Сиам Майами

Глава 26

Из скрипучего офисного лифта выплыл величественный Твид. Его полнощекая физиономия сразу запылала от уличного жара, хотя он еще находился в вестибюле, под яркими киношными прожекторами. Он давно освоил науку бесчувственного взгляда на людях. Благодаря этому у любого встречного создавалось впечатление, будто этот человек держит его за глотку. Твида сопровождали двое франтоватых помощников. На них были шелковые манишки по последней моде Биверли-Хиллз и шелковые пиджаки римского покроя без карманов по бокам. Брючки доходили только до половины голенищ их ковбойских сапог с испанскими каблуками из Мехико. Производили впечатление также их брючные ремни с мордами длиннорогих быков из магазинчика на Седьмой авеню. Ну, а шляпы, купленные на Мэдисон-авеню, были мягкими, смахивали на тирольские и имели в качестве украшения по фазаньему перышку, заложенному за сверкающую тулью. Помощники Твида щеголяли своими нарядами так, как женщины щеголяют драгоценностями, вследствие чего им был присущ редкий для мужского пола кокетливый вид. Наряды дополнял щегольской загар, какой можно приобрести только под кварцевой лампой.

Помощники проигнорировали Барни, протянувшего Твиду руку, но взяли босса в клещи, как рыбы-лоцманы, уводящие свою акулу в безопасном направлении.

— Здравствуйте, мистер Твид! — крикнул Барни.

Твид был облачен в свежевыглаженный дешевенький костюмчик, напоминавший своим отливом крылышки жука. Вокруг богатырской шеи Твида был по какому-то недоразумению повязан вылинявший аскотский галстук, привлекавший к его обладателю такое же неприязненное внимание, как порезы от бритья. Когда Твид шагал, галстук подрагивал на груди, как подозрительная купюра в руке у букмекера. Шляпа пожелтела от продолжительного пребывания в шкафу. Зато сам Твид за версту излучал самодовольство и производил впечатление волевого человека, что полностью затмевало неблагоприятное впечатление, производимое его одеждой.

Помощники выразили свое презрение к Барни дополнительным сжиманием челюстей, так что было трудно разобрать, в чем причина их сурового вида: в драчливом характере или в длительном запоре.

— Здравствуйте, Барни, — приветствовал его Твид.

Услышав, что босс называет незнакомца по имени, а не Датчем, они мигом отстали с грациозностью скаковых лошадей, проигрывающих заезд.

— У нас нет минуты на разговор? — спросил Барни, подстраиваясь под шаг Твида.

— У меня мало времени. Лучше пойдемте вместе на музыкальное прослушивание. Поговорим потом.

— Это надолго?

— Часа на два. Пойдемте, мне пригодится свежее ухо.

— Не могу. Если вы мне не поможете, я должен буду поторопиться.

— Как поживает Сиам?

— Превосходно! — Ответ был искренним, однако Барни сразу понял, что собеседник обладает слишком чувствительным слухом, чтобы использовать в его присутствии столь сильные выражения. Твид не воспринял это как осмысленный ответ. Барни почувствовал, что тот теряет к нему интерес. Он твердо решил докричаться до Твида. В мире гипербол умолчание действует людям на нервы.

Они влились в бродвейскую толпу. Глядя поверх моря голов, Твид сказал Барни:

— Вы никогда не отделаетесь от Доджа.

Барни взмолился:

— Я думал, что вы могли бы нам помочь.

— Спасибо за комплимент. — Голос Твида звучал польщенно, но глаза говорили, что дело заранее проиграно. Возможно, он решил, что Зигги уже опустил руки. — Разве Зигги вам не помощник?

— Нет.

Твид повел тяжелым подбородком.

— В таком случае, и я бессилен.

— Разве это не в ваших же интересах? — Безразличие Твида прибавило Барни дерзости. — Ведь вы подписали с ней контракт.

— Вы хотите, чтобы я разрешил вашу проблему?

— Да.

