будешь выглядеть с зелеными волосами, — захихикал Ларри.

— Помните картины, что я показывала вам вчера? — сказала Холли. — Те, что я прикрепила к доске вместе с другими автопортретами, которые нарисовали разные люди? — Она показывала им среди прочих автопортреты Рембрандта, Ван Гога и Пикассо.

— Мне поится портрет того викария, который отрезал себе ухо, — объявил Бобби. — Держу пари, что крови вытекло с цистерну. Я однажды порезал себе ухо, так из меня столько хлынуло крови, что забрызгало все стены.

Холли заметила, что теперь Марта теребит свои волосы обеими руками.

— А как насчет того, чтобы нарисовать свои портреты? — быстро предложила Холли, переключая их внимание. Автопортрет — один из лучших способов, позволяющих разобраться в детских самооценках и самоуважении. Крохотные руки на рисунке часто отражают чувство беспомощности, а маленький рот дети нередко рисуют, когда понимают, что все, что они говорят, никому не важно.

— Не хочу, — сказал Джордан. — Я не умею.

— Я покажу тебе, — успокоила его Холли — Посмотри в зеркало и скажи мне, что ты видишь. — Она поднесла к нему зеркало.

— Я вижу себя, — ответил Джордан.

— Правильно. А теперь все, что ты должен сделать, — это нарисовать то, что видишь. Помнишь, мы говорили о кривых и прямых линиях и о кругах и квадратах?

— Мне нравятся вытянутые круги, — вставил Ларри.

— Овалы, — уточнила Холли.

— Угу. У меня лицо овальное. — Ларри нарисовал овал на своем листе бумаги и торжественно поднял его вверх. — Вот! Это сделал я! Я художник!

Энтузиазм Ларри передался и другим, и они принялись экспериментировать с линиями своего лица, заглядывая в зеркало.

К концу занятий каждый ребенок закончил свой рисунок. У Бобби на автопортрете было только одно ухо, которое он поместил на макушке. У Марты получились похожие на палки ноги и руки с маленькими кистями, а большой палец был засунут в рот. Автопортрет Ларри выглядел так, что его мог бы сделать и Пикассо. Что же касается Джордана… В его автопортрете было больше всего сходства с оригиналом, и он сам явно пришел в восторг.

— Получается, что я не такой уж тупой, а? — бормотал он.

Процесс выздоровления начался. Холли потрепала ему волосы и сморгнула слезы.

— Конечно, Джордан, ты вовсе не тупой. И ни один из вас не тупой.

Рик увидел Холли раньше, чем она заметила его. Сетка отбрасывала нежные блики на ее черты, смягчая резкие линии и делая ее еще привлекательнее. Рик моментально одернул себя. Какого черта, что с ним случилось, почему он вдруг стал отвлекаться на всякие глупости?

Он смотрел, как она ерошит волосы маленькому мальчику, а тот лучится счастьем от ее похвалы. Выходит, детям хорошо с ней. Ну и что? Это ничего не значит.

За тридцать четыре года Рик достаточно насмотрелся на убогую сторону жизни и перестал верить в доброту, якобы заложенную в человеке, будь то мужчина, женщина или даже ребенок. Он уже давным-давно потерял веру в истории со счастливым концом, если и верил когда-то в ранней молодости. Так что наблюдаемая сцена слезу умиления у него не вышибла.

Холли подняла глаза и увидела Рика Он хмуро смотрел на нее. Интересно, чем он сейчас недоволен. Она подчеркнуто, передразнивая, насупилась, а потом улыбнулась ему.

— Что вы здесь делаете?

— Нас отпустили на двадцать минут, — ответил Рик.

— Вы говорите таким тоном, будто вырвались из тюрьмы.

— У меня такое чувство.

— Вы в самом деле заключенный? — спросил подбежавший к Холли и приникший к сетке Бобби. — У меня папа в тюрьме. Вы знаете его. Его зовут..

— Я пошутил, — поспешно пояснил Рик.

— Рик и правда не заключенный, он бухгалтер, — подтвердила Холли.

