Сиам Майами

Глава 43

— Не нужна мне половая жизнь. Мне требуется одно — чашка горячего кофе с утра.

— Сиам! — умоляюще восклицал Зигги в темном углу репетиционного зала, пока новые, приглашенные взамен вчерашнего оркестра музыканты шумно рассаживались за пюпитрами. — Хватит тебе безвылазно сидеть в номере!

Еще в дверях, пока те вращались, а они с Сиам входили, он предложил ей сигарету — обычный ее утренний ритуал; сигарета была по-прежнему зажата у него между пальцами, когда он преследовал ее по проходу до того места, где она решила сбросить шубку.

— Певицы не курят. — Она швырнула шубку на откидное сиденье.

— Очень рад. — Зигги нервно затянулся. Несмотря на присущую утру прохладу, он не усматривал насущной необходимости в ношении меховых изделий в последние недели августа. Не желая думать о ней плохо, он остановился на мысли, что она таким образом противостоит кондиционерам. — Тебе следует питаться в приличных местах и вообще вести нормальную жизнь.

— Не желаю никого видеть! Единственное, что мне нужно, это побыть несколько минут наедине с собой. — Она повернулась к нему. В этом парике он узнавал ее только по глазам. — Неужели так трудно понять?

Брюки с острыми складками, скрывавшие стройность ног, убивали ее привлекательность на корню. Ему пришлось напоминать себе, что это всего лишь репетиция, на которую она может являться, в чем ей вздумается. Его беспокоила мысль, что она не желает брать в расчет такую очевидную вещь: вид деловой ведьмы совершенно ей не идет.

Заметив его критический взгляд, она сказала:

— После вчерашних криков у меня хандра.

— Тебе нужен отдых. Увы, у нас не остается времени.

— Почему бы мне не отдохнуть сегодня?

— Потому что ты бездельничала вчера. Подумала бы о своих менеджерах!

— Я должна заботиться об их настроении? — Она улыбнулась.

— Вот именно. Они близки к панике. — Он указал подбородком на дымчатое стеклянное окно в дальней стене зала. Через него ничего нельзя было разглядеть. — Они сбились там, чтобы тебя послушать.

— Что ж, начнем. Не буду их мучить.

Зигги сжал ей ладонь своими лапищами и, оставив ее в обществе разыгрывающихся музыкантов, удалился в прокуренную каморку за стеклом. Оттуда были хорошо видны Сиам и оркестр, но для того, чтобы слышать исполнение, приходилось включать колонки. Здесь томились Твид и двое его щеголей помощников, не снимавших по примеру босса своих шляп. Додж, Монк и Валентино сидели тут же. Настройка инструментов, помноженная на плохо отлаженную систему звука, могла поднять мертвеца из могилы.

— Заглушите эту пакость, — распорядился Твид.

Монк вскочил и вырубил звук.

Каждый захватил по термосу с кофе из пакета, заботливо внесенного в будку, теперь они потребляли напиток, не обращая внимания на его вкус. Не пил один Твид. При появлении Зигги он кивком велел Монку пересесть к Доджу: ему хотелось, чтобы Зигги находился поближе к нему.

Появился Джоко, чей ястребиный профиль излучал доброжелательство. Он был явно полон новостей. Твид ткнул пальцем в пирожные, разложенные на белом подносе, и предложил угощаться.

— Я на диете, — сказал Джоко.

— Это последний, — сказал Твид Монку. Тот запер будку изнутри.

Щелчок замка послужил Джоко сигналом. Его лицо казалось зеленым рядом со стеклянным картотечным шкафом того же цвета.

— Все вокруг, — столь внушительное определение вселяло панику, однако на самом деле подразумевало только потенциальных слушателей — треть городского населения, — знают, что Сиам на грани срыва. Слухи об этом бушуют, словно ураган. Все знают, что она в нокауте. Раздавлена! Лучшей рекламы не придумать. Оркестр, который вы вчера прогнали, охаивает ее по всему городу. Мне обрывают телефон, требуя билеты. Джентльмены, нас ждет полный аншлаг! Эта девочка просто не может совершить ошибку.

— Не считая того, что в последний момент способна отказаться от выступления, — поддел Джоко Додж.

Зигги хлопнул в ладоши, давая понять, что Додж болтает ерунду.

— Это на тебя действует жара.

— Пускай Стюарт выскажется, — промямлил Твид.

— Они репетируют, — напомнил Джоко, имея в виду происходящее на сцене.

Твид не дал сигнала включить колонки. Ему пока хватало зрительного впечатления. Чтобы лучше видеть происходящее, он велел убавить свет.

