Сказания Фелидии. Воины павшего феникса

Эпизод VIII

Медленно отворялись тяжелые ворота Аборна. Как крылья гигантской траурницы, решающейся взлететь. Неторопливо ширилась щель между створками, в которой все отчетливее различалось гудящее скопление людей. Оно не двигалось. Немногочисленные стражи города выстроились перед собравшимися в тонкую цепочку, создав единственную преграду между толпой и войсками, осаждавшими столицу. При желании ее легко можно было разорвать, однако предводители народа не торопились с опрометчивыми решениями. Через каких-то полчаса, стражи, по приказу своего Главы, все равно разомкнули бы звенья.

Линвард был одним из тех, кто оказался лицом к лицу с безумной силой, имя которой — толпа. Он видел их лица, слышал голоса, улавливал любое изменение настроения этой живой бурлящей массы. И не понимал, что чувствует сам. В одну сторону тянуло уважение, в другую — здравый смысл. Жители города защищали свои дома и не боялись даже отточенных клинков собравшейся армии.… Этим не возможно было не восхищаться. Но без оружия, с одним лишь убеждением в головах, идти напрямик, прямо в пасть дикого зверя, носящего имя войска — и дико, и глупо. Пустая затея с безрадостным концом. Линвард не верил в успех. Удача казалась призрачной и невесомой.

Его предчувствия разделял Таланий. Глава Стражей города метался среди своих людей и не мог без подавленной ругани смотреть на это столпотворение.

Совет, воодушевленный рвением горожан любой ценой отстоять город, без лишних размышлений выдал разрешение на мирное шествие. А Таланий злился… Потому что знал то, чего никак не хотел принимать Совет Семерых — Маниус не просто так собрал у Аборна войска, и уж точно не уйдет, испугавшись толпы.

Но горожане не хотели это понимать, и Таланий не знал, как на них влиять. Все, что было в его силах, это сосредоточить своих людей на стенах, и в случае атаки со стороны Маниуса, отдать приказ к защите шествия.

И вот ворота распахнулись. Толпа, почуяв свободу, загалдела еще громче. Первые ряды постепенно двинулись вперед, за ними потянулись остальные. Флаги и просто тряпки красных оттенков забились над землей. Кто-то громко запел старую патриотическую песню, сильную, эмоциональную, как сама жизнь. Ее подхватили, и песня обернулась гимном, приправленным криками и призывами. Горожане от мала до велика шли, объединенные в единое целое верой и песней. Воины города смотрели им вслед, а руки их крепко сжимали готовые к атаке луки.

А, тем временем, в шатер к Маниусу ворвался Леор. Старик вцепился шишковатыми пальцами в седые пакли волос, выпучил глаза и заскрипел желтыми, подгнившими зубами, издавая нечленораздельные звуки.

— Идут! — заорал он, предавшись панике, упал на колени и, впав в безумство, начал долбится лбом о землю.

— Кто идет? — спросил озадаченно Маниус, оторвавшись от своих планов и карт, но, окончательно выживший из ума старик не ответил, продолжая повторять одно лишь: «Идут».

— Безмозглый, — процедил Маниус сквозь зубы и, обойдя Леора, поспешил покинуть шатер.

Ему не понадобились даже сбивчивые объяснения подошедшего Зинкара, когда он перешагнул порог и поднял глаза. Из ворот ненавистного Аборна вытекал густой поток живых людей. Как сели он растекался, поглощая все больше и больше пространства и направляясь прямиком к военному лагерю. Толпа пела и грозно кричала о преступлениях Маниуса, повторяла клятвы верности Совету и народу Фелидии.

— Это что такое? — брезгливо сморщив нос, спросил Маниус, не отводя глаз от толпы, у которой тем временем уже обозначились четкие границы.

— Мирное обращение жителей Аборна, выступающих от лица всей Фелидии, к воинам, — ответил Зинкар.

— И чего они хотят?

— Чтобы сняли осаду Аборна, убрались восвояси, а преступников, то есть нас, отдали на суд народу и Совету.

— Вот как, — Маниус нахмурился, обернулся к Зинкару и неожиданно зло добавил. — А не жирно им будет?

У Главнокомандующего поперек горла встал ком удивления, а Маниус, не дожидаясь, ответа, спокойнее спросил:

— Где Крист?

— Здесь, — раздался со стороны грозный голос — Глава конницы со всех ног спешил к шатру.

— Произвол, — прошипел он, прищурившись, — нельзя оставлять это безнаказанным.

— Как я с тобой согласен, Крист, — растягивая задумчиво слова, отозвался Маниус, — не застоялись ли твои лошадки. По-моему, самое время им размяться.

Зинкар и Крист поняли, что хотел Маниус. Две пары глаз вперились в Маниуса. Одна — переполненная пугливым возмущением, другая — заплывшая жестоким торжеством и азартом.

— Маниус, это мирное шествие, — выдохнул Зинкар, — нельзя на него нападать.

— Мирное? — возмутился на это Крист. — Это оно мирное до тех пор, пока впритык не подошло. Вот, скажешь этим ребятам, что зазря пришли, и посмотришь, какие у них намерения. Эти с пробитой головой встанут и снова ринуться в бой, а лупить будут всем, что под руку попадется. Так что, если не мы их, то они нас.

— Зинкар, друг мой, у тебя огромный опыт, но Крист прав, — равнодушно промолвил Маниус, — если мы не дадим отпор первыми, проиграем. А плох тот план, что настроен на проигрыш. Крист, пускай конницу.

