Сиам Майами

Глава 28

Стояла жара. Чистое утреннее небо уже источало зной. Малейшее дуновение горячего ветерка заставляло задыхаться. Участок неба, на котором предстояло появиться солнцу, угрожающе пламенел, суля еще большее пекло. Они катили на юг, в самое пекло, вдоль юго-восточного побережья.

Огромное солнце, медленно выкатившееся из-за горизонта, испугало Сиам своей близостью. Она наблюдала рассвет по дороге в Норфолк из грязного окна старого, разболтанного автобуса. Пассажирами автобуса были моряки и бедные семьи белой и черной расы. Солнечный диск имел темно-оранжевую окраску и грозил расплавить все, что не было расплавлено накануне. Голова Сиам прыгала на плече Барни. На одном особенно злодейском ухабе на окраине Ричмонда она так сильно стукнулась о его плечо лбом, что он проснулся. Увидев это, она поспешно положила его руку на свое голое колено, обеспечив бессловесный контакт.

Это несколько ослабило удручающее впечатление от картины за окном. На тротуарах не было ни души, улицы по-прежнему оставались погруженными в дремоту. Все окна в жилищах были распахнуты настежь. На углу млела в жарких оранжевых лучах очередь из негритянок, спасавшихся от солнца с помощью огромных черных зонтов. Женщины дожидались автобуса, чтобы ехать на работу. Солнце уже оторвалось от линии горизонта, но еще оставалось оранжевым благодаря утренней дымке. Скоро ему предстояло приобрести убийственную желтизну.

В Ричмонде состав пассажиров несколько поменялся: семейств стало меньше, моряков больше. Они читали газеты и комиксы и распространяли запах конфет.

Улицы Норфолка были запружены моряками. Некоторые прогуливались в обществе девушек. На пилотках кавалеров, красующихся на волосах девушек, были нацарапаны названия школ. Отель располагался в центре города, вокруг теснились лавки с побрякушками и сувенирами: пепельницами, коктейльными бокалами, светящимися в темноте платками с профилями американских президентов с одной стороны и боевыми кораблями — с другой. Такси, в котором Сиам и Барни добирались до своего людного, но обветшалого отеля, еле ползло в людской каше, состоявшей из моряков.

Коридорный привел их в номер на втором этаже, рядом с винтовой лестницей, ведущей в холл. Под потолком номера зияла дыра, в которой красовались водопроводные трубы.

— А другого номера у вас нет? — спросил Барни.

— Отель полон, — ответил коридорный, поглядывая на дыру. — Рабочие появятся только в девять. Мы устанавливаем кондиционеры.

Барни и измотанная автобусом Сиам спустились вниз.

— Мне бы хотелось номер без дыры в стене, — мирно попросил дежурного Барни.

— По этой цене все занято, — был ответ.

— Я доплачу, если в номере будет целая стена.

Дежурный оценил степень их усталости и сделал вид, что проверяет ячейки свободных номеров.

— Есть номер-люкс. — Он назвал цену, вдвое превышавшую стоимость заказанного для них номера.

— Пошли отсюда, — сказал Барни Сиам.

— Нет, давай согласимся, — сказала она.

— Это грабеж! Они специально посылают клиентов в номер с дырой, чтобы вытянуть потом лишние деньги.

— Наплюй на них и согласись ради меня.

В люксе гудел кондиционер, зато на полу лежал вытертый красный ковер с узором в виде бесчисленных треугольничков, видимо, украшавший прежде фойе кинотеатра.

— Сначала я подремлю, а потом мы найдем славное местечко и перекусим, — решила Сиам.

— А я объеду редакции газет, телестанции и диск-жокеев.

Она повалилась на кровать прямо в одежде.

— Господи, и как долго нам здесь торчать?

— Три дня: пятницу, субботу, воскресенье.

Она покосилась на задраенное окно.

— Вот, значит, чем нам заменили Бермуды? Ладно, мне надо уснуть, иначе у меня в ушах так и не смолкнет автобусный рев.

Когда он закрывал за собой дверь, она уже мерно дышала засыпая.