Будка погрузилась в темноту, если не считать лампы на столике. Она освещала их лица снизу, подчеркивая линии челюстей, носов и лбов, превращая глазницы в провалы, — так смотрелись бы трупы.

Твид посмотрел на Доджа, словно давая сигнал продолжить прерванное высказывание.

— Эта девчонка себе на уме, — предостерегающе молвил Додж. — Вы слышали, как она вчера кляла нас. Она мечтает о мести.

— Говори за себя, — подсказал ему Зигги.

— Меня не интересуют личные проблемы, — предупредил Твид обоих.

Через широкое окно они наблюдали за репетицией, но не слышали ни звука.

— Она нас облапошит, — настаивал Додж.

— Бред! — Мотли махнул рукой.

— Кому доводилось терпеть от нее убытки, как не мне?

— Однако именно ты утверждал, что в угоду амбициям она готова на что угодно, — напомнил ему Зигги. — А теперь хочешь, чтобы мы поверили, будто она готова всем пренебречь ради мести? Мстить нам? Да ты понятия не имеешь, какими карликами она нас считает!

— Я был прав раньше, — удовлетворенно проговорил Додж, — не ошибаюсь и теперь. Пусть мы — карлики, но она расквитается за то, что мы с ней сделали.

— Не распространяй свою личную проблему на всех остальных, — безжалостно сказал Зигги.

Додж вспыхнул, но постарался взять себя в руки.

— К каким педерастам ты ее затащил, что ей сотворили такую стрижку?

— Согласен, ошибся. Что мне теперь, вернуть домой морских пехотинцев, чтобы они перебили всех педерастов и сделали салоны красоты безопасным местом?

— Морских пехотинцев надо вернуть еще для того, чтобы они перебили всех наркоманов и лесбиянок, — серьезно молвил Джоко.

— Джентльмены, — воззвал к ним Твид, — я собрал вас с более конкретной целью. Сегодня нам необходимо разработать план действий на случай, если она опять выкинет коленце. Вы все ее опекаете. В чем ваш недосмотр? — Он взглянул на Доджа. — Я жду четких рекомендаций.

Рекомендация Доджа стала для всех сюрпризом:

— Мой совет — немедленно отменить выступление. Так мы по крайней мере спасем своюрепутацию. — Он закрыл глаза, негодуя на их упрямство. — Вы просто не представляете себе, что это за штучка. А я узнал это на собственной шкуре.

— Она уже сумела заполнить целый стадион! — вознегодовал Джоко. — Назовите другую певицу, на которую сбегутся более четырнадцати тысяч человек.

— Тем более, — парировал Додж, — мы должны позаботиться, чтобы все эти обладатели билетов не разбрелись, чувствуя себя оплеванными.

Твид поднял ладонь, чтобы разговор не велся впустую.

— Подход к ситуации должен быть сугубо деловым. Что в дебете? Аншлаг. В завтрашних газетах я помещаю объявление на эту тему.

— Но это не так! — возмутился Додж. — Сотни дорогих билетов еще не проданы.

— Они предназначены для спекулянтов, — тихо объяснил Твид. — Заинтересованность кассиров — гарантия нашей прибыли.

— Как можно на это рассчитывать? — удивился Додж.

— В городе будет полно солидных покупателей. Взять хотя бы съезд представителей тяжелой индустрии и разных шишек. На них можно опереться.

— Да еще сэкономить на налогах, — ввернул Зигги.

— Мы можем превратить ее в главную приманку города, объявив, что все билеты проданы, — заключил Твид.

— Так можно поступать только со знаменитостью, а не с котом в мешке, — не уступал Додж.

Твид покачал головой.

— Сейчас Сиам Майами заткнет любую знаменитость. Она — тайна, загадка. Отсюда до Билокси за ней тянется шлейф слухов. На них клюют жители других городов, приезжающие за билетами. Если вам предстоит заключить выгодную сделку, то вы скорее отправите партнера на концерт, чем позволите ему скучать. Человек приходит домой и заявляет, что покорен Сиам Майами, — заметьте, первым в своей корпорации! Теперешние бизнесмены — парни с головой, никто из них не хочет прослыть профаном по части искусства.

— Вы слишком торопитесь, Гарланд, — предостерег его Додж и указал на зал. — Смотрите, она уже устроила перерыв.

Твид отмел это обстоятельство как не стоящее внимания.

— Джоко принес хорошие вести, и нам следовало бы к ним прислушаться.

