Шепот в ночи

Глава восемнадцатая

— А прошлой ночью мы капнули всего лишь крошечную капельку в лужу около конюшни. Сегодня утром вокруг оказалось такое количество дохлых крыс, какого я никогда не видел! — искреннее изумление в голосе юного Халберта носило легкий оттенок отвращения.

На губах Дэйра мелькнула кривая усмешка. Взметнувшееся пламя камина, в который слуга подбросил новую охапку дров, ярко озарило голову Дэйра, когда он откинулся назад, чтобы лучше разглядеть таинственную зеленую жидкость в склянке, которую он держал в руке.

Расстроенный юный Халберт и не менее взволнованный Джеймс уже нетерпеливо ждали его, когда утром он спустился вниз, с трудом преодолев искушение еще понежиться в постели. Было уже достаточно поздно. Мальчики настойчиво попросили разрешения поговорить безотлагательно с ним наедине. Он привел их сюда в малую гостиную, так как по утрам это было единственное помещение, где можно уединиться.

Дэйр ни прежде, ни теперь не верил множеству басен, которые доходили до его ушей. Только подумать, сколько можно иметь неприятностей, если не относиться к ним с холодным рассудком! Кроме того, Дэйр прекрасно знал, какие причудливые формы могло принимать юношеское воображение и видеть опасность в самых безобидных фактах и поступках. Особенно Джеймс, как он знал, обладал ярким воображением.

Правда, именно Уолтер занимался контрабандой и поставлял в замок различные напитки. А все, что связано с Уолтером, требовало тщательного расследования. Тех открытий, сделанных накануне, когда он выследил Хорька, одних было достаточно, чтобы обратить особое внимание на Уолтера. Добавьте еще его странное отсутствие сегодня за утренней трапезой…

— Вы хорошо сделали, что принесли мне это, Халберт. — Дэйр тепло улыбнулся. — И я обещаю во всем разобраться и не допустить никакой смертельной опасности.

Мальчик зарделся от похвалы этого смуглого человека, но тут же признался, чтобы восстановить справедливость:

— Благодарить нужно Джеймса. Это он убедил меня спрятать подальше от дяди ужасный напиток.

Зная, что преступные руки Уолтера причастны ко многим скверным делам, случившимся в замке, Дэйр озабоченно прищурился. Утащив пузырек, мальчики подвергают себя риску.

— Ты поступил храбро Джеймс, но я боюсь, что это повлечет за собой неприятности для вас.

Джеймс со скромным видом выслушал похвалу, но его смиренная мина тут же сменилась плутоватой ухмылкой, когда он вспомнил, как они завершили все дело.

— Мы не такие тупицы, чтобы взять склянку и не вернуть ее назад. Хотя мы и не могли найти зелени такого яркого оттенка, но мы взяли у Клевы из ее запасов воды, настоянной на петрушке, наполнили ею пузырек и положили на то же место.

— А, — улыбнулся Дэйр, — я восхищен вашей сообразительностью и…

— Милорд, — раздался робкий голос.

Дэйр тут же переключил свое внимание на молодого стражника, остановившегося в дверях гостиной.

— Я принес дурные известия.

Раннольф без всякого удовольствия исполнял роль гонца, которую ему навязали. После головомойки, полученной от сэра Ульгера по поводу их недостаточной преданности своему господину, он чувствовал особое смущение в присутствии графа. Когда его послали со скверными вестями, он искренне подумал, что предпочел бы отправиться на тот свет и носить воду обитателям ада.

За зловещими словами наступила длинная пауза. Дэйр терпеливо и напряженно ждал, когда растерявшийся вестник заговорит снова.

— К замку приближаются неизвестные.

Короткое сообщение прозвучало отрывисто-резко. Человек с трудом преодолел замешательство и спазм в горле.

— Неизвестные? — Черные брови в недоумении взметнулись вверх. — Разве у них нет знамени, чтобы определить, кто они?

С сильно бьющимся сердцем Раннольф громко проглотил слюну. У него нет выбора. Он должен сообщить нечто такое, что, несомненно, приведет Дьявола в бешенство. В памяти возник образ гонца, когда-то в далеком прошлом принесшего такое же неприятное известие и тут же убитого за это.

— Они везут штандарт с тремя львами нашего короля.

Дэйр взглянул на говорившего со свирепой усмешкой, которая, как холодная маска, опустилась на лицо и стерла с него благородное выражение. Во время своего путешествия через темный лес несколько часов назад он уже предвидел такой поворот событий. Его дух окреп, получив безусловное доказательство любви Элис. Поэтому, взвесив все трезво, он поднялся и, жестом предложив стражнику следовать за собой, вышел навстречу полученному вызову.

Прекрасно помня, что дурные слухи, нарочно распускаемые о нем, сделали свое дело и лишили его симпатии и поддержки многих обитателей замка, он все-таки не допускал и мысли смириться с поражением. При любых неблагоприятных условиях, ради имени, которое он носит и оставит своей прекрасной супруге и ребенку, которого он наверняка сегодня зачал, он будет сражаться до последнего вздоха.

Юный Халберт многозначительно посмотрел на Джеймса. Хотя у них и не было тех сведений, которые получил Дэйр, выслеживая Хорька, и которые подготовили его к предстоящим событиям, мальчики, не сговариваясь и не обсудив всего, знали точно, что должно произойти. Король посылал своих представителей, чтобы объявить графа предателем и конфисковать его владения в пользу короны.

В этот момент природная склонность Джеймса к панике была более чем оправданной. Неужели граф Дэйр сдастся? О Боже, только не это! Или произойдет настоящее сражение? Он был юн и неопытен, и для него бой был лучшим выходом из положения. Кроме того, хоть ему и стыдно было в этом признаваться, перспектива быть участником первой серьезной битвы волновала его.