Спустя несколько часов, выйдя из редакции газеты, он увидел Сиам, дожидающуюся его в такси.

— Как ты узнала, где я?

— Я обзвонила весь город. Эта газета оказалась единственным местом, где ты еще не побывал. Голод превратил меня в сыщицу.

— Отвезите нас в самое лучшее, самое шикарное место, где можно поесть, — попросил Барни таксиста.

— Что в этом городе смогло так тебя оживить? — спросила она.

— Не знаю, что этот псих сможет предпринять против нас, если гастроли будут проходить успешно. Он у нас завертится, как черт на сковородке, если мы добьемся положительных откликов. Я говорил с самым известным в городе ди-джеем, который слышал о тебе самые восторженные похвалы. Сегодня вечером он вставит тебя в программу, а завтра вечером возьмет у тебя интервью.

Она удовлетворенно вздохнула.

— Слава распространяется быстро. Издатель этой газеты готов услужить. Он обещал послать на твое сегодняшнее выступление опытного репортера. Если ты будешь блистать, с тобой будут вынуждены обходиться с почтением.

Сиам заразилась его настроением.

— Обожаю быть оптимисткой! Если побеждать, то только так, делом!

Они поели в заведении под навесом в нескольких милях от города, в окружении флотских офицеров и их жен.

— Какое удовольствие — есть среди людей, которые гораздо чище самой кухни! — воскликнула Сиам.

Она умолкла и на протяжении нескольких минут не открывала рта.

— О чем ты задумалась? — спросил Барни.

— Да вот удивляюсь, что у меня есть что-то общее со всеми этими людьми.

— Только когда ты поешь, дорогая.

Клуб, в котором предстояло выступать Сиам, представлял собой, по существу, переоборудованный слегка бар. В витрине стояли морские сигнальные флажки с надписями «Коктейль» на древках. Весь бар был погружен в темноту, освещена только стена слева от входной двери. На этой стене красовался подсвеченный шелковый американский флаг с золотыми кистями. По обеим сторонам от флага висели бесчисленные фотографии матросов, снятых поодиночке и группами. Все они улыбались, но были взяты в черные траурные рамки. Сиам и Барни печально прочли названия рубрик, под которыми размещались фотографии: Пёрл-Харбор, Батаан, Гуадалканал, Омаха-Бич, Анцио. Темнота только подчеркивала скорбность этой доски почета. Выпивать, сидя к ней лицом, было бы немыслимо, поэтому клиенты сидели спиной к фотографиям, лицом к не освещенной пока еще сцене.

Помещение было устроено так, чтобы здесь вольготно чувствовали себя моряки и их подружки. Углы тонули в темноте, некоторые столики отделялись от зала ширмами. Над головами висела сеть с пробковыми поплавками. Над стойкой красовалась намалеванная огромная грудастая русалка. Даже бесплатные соленые крендельки к пиву имели здесь форму якорей. Вечер только начался, но бар уже до отказа был забит моряками. Некоторые сидели в компании женщин, которых накачивали выпивкой. Женщины, те, что помоложе, боялись напиваться. Кое-кто из моряков, наоборот, успел набраться, и теперь они еле удерживались на стульях.

Владелец заведения напоминал очертаниями фигуры пивной бочонок, на который натянули синий пиджак. На его мизинце посверкивало синим огнем кольцо, и он нервно разминал пальцы в предвкушении, когда настанет пора вышвыривать отсюда особо надравшихся.

— Музыканты сидят на кухне. Можете дать им ноты, — сказал владелец Барни. Внешность Сиам, по всей видимости, произвела на него сильное впечатление. — Вы сыты? Ступайте подкрепитесь за мой счет.

— Мы ели, спасибо, — ответил Барни. — Где кухня?

Владелец приподнял черную штору у стойки.