Формулировка «следовало бы» отнюдь не свидетельствовала о склонности Твида к компромиссам. Таким способом он всего лишь создавал у собеседника впечатление, что и тот участвует в выработке решения. Словарь Твида отличался демократизмом, чего никак нельзя было сказать о его натуре.

— Вы только представьте себе: мы приезжаем в Форест-Хиллз, а ее там нет! — напирал Додж. — Она на долгие годы лишит нас возможности собрать хоть какие-то деньги.

Твид воздел указующий перст, что можно было принять за согласие пойти на попятный.

— Может статься, что вы окажетесь правы. Именно для того, чтобы подготовиться к любому развитию событий, я вас и созвал. У меня созрел план, который, надеюсь, встретит ваше одобрение. — Слово «надеюсь» играло в словаре Твида отнюдь не вспомогательную роль: оно заранее исключало всякие дебаты. — Хотелось бы начать с вас, сэр, — обратился он к Валентино — Просветите нас, насколько, на ваш профессиональный взгляд, плоха наша певица, если оставить в стороне рекламные соображения.

За стеклом Сиам завершила перерыв и снова запела в сопровождении оркестра.

Валентино потребовалось подтверждение, что он верно понял альтруизм Твида.

— Вы не ждете от меня, чтобы я оценил ее шансы на журнальную статью с фотографией на развороте?

— Совершенно верно. Просто ознакомьте нас со своим диагнозом. Затем порекомендуйте, как мы можем контролировать ее поведение во благо ее же карьеры.

— Психическое заболевание представляет собой протест против общества, — начал Валентино. Оригинальность данного замечания немедленно приковала к нему внимание избранной аудитории. Зигги гордился Валентино с его независимыми суждениями. — Мы употребляем слово «срыв», чтобы снять с себя ответственность, — продолжал психоаналитик. — Психическое заболевание проделало путь от зрительского спортивного зала до арены, где нет наблюдателей, а только одни участники. Личность, нуждающаяся в лечении у психиатра, заявляет, что общество обходится с ней несправедливо. Поскольку нам проще убрать ее с глаз долой, чем внести поправку в состояние общества, мы разглагольствуем о «срыве». Естественно, истина может заключаться и в обратном. Срыв может произойти в обществе, окружающем эту женщину: общество способно погрязнуть в скудоумии и жестокости, а женщина окажется кругом права. В таком случае то, что мы называем психическим заболеванием, всего лишь форма инакомыслия. Разумеется, вы вправе спросить, как такое количество людей, не интересующихся ближними и плюющих на их деградацию, могут пребывать в раздоре с обществом? Особенно если им никогда не жилось так славно, как сегодня? Мы, уравновешенные люди, не называем это инакомыслием, потому что это сработало бы против нас. Что мы сделали, чтобы заслужить такое? Мы ведем себя так же, как и все остальные. Мы тоже нуждаемся в защите. Отсюда и название «срыв».

— Вы что, намекаете, — Додж взмок, — что Сиам может оказаться нормальной, а мы все, нормально выполняющие свою работу, больными?

— Нет, мы не больные, — сказал Валентино.

Додж удовлетворенно откинулся на спинку стула, считая себя победителем.

— Мы хуже. Судя по тому, как мы поступаем с людьми по каждому серьезному и несерьезному поводу, именно мы, возможно, являемся переносчиками опаснейшего вируса.

Мотли довольно крякнул. Твид наслаждался обществом Валентино. От его улыбки ярость Доджа теряла силу.

— Стремясь зарабатывать деньги, — Валентино привстал, отреагировав на исходящую от Доджа угрозу, — мы — все мы — согласны вести страшную в своей обезличенности жизнь. Как мы умудряемся так собой пренебрегать? Как бы то ни было, такие уж мы есть, и от этого никуда не деться. Однако время от времени мы можем снова возвращаться к себе, не срываясь, а отгораживаясь от общества, иными словами, отрываясь. Здоровые женщины, приходящие ко мне на прием, именно отрываются, а не срываются. Но по-настоящему отрыв от реальности для них невозможен. Они слишком привязаны к своей лишенной иллюзий жизни. Иногда меня охватывает страх: полномуисцелению подлежат одни трусы.

Додж возбудился, как любой пуританин, считающий своим долгом искоренять грехи.

— Вы оправдываете безумие!

Валентино улыбнулся. Следующая его фраза прозвучала бы естественнее в устах закоренелого анархиста:

— Многие ваши институты оправдывают безумие любого, кто загребает деньгу. Большинство хватает удачу под уздцы и с гиканьем запрыгивает в седло. Все мы здесь неплохо зарабатываем, именно эксплуатируя свою незрелость. Зато приходится скрывать мудрость. Мало кто зарабатывает благодаря пытливости ума. Сокрытие знаний — вот путь к уважению и продвижению по службе.