А юный Халберт был очень напуган. Он уже прежде пережил подобный опыт, когда такое же случилось в Кенивере. Да, он был напуган не столько той кровью и жестокостью, которые сопровождают даже самую честную битву, сколько тем, что еще один человек, которым он восхищался, может потерпеть поражение и быть признанным виновным. Этому юный Халберт отчаянно не хотел верить.

Направляясь к двери, Дэйр поймал эту игру чувств на лицах мальчиков и понял их правильно. Подросток Джеймс, защищая своего господина, уже воевал против значительно превосходивших сил противника, а юный Халберт, брат Элис, уже вынужден был наблюдать, как его отец подчинился обстоятельствам и был несправедливо обесчещен. Не в характере Дэйра было склониться под тяжестью обвинений, предъявленных ему, его решение сопротивляться и отстаивать свою честь еще больше укрепилось в нем, когда он увидел необходимость оградить этих юнцов от разочарования в человеке, которым они откровенно и неизменно восхищались. Бескорыстное одобрение — это редкий товар и награда, их не так-то легко отбросить в сторону.

Он быстро спустился в главный зал, а оттуда по туннелю к выходу, и громкий стук его сапог выбивал твердый и решительный ритм. Фенхерст ждал у крыльца, держа наготове оседланного Злодея, и Дэйр поблагодарил его широкой улыбкой. В самые важные моменты этот парень всегда был под рукой, проворный и исполнительный. Дэйр воспринял это как добрый знак. Значит, день сложится удачно. Одетый в кольчугу, свой почти ежедневный наряд, он вскочил в седло, заставив Злодея описать несколько кругов, и приказал оруженосцу проследить, чтобы Ульгер и Томас присоединились к нему как можно скорее. Не задерживаясь, чтобы убедиться, что Фенхерст бросился выполнять его приказ, он пришпорил своего сильного боевого коня и выехал за ворота.

Элис взглянула вниз сквозь узкие бойницы в стене лестницы, и у нее перехватило дыхание от впечатляющей картины: темноволосый мощный всадник стремительно направил своего вороного коня через подъемный мост к наружной стене замка. Она не обратила внимания на другого человека, несущегося следом. Он был всего лишь тенью первого, поразительно красивого человека, в котором она с радостным волнением узнала того, кого считала теперь навеки своим. И только когда всадники приблизились к дальним воротам, обычно приветливо открытым навстречу дневной суете, а сейчас наглухо закрытым на крепкие железные засовы, она очнулась от сладких воспоминаний, и ее восхищение сменилось тревогой. Удары сердца зловеще отдавались в углах, когда Элис резко повернулась и почти бегом стала спускаться по крутой винтовой лестнице.

Когда Дэйр осадил лошадь у внешней стены, он нашел стражу наверху, с натянутыми луками и стрелами, угрожающе нацеленными вниз на подъезжающих. Быстро и стремительно он вбежал по крепкой деревянной лестнице и присоединился к готовым встретить нежданных гостей воинам, тронутый и ободренный их решительной поддержкой. Воздух был холодным и влажным от пролившегося дождя. Иней, покрывавший все кругом, был под стать холодному блеску проницательных глаз Дэйра. Он заговорил спокойно:

— Я встречу вас в Уайте, сэр Лестер, так же, как вы приветствовали меня в Кенивере. Не думаю, что вы явились с миролюбивыми намерениями.

Казалось, король Генрих всегда посылал этого человека выполнять самые неприятные свои поручения. У Дэйра не вызывала сомнений преданность сэра Лестера королю, но не епископу, хотя наверняка последний был замешан во всем этом.

— Я не ищу гостеприимства у сатанинского отродья, Дэйр-Дьявол. — Лестер употребил это выражение с таким мрачным удовольствием, что стало ясно, насколько он уверен в скором и несомненном поражении этого человека. — Я прибыл, чтобы вручить приказ нашего сюзерена, короля Генриха. В этом документе, скрепленном королевской печатью… — Он с торжествующим видом помахал пергаментом, словно это волшебное оружие чародея, способное сразить любого противника, имевшего глупость оказать сопротивление. — Этот документ разоблачает ваше предательство, и за ваши преступления Уайт конфискуется в пользу короны.

Последние слова он произнес особенно торжественно, с удовольствием предвкушая скорое падение человека, когда-то взявшего верх над ним.

Все было именно так, как ожидал Дэйр. Единственное, чего он не предвидел, так это того, что монарх пошлет именно этого жалкого человека, чтобы добиться его падения. Прищурив голубые глаза, Дэйр разглядывал своего самоуверенного недруга. После всех битв, в которых он сражался бок о бок с королем, как могла в голову Генриху прийти безрассудная мысль послать Лестера с таким поручением. Плохо же король знает своих вассалов! К сожалению, он сам не был ни тонким тактиком, ни хорошим воином. Холодная насмешливая улыбка мелькнула на губах Дэйра. Должно быть, Генрих увидел большие способности, до тех пор никем не замеченные, в сэре Лестере, когда рыцарь преуспел во взятии Кенивера и привез его барона в цепях. Дэйр сжал твердые губы, а в его глазах загорелся слабый огонек надежды. Он почувствовал возможность нанести поражение этому рыцарю, осмелившемуся противостоять несправедливо осужденному благородному лорду Кениверу, гораздо более сильному и опытному воину. Таким образом, он докажет королю, как глупо и недостойно его высокомерное решение.

