Сосед! Не грози-ка дочке генерала

Глава 11

— Да вы прямо-таки Байрон, — цедит недовольно отец и берет в руки вилку.

Жданов тоже не заставляет себя долго ждать, пробует мамино рагу, а потом разражается восторгами, будто всего, что он делал до, было недостаточно, чтобы расположить к себе маму. Та уже всецело на его стороне, отчего крайне сложно будет сообщить ей, что мы — увы и ах — расстались.

— Баловался по юности, — с показной скромностью отвечает Миша отцу. — Давно не практиковался, а тут встретил Оксану и само как-то полилось. От сердца.

— Так сразу и влюбились?

— Угу. Без памяти. Я ж в отца. Он тоже мать однажды на рынке увидел и все — через девять месяцев я и родился.

Кусочек кролика, который папа успел отправить себе в рот, чуть не вылетает обратно.

— Сереж, осторожнее. Подавился? — суетится мама, постукивает папу по спине, но тот мягко отводит ее руку.

— Может, хоть с этим спешить не будете?

По дрогнувшему уголку губ Жданова понимаю, что он вот-вот ляпнет что-нибудь вроде “поздно, бать”, и незаметно пихаю его под столом в бедро. Кажется, вовремя, потому что он усмехается и снова берется за вилку.

— Ну, может, подождем месяцок-другой.

— Да уж, сделайте одолжение…

Следующие два часа Жданов изображает из себя аристократа, который безусловно нравится маме. Папа продолжает багроветь и сжимать вилку, рискуя согнуть столовое серебро. Вместе с папой подавать голос перестаю и я, потому что окончательно охреневаю от перемен Миши.

В глазах мамы он уже Василий Лановой, Боярский и Жан-Поль Бельмондо в одном флаконе, но и этого Жданову оказывается недостаточно. Косая улыбка, как взведенный курок, и выстрел в упор:

— А фотографии детские покажете? Оксана маленькая наверно была смешная…

Из ноздрей папы едва не идет пар, он крепко держит вилку и глаз не сводит с Жданова, будто опасается, что тот прямо сейчас у него эту вилку умыкнет.

— В шкафу, — улыбается мама. — Вы правда посмотреть хотите?

— Конечно, хочу. А если видео есть, вообще отлично.

— Пойдемте тогда, они в соседней комнате.

Подмигнув мне перед тем, как встать, Миша поднимается и послушно следует за мамой.

Ну все, теперь он обеспечил себе надежный щит от генерала, отвоевал союзника и прикрытый тыл.

— Оксана… — хрипит папа, наконец, оставив в покое несчастную вилку. — Ты это все серьезно?

— Что именно?

— С Ждановым. Он же… Дьявол во плоти. Изувер. Не удивлюсь, если у него родственные связи с Гитлером есть.

— Не знаю, я ничего такого за ним не заметила, — невозмутимо веду плечом и как ни в чем не бывало накалываю кусочек сыра на шпажку.

Папа встает со стула и садится рядом со мной на тот, где минуту назад сидел Миша. Наклоняется и тревожно шепчет:

— Когда заметишь, поздно будет!

— Мне кажется, ты на него наговариваешь. Миша добрый, заботливый.

— Не верь! Притворяется гад! Я то его настоящее лицо знаю! Это он здесь такой хороший… Стихоплет чертов! Мало мне его на работе было, так теперь еще и дома терпеть?

— Не переживай, пап. У вас мы жить не будем. Стенку между квартирами снесем и…

— Оксана! — не выдерживает папа и поворачивает меня за плечи к себе лицом. Так и остаюсь с шпажкой в руках и сыром. — Я запрещаю!

— А если это любовь, пап?

— Это не любовь, доча. Это психоз, гипноз и манипуляция!

— Знаешь, что папа? Тебе не угодишь. То давай жениха, привожу — ищи другого. Я так до старости буду перебирать. Может сразу перейдем к стадии, где ты как всегда нарушишь свои обещания и запретишь мне открыть кондитерскую?

Изучив меня пристальным взглядом, папа слегка выдыхает и ставит локоть на стол.

— Так ты специально это все затеяла? Меня позлить?

— Нет. У нас с Мишей правда все серьезно, — бессовестно вру. — Ну, может не так серьезно, как могло показаться, но мы встречаемся уже… какое-то время.

— Вот, что я тебе скажу. Получишь ты свою кондитерскую. Деньги, что занимал, я тебе верну, от себя добавлю. Но чтобы этого, — сжав зубы, он указывает в сторону, куда ушли Миша с мамой, — я больше рядом с тобой не видел!

— Пап, ты чего? — изумленно вылупляю глаза. — Он мне стихи только что читал, в любви чуть не признался. Детей хочет. Я не могу играть с чувствами другого человека. Да и мои уже никуда не денешь…

— Оксана!

— Прости, пап. Я, конечно, подумаю над твоим предложением… Но разве может быть что-то дороже любви?

На мгновение сжимаю его руку, чмокаю в щеку и поднимаюсь, а суровый генерал только открывает и закрывает рот, как рыба. Нет, папу мне не жаль, пусть помучается денечек за то, что столько лет заставлял плясать под свою дудку. А завтра я, так и быть, позволю себя уговорить и “расстанусь” со Ждановым, сопроводив это событие тонной слез.

— А вот и мы, — довольная мама возвращается в комнату вместе с Мишей.

Фото они явно просмотрели не все, но, очевидно, актерского таланта Мише хватило, чтобы окончательно сразить маму.

— Ну что, ватрушечка, пора домой? Маме с папой на сегодня хватит впечатлений.

Мамин взгляд нежно и тепло скользит по нам, тогда как папин становится похожим на заряженное дробью ружье, готовое изрешетить Жданова. А он и рад.

— Да, поехали.