Додж встал и повернулся к Твиду.

— Выведите его отсюда.

— Терпение, Стюарт, — сказал Твид.

— Зигги, вышвырни отсюда своего проклятого Франкенштейна!

Зигги вступился за врача:

— Мы попросили объективную оценку и получили ее. Если нам не нравится услышанное, то это не его вина.

Додж предпочел бы уйти, но не пускало уязвленное самолюбие. Ему отчаянно хотелось отыскать способ отомстить Сиам или хотя бы стать свидетелем ее краха.

Твид уважительно сказал Валентино:

— Если она находится в отрыве, как вы выражаетесь — а я не вижу причин оспаривать это ваше заключение, — то каков верный способ уберечь наши крупные вложения средств в нее?

— Это просто. В городе существует несколько прекрасных частных санаториев, откуда люди ежедневно ездят на работу. Могу рекомендовать один — возле парка Карла Скурца. Дорого, зато в центре.

— Как ее туда поместить?

— Дать взятку в триста долларов.

Даже Твид не скрыл удивления; Додж при этих словах врача сел.

— Старая история — ножницы между спросом и предложением. — Валентино забавляла показная невинность бизнесменов, почему-то считавших, что в других сферах более высокие требования. — Если не платить, то надо записываться в конец очереди и очень долго ждать.

— У нас нет времени, — сказал Твид.

— Загвоздка в том, — откровенно напомнил ему Валентино, — что ей, конечно, требуется внимание, вы сами это видите, но надо еще найти способ убедить в этом ее саму.

— Я знаю, как это сделать, — вставил Додж.

— Прошу вас, — прервал его Твид, — вы сможете высказаться, когда я закончу. — Твид помолчал, обводя глазами собеседников, взвешивая их темперамент и решая, достойны ли они посвящения в его план. — Срыв Сиам обойдется нам дороже миллиона долларов. Остается всего-навсего распродать ее по кусочкам, причем немедленно. Тогда мы сможем защитить наши капиталовложения до концерта. Сперва мы поручим ей исполнять рекламные песенки. Дальше пускай рекламирует товар: дезодоранты, кремы для лица, диетические продукты, всякую сексуальную дребедень. Вы разберетесь, что именно, — сказал он помощнику.

Следующее поручение адресовалось Зигги и другому помощнику:

— Вы займетесь кино. Возьмите в оборот Чи-Чи, пускай заключит с ней контракт на семь картин.

— Знаете, — вставил Додж, — в контракте Сиам появилось странное дополнение. Двадцать процентов от него причитается Барни. Неужели он будет получать по двадцать процентов и от этих ее доходов?

— Разумеется, — ответил Твид.

— Но он не имеет к ним ни малейшего отношения, — брезгливо сказал Додж.

— Это ее доход, — сказал Твид. — Пускай он имеет свою долю. Не будем нарушать закон.

Валентино не верил собственным ушам.

— Вы можете выручить целый миллион долларов, распродавая ее по кусочкам?

— Если поторопимся, — уточнил Твид.

— Несмотря на ее уныние?

— Именно из-за этого нам и придется так поступить. Мы не собираемся рисковать своим будущим. — Твида уже беспокоили результаты кампании.

— Глядите, — сказал Стюарт, указывая на окно, — она снова бросила оркестр.

От волнения голос Твида обрел безапелляционность:

— Мы должны найти способ ее обуздать.

Зигги встал.

— Я разберусь, в чем там дело.

— В ваше отсутствие мы решим второстепенные правовые вопросы.

Напутствие Твида еще не успело отзвучать, а Зигги уже семенил по скрипучему дощатому проходу. Сиам отошла от музыкантов в дальний угол зала. Там она мирно отдыхала, держась за спинку стального раскладного кресла. Зигги начал с дирижера:

— Что-то не так, Нунци?

Нунци был одним из большого числа даровитых, умных музыкантов, прибившихся к делу сразу после второй мировой войны и заработавших хорошую репутацию, но мало денег.

— Ты осуждаешь меня за эту заварушку, приятель?

Зигги знал, что заварушкой эта публика именует трагедию, и отрицательно покачал головой.

— Певичка у тебя что надо. Но она в дерьме. Вы ее заездили. — Он сочувственно опустил плечи. — Неужели ни один из вас, балбесов, этого не видит? У вас что, жевательная резинка вместо глаз? — Нунци призвал в свидетели альт-саксофониста: — Скажи, Скунжил, как, по-твоему, Сиам?