— Самое просто для Сиам — сдаться. — Твид смотрел со своей высоты на разочарованного Барни. — Вам не обязательно прислушиваться к этому совету, но я обязан вам его дать. Я — большой патриот, как любой бизнесмен. — Видя озадаченность Барни, он дал практическое определение, из числа тех, какие составители словарей вынашивают столетиями: — Когда патриот смотрит на рынке на картину, изображающую Джорджа Вашингтона, пересекающего реку Делавэр, он жалеет, что не владеет паромной переправой и не может содрать с Вашингтона побольше.

Барни не удержался от улыбки, хотя отношение Твида к проблеме не внушало ни малейшего оптимизма.

— Вы сейчас гастролируете в Вашингтоне. — Твид увлекся и повысил голос. — Когда вернетесь туда, взгляните на индейца, оседлавшего верхушку Капитолия. Он развернут в противоположном направлении.Он поставлен спиной к памятникам и Белому дому.

Барни был ошеломлен. Чтобы прийти в себя, он спросил:

— Это сознательно? Тут заключена ирония?

— Все дело в патриотах-рыночниках. Такие же личности снуют сейчас вокруг Пентагона. Когда проектировались правительственные здания, Вашингтону предназначалось вытянуться именно в ту сторону, куда обращен индеец. Но патриоты скупили всю землю в той стороне, чтобы обобрать правительство. Правительству пришлось сориентировать столицу в противоположном направлении. Так вот, если вам взбредет в голову бросить этот бизнес, — Твид пытался читать у него в душе, — или вообще любое другое дело из каких-то своих соображений, вернее, предрассудков, вспомните тех самых патриотов. Нельзя же отдать страну им на растерзание!

Твид разоружил его, но не разубедил.

— Благодарю.

— Куда вы теперь направитесь?

— Драться.

Твид остановился. Прохожие на тротуаре были вынуждены обтекать его, как фонарный столб.

— Не деритесь с Доджем. У него на руках вся колода.

— Я так не думаю. Человек же он, в конце концов.

— У него на руках вся колода, потому он может себе позволить загубить Сиам. Я хочу, чтобы она выиграла. Зигги хочет того же. Мы все желаем ей выигрыша, потому что она этого заслуживает.

— На условиях Доджа?

— Это не вам решать. Речь идет о ее жизни. Не стойте у нее на пути. У ее ног может оказаться весь мир, и она вправе вкусить славу. Сиам — обладательница большого таланта, который сразу бросается в глаза. Дайте ей покорить вершину, а оттуда она наплюет на Доджа. Однако у нее должна быть возможность совершить это восхождение, иначе неоткуда будет плеваться. Не лишайте ее шанса.

— Как вы можете советовать даже не пытатьсяза себя постоять? — Сказав это, Барни побрел своей дорогой.

Помощникам Твида предстала небывалая картина: их босс затрусил следом за Барни.

— Сначала изучите, как функционирует система, а потом уж принимайте решения.

Твид видел, что Барни как бы отгородился от него щитом и ничего не воспринимает. Молодость вечно прибегает к подобной защите от бесполезных советов стариков. Барни уверенно шагал в сторону автобусной станции у причала на 40-й стрит и пункта проката автомобилей.

— Займите вон ту телефонную будку! — крикнул Твид одному из помощников.

Помощник сошел с тротуара на мостовую, игнорируя движение. Пробежка, остановка, еще одна оголтелая кроличья пробежка — и он вылетел на противоположный тротуар, где ввинтился в одну из трех будок из стекла и алюминия, стоявших рядком. Скормив автомату монету в десять центов, помощник снял трубку и протянул ее Твиду, который, перейдя улицу на зеленый свет, отмахнулся от трубки.

— Звоните Зигги в Вашингтон.

Помощник приступил к исполнению приказания.

Другой помощник получил указание позвонить в зал прослушивания и предупредить, что Твид задерживается.

В распоряжении Твида оставалась еще и третья будка в ряду. Он нетерпеливо сопел, наблюдая, как первый помощник звонит в Вашингтон. Инстинкт выживания вынудил его засунуть руку глубоко в карман брюк и тоже выудить оттуда десятицентовик. Бросив монету в прорезь автомата, он стал ждать.

Первый помощник высунул голову из будки.

— Я дозвонился в Вашингтон. Зигги ищут.