Она мысленно улыбнулась, заметив, что, услышав о его профессии, ребята быстро потеряли к Рику интерес. Она бы тоже хотела потерять к нему интерес. Но ей такая удача не светила.

— Вы можете войти сюда и присоединиться к нам, — сказала она.

Рику не понадобилось повторное приглашение. Он устроился рядом и стал наблюдать, как Холли работает с детьми. И его в очередной раз удивило, какое выразительное у нее лицо. Не только глаза, которые увлеченно сияли, но и рот…

Добрых пять минут он провел в забытьи, уставясь на ее рот. Вспоминая ответный отклик ее губ, их упругость, вкус. Жадно ожидая второй попытки.

Пока Холли не щелкнула перед его глазами пальцами, он даже не заметил, что ребята ушли.

— Думаете о разложенных простынях квартального баланса? — поддразнивая, спросила она.

Единственное, что у него ассоциировалось с простынями, так это она. Голая. И он целует каждый дюйм ее тела.

— Но ведь вы не чувствуете себя здесь как в тюрьме, правда? — спросила она.

— Как заключенный, за которого платят.

— Перестаньте жаловаться. Ваш хозяин мог бы послать вас на так называемые курсы приключений, где учат преодолевать препятствия. Такие курсы, где вырабатывают ответственность, заставляя влезать по колышкам на пятидесятифутовую стену, предварительно связав короткой веревкой с другими участниками.

— Как по-вашему, для чего это надо? Новый способ для боссов покончить с нами? Вот уж точно творческое решение проблемы.

Холли засмеялась, услышав такой сардонический комментарий.

— Занятия проводятся под наблюдением, и принимаются все меры для безопасности. Но участник должен координировать свои движения с другими членами команды, или далеко он не уйдет. Это своего рода ритуал перехода из одного состояния в другое, предназначенный для того, чтобы приучать людей к мысли, в том числе и боссов, что риск, как говорится, благородное дело — в буквальном смысле слова.

— Я все время рискую.

— Здесь дело не только в риске. Здесь вопрос доверия. Чувствовать себя частью команды.

— Доверия? Это для трусов и идиотов. Надо быть готовым принимать реальность, какова она есть, и не строить иллюзий. Каждый думает только о себе. Это главное. По правде говоря, людей не назовешь чертовски благородными. Вы принимаете это правило и вырываетесь в игре вперед.

— Неверно. Я не согласна с вами. На свете очень много порядочных людей. Вся штука в том, чтобы найти их или дать им найти вас.

— Держу пари, что вы верите в Сайта-Клауса и добрых фей, ведь верите?

— Без тени сомнений, — с улыбкой подтвердила она, ни капельки не чувствуя себя обиженной его сарказмом. — А вы нет?

— Детские сказки, — ответил Рик. — И в счастливый конец тоже не верю. И даже не могу вспомнить время, когда верил.

— Это так печально.

— Угу, я и вправду печальный случай, — насмешливо хмыкнул он.

— Да, — согласилась Холли. — Неинтеллигентный, чересчур самоуверенный, нечуткий, не верит в счастливый конец и думает, что людей не назовешь чертовски благородными. Над вами надо работать и работать.

— Что вы под этим понимаете? — подозрительно спросил Рик.

— Только одно: по-моему, в вас есть нечто истинное, требуется только его восстановить. Назовите меня сумасшедшей, но пока я еще не готова отказаться от вас.

— Должен ли я быть польщен?

— Конечно. Мой интерес должен вызывать в вас робость и благоговение.

— Угу. Правильно. Я заинтересован вашим интересом. Значит, мы должны завершить то, на чем остановились прошлой ночью перед вашим коттеджем?

— Вот уж нет! Мой интерес к вам строго профессиональный.

— Врунишка, — мягко проговорил он. — Ваш интерес очень личный.

— Ваше “я” снова показало себя. — Она подошла ближе и закрыла ему рот рукой. — И прежде чем вы скажете, что хотели бы показать мне нечто большее, чем ваше “я”, мне надо бы напомнить вам, что… — Почувствовав его язык на ладони, она забыла все, что хотела сказать, мысли смешались.

Холли с досадой отдернула руку.

С коварной улыбкой Рик пробормотал:

— Вы хотели мне что-то напомнить?

— Ничего. Вы и так уже знаете больше, чем следовало бы, — буркнула она, удивляясь, почему рука все еще охвачена жаром. Можно подумать, что этот парень — оголенный провод на 220 вольт или что-то в таком роде.

— Вы все еще считаете, что со мной надо работать?

— Несомненно.

— И вы думаете, что вы та женщина, которой достаточно для этой работы?

— Ох, я достаточно женщина, тут все в порядке. Вопрос в том, достаточно ли вы мужчина?

— Это вызов? Вы хотите доказательство, что как мужчина я в порядке?

— Конечно. Докажите… Возьмите завтра во второй половине дня мой класс рисования. У вас после часа перерыв в занятиях. Проведите его здесь.

Взяв ее за руку, он обхватил ее пальцы своими и стал медленно сжимать, что было удивительно эротично.

— Вы предлагаете мне уроки наедине?

— Нет, я предлагаю вам возможность снова пережить детство.

— Нет, спасибо. — Отпустив ее руку, Рик резко отошел. — В моем детстве нет ничего, что я хотел бы пережить снова.

— Так было плохо? — мягко спросила она.

Вот он, способ, как поймать ее, вдруг понял Рик. Вот та кнопка, на которую надо нажать, чтобы завоевать доверие Холли. Так почему же он колеблется, а не пользуется случаем? Он всегда злился, если у кого-то вызывал чувство жалости. Это была инстинктивная реакция. Но здесь подвернулся шанс наконец продвинуться вперед. Нужно воспользоваться сострадательным сочувствием Холли. Ведь это дает ему преимущество. Он же должен выполнить работу, будь она проклята!

— Плохо? — повторил Рик. — Но ведь не скажешь “плохо”, если мать умерла, когда мне было тринадцать, а отец спился до смерти.

— Простите. Моя мать умерла, когда мне было восемь, — медленно проговорила Холли. — Даже теперь временами я все еще скучаю по ней, хотя не могу точно вспомнить, как она выглядела. Как только она умерла, отец сжег все ее портреты.

— Мой папаша сделал то же самое.

— У-у?

— Угу. — Хоть раз Рик не солгал Правда, несколько дешевых моментальных снимков после матери осталось. Отцовское пристрастие к выпивке поглощало все лишние деньги, впрочем, и нелишние тоже. Включая расходы на плату за квартиру и на еду. И, конечно, никаких денег на пленку или на более-менее приличный фотоаппарат. А потом и эти несколько снимков исчезли. Исчезли вместе с верой Рика в хороший конец.

— По-моему, у нас есть что-то общее, — спокойно заметила Холли.

— По-моему, тоже, — согласился он, удивляясь, почему испытывает угрызения совести, если даже не солгал. Ведь он наконец сдвинулся с места. Надо бы праздновать успех.

— Что-то не так? — спросила Холли, увидев, как он нахмурился.

— Ничего, что я мог бы заметить, — пробормотал Рик.

— У вас кончился перерыв. — Холли взглянула на свои часы с Ван Гогом. — Я рада, что мы поговорили. — Ее голос, наполненный искренней теплотой, словно мягким покрывалом согрел его душу.

Рик потряс головой, будто высвобождая мысли из хватки прошлого. Соблазнять убежавшую богатую девицу, которая всегда получала все, что хотела, — это одно. Дразнить ее, злить, черт возьми, даже целовать — куда ни шло. Но позволять ей влезать себе в душу? Об этом не может быть и речи.

Наверно, он всего лишь устал. Ведь он мало спал прошлой ночью. Проклятые деревья все время его будили, не говоря уж о жарких воспоминаниях о ее поцелуе. Да, в этом все дело. Он устал. Она не влезла ему в душу. Поставив этот диагноз, Рик тотчас же почувствовал себя лучше.

— Да, я тоже рад, что мы поговорили, — согласился он вполне искренне. Потому что дело продвинулось. Он смягчил ее, не смягчившись сам. Сегодня он хорошо поработал. И не раскис, вовремя напомнив себе, что в Сиэтле его ждет чек на пять тысяч долларов — он заберет его, как только доставит Холли домой.