Скунжил закрыл глаза и с улыбкой покачал головой.

— Неотразима! Но измотана. Скоро у нее начнет обваливаться штукатурка в глотке.

— Спасибо, что просветили.

Зигги направился к Сиам, сам недоумевая, почему он начал с музыкантов. Рядом с Сиам он испытывал сильное замешательство. Она напустила на себя недоступный вид, изображая полную независимость и нежелание общаться. При его приближении на ее лице не отразилось никаких чувств. Чтобы добиться ее внимания, Зигги был вынужден с ходу взять быка за рога:

— Они говорят, что мы так обваляли тебя в дерьме, что теперь ты собираешься поделиться капелькой с нами.

Ее глаза загорелись, и она ответила с таким оживлением, словно готова была воспарить:

— Ты это признаешь?

— Они говорят, что ты начнешь свою карьеру с перерезания наших глоток.

— Я бы с удовольствием!

— Как бы ты ни гневалась, о нас не стоит мараться. Мы всего лишь паразиты, а ты — сеятель добра.

Сиам приняла сие покаяние с иронической усмешкой.

— Ты, должно быть, считаешь меня очень сильной женщиной, раз ждешь от меня милости к врагам.

Он пошатнулся и покачал от неуверенности головой. Его улыбка свидетельствовала, что она застигла его врасплох.

— Твои враги не стоят твоего мизинца. Ты знаешь, что можешь поступать так, как захочешь.

— Негодяи, вы так осложнили мою жизнь! Наилучшим способом расквитаться была бы месть.

Он терпеть не мог, когда красивые женщины отказывали ему в праве заглянуть им в душу, как только что поступила Сиам. Однако в данный момент существовала проблема поважнее этой. Признание факта, что Сиам готова пожертвовать карьерой ради мести, родило в нем ощущение собственной беспомощности. Раньше он не находил в ее характере даже намека на способность мстить и теперь ужасался, что они сумели довести ее до такого состояния. У него оставался один-единственный выход, чтобы возродиться из пепла, — быть с ней рядом. Тогда он, возможно, сумеет доказать, что он вовсе не размазня, что на его счету есть достойные поступки, что в решающий час ему можно довериться. Что он — не только бездушный механизм, за который она сейчас его принимает.

Он пошел по этому пути и сделал еще один неверный, еще более проигрышный ход. Им он привлек внимание Сиам, но одновременно усугубил свою сердечную боль.

— А ты бы поверила, — в этих словах содержался отчаянный призыв поверить, — что я раньше писал стихи? Даже тогда, когда приходилось содержать семью? Как-то весенним днем я увидел на скамейке пожилых людей. Как рано мы объявляем людей бесполезными, раз они не могут больше производить болты с гайками или придумывать разные надувательства! Мне захотелось написать на эту тему стихотворение. Но я не написал его, потому что на это потребовалось бы время, которое можно было с большей пользой посвятить скучному зарабатыванию денег. Стихотворение выбило бы меня из колеи. Я не написал его и сам превратился в своего героя, сродни тем старикам на скамейке. Я — преуспевающий менеджер, но моя жизнь завершена — разве такое возможно? Пойми, я толкую о настоящей жизни.

Он понял, что невольно зашел слишком далеко в саморазоблачении. Пойди он сейчас на попятный — и появится лишнее доказательство, что он всего лишь размазня.

— В тот самый момент, когда я признал собственный упадок духа, мне следовало написать стихотворение. Написать о том, как я оказался на скамейке, потому что отсутствие веры в самого себя не позволило мне вести осмысленное существование. Десять миллионов провалов — и те не должны были воспрепятствовать появлению этого стихотворения. Поэзия — это свобода.

Сиам зашагала прочь от него, он заторопился за ней.

— Я вышел, — кротко промолвил он, — чтобы узнать, что здесь происходит.

— Ты знаешь, что происходит. Я начинаю жить своим умом.

Он попытался перехватить ее взгляд, но она шмыгнула в чулан, заваленный старыми покрышками. Там принялась тереть уголки рта, вызывая улыбку. Улыбка получилась принужденной.

— Почему столь банальное происшествие повергло меня в такую бездну?

— Отойди от бездны.

— Не могу. Я чувствую себя голой и грязной.

— Пройдет месяц, год, два года, пять лет — и все встанет на свои места.

— А сейчас? Я живу сейчас.

— Сейчас просто не думай об этом. Лучше пой.