— Какое зло я совершил, чтобы меня назвал предателем король, которому я много раз приходил на помощь и делу которого я отдал столько сил? — Дэйр снял шлем и тряхнул длинными волосами, как бы демонстрируя свое бесстрашие и мужество.

— Как вы смеете спрашивать, когда всем, даже людям, далеким от всяких интриг, очевидно ваше преступление? — В вопросе прозвучало хорошо разыгранное презрение. — Когда ваш приемный отец уже обвинен в том же преступлении на основании писем, где он отвечал на ваш призыв присоединиться к заговору изменников?

— Лорд Халберт не умеет читать и ничего не понимает в составлении послании, равно как и подписывать свое имя и прикладывать свою печать. Более того, он никого не подстрекал к написанию этих писем. Ни я и никто другой из моих близких не обращался к нему за помощью в таком ужасном деле. — Враждебное заявление сэра Лестера вызвало это смелое опровержение. — Я объявляю, что как я, так и мой приемный отец не виновны ни в каких злых деяниях.

Люди с обеих сторон, не двигаясь, следили, как слова, подобно тяжелым камням, падали между двумя противниками и оставались лежать мертвыми глыбами, непригодными к боевым действиям.

— Вы сойдете вниз и подчинитесь приказу своего сюзерена? — Резкий тон Лестера был вызван глупой непокорностью графа.

— Нет, никогда.

Презрительная усмешка, сопровождавшая быстрый ответ, подчеркивала его надменный, вызывающий характер.

Сэр Лестер заскрежетал зубами. Он не ожидал такого открытого сопротивления от человека, который, как он был уверен, не отличался находчивостью и не имел склонности к публичным выступлениям. Его реакция вызвала лишь насмешливую улыбку на загорелом лице графа и смягчила его сердитый взгляд.

— Вы не оставляете мне иного выбора, как только заставить вас силой, — свирепый взгляд, сопровождавший эти слова, обещал скорое возмездие.

— С такими малыми возможностями? — Голубые глаза прищурились, разглядывая людей, стоящих внизу, довольно значительный отряд, но вовсе не несметное полчище. Гораздо меньше того, с чем сталкивался Дэйр в прежних битвах, разбивая их наголову и значительно меньшими силами, чем те, что находились сейчас под его командой. Отгоняя от себя мысль о маловероятной возможности, что кое-кто из солдат гарнизона может не отозваться на его призыв к оружию, он изучал ряды противника. Его интересовало больше не то, кто стоял сейчас под стенами замка, а то, кого там не было.

— В количественном отношении вас, может быть, и больше, но это всего лишь иллюзия, так как большая часть ваших «сторонников», как мне хорошо известно, подчинится приказу короля и не будет сражаться за дело Дьявола.

Дэйр не ответил ни звука и не отвел немигающих глаз. Он будто превратился в камень. Противник ударил в самое уязвимое место. Дэйр принял это заявление как сильный выпад, так как знал, что это правда. Знал он это давно, с того момента, когда вернулся в Уайт. Ему было досадно, что слова причинили ему такую боль. То, что прихлебатели стоявшего перед ним врага умышленно сделали упор именно на это слабое место, говорило, что у них не было никаких сомнений в успехе своего предприятия. Дэйр выдавил из себя мрачную улыбку, но не стал тратить силы на возражения, которым никто бы не поверил, а прежде всего он сам.

— Ваше право так думать, но я буду сопротивляться до тех пор, пока лживые обвинения не будут признаны таковыми или пока вы не убьете меня.

— Даже если у вас не останется никого, кто бы стоял за вас до конца? — В словах сэра Лестера звучала явная насмешка, но за ними скрывалось откровенное опасение, что придется сражаться с этим прославленным воином в открытом поединке.

— Если вы делаете ставку на такую шаткую стратегию, то вы проиграете.

Граф удивился неожиданной поддержке со стороны стоявшего рядом с ним человека не меньше, чем его противник внизу. Дэйра удивил не тот факт, что кто-то еще вступил в словесную перепалку. Поразительны были слова. Твердо и отчетливо их произнес рыжеволосый стражник, мужественно вставший против агрессора.

— Покажем сэру Лестеру, что нас нельзя безнаказанно оскорблять и подвергать сомнению верность нашему господину.

По всем правилам, атакой должен был командовать граф, но стрелки мгновенно подчинились четкому приказу Арлена и выстроились плотной линией вдоль стены.

Стрелы тучей взлетели в воздух. В то же мгновение, как будто сами небеса пришли им на помощь, тучи разразились долго собиравшимся ливнем. Стройные до этого ряды смешались в «вавилонском столпотворении». Толпясь в беспорядке, прикрываясь щитами и унося раненых товарищей, непрошеные гости поспешно отступили на расстояние, не доступное даже для самых искусных лучников.

Согретый неожиданной поддержкой солдат, полученной именно в тот момент, когда его сердце замерло в предчувствии поражения, Дэйр задержался на бруствере и следил, как отряд сэра Лестера устраивается лагерем, готовясь к длительной борьбе. Они разбивали палатки посреди поля, покрытого стерней от сжатой пшеницы и быстро превращающейся в грязь под их ногами. Вскоре сэр Лестер удалился с несколькими помощниками в поставленный шатер, очевидно для того чтобы обсудить план дальнейших действий в смертельной военной игре.

Каждый обитатель и замка, и деревни знал, что графу брошено в лицо страшное обвинение, представлявшее опасность и для них тоже. Над всеми нависла напряженная тишина.

Пока Сибиллин пряталась в своей спальне, сокрушаясь, что вторично попадает в схватку между предателем и его королем, Элис бросилась со зловещим известием к матери Дэйра. Они перекинулись несколькими словами, полными понимания и взаимоподдержки, и каждая отправилась найти себе какое-нибудь дело, чтобы занять руки и обрести душевное равновесие. Поэтому Элис спустилась в большой зал, ища забвения в домашних заботах.