— Идите сюда, — поманил его Твид. — Сторожите этот телефон, он может нам понадобиться.

Твид поменялся с помощником будками. Мимо торопились, не замечая их манипуляций, туристы, посетители магазинов и служащие контор.

— Привет, Зиг, — по-приятельски начал Твид.

— Что-то случилось, Гарланд? — спросил проницательный Зигги.

— Я только что имел беседу с Барни.

Помощник, звонивший в зал прослушивания, делал истерические жесты, изображая выдирание клочьев волос из-под своей тирольской шляпы в порядке имитации своего собеседника в трубке.

Твид уловил его сигналы и сделал резкое движение, изображающее перерезание горла. При этом он продолжал разговор с Зигги. Второй помощник понял босса и принялся на чем свет стоит поносить собеседника.

— Вы сказали Барни, как ему поступить? — спросил у Твида отчаявшийся Зигги.

— Он не пожелал меня слушать. Я не могу его за это винить. Однако у него нет шансов. Я думал, что вы сами все уладите, Зигги. Откройте же ему глаза!

— Он не слепой, но смотрит не туда. Теперь он кинется к Джулии Додж.

Твид принялся отчаянно махать рукой, привлекая внимание того помощника, который просто сторожил телефон. Домахавшись до него, он жестом велел помощнику в средней будке пригнуться и не загораживать видимость. При этом печально говорил Зигги:

— Он не может противостоять Доджу. У него нет шансов на победу. — Твид без слов передал помощнику в третьей будке приказание звонить Джулии Додж. — Если Додж об этом пронюхает, — сказал он Зигги, — то все нам испортит. Он перекроет Сиам дорогу. Почему вы не внушили этого Барни?

Помощник в третьей будке названивал миссис Додж. Из второй будки неслись бессловесные сигналы, свидетельствовавшие о нарастающем скандале в зале прослушивания. Твид рубил ладонью одну воображаемую голову за другой, подсказывая, как следует отвечать.

Зигги медленно проговорил:

— Ему не докажешь пока, что существуют совершенно безнадежные вещи. Ничего, со временем научится.

Из третьей будки просигнализировали, что Джулия Додж на проводе. Твид сказал:

— Зигги, переведите вызов на себя, платить за него будете вы. И не вешайте трубку. Я поговорю из соседней будки с Джулией.

Твид стремительно поменялся будками с помощником.

— Здравствуйте, Джулия. Это Гарланд.

— Вы редко меня балуете, — отозвался безразличный голос. Твид представил себе ее ясные глаза с траурной поволокой.

— Вам известно, сколько в нашем деле безумцев. Так вот, один из них как раз сейчас мчится к вам.

— Мне вызвать полицию?

— Нет-нет, он совершенно безобиден. Просто не впускайте его. И не говорите Стью о его появлении. Я все объясню вам через шесть месяцев. Даю слово.

— Наверное, речь о Сиам Майами? — Теперь ее голос звучал не так скучно.

— О ней. Это ее кавалер.

— Жду не дождусь встречи с ним с тех пор, как впервые о нем услыхала.

Твид утер лоб.

— Он — сущий маньяк. И совершенно дезориентирован.

— Стью сейчас больше всего на свете ненавидит этого мерзавца, которого ей подсунул Зигги. — Она уже радовалась. — Значит, он ко мне и едет?

— Да, он.

— Разумеется, я ничего не скажу Стью.

— Спасибо, Джулия.

— Когда он сюда доберется?

— Минутку. — Твид жестом велел помощнику в первой будке узнать у Зигги, когда Джулии ждать Барни. Помощник поговорил с Зигги и показал пальцами бегущие ножки. — С минуты на минуту.

Твид повесил трубку и вернулся в первую будку.

— Зигги, Джулия так и так его ждала. Пока, мне пора на прослушивание музыкальной комедии.

Он бросил трубку и распахнул пинком соседнюю дверь, на полуслове прерывая вошедшего во вкус препирательств помощника.

Измученные помощники вылезли из будок. Твид криво усмехнулся и приказал первому:

— Срочно сделайте заказ на афиши выступления Сиам Майами. Пускай ими заклеют весь город. Заказ должен быть тройным, чтобы мы могли немедленно заменять промокшие от дождя и испорченные хулиганами афиши. Задействуйте Джоко. О Сиам должен узнать весь город.