— Я думаю не об этом. — Ей было трудно освоиться с происходящим. — У меня не выходят из головы мои родители. Впервые с тех пор, как я перестала быть ребенком, я горжусь моей матерью. Представь себе, она не вывесила в окне золотую звезду, полученную за моего погибшего брата, потому что его гибель касалась только ее! Она сохранила в чистоте свою душу. А я в свою наплевала.

— Хватит копаться в своей жизни. Этим ты только накличешь беду. Они там, — он махнул рукой в сторону будки, — готовы упечь тебя в санаторий. Веди себя нормально, выбрось из головы серьезные мысли. Думай о телепрограмме, которую тебе хочется посмотреть на этой неделе. Думай о товарах, которые ты можешь приобрести со скидкой в своем любимом магазине. В какой торговый центр тебе бы хотелось отправиться за покупками? Ради Бога, забей голову чепухой и успокойся. Продержись на плаву до концерта. Выступи на нем, а после ты будешь принадлежать только себе.

Она двинулась было обратно, собираясь продолжить репетировать, но на полпути обернулась и тихо спросила:

— Ты хоть что-нибудь слышал о…

Зигги отрицательно покачал головой.

— Скоро у меня появится время, и я весь город переверну, чтобы его найти.

— Ты все еще сидишь на скамейке запасных, Зигги.

— Со дня на день я преподнесу тебе сюрприз и выйду на поле. Пока же, — подытожил он, оставляя ее с оркестром, — мне недостает твоей смелости.

Зигги зашагал обратно в будку. Там его ждало кошмарное зрелище — жемчужно-серая замшевая перчатка на руке у Монка.

— Зигги, — обратился к нему Твид, — Стюарт дает нам гарантию, что сумеет обуздать Сиам.

— Ни под каким видом! — отрезал Зигги. — Вам известно, как он собирается этого добиться?

— Нет, — сознался Твид.

Зигги покосился на огромную перчатку на руке Монка.

— Валяй, Стью, объясни Гарланду свой расчудесный метод.

Додж стянул перчатку с пятерни Монка.

— Вик Буоно, будучи владельцем большого клуба на Ист-Сайде, рассказывал мне, как он держал в повиновении своих баб. У него они делились на две категории: миниатюрные и длинноногие. Иногда ему приходилось надзирать сразу за дюжиной в один вечер. Добавьте к этому одну-двух, обслуживавших лично его. Вик клянется, что он не знал с ними хлопот. Они попадали к нему настолько измотанными, что сами задирали подбородки, дабы получить оплеуху и успокоиться. Уходя на покой, он передал свое секретное оружие мне. — Додж бросил под лампу на стол перчатку. Толстая замша не расправилась, а сохранила форму пальцев, готовых сжаться в кулак.

Твид брезгливо покосился на орудие истязания, не желая к нему прикасаться.

— Только не рукоприкладство, — предупредил он.

— Это не то, что вы думаете, — принялся объяснять Монк. — Вы взгляните: с подкладкой, без швов. Никаких следов.

— Она сама пометит того, кто поднимет на нее руку, — предостерег Зигги.

— Вот это нам и надо выяснить. — Додж наблюдал за Твидом, осторожно мявшим в руках перчатку. — Посмотрим, способна ли она огрызаться. До Форест-Хиллз осталась неделя. Рано или поздно мы должны определиться, кто кого: эта истеричка — нас или мы — ее.

Твид отбросил перчатку и отрицательно помотал головой.

— Слишком рискованно. Ваше мнение? — обратился он к Валентино.

— Хорош любой эффективный метод. — Заключение Валентино прозвучало как гром среди ясного неба. — Если ей требуется шок, прибегнем к лечению шоком.

Мотли рассвирепел:

— Раньше я вами гордился! Вы казались таким осведомленным и независимым в суждениях! А теперь вы рекомендуете это?

Валентино остался невозмутим.

— Меня пригласили для того, чтобы выслушать мое объективное заключение. — Он помедлил. — Я не говорю, что в восторге от собственных суждений, не утверждаю даже, что они справедливы. Но предложенный метод имеет право быть опробованным.

— Значит, пробуем перчатку. — Валентино убедил Твида своим здравомыслием.

— Если бы такой совет дал уличный бродяга, вы бы к нему прислушались? — спросил Зигги. — Она слишком тонка для такого обращения.

Твид посмотрел на Валентино, ожидая ответа от него.

Валентино сперва как будто согласился с Зигги:

— Да, она умная и тонкая молодая женщина. У нее твердый характер. Но подспудно ее гнетет чувство вины из-за того, как она повела себя на пути к успеху. Значит, она у вас в руках. Если вы сможете контролировать ее, используя ее угрызения совести — а это почтенный, испытанный метод, — то контролируйте на здоровье, это ей же пойдет на пользу.