— Здесь проскочите быстрее. — Барни поспешил было в указанном направлении, но владелец схватил его на ходу за локоть. — Мне позвонили из Нью-Йорка всего сутки назад. Прежнюю мою страшилу они отправили в отель на Бермудах. Я спросил парня в офисе Доджа, кого они пришлют мне взамен. Самую лучшую певицу, ответили мне. Я говорю: вы там учитывайте мой уровень, зачем мне самая лучшая? Он ничего не ответил, а только заявил, что мне повезло и чтобы я не вякал. Вот и проясните, сделайте милость: вы, часом, не преступники? Не на крючке у нью-йоркской полиции? Мне надо это знать. У меня законный бизнес. Моя клиентура — морячки, я не хочу быть замешанным в скандалах.

— Мы не беглые, — с улыбкой ответил ему Барни.

— Вас не разыскивает полиция?

— Нет.

— Верю вам на слово, — подозрительно проговорил владелец и еще раз приподнял для Барни штору.

Барни заторопился по отдающему сыростью проходу к кухне, навстречу запаху раскаленного жира.

Владелец повернулся к Сиам.

— Желаете выпить?

— Нет, спасибо.

— Мне бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя здесь, как дома. Я поставил в вашей гримерной кровать.

— Мы остановились в отеле.

— Это напротив? Никудышное место. Вы из тех, кого даже не надо спрашивать, умеют ли они петь. А то знаете, какие бывают штучки? Корчат из себя невесть что, а завывают так, что уши вянут. А на вас достаточно разок взглянуть, чтобы понять: вот это — настоящая певица! — Он указал на свой нос, намекая на безошибочный нюх. — Я сразу смекнул: это тебе не шаляй-валяй, такая крышу снесет с твоей лавочки! Взял и догадался, что вы — ходячий динамит, хотя с виду леди, да и только. — Он снова показал на свой нос, а потом как бы невзначай добавил: — Тебе не сказали в Нью-Йорке, что я люблю, чтобы мои певицы после выступления подсаживались к гостям у стойки?

— Я пою, — отрубила Сиам.

— Да это не для меня вовсе. — Он прижал растопыренные пальцы к груди. — Это для них, для служивых. Им нужна компания. Будут рады тебя угостить.

— Я не пью.

— Да ладно! — Он по-дружески дотронулся до ее руки. Сиам убрала руку. — Пить не обязательно. Пускай пьют они, морячки. Ты просто закажешь виски со льдом, а получишь чаек. Против чая со льдом ты, надеюсь, не возражаешь?

— Я возражаю против навязывания выпивки клиентам.

— Э, нет. — Он укоризненно поджал губы. — Я не предлагаю тебе делать это бесплатно. Ты будешь получать по пятьдесят центов за каждую рюмку, которую тебе поставит морячок. Тут даже певичка с ларингитом не останется внакладе. Пойми, эти морячки сами напрашиваются, чтобы их облапошили. Им больше не на что расходовать жалованье. Попивая чаек со льдом, ты огребешь больше, чем за свое пение.

Барни вернулся и уселся позади владельца бара. Поза Сиам была расслабленной, владелец о чем-то ее упрашивал, так что Барни и в голову не могло прийти, что назревает скандал.

— Я здесь не для того, чтобы обирать моряков, — сказала Сиам.

Когда владелец занес правую руку, чтобы ударить Сиам, Барни растерялся. Он не подозревал, что дело примет такой дурной оборот. Только что он отдыхал, теперь же ему пришлось молниеносно принимать решение. Он обрушил кулак на владельца и заехал ему чуть пониже уха. Удар пришелся по шее, кожа оказалась жесткой, как покрышка грузовика, кулак Барни отскочил, точно мячик. Владелец даже не обернулся, чтобы расправиться с обидчиком. Его ярость была направлена на Сиам. Только когда она отпрянула, Барни увидел, что его удар не пропал даром — владелец бара рухнул на пол.

Из темного угла выскочил вышибала с поросячьей физиономией, бросив свою женщину одну. Матросы повскакали с мест с намерением всыпать Барни, но владелец бара, успевший встать на четвереньки, преградил им путь своей тушей. Барни схватил со стойки рюмку и швырнул ее в вышибалу. Тот, видимо, потерял ориентацию, выскочив из потемок на свет, и не сумел увернуться. Рюмка разбилась о его низкий лоб. Из пореза хлынула кровь. Вышибала взревел от боли, и клуб тут же превратился в сумасшедший дом.