— Но она выступит только в конце лета, — посмел возразить помощник, зная, что Твид поступает не по правилам. — Вдруг этот паренек от Зигги к тому времени все испортит?

— Это я и хочу предотвратить, — напористо объяснил Твид. — У меня весь город будет залеплен лицом Сиам. Станем заранее продавать на нее билеты, превратим ее выступление в надежное вложение. Тогда нам не придется опасаться Барни. Мы лишим его решающего голоса. Изготовьте пробные копии афиш, рекламных маек, даже анонсов и отправьте все Сиам.

Барни ехал на север через Вестчестер. Он никак не мог забыть басню Твида насчет американского индейца, отвернувшегося от правительственных зданий. При мысли, что это могло оказаться выдумкой, Барни улыбнулся. Если этот абсурд соответствовал действительности, то почему он не стал частью национальной истории? Закулисные подробности не входят в каноны; в школе не обучают инакомыслию. Инакомыслие в связи с этим приобретает оттенок незаконности. Конформизм произрастает из привычки знакомиться только с одной стороной медали. В пользу Твида и Мотли говорило как раз это — они могли оказаться правы. В любом случае они не позволяли ему расслабляться.

Пейзаж вокруг был монотонен: сплошные дома, окруженные лужайками. Лишь изредка появлялись крохотные рощицы, тут же снова уступая место жилью. Новые дома теснили природу. Потом вдоль дороги потянулись более почтенные строения в окружении деревьев.

Появился указатель «Маунт-Киско». Барни увидел поместье с собственной площадкой для гольфа. Проезда, ведущего к дому Доджа, не было видно. Машина Барни нырнула под раскидистые деревья и подкатила к длинному строению, частью кирпичному, частью бревенчатому. Одна его стена была покрыта стеклом, отражавшим ясное дневное небо. Этот одноэтажный дом, усыпанный сосновыми иголками, выглядел безмятежно, как музейный экспонат. Тишину нарушали только крикливые сойки. Барни затормозил, вышел из машины и нажал кнопку позолоченного звонка. Металлический голос спросил: «Кто там?» Затем последовал длинный сигнал, каким радиостанции оповещают о конце вещания.

Он огляделся, обнаружил над звонком микрофон и назвал себя.

Дверь открылась с таинственной неторопливостью. То ли за дверью кто-то стоял, то ли все здесь управлялось электроникой. Барни увидел на полу серебристо-жемчужный ковер и почувствовал благостное дуновение кондиционера. Он сделал шаг внутрь залитого мягким светом помещения и услышал трубный звук, издаваемый невидимыми динамиками.

К дальнейшему он оказался совершенно неподготовлен — дверь затворила худощавая стройная женщина. На ней была лишь легкая шаль, туго затянутая на тонкой талии. Ей была присуща какая-то хрустальная, гипнотизирующая красота. Он сердечно пожал ей руку, уже зная, что совершил непоправимую ошибку, приехав сюда. Ему было достаточно одного взгляда на хозяйку дома, чтобы захотеть бежать без оглядки.

Она обладала природной красотой, поэтому не прибегала к косметике. Она была внимательна к гостю, но в то же время казалась отрешенной. Ее можно принять за манекенщицу — женщину, выступающую эдаким придатком к своему наряду, несмотря на заметную внешность. Под шалью ничего не было надето. Однако то была ничего не значащая нагота, словно она привыкла демонстрировать свое тело врачам, а не мужчинам. Высокие скулы, слегка впалые щеки, глубоко посаженные глаза глядели прямо на собеседника. В этих глазах как будто застыло детское безмятежное сияние, оставшееся с прошлых времен и не имеющее ничего общего с нею теперешней. Такие глаза можно выставлять в музее. Если бы не блеск этих глаз, Барни назвал бы ее красоту стеклянной и удовлетворился бы сим определением. Однако стоило ей взглянуть на него, и она превращалась в куда более привлекательную, даже достойную любви стройную женщину, возраст которой было совершенно невозможно определить.