В большом зале, в обычное время полном звуков кипучей жизни, сейчас слышалось лишь потрескивание огня, который поддерживали оставшиеся дома самые юные из слуг, да шипение жира, капавшего с жарящегося мяса… да вкрадчивый шепот лживых сплетен. Группа праздных слуг теснилась за столом, в поисках тепла придвинутым к огромному очагу. Подойдя незамеченной, Элис успела достаточно услышать из того, что здесь говорилось. Ее щеки ярко вспыхнули, и решимость наполнила ее. Пока Дэйр сражается с врагом снаружи, она будет вести не менее беспощадную борьбу внутри.

Не отрывая решительного взгляда сверкающих зеленых глаз от спины женщины, низко склонившейся над столом и многозначительным шепотом рассказывающей что-то, Элис остановилась на мгновение. Никто не обратил на нее внимания, так как слушатели были поглощены предметом разговора. Кто-то прищелкивал языком с возмущением, широко раскрыв глаза, кто-то молчал, охваченный волнением и страхом, который возрастал с каждой минутой.

— Распространяешь новую ложь, Тэсс? — звонкий голос Элис наполнил тишину комнаты и привлек всеобщее внимание. — Я думаю, это тебя нужно раздеть и поискать на тебе тот след раздвоенного копыта, с которым ты так близко знакома. Клянусь перед лицом Всемогущего Господа, что мой достойный супруг не носит на себе никаких дьявольских меток.

— Вы лжете!

Пряди спутанных волос взметнулись вокруг злобного лица, когда Тэсс резко оглянулась и встретила твердый взгляд своей обвинительницы.

— Я сама видела метку, видела вчера вечером.

— В спальне графа ты действительно была, но с кем? Клянусь, не с милордом, моим супругом. Он предвидел такое предательство и был со мной в комнате, которую я занимала до свадьбы.

Лицо Тэсс покрылось яркой краской, а глаза потускнели от ненависти к той, которая разоблачила ее перед таким количеством свидетелей. Было время, когда она честно хотела положить конец своему вранью. Но люди, слышавшие что-то от других людей, обращались к ней, чтобы узнать все подробности из первых рук. Никогда прежде не видела она столько внимания к своей особе. Не в силах противостоять искушению повторять свои выдумки еще и еще, она, конечно, не ожидала такого позорного разоблачения. Это был конец ее популярности. Это убивало всякую надежду на счастье, которого она мечтала добиться в будущем. Никого люди так не избегают, как злостного лгуна, уличенного во лжи.

— Так как я поклялась всем святым, что говорю правду, и граф Дэйр не запятнан ничем, нам не остается ничего другого, как признать, что ты лжешь. Какими еще неправдами хочешь ты запятнать его честное имя?

Элис знала, каков будет ответ, и уличенные сплетники знали тоже. Теперь можно было надеяться, что они быстро разнесут известие о разоблачении Тэсс и этим самым исправят содеянное ими зло.

— Ты лгала, когда утверждала, что милорд силой затащил тебя к себе в постель. На самом деле это ему пришлось прогнать тебя, когда ты, непрошеная, явилась и разлеглась на ней.

Элис с радостью одним махом вырвала целую охапку сорняков на пути Дэйра. Довольная улыбка Элис лишь разжигала безумную ярость Тэсс. Почти теряя сознание от злобы, она крепко сжала в руке кинжал, спрятанный в складках юбки. Бросившись вперед и подняв грозно сверкнувший клинок, она направила роковой удар прямо в сердце молодой женщины, но наткнулась на что-то твердое, принявшее на себя всю силу ее ненависти и свалившее ее на землю одним коротким движением.

Элис, ошеломленная видением близкой смерти, мгновенно все поняла. Не обращая внимания на лежащую на полу бесформенную фигуру женщины и окруженная стражниками, обнажившими свои мечи, она бросилась к человеку, который спас ее жизнь ценой своей собственной.

Кинжал по рукоятку вошел в правое плечо Дэйра между кольчугой и задним забралом шлема. Видя полные муки глаза жены, он стиснул зубы, превозмогая боль, и вытянул клинок из раны. Он слышал ее страстную речь в свою защиту, и собственное ранение показалось ему не слишком дорогой платой за ее веру и преданность. Сдернув плащ с широких плеч, он туго перетянул им рану, чтобы остановить кровотечение, и ободряюще улыбнулся Элис. Он надеялся, что черный цвет плаща скроет от ее тревожного взгляда слишком обильное кровотечение.

— Идем наверх и обработаем рану как можно скорее, чтобы она скорее зажила.

Элис помнила наставления Клевы, что в подобных случаях быстрота имеет большое значение. Осторожно обняв его рукой за здоровый левый бок, она потянула его к лестнице. Легче было сдвинуть с места гору.

— Пожалуйста, Дэйр, послушайся меня.

— Да, Дэйр, пожалуйста уж… — слова Клевы звучали скорее требовательно, чем просительно. Она могла себе такое позволить, потому что знала его еще младенцем. Когда-то этот сообразительный мальчишка примчался к ней за помощью, чтобы она своими лекарствами облегчила ему боль от брызнувшего на него жира жареной оленины.