Барни схватил Сиам за руку и шмыгнул вместе с ней за штору, не страшась кухонной вони. Музыканты доедали в кухне свой ужин. Барни на бегу схватил оставленные у них ноты. Узкий проход позади заведения был загроможден мусорными баками и мешками с отбросами. Барни и Сиам выскочили из прохода на улицу. От двери бара их отделяло не более двадцати футов. Барни устремился к отелю.

— Нельзя! — Сиам потянула его назад. — Я сказала ему, где мы остановились.

Барни махнул рукой, подзывая такси, но в этот момент вышибала выскочил из бара и заметил беглецов.

— Сматывайся! — бросил Барни цепляющейся за его руку Сиам.

— Такси! — крикнула Сиам.

Барни не смог вырвать у нее руку. Громила с залитым кровью лицом уже настигал их. Рядом затормозило такси.

— Полезай! — приказал Барни.

Но было поздно. Сиам висла на его руке, не понимая, что вдвоем им не спастись.

— Да сматывайся ты! — Барни подтолкнул ее в сторону распахнутой дверцы. Вышибала целил в его незащищенную голову, но промахнулся — Барни спасла борьба с Сиам. Вышибала вкладывал в удар такую силу, что, встретив пустоту, потерял равновесие. Барни лягнул его в пах и прыгнул в машину следом за Сиам. Таксист дал газу, не спрашивая, куда ехать.

Сиам отодвинулась как можно дальше от Барни.

— В аэропорт, — сказал Барни таксисту.

— А как же моя одежда? — сердито спросила Сиам.

— Ничего, пришлют.

— Небось пройдет несколько дней.

— В Чарлстоне мы купим тебе новую.

— Зачем ты его ударил?

— Вот почему ты сердишься? — Барни улыбнулся. — Потому что иначе схлопотала бы ты. — Он не ожидал, что его героизм и удачливость, призванные еще больше сблизить их, приведут к прямо противоположным последствиям.

— Я же говорила, что умею за себя постоять. В прошлые гастроли я отшивала таких гадов пачками.

— Что он от тебя хотел?

— Чтобы я подбивала моряков на выпивку. — Она принялась взволнованно вертеть пальцами, что не было ей свойственно. — В прошлые гастроли тоже не было отбоя от придурков. Повсюду бродят орды одиноких мужиков. И откуда они все берутся? Что вообще происходит в этих милых тихих городках?

Они приближались к небольшому, судя по всему, частному аэродрому. Таксист подвез их к самому ангару. Барни выскочил из машины и быстро выяснил, что самолетов в Чарлстон не будет всю ночь. Таксист повез их на норфолкский автовокзал. Они влетели в переполненный зал ожидания и встали в очередь вместе с плачущими детьми и измученными жарой родителями, ожидающими автобуса, следующего на юг. Когда подошел автобус, из громкоговорителя прозвучало, что к посадке допускаются только пассажиры с билетами. Барни помчался за билетами. Забитый автобус отъехал от остановки как раз в тот Момент, когда он отошел от окошечка с билетами в руках.

Они вышли, сели в такси и поехали на железнодорожный вокзал. Сидя в ожидании поезда, Сиам сказала:

— Я хочу есть.

— Нам нельзя выходить.

Перед вокзалом стояла полицейская машина. В присутствии стражей порядка они чувствовали себя в безопасности.

Сиам отправилась к автомату. Бросив монетку и нажав на рычаг, она получила пакетик картофельных чипсов. К скамье вернулась с пустым пакетиком. Барни отдал ей всю свою мелочь, и она купила еще один пакетик. Теперь уничтожала чипсы не так стремительно. Она ела их не по одному, а, высыпав почти все содержимое пакетика в ладонь, подносила ко рту и запрокидывала голову. Насыщение сопровождалось громким хрустом, зато это было хоть какое-то занятие.

Ко времени прибытия поезда у ее ног выросла гора пустых целлофановых пакетиков. Встав, она схватилась за живот.