Она ввела его в застеленную ковром гостиную. Одна стена ее была прозрачной. Поставленная наклонно, она создавала впечатление, что лужайка является продолжением помещения. Женщина расхаживала по дому босиком, но он заметил это, только когда вошел следом за ней в гостиную. Она шагала так осторожно, что его обдавало холодом. Кто она — страстная женщина, воспитавшая в себе манерность, или кокетка, привыкшая к манерности с пеленок? Он пытался найти ответ на свой вопрос. Тем временем она выключила музыку и предложила ему присесть рядом за низкий столик с мраморной столешницей.

— Чаю? — Она улыбнулась, и ее впалые щеки зарделись.

— Конечно.

Он увидел, что ей по душе быстрые, но учтивые ответы. Она заглянула ему в глаза с явным намерением произвести благоприятное впечатление.

— Сахар?

— Будьте так любезны.

Она потянулась над столиком за сахарницей, прицелившись в нее серебряными щипчиками. Шаль слегка распахнулась, и его взгляду предстали ее белые заостренные груди. Она бросила ему в чашку один кусочек сахару.

— Еще?

— Пожалуй.

Ее сосок лежал в шелке, как драгоценность в шкатулке.

Она бросила ему в чай второй кусок сахару.

— Сливки?

— Нет.

— Ни капельки?

— Мне нравится цвет чая.

— Никогда не слышала столь доходчивого объяснения, — польстила она ему. — Не желаете ли еще чего-нибудь?

— Нет.

— Прямо так, безо всего?

— Да.

— Может быть, капельку польской водки?

— Нет.

Она снова потянулась к сахарнице и бросила себе в чай два кусочка сахару.

— Даже чуть-чуть не хотите? — Она больше не осмеливалась смотреть ему в глаза, из чего, по его мнению, следовало, что между ними начала возникать близость. И сосредоточила все внимание на чайнике, которым орудовала. — Все-таки пригубите водки.

— Уговорили.

Столь добродушной сдачей позиций он полностью погубил себя в ее глазах. Она отвернулась от него с безразличным видом. По тому, как поднялась, чтобы подать ему водку, которую сама же уговаривала его попробовать, было видно, что она считает его согласие утратой плацдарма противника. Ему следовало упорно отказываться, а не уступать ее настояниям. Подойдя к столику с графином, она уже не стала наклоняться, как только что, когда разливала чай. Вместо этого взяла со стола его чашку, добавила в нее водки и отдала ему. В ее жестах сквозила теперь мертвящая корректность. Он не пытался исправить оплошность, и она показывала ему, что он для нее более не существует.

Барни укрепился в первоначальном впечатлении, что приехал сюда напрасно. Она с самого начала сознательно испытывала его, провоцируя на непочтительный поступок. Отхлебывая чай с водочным привкусом, он посматривал на ее профиль и все больше приходил к выводу, что ей хочется, чтобы мужчина сознательновступил с нею в схватку или сразу разгадал ее, не польстившись на притворную вежливость и не раскрыв карт. Таким способом она проверяла зрелость мужчины. Теперь он прекрасно понимал, что никакие его уговоры не побудят эту женщину к действиям. Он уже посмеивался над собой. Вместо потрясения он всего лишь ее развлечет. Его рассказ разве что развеет ее скуку. Она будет приветствовать любое известие, которое заставит засиять ее брак свежими красками.

— Вы всегда являетесь к женщинам с неожиданным визитом, а потом сидите, точно набрав в рот воды? — разочарованно спросила она.

— Надеюсь, вас не огорчит, что я передумал и решил помалкивать, — сказал он, приподнимая чашку в знак добропорядочности своих намерений.

— Передумывать — мужская прерогатива, — тотчас нашлась она. Видимо, резкие ответы вошли у нее в привычку. — Я восхищена Сиам, — добавила она.

Он едва не выронил чашку от удивления, она же невинно отхлебнула чай.

— Почему? — Ему хотелось из вежливости продлить разговор, а потом откланяться.

— Она делает то, что хотелось бы сделать любой женщине. По-моему, ее ждет удача.

Эти слова понравились Барни.

— Я расскажу ей о вашем оптимизме.