— Вы кичитесь своей образованностью, а лижете им задницу, как последний сутенер! — крикнул Зигги.

— А мне его доводы кажутся логичными, — заявил Додж. — Вы выслушали Валентино, Гарланд. Ничего новогомы не изобретаем.

— Как у вас получается при таких знаниях оставаться тряпкой?! — заорал Зигги на Валентино.

— Я не защищаю сам принцип, — принялся объяснять несколько обиженный Валентино. — Мое дело — найти действенный метод.

— Зигги, у тебя психология неудачника, — поддержал его Додж.

— Ненавижу болванов, страшащихся неудач, — сказал Зигги. — Копни поглубже, задень этих кривляк за живое — и обнаружишь трясущегося труса, готового кого угодно лобызать в задницу. Продолжай, — крикнул он Валентино, — доведи до конца свою победную психологию!

Валентино был вынужден спасать свое положение. Ему ничего не оставалось, кроме как доказать, что он так же уверен в своем суждении, как Зигги — в своем.

— Важно одно — сработает ли метод. Если можно вернуть морских пехотинцев домой и извести с их помощью наркоманию, я первым предложу раздавать наркоманам бирки и готовить их к отстрелу.

— Вот видите, — торжествующе сказал Зигги Твиду с видом исполнителя, принимающего аплодисменты, — ваш победитель показал свое истинное лицо.

— Раз университетские психологи подрабатывают в рекламных агентствах, уговаривающих нас покупать опасные для здоровья препараты, то почему бы мне не помочь певице достичь успеха?

— Мы слышим откровение, возвещающее о появлении новых святых, — язвительно заметил Зигги. — Среди них нет ни одного неудачника, но почему-то они все вокруг себя превращают в пепел. — Валентино вспыхнул, но Зигги вцепился в него мертвой хваткой. — Вам со Стью осталось только примкнуть к халтурщикам из Музея современного искусства. Они называют телевизионную рекламу искусством и огребают один приз за другим. Возможно, это и искусство, но уж больно откровенно оно демонстрирует, как мы презираем друг друга.

— Прошу отметить, — призвал его Валентино, — что я никогда не гневаюсь на своих противников.

— Это ваше достоинство, — согласился Зигги.

— И так происходит не потому, что я не снимаю маски профессионала. Я могу позволить себе спокойствие, потому что знаю, мои враги затягивают петлю на собственной шее, даже если упражняются в презрении к другим. Они делают жертвами других, но сами при этом превращаются тоже в жертвы. Разумеется, — с сарказмом продолжал он, — я бы присуждал призы за телевизионную рекламу. И делал бы это на День благодарения. В этот день я возносил бы хвалу автомобилям с запланированным моральным износом, дорогой страховке, не покрывающей аварии, заложенным домам, в которых крыша дает течь и которые разваливаются, прежде чем в них успеет прожить одно поколение. Еще роскошным жилым небоскребам, в которых применяются современные материалы, заставляющие вас затыкать уши в гостиной, когда сосед спускает воду в унитазе. Я бы возносил хвалу всем этим приборам, ломающимся при первом прикосновении. Ремонтникам, которые ничего не чинят, а только дерут втридорога. Игрушкам, которые выходят из строя, проработав не больше минуты, или требуют замены незаменяемых элементов. Отдельно я поблагодарил бы докторов, обожающих делать людям операции, поскольку это хорошо отражается на счетах, а ваша медицинская страховка гарантирует возмещение. От меня получили бы благодарность адвокаты, не слишком старающиеся вас защитить, потому что среди их клиентов числятся ваши противники по судебному процессу. Я также испытываю благодарность за оскудение нашего языка, которым мы обязаны рекламе, за проникновение в наши дома нечестности и надувательства, уже воспринимаемых как вполне респектабельные способы выживания. Но в первую очередь я благодарен стилю без содержания. Все это внушает мне веру в существование справедливости на этом свете. В действительности справедливость никогда не приводила в равновесие чаши весов, а лишь усиливала хватку могучих лап на чужом горле.

Зигги казалось, что до него доносится эхо его собственных мыслей. Он сам излагал нечто подобное Барни, что, однако, не помешало тому сбежать. Поток красноречия Валентино отрезвил Зигги. Он сказал:

— В мире вашей справедливости мне жаль тех, кто медленно постигает истину.

— И мне, — ответил Валентино.