— Теперь меня тошнит, — пролепетала Сиам, и он повел ее к ближайшей урне. Она сунула голову в урну, но тут же выпрямилась. — Скажи им, чтобы подождали.

— Мы сейчас! — крикнул Барни проводнику.

Сиам схватилась за края урны, ее голова задергалась, все тело затряслось от рвоты. Она подняла бледное лицо, готовая расплакаться. Он дал ей платок, они влетели в вагон и заняли места.

Их пробудил от сна крик проводника:

— Северный Чарлстон!

Барни открыл глаза и сказал:

— Мы едем в Чарлстон.

— В Чарлстоне не останавливаемся.

Они остались одни на платформе, без всякого багажа. Достаточно было оглянуться, чтобы понять, что они очутились в совсем другой части страны, и порадоваться разнообразию. Вокруг расстилался типичный малоухоженный пригород с домиками, наставленными вкривь и вкось, к тому же выкрашенными в банальные пастельные тона, зато в воздухе витал соленый запах океана, а дорога была обсажена пальмами. Южное небо выглядело гостеприимно. Вверху проглядывала еле заметная луна, солнце затмевало звезды. Явление всех светил сразу навевало мирное настроение. Сиам глубоко вздохнула, чтобы напитаться этой благодати.

— Давай разместимся в отеле. Потом я куплю себе платья.

Они подозвали такси. Барни назвал адрес отеля и услышал, что это вовсе не отель.

— А что же?

— Меблированные комнаты.

— Вот и отлично! — Сиам ничто не могло сбить с толку. — Зато пообщаемся с людьми.

Они вышли у некрашеной, обветшалой от непогоды двухэтажной хибары, ушедшей одним боком глубоко в сырую землю. К деревянному крыльцу вели скрипучие ступеньки. Количество фамилий, криво начертанных вокруг двух ржавых ящиков для газет, лишенных крышек, подействовало удручающе. Все фамилии, независимо от способа их нанесения на доски, с трудом читались, так как неоднократно подвергались воздействию осадков. Барни позвонил в звонок. Дверь открыл приземистый лысый субъект в шлепанцах. От него так несло квашеной капустой, что Барни и Сиам попятились.

Войдя, Сиам поперхнулась от витавших в помещении ароматов.

— Я не ждал вас до вторника, — сказал субъект, глядя на парочку с не меньшей подозрительностью, чем они на него.

Сиам расчихалась, субъект предложил ей платок, она отказалась. Ее мутило от мысли, что вонь вызвана не приготовлением пищи, а сыростью, пропитавшей весь дом.

Они поднялись по шаткой лестнице на второй этаж, куда выходили пять комнат, стоявшие сейчас с распахнутыми дверями. Все они предназначались для спанья. Спальни были набиты пожитками людей, давно утративших всякое смущение. В одной на кровати лежала и рыдала в голос молодая беременная женщина. Хозяин сделал предостерегающий жест, означавший «не подходите близко».

— Если с ней заговорить, она вообще зайдется. Пускай лучше проплачется.

— Давно она так рыдает? — спросила Сиам.

— Недели две, — ответил хозяин, произведя мысленный подсчет. Показав им две предназначенные для них комнаты, он стал спускаться. — Если вам что-нибудь нужно в городе, то поторопитесь завершить свои дела в первой половине дня, пока солнце не стало палить вовсю.

Сиам и Барни отправились пешком в центр города. Их удивляло, что с развалюхами, принадлежащими белым, здесь соседствовали такие же развалюхи, принадлежащие неграм. Белая и черная беднота обитала в этом городке, в отличие от севера, бок о бок. Под ноги неожиданно метнулась курица. Теплый климат придавал здешней бедности совсем иной вид, нежели на севере. Самыми опрятными постройками в округе оказались побеленные негритянские церквушки. Повсюду, независимо от того, кто обитал в конкретном месте — белые или черные, витал запах газа, утекающего из прохудившихся крышек на баллонах, а за изгородями и запертыми дверями надрывались собаки.