Она выпрямила спину и прижала локти к бокам.

— Позвольте, язадам вам вопрос.

— Валяйте.

— У меня такое впечатление, что Сиам вызывает восхищение у любого, кто оказывается рядом с ней. Вы осведомлены о том, что Сиам спала с моим мужем, зная, что он женат на мне?

— Я догадался.

— Вас это не смущает?

— Я бы изменил существующее положение, если бы мог, но сейчас ничего не поделать.

Она посмотрела на него с интересом.

— Вы так в ней уверены!

— Я бы назвал Сиам необыкновенной женщиной.

Она ждала продолжения и, не дождавшись, молвила:

— Это все?

— Пока все. — Он снисходительно улыбнулся.

— Не хотите продолжать, чтобы не ранить моих чувств?

— Возможно. — Он кивнул, ценя ее проницательность.

Она откинулась, положила ногу на ногу, отвела глаза. «Странная женщина», — подумал он, но ее следующий вопрос поставил его в тупик:

— Вы считаете, что Сиам на сей разне поддастся никакому давлению?

Барни посмотрел на нее. Женщина выдержала его взгляд. Барни видел, что она все понимает. Он действительно только потерял время, приехав сюда. Сейчас она услышит ответ, который вполне ее успокоит:

— Сиам выдержит любое давление.

Она просияла.

— Если она чего-то не захочет, — она выговаривала слова намеренно четко, — то от нее этого не добиться?

— Совершенно верно, — ответил он, ставя на блюдце пустую чашку и помышляя только о том, чтобы побыстрее проститься.

Прежде чем он успел извиниться и сказать, что ему пора, раздался телефонный звонок. Она сняла с белоснежного аппарата трубку.

— Вашингтон? А-а, Зигги! — Она усмехнулась. — Вы меня испугали своим официальным тоном.

— А вы меня — своим оживлением, — встревоженно откликнулся Зигги. — К вам не заглядывал Барни?

— Мы как раз сейчас вместе пьем чай.

— Звучит очень безобидно. Мне это симпатично.

— Это потому, что мы еще толком не познакомились.

— В платонических отношениях тоже есть своя прелесть, — напомнил Зигги.

— Мы понимаем друг друга. — Она оглянулась на Барни. — Отлично понимаем. Но, боюсь, мы не поладим.

Барни улыбнулся, уважая ее за искренность.

— Он у нас такой, — угрюмо ответил Мотли. — Будьте так добры, передайте ему трубочку. У меня для него важное сообщение.

— Вы не станете на него орать?

— Я сам решу, когда мне его уволить. Пока что он мне полезен.

— Барни! — Она помахала ему трубкой. — Это вас. Гордитесь: вам звонят повсюду, где бы вы ни появились.

Он ответил, обращаясь одновременно и к ней, и к Зигги:

— Я не питаю иллюзий. Когда я перестану приносить прибыль, дверца мышеловки распахнется, и я снова окажусь на улице.

Она сочувственно дотронулась до его руки. Ему понравилась ее реакция.

— Хэлло.

— Фокусник! — мрачно проговорил Зигги. — Надеюсь, это твоя последняя попытка.

— Все вполне безобидно.

— Не испытывай судьбу. Лучше слушай: поезжай в мою контору и забери там сверток для Сиам. Побыстрее сматывайся из этого дома.

— Я как раз собирался, но тут позвонил ты. — Он положил трубку. — Мне пора.

— Мужчины всегда напускают на себя важность. — Она встала вместе с ним. — Когда женщина говорит: «Мне пора», это значит, что просто настало время припудрить нос.

Он улыбнулся ее шутке, но тут же вспомнил, что она обязана своим счастливым настроением его ответам. Беспричинно желая нанести ему оскорбление — разве что с целью лучше врезаться ему в память, — она проводила его только до порога гостиной, где сказала:

— Вы сами найдете дорогу.

— Спасибо за чай.

Он оставлял ее в лучшем расположении духа, чем до своего прихода. Невероятно вежливая и утонченная черствость, с которой он только что столкнулся, навела его на мысль: Сиам оставался единственный выход — бежать из этого бизнеса без оглядки.