Толпа не сразу поняла, что происходит. Какое-то время она, ослепленная собственными идеалами и верой в успех, катилась к цели, не задумываясь над тем, что уже давно пересекла рубеж, до которого воины города могли бы ее защитить. Они пели, кто-то даже плясал, не замечая надвигающейся угрозы. Люди не восприняли ее всерьез даже тогда, когда на вершине холма залегла черная живая полоса. Первые ряды остановились, внимательно разглядывая странное явление, но, решив, что это лишь попытка Маниуса остановить шествие, с новыми призывами двинулись дальше. И когда человеческое озеро снова заволновалось, полоса ожила.

Это были кони, закованные в сталь и от того кажущиеся металлическими скелетами. Подгоняемые невозмутимыми всадниками, они вскидывали заросшие шерстью копыта до самой груди, набирая скорость, чтобы на полном скаку врезаться в людскую массу и размозжить ее.

Конница смерти… В тот момент, она как никогда раньше оправдывала свое название. Четверть сотни бесстрашных коней, в которой каждая особь весила немногим меньше тонны, неслась во весь опор на людей, не думающих отступать.

Толпа снова замерла. Задние ряды, ограниченные в видимости, переговаривались, пытаясь выяснить причину остановки. Передние же, наблюдавшие смертоносную скачку конницы, замешкались, не зная, как дальше поступить. Одни, самые отчаянные и непримиримые, настаивали двигаться дальше, решив, что конница послана лишь для того, чтобы запугать горожан. Их сумасшедшие крики внушили людям первое опасение, за которым пришла сметающая рассудок паника. Ее посеяли «другие», те, кто сразу распознал жуткую цель конницы. Наряду с подбадривающими призывами послышались вопли о спасении. Кто-то побежал прочь, обратно, в город, увлекая за собой остальных. Одним мешали: хватали, тормошили, приказывая стоять на месте — других нехотя пропускали.

И тогда началось самое страшное — давка. Люди, обезумев на этот раз от страха, метались, сталкивались, крики смешивались в неразборчивый гам. Кто-то стоял, кто-то бежал, кто-то плакал, не смея решиться. Тот, кто падал — не поднимался, в центре толпы слышался хруст ломающихся костей и сдавленные стоны. Это безумие длилось всего несколько минут, потому что потом, не задумываясь над тем, что перед ними живые люди, в беснующуюся толпу влетела Конница Смерти. Она подмяла под себя всех без разбора: превращая еще недавно живых людей в месиво и крошево. Лидеры пали первыми. Кто хоть немного боялся за свою жизнь, получал малый шанс на спасение и мчался обратно, под защиту аборнских стрелков.

Конница знала пределы. Глава отряда, достигнув опасной точки, призывно махнул рукой, указывая, где кони должны развернуться. Вернее, разойтись в обе стороны, чтобы отрезать недобитых от спасения. За ними, собирая повторный урожай человеческих жизней, шли два отряда легкой конницы. «Стремительный» и «Крылатый».

Аллер подхлестывал коня, а перед собой не видел ничего. Крики и предсмертные вопли горожан заглохли, провалились в бездну вместе со всеми остальными чувствами. Как только прозвучал приказ к страшной атаке, он ужаснулся, проскочила короткая, но емкая мысль: «Как?», а потом все стихло, исчезло. Конь скакал сам по себе, рука рубила своевольно. Ничего не видеть, ничего не слышать, не ощущать… Аллеру было хуже, чем просто плохо. Ему было никак…

Адрис понял, как сильно ошибся, когда толпа заволновалась. Вдруг стало очевидно, что среди этого безумия он просто не успел бы помочь страждущим, как бы сильно ни старался. По иронии он оказался в самом центре. Адрис едва держался на ногах, когда задние ряды столкнулись с передними. Услышав первые крики, он ринулся было помогать, но ему просто не позволили. Сумка со снадобьями за секунду оказалась сорвана с плеча и брошена под ноги. Раздавленные склянки захрустели, лопаясь под ногами, лекарственные настои и мази размазались по земле. В тот момент, Адрис подумал, что он, просто-напросто дурак. На дальнейшие размышления времени уже не оставалось — Адриса толкнули и сдавили. Когда появилась возможность дышать, он первым делом бросился к неистово орущему на земле человеку. Из руки несчастного густой, сильной струей сочилась вишневая кровь. Адрис сорвал с себя рубашку, соорудил давящую на ране. Кровь остановилась, мужчина же продолжал орать от боли и страха. Адрис помог ему подняться и шепнул приказывая:

— Беги.

И мужчина побежал, так быстро, как смог, а Адрис поспешил к тем, кому еще мог помочь.

А потом прискакали кони. Беспощадные, они неслись по живому ковру людских тел. Глядя на приближающуюся громаду лошади, Адрис понял, что бежать бессмысленно. На него неслась смерть в обличии животного. Как он увидел тогда мальчика? Териз уже не чувствовал себя героем, метался загнанной в сетку птицей, не понимая что к чему. Увидев мчащегося коня, он замер, пораженно, уставившись на дикого зверя выпученными от страха и восторга глазами.

Адрис бросился вперед со всех ног, чтобы успеть, закрыть собой ребенка… Не успел… Широкая грудь коня ударила в спину, но позвоночник выдержал, а копыта просвистели над головой. Рассекая одежду, кожу и мышцы наискосок от плеча к пояснице прошлось острие меча. Адрис не почувствовал боли — перед глазами встала кровавая пелена. Прогнав ее, он еле-еле поднял голову, разглядывая пространство перед собой. Силился увидеть Териза. Ничего… Только удаляющийся всадник и блеск подков… В голове проскочил голос Азеи… Она просила остаться…

— Прости меня, — прошептал Адрис и уронил голову.

Потом была долгая, непроглядная чернота…