Впереди распахнулась массивная деревянная дверь. Из нее вывалился чернокожий задира со свежим шрамом через всю щеку. Левый глаз у него не открывался, видимо, от побоев, отчего он нагонял еще больше страху. Он с такой силой хватил дверью, что зашатался весь его ветхий домишко. На мир взирал здоровым глазом так, словно его сердце походило на раскаленный утюг, на который все взапуски плевали, чтобы насладиться шипением. Из-за захлопнутой им двери послышался скулеж избалованной собаки. По тому, как требовательно скулил невидимый пес, было понятно, что хозяин не жалел для него ласк. Взгляд, которым одноглазый окинул Сиам и Барни, говорил, как он смущен предательством четвероногого друга, доведшего до сведения посторонних, что он вовсе не так уж суров. Он сдержанно, но дружелюбно улыбнулся.

В тени ив стоял полуразвалившийся особняк с побуревшими мраморными колоннами. Через его прохудившуюся крышу внутрь заглядывало небо. Ступеньки, когда-то ведшие к галерее, исчезли. Стены особняка и серый семейный мавзолей в запущенном дворе были исчирканы мелом. Среди руин резвились чернокожие ребятишки. На ту стену особняка, которая выглядела по сравнению с остальными более надежной, была прилеплена аляповатая афиша, оповещавшая о гастролях цирка.

В витрине универмага на Кинг-стрит чернокожий диск-жокей вертелся на пластмассовом стуле и прищелкивал пальцами в ритме музыки, которую он проигрывал, побуждая черных покупателей не бояться посещать магазины белых. Витрину облепила чернокожая ребятня. По соседству располагался древний кинотеатр с отдельным входом для белых, черным же предлагалось размещаться на балконе, хотя с тех и других взимал плату белый кассир. Здесь существовали сами по себе библиотека для белых и библиотека для черных, причем вторая походила скорее на пожарище. На очередной афише Сиам прочла, что хор белых потомков плантаторов выступает с негритянскими песнями, унаследованными от предков-рабовладельцев. Сам замысел подобного концерта выглядел настолько гротескно, что Сиам поморщилась. Видимо, этот концерт являл собой одно из крупнейших событий городской культурной жизни.

Узкие тротуары были запружены любителями субботних закупок, большей частью тут встречались белые семейства, а также учащиеся близлежащего военного училища, тоже соответственно белой расы. Перед самым крупным универсальным магазином ревели в три ручья белые детишки-провинциалы, боявшиеся ждущих их внутри эскалаторов.

Дальше к югу, за Брод-стрит, небрежность в архитектуре постепенно сменилась строениями более солидными, просторными. Над рекой протянулась целая цепочка выкрашенных в пастельные тона новеньких домов. Здесь присутствовало очарование Старого света. Местные полицейские со скучающим видом охраняли подступы к этим респектабельным жилищам. Барни заглянул в карту, которую прихватил с собой. В ней с гордостью сообщалось, что католикам и евреям не разрешено проживать ниже Брод-стрит. Услыхав об этом, Сиам озадаченно смолкла.

На обратном пути они уже изнывали от жары. Сбоку простирался старый невольничий рынок, на котором в былые времена продавали негров.

— Мы с тобой сегодня такие безразличные, — нарушила молчание Сиам, — что мне кажется банальным мое открытие: в этом городке создается впечатление, будто Америки вообще не существует. Есть только абстрактная идея, носящая это название. Между тем в городке все дышит Америкой. Мы поступаем правильно, Барни. Только боюсь, на стороне Твида, Зигги и Доджа стоит сама реальность. — Она посмотрела на него, ожидая ответа.

— С этим я готов согласиться, — уступил он.

К вечеру, когда они вернулись в свои меблированные комнаты, запах затхлости успел выветриться. Теперь дом источал ароматы дневного зноя. Сверху раздавалось гудение электровентиляторов, заглушаемое хлопаньем дверей. Сиам вошла в комнату и запыхтела от жары. И прямо на ходу она начала раздеваться, направляясь к кровати.

— Пойду проверю, не прохладнее ли у меня. — Барни вышел и почти сразу возвратился. — Чуть прохладнее.