И хотя позже в жизни ему случалось переживать и более опасные испытания, Дэйр повернулся к лестнице, чтобы успокоить Элис и уступить настояниям старой женщины, которая так долго была его самым преданным адвокатом. Он еще не ослабел от раны, но с радостью обвил рукою тонкую талию жены. Он не совсем лишился рассудка, чтобы отказаться от такой возможности и прижать ее к себе. Да и о руке нужно было позаботиться; теперь, когда им со всех сторон угрожала опасность, он должен как можно скорее взять меч в руку и не доводить дело до воспаления. С другой стороны, было очень важно, чтобы окружающие видели, что, несмотря на грозные обстоятельства, он не потерял своей силы. Любой намек на слабость мог обернуться против него и подтолкнуть на дезертирство тех, кто может дрогнуть при защите Уайта.

Услышав шум за дверью, у которой он стоял, Томас выглянул и побледнел. Быстро захлопнув ее, он безуспешно старался казаться невозмутимым.

Но провести леди Элинор было не так-то просто, особенно такому открытому человеку, как сэр Томас. Его лицо так изменилось! Какое еще могло случиться несчастье, чтобы заставить его резко утратить прекрасное настроение? Он только что передавал ей новости об обвинениях, выдвинутых против Дэйра, и ответе ее сына.

Томас появился на месте противостояния как раз в тот момент, когда лучники послали свои стрелы и враги отступили. В замок он вернулся с Дэйром и тут же отправился к леди Элинор, чтобы рассказать ей все в подробностях прежде, чем чьи-нибудь равнодушные уста изложат ей все события в более жесткой форме. Чтобы смягчить повествование, он начал с того, что пока все сражение ограничилось выстрелом лучников и раненых среди защитников Уайта нет.

Элинор, как и все, понимала опасность того, что ждало их впереди — кровь, смерть, болезни, без которых никакая осада не могла обойтись. Она старалась заставить себя спокойно относиться к предстоящей войне, и теперь по открытому лицу Томаса увидела, что пришла первая настоящая беда. Пристально глядя на человека, вставшего на ее пути, и желая устранить его, она решительно двинулась вперед.

Кажется, Томас побледнел еще больше, если это было возможно.

— Клянусь, мы прискакали в замок вместе с Дэйром, и он был совершенно здоров.

Итак, это Дэйр. Дэйр ранен. Элинор бросилась всем своим невесомым телом на массу, загораживающую ей путь. Ее движение так поразило Томаса, что он потерял равновесие и отшатнулся в сторону. Она приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы тенью скользнуть в узкий коридор.

Несмотря на то, что на лбу Дэйра блестели капли пота от боли, ни единого звука не вырвалось у него, когда срочно вызванный Фенхерст трудился над тем, чтобы снять тяжелую кольчугу со своего господина. Выполнить это можно было, только если обе руки подняты кверху. Обжигающая боль пронзила раненое плечо.

Когда Дэйр упал на белые простыни, Элис прикусила губы, чтобы удержать крик, рвущийся из ее груди. Ей казалось, что это ее тело испытывает невыносимую боль. Наклонясь пониже, она наложила трясущимися пальцами прохладную влажную ткань на рану, из которой снова обильно хлынула кровь. Клева мягко оттолкнула ее руки, чтобы внимательно обследовать пораженное место. Элис держала наготове свежую влажную ткань в одной руке, а другой нежно гладила густые черные волосы, ободряюще улыбаясь и глядя в голубые глаза, прикованные к ее лицу.

Именно эта картина — смуглый, истекающий кровью Дэйр, распростертый на белых простынях — бросилась в глаза Элинор, когда она тихо вошла в комнату.

— Он будет жить?

Дэйр быстро повернулся к ней, в нерешительности остановившейся у двери и не в силах отойти от нее, чтобы не потерять равновесие. Внезапно охрипший голос обнаружил волнение, которого он никогда не замечал у матери в своем присутствии.

Не отрываясь от дела, Клева кивнула, и серый свет дождливого дня, падающий сквозь широкое окно спальни, упал на клетчатую повязку, покрывающую уложенные кольцами косы.

— Да, клинок был чистым, и рана не смертельна. Конечно, многое зависит от того, как скоро нам удастся остановить кровотечение и сумеем ли мы предотвратить нагноение раны.

Она нагнулась в сторону и торопливо схватила приготовленную припарку с деревянного подноса, стоящего на тумбе.

— Вот это должно, с Божьей помощью, помочь, и к утру ему будет гораздо лучше.

Дэйр опустил густые ресницы, чтобы скрыть легкую тревогу. Непривычно было упоминание имени Божьего в связи с выздоровлением Дьявола. Дня два назад, чувствуя страх и недоверие по отношению к себе окружающих, он был бы подавлен этими словами. Теперь же, безусловно уверенный в любви Элис и неожиданно ощутивший поддержку хотя бы части своих людей, он получил надежду, которая была дороже всех сокровищ, надежду не только на выздоровление, но и на счастливое будущее. Он намеревался сохранить это сокровище, приумножить его и хранить от лукавых воров — недоверия и подозрения.

— Что вы собираетесь делать с этим страшным зельем? — в вопросе Клевы звучало скрытое осуждение.

Перед бледным лицом Дэйра она держала небольшой предмет, найденный в складках нижней сорочки, который без внимания отложили в сторону, когда осматривали рану.

Голубые глаза прищурились, разглядывая пузырек с зеленой жидкостью, который юный Халберт дал ему сегодня утром. Он ответил вопросом на вопрос:

— Это яд?

Клева кивнула со зловещим видом:

— Самый страшный из всех, что я знаю.

— Тогда, — ответил Дэйр на ее первоначальный вопрос, — я намерен его уничтожить.

— Он так опасен, что лучше не терять времени и сделать это сейчас же. — Клеву не легко было испугать, и поэтому ее откровенная тревога произвела сильное впечатление. — А так как вам нельзя вставать по крайней мере до конца дня, умоляю, позвольте мне избавиться от него сейчас же.