Твид громко щелкнул пальцами, заставив их умолкнуть. Он смотрел в окно на Сиам, устроившую очередной перерыв и спешащую отойти от музыкантов подальше. Монк уловил чуть заметное движение его большого пальца и понял, что наступил его час. Он медленно и с видимым удовольствием натянул перчатку, по-паучьи растопыривая пальцы. Стоило Монку встать, как Зигги схватил его за шиворот, заставив снова сесть.

— Учтите, Гарланд, если этот цербер выйдет отсюда, я вообще уйду, — предупредил Зигги.

Твид проявил полное понимание:

— Зигги, я не могу позволить ситуации выйти из-под контроля, как это произошло у Доджа, а теперь у вас. Метод, конечно, не из приятных. Я присоединяюсь к профессору и говорю, что это не в моих принципах. Но мы должны заставить ее петь по нашим нотам. Это единственный способ гарантировать ее появление перед публикой.

— Она появится, но это будет уже не она.

Твид не собирался спорить:

— Без риска никогда не обходится.

Он снова подал Монку знак. Монк встал, косясь на недостающего ему до плеча Зигги.

— Не мешайте ему, — велел Гарланд Зигги. — Мы все равно это сделаем — либо сейчас, либо потом, без вас.

Мотли больше не стал удерживать Монка.

Монк спокойно двинулся вдоль стены, стараясь, чтобы рука в перчатке выглядела как можно более невинно. Сиам не обратила на него внимания. Монк зашел со стороны группы духовых и очутился на сцене. Он уже пересекал сцену, а Сиам по-прежнему не догадывалась, что ее ждет. Она стояла в дальнем углу, напряженно размышляя и глядя в пол. Если она и услышала шаги, то, скорее всего, решила, что кто-то из музыкантов направляется в уборную за кулисами.

За стеклянным щитом Зигги сказал:

— Она разобьет ему башку.

Монк шагал по сцене на ватных ногах. Ему не очень нравилось бить женщину в присутствии музыкантов. Но чем больше он ощущал нервозное и какое-то пассивное присутствие Сиам, тем больше наполнялся уверенностью в своей правоте. Он чувствовал, что избить эту ничего не подозревающую стройную бабенку — все равно что раз плюнуть. Он заранее наслаждался своим физическим превосходством. Ему страшно повезло — она будет принадлежать ему! Додж открыл ему секрет: с ней слишком хорошо обращались, поэтому она расхрабрилась. Он навешает ей оплеух, и это позволит ему стать ее хозяином.

Внезапно Сиам подняла глаза, словно кожей почувствовала грязные намерения Монка. Их разделяло всего несколько шагов. Она не удивилась и ничего не заподозрила. В его приближении она не усмотрела никакой угрозы. В последнюю секунду разглядела перчатку на его руке. Это показалось ей странным, но не предостерегло. Она не могла догадаться, что он задумал.

Она смотрела, как Монк заносит руку, и следила, как она опускается. В самое последнее мгновение она сообразила, что ее ждет, и сбросила оцепенение, но было уже поздно. Она получила могучий удар по лицу и потеряла зрение. У нее подкосились ноги, она заметно пошатнулась. Голова мотнулась влево, потом в другую сторону — от второго удара. Она вытянулась в струнку, парик съехал набок, в уголке рта проступила кровь.

Наблюдая через стекло за экзекуцией, Додж поспешно заверил Твида:

— Не беспокойтесь, кожа цела. Это внутреннее кровотечение.

Монк так размахнулся, что потерял равновесие. Сиам очень хотелось впиться ногтями в его мерзкую физиономию со сжатыми губами. Она занесла было руку, но у нее не хватило силы, чтобы защититься. Ей было стыдно бить людей. От его ударов она испытывала не только боль, но и стыд, словно ее вымазали грязью. Она попробовала защититься, но дальше слабой попытки дело не пошло. Она чувствовала себя раздавленной страшной усталостью.

Зигги не верил собственным глазам. Он по-прежнему ждал, что Сиам даст Монку сдачи, окажет хоть какое-то сопротивление. Ничего подобного так и не дождавшись, он чувствовал и себя побитым. Она немного постояла, приходя в себя, после чего приготовилась петь. Зигги вобрал голову в плечи и вышел из будки. Никто его не окликнул, никто ничего не сказал ему про певицу, которую он довел до такого состояния.

— Сработало! — На напряженном лице Доджа появилась ухмылка. — Вот вам и необходимая гарантия.

— Заказывайте место в санатории, — приказал Твид Валентино. — Отсюда повезем ее прямо туда. Наконец-то она стала управляемой.