Обнаженная Сиам растянулась на кровати.

— Я не могу пошевелиться, — заявила она, протягивая к нему руки. — Из-за этой жары чувствую себя совершенно необузданной, — призналась она, удивляясь сама себе.

Кровать отчаянно заскрипела. Они разжали объятия и стащили матрац на пол. Здесь было капельку прохладнее, даже ощущалось подобие ветерка. Пот стекал с Барни на Сиам. Он капал у него со лба, с подбородка и струился по телу Сиам, глаза которой были плотно зажмурены, а разинутый рот перекошен от острого наслаждения. От нее исходил такой сильный жар, что, нагнувшись, чтобы ее поцеловать, он ощутил этот жар, еще не коснувшись ее губ. С ней бывало так и раньше, волна теплоты усиливала их близость и растягивала ее до бесконечности, на что оба не собирались роптать.

Глубокой ночью Сиам вскрикнула. Барни рывком оторвал голову от подушки и увидел, что она закрывает лицо руками.

— Оно пробежало по моей руке, — хрипло пробормотала она, тяжело дыша. Была так напугана, что с трудом дышала. — И по плечам. Я почувствовала уколы клешней… — Она прижалась к нему, лепеча: — Прочь отсюда! Найди отель.

— Сиам…

— Прямо сейчас! — Она боялась пошевелиться.

— Дорогая…

Сиам замотала головой, давая понять, что не желает ничего слушать.

— Тебе что-то приснилось?

— Нет. — Она в отчаянии прижалась лбом к его плечу.

В комнату заглядывала луна, но в углах все равно ничего невозможно было разглядеть. Он попытался встать, но она не пустила его.

— Позволь, я взгляну, что тут водится.

Она встала вместе с ним. Он стряхнул с себя смятые мокрые простыни. На полу ничего не было, кроме грязного и тоже изрядно промокшего матраца. Барни двинулся к распахнутому окну, сопровождаемый Сиам. В свете луны он увидел на внешней стороне стены ящериц, которые сновали взад-вперед по водосточной трубе между крышей и бочкой. Он загородил Сиам дорогу.

— Здесь полно ящериц.

Она отскочила от него и с силой захлопнула окно.

— Так мы совсем задохнемся…

— Это лучше, чем когда по тебе пробегают эти юркие… Ой!

— Давай перейдем в мою комнату.

— В этом доме я просто-напросто не стану спать с открытым окном.

Он положил матрац обратно на кровать, она прыгнула сверху.

— Накрой меня покрывалом, — потребовала Сиам.

— Ты изжаришься!

Она сама натянула на себя покрывало и подоткнула его под подбородок.

— Не уходи к себе.

Он лег рядом с ней, но не стал залезать под покрывало.

— Надо обязательно выбраться отсюда, — прошептала она.

— Это невозможно, — серьезно ответил он.

— Не спорь со мной. Я тебя прошу!

— Я бы с радостью.

— За чем же дело стало?

— Не могу. Деньги кончились.

— Зачем же ты позволил мне столько всего накупить?

— Не хотел тебя нервировать.

— Позвони Зигги, пускай он переведет нам еще.

— Он и дал мне аванс, который мы истратили. А дал потому, что не надеялся, что мы запросим еще.

— Как насчет моего заработка?

— Тебе платят раз в полгода.

— Я возьму со счета.

— Нельзя. Ты и так перебрала. У них скопилось слишком много твоих неоплаченных счетов.

— Не станут же они нас душить! Немедленно звоню Зигги. — Она завернулась в покрывало и побежала вниз, к телефону в холле. Барни слышал, как она называет домашний номер Зигги.

Сиам ждала. Телефонистка спросила:

— Мистер Мотли, оплатите ли вы разговор с Чарлстоном, Южная Каролина?

— Кто звонит? — осведомился густой со сна голос.

При звуке этого голоса Сиам напряглась и как можно более убедительно произнесла:

— Сиам… — Закончить она не успела.

— Я не принимаю звонка.

— Зиииииигги! — крикнула она. В ответ Мотли бросил трубку.