Как только Дэйр согласился, Клева кинула флакон в корзинку с лекарствами — которые она собиралась отнести обратно к себе в альков, — чтобы там как можно скорее покончить с ним.

— Эту повязку, Элис, нужно менять регулярно и прикладывать свежую всю ночь. Вы знаете, как нужно ее готовить, поэтому на вас я и возлагаю эту заботу. Ухаживайте за своим достойным супругом. — На лице Клевы мелькнула тень добродушной усмешки.

Ни Дэйр, ни его мать не обратили внимания на последнее замечание Клевы, но Элис вспомнила свои слова, сказанные в защиту Дэйра. Так как Клева не присутствовала при этом и не могла слышать всего, что было тогда сказано, стало ясно, что слухи о мошенничестве Тэсс разнеслись с такой быстротой, о которой Элис могла только мечтать. Они достигли ушей Клевы в тот короткий промежуток времени, что она собирала необходимые для раненого лекарства. Новость слегка смягчила тревогу Элис, и она молчаливым кивком ответила на поддразнивание Клевы, блеснув широко открытыми зелеными глазами.

Сделав все необходимое для необычно послушного пациента и угадывая желание леди Элинор остаться наедине с супругами, Клева поднялась со своего места:

— Я вернусь попозже с питательным отваром, который снимет боль у милорда и принесет ему целительный сон.

С этими словами она аккуратно разложила лекарства и чистую ткань для примочек и тихо скользнула прочь. Встретив Томаса сразу же за дверью, она отрицательно покачала головой. Очевидно, он собирался войти в спальню, но она твердо сжала руку удивленного рыцаря и решительно увела его прочь.

В спальне Элинор склонилась нерешительно над сыном, который смотрел на нее с понятным недоверием. Перед его мысленным взором пронеслась длинная череда лет, когда она вела себя по-другому, непонятно почему и одинаково бесстрастно, как бы больно и неприятно ей ни было.

— Я ждала долгое время, без сомнений слишком долго, чтобы поговорить с тобой. Это так важно, что я не могу больше ничего скрывать, тебя это касается в первую очередь.

Яркие голубые глаза превратились в кусочки льда. Это касалось его, в этом не было никаких сомнений. Он мог только удивляться, почему именно теперь наступил тот момент, когда его мать хочет сознаться в своей связи с Люцифером. Циничная усмешка не могла разогнать его тревоги перед неведомым.

Разглядывая смуглого красивого мужчину, лежащего перед ней, Элинор подумала, что только кровное родство позволяет ей читать его мысли и понимать его, потому что на деле она не знает своего сына.

— Ты действительно — дитя искушения, но не дьявольское отродье!

У нее перехватило горло, и она остановилась, чтобы вернуть себе хоть немного прежнего самообладания.

Выражение лица Дэйра не изменилось, но голубые глаза прищурились в предчувствии чего-то необычайного после такого загадочного заявления. Элис страдала за него, видя скрытую боль во взгляде, но не останавливаясь продолжала суетиться вокруг него. И хотя внимание Дэйра было сосредоточено сейчас на старшей из женщин, он чувствовал в движениях Элис еще одно доказательство ее преданности, которую не поколебали даже эти страшные слова.

Огромным усилием воли Элинор подчинила себе свой голос, хотя он оставался слабым и утратил свою мелодичность:

— Ты не сын Сирила и не внук первого Родэйра.

Ни малейшим движением Дэйр не выдал своего отношения к словам, которые потребовали от Элинор большого мужества. Он почувствовал что-то похожее на облегчение, что не был сыном первого, человека, полного жгучей ненависти, прикрытой флером благочестия. Что касается его связи со вторым, то отрицать ее было бы трудно. Сколько себя помнил Дэйр, его всегда называли копией графа Родэйра. Легкая улыбка смягчила жесткую линию губ, и голубые глаза прямо ответили на взгляд темно-карих.

И снова Элинор прочла мысли сына и высказала их вслух:

— Ты — сын Родэйра.

Признание вылетело на одном вздохе с таким чувством вины, что, казалось, невозможно было носить в себе это чувство долгие годы и не быть раздавленной им.

— Это мой грех. Я старалась, как могла, чтобы твои страдания не превышали моих возможностей оградить тебя от еще больших.

На это Дэйр ответил улыбкой, которая стала нежнее и ласковее, в то время как чуткое сердце Элис ныло от сострадания к этой женщине и ее боли, которую она носила в себе так долго. Но ее не покидала также и мысль о том, что Дэйр тоже нес свое бремя страданий все эти годы, и она непроизвольно высказала свои мысли вслух:

— Но он все же страдал. Его не покидала боль от вашего постоянного отступничества даже тогда, когда он нес ужасный крест проклятия графа Сирила.

— Да, ужасную, страшную цену заплатили мы оба. И все-таки она могла стать совершенно невыносимой, веди я себя по-другому.

Карие глаза, блестевшие от непролитых слез, молили о сочувствии, когда Элинор объясняла им то, что она имела ввиду.

— Вступись я за Дэйра, и Сирил назвал бы его еще хуже — ублюдком.

Как только мать раскрыла ему тайну его рождения, Дэйр вспомнил законы наследования и все опасности, грозившие в связи с этим ему, Дэйру. Элис же только теперь, услышав то, что сказала графиня, поняла скрытый смысл предостережений не допытываться о прошлом Дэйра, чтобы не принести ему еще большего вреда. Если бы Сирил отказался от отцовства, не только Элинор подверглась бы унижению, но и Дэйр был бы низведен до положения простого крестьянина, вынужденного трудиться в поле, лишенного положения и всяких надежд на будущее.

— Но почему же тогда он так не сделал?

Зная, как глубоко ненавидел его «отец», Дэйр не мог понять, что же сдерживало этого человека.

— Все очень просто. Он настолько не выносил меня, что ему доставляло наслаждение мучить меня именно таким образом. Ему было приятно видеть, как я страдаю за свою неверность. День за днем, год за годом я вынуждена была оставаться в тени и наблюдать все, не смея утешить тебя в оскорблениях, которым ты подвергался, не смея отрицать все ужасные сплетни и несправедливые обвинения.

Элис видела, что глубокая боль, которая мучила леди Элинор долгие годы, готова сломить эту хрупкую женщину. Она шагнула вперед и усадила ее, дрожащую от волнения, на ближайший табурет. Затем, взяв кружку и кувшин с водой, предназначенные для раненого, Элис заставила ее выпить прохладное успокоительное питье, чтобы смягчить ей горло. После того как она подчинилась этой деликатной и заботливой помощи, леди Элинор настояла на том, чтобы закончить начатый рассказ. Она жестом отослала Элис к мужу.

— Я не хочу, чтобы ты плохо думал о своем настоящем отце, Дэйр. Довольно, что почти полжизни ты страдал от дурного отношения к тебе того, другого… — Элинор обратила спокойный взгляд на сына: — Поэтому я намерена рассказать тебе всю правду о том, как свела нас судьба.

Почувствовав себя значительно лучше после внимания и заботы, проявленных невесткой, она с благодарностью и любовью посмотрела на нее. Затем, спокойно положив руки на колени, она продолжила свой рассказ:

— Однажды прекрасным весенним днем граф Родэйр посетил наш фамильный замок. Мой отец был польщен оказанной ему честью. В течение всего лета граф регулярно навещал нас и всегда старался при этом повидать меня. Мой отец был этим взволнован, а мне льстило внимание такого знатного аристократа. Скоро я увлеклась этим поразительно красивым и обаятельным человеком. Он был вдовец, и жизнь не баловала его — он потерял одного за другим двоих сыновей. Мне хотелось утешить его.

Элинор опустила глаза и вспыхнула, как невинная девушка.

— По правде говоря, мне хотелось гораздо большего. И когда, наконец, в конце лета граф явился с визитом, по замку поползли слухи, что делаются грандиозные приготовления, и я буду повенчана с Уайтом. Я была вне себя от радости.

Слушатели вдруг на мгновение увидели, какой была тогда Элинор, потому что при воспоминании о прошлом черты ее лица смягчились и озарились девичьим восторгом на короткий миг, а затем вдруг застыли и превратились в ледяную маску, которую больно было видеть.

— И только в последний момент, уже одетая в прекрасное свадебное платье, полная самых радужных надежд, вошла я в церковь и узнала, что моим супругом будет не граф, а его единственный наследник — малокровный монах, насильно привезенный из монастыря, чтобы стать отцом следующего наследника.

Слова Элинор были похожи на куски льда, и когда упал последний, она так плотно сжала губы, что они побелели. Разжав крепко стиснутые руки, она подняла забытую кружку и глотнула прохладную жидкость, прежде чем закончить свое повествование.

— И он стал отцом наследника. Но как только зачатие Габриэля совершилось, он навсегда покинул мое общество. Не могу сказать, чтобы я тосковала по его суровому взгляду и постоянному осуждению моего «необузданного поведения», его упрекам по поводу моей любви к развлечениям и веселью, к менестрелям и актерам. Нет, я не огорчалась, когда мой муж проводил все дни и большую часть ночей на коленях в молитве. — Горестно-нежная улыбка скользнула по лицу Элинор. — Дело в том, что я наслаждалась обществом человека, которого любила.

Дэйр не отрывал голубых глаз от говорившей, а его рука нежно сжала дрожащие пальцы Элис, Они были оба счастливы, оттого что их любви больше ничто не мешает.

— Грех был только мой, а не моего Дэйра.

Это было самым главным, что Элинор хотела внушить своему сыну:

— Очень важно, чтобы ты это понял. Он не соблазнял меня. Я сама пришла к нему, чтобы выплакать свое горе. Я страдала оттого, что повенчана не с ним, а с его сыном. Мой Дэйр обнял меня и утешил, но я чувствовала, что его отчаяние так же глубоко, как и мое. Была какая-то сладкая боль в его признании, что он полюбил меня с первого взгляда в то первое его посещение весной и что он приезжал снова и снова только лишь ради того, чтобы повидать меня. Он мог бы закончить переговоры по поводу составления брачного контракта гораздо раньше, если бы не отложил их на некоторое время, не в силах скрепить печатью договор, который навеки связывал меня с другим.

Затуманенным взглядом Элинор вглядывалась в свое прошлое. Потом, очнувшись от воспоминаний, она выпрямилась и продолжила бесстрастным тоном:

— В конце концов, он смирился с тем, что на первом месте должны быть интересы Уайта и продолжение рода, а значит, жена и сын Сирила. Мне трудно было с этим согласиться, но он терпеливо объяснил, что, если бы женился он, ни один мой сын не мог бы стать наследником. Все бы отошло Сирилу, как старшему сыну, а тот, не имея наследника, отдал бы Уайт во владение церкви. Еще и еще раз он повторял, что только интересы рода вынудили его женить Сирила и добиться от него сына.

Слезы потекли из скорбных карих глаз.

— И все же я не могла так просто отказаться от него, хотя мы и не хотели заходить так далеко в нарушений приличий…

Улыбка, которую Дэйр послал своей матери, была печальна, но лишена какой-либо горечи.

— Мы оба понесли достаточное наказание за все ошибки. Пора успокоиться и осознать, что мой отец добился того, чего желал. Его род будет продолжаться, и Уайт станет переходить от одного его потомка к другому.

Дэйр решительно сжал губы. Чтобы добиться этого, он нанесет поражение врагу, осаждающему стены замка, и по праву сильного докажет королю свою непричастность к измене. А потом они с Элис создадут семью, которая будет вправе гордиться своим наследием.

— Мама, умоляю тебя меня простить, я несправедливо обвинял тебя во многих злых поступках, по крайней мере, в душе.

Услышав это обращение, сорвавшееся с уст Дэйра в первый раз, Элинор просияла улыбкой, которая, как солнце после дождя, озарила залитое слезами лицо. Она уверенно поднялась и бросилась в раскрытые объятия приподнявшегося со своего ложа человека.

— С графом Дэйром все в порядке? — Слова с трудом шли из воспаленного горла. — Скажи, что это так, пожалуйста!

После приступа истерики Тэсс лежала все еще сотрясаемая сухими рыданиями на охапке сбившейся соломы в камере за крепкими засовами.

— Я совершила страшное зло, набросившись на леди Элис, но я никогда, никогда не желала зла графу.

Руки Арлена побелели от усилия, с которым он ухватился за железные прутья. В ее словах ему послышалась непроходящая страсть к графу. Но это ничуть не уменьшало его гнева против этой потрясающе глупой девчонки. Наверное, этот недуг заразен. Чем иначе объяснить, что такое ничтожное, такое неверное, а главное, такое безнравственное существо уже давно поглощало все его чувства и мысли. Да, это, должно быть, серьезный недуг, и, несмотря на невыносимую боль, от него необходимо излечиться.

Свет единственного факела, который Арлен воткнул в кольцо, вделанное в каменную стену, почти не мог бороться со всепоглощающей чернотой подземелья. Он освещал лишь маленькое, едва различимое пространство и никак не обнаруживал молчаливого наблюдателя в другой камере, о присутствии которого не подозревала эта пара, занятая своими переживаниями.

Тэсс поднялась из серой мглы и придвинулась к человеку, волосы которого, казалось, пылали тем же огнем, с которым он бросал свои страстные осуждения.

— Я не хотела никому причинить зло. Правда, не хотела.

Она умоляющим жестом схватила руки своего неожиданного посетителя, отчаянно цепляясь за последнюю возможность убедить его в том, что ее слова искренни и честны.

— Меня принудили совершить это зло. В противном случае я должна была поплатиться своей жизнью.

Тэсс стала перечислять длинный список своих злодеяний, совершенных за истекшие недели, но Арлен воспринимал ее слова только как никчемное оправдание последнего покушения. Его губы с презрением искривились. Все ее сказки, как всегда, полны обвинений других людей. По-видимому, ложь настолько вошла у нее в привычку, что она считает возможным сочинять все новые и новые истории, достаточно правдоподобные, чтобы свалить на других свои преступления? Уж не хочет ли она еще больше запятнать доброе имя графа этой новой ложью?

По выражению лица Арлена Тэсс поняла, что он не поверил ее словам.

— Нет, я не стараюсь оправдать совершенное мною зло, свое злобное чувство, с которого началось мое падение. Я признаю совершенные мной преступления и не оправдываю их. Я должна это признать. Я также признаю, что, не соверши я свое первое зло, этот господин из Кенивера не сумел бы поймать меня в свою ловушку и заставить служить себе. Но хоть Уолтер и дал мне кинжал, чтобы убить графа, я бы никогда не совершила такого злодейства! Клянусь в этом святым крестом.

Наверное, даже Тэсс не посмела бы лгать, давая такую страшную клятву. Она все же побоялась бы гнева Божия. В смиренном молчании, которое немного смягчило сердце Арлена, она проливала безутешные слезы. Он и сам был очень невысокого мнения об этом господине из Кенивера и вполне мог поверить, что тот способен силой подчинить женщину своей воле. Возможно, Уолтер действительно причастен к преступлению. Он видел отполированный серебряный кинжал, когда его подняли с покрытого камышом пола в зале. Это была очень дорогая вещь и не могла принадлежать Тэсс. И все же… Лицо Арлена напряглось. Не важно, откуда появилось это оружие. Оно было у нее в руках. Только что она клялась, что невиновна в покушении на графа. Тот факт, что она сделала это непреднамеренно, ничуть не уменьшает то зло, которое она совершила.

— Нет. — Его голос был резким, но уже не таким безжалостным, как раньше. — Ты не хотела причинить вред графу, но ты не можешь отрицать, что собиралась ударить его супругу. Не можешь. Все в зале были свидетелями твоего нападения.

Тэсс смотрела в глаза Арлену и видела, что у нее нет никаких надежд на то, что он поверит ее оправданиям. Она заговорила совершенно ровным, невыразительным голосом, как бы подчеркивая свой приговор:

— В беспричинном гневе я совершила то, что ничем нельзя оправдать, как бы ни было глубоко мое сожаление.

Не веря этим словам, Арлен покачал головой и двинулся прочь. Тэсс отчаянно вцепилась ему в руки и голосом, рвущимся из глубины души, возобновила прерванные мольбы:

— Ты должен поверить мне, молю тебя. Если мне не поверит никто, мне все равно. Но ты должен! Пожалуйста, Арлен, пожалуйста!

До того момента, как она поняла, что молодой стражник, в котором она вдруг увидела настоящего мужчину, уже никогда больше не сможет относиться к ней хорошо, Тэсс не осознавала, как важно для нее его мнение. Ее руки упали, и она снова опустилась на сырую солому, пряча в ней голову от стыда, а Арлен взял факел и, не оборачиваясь, зашагал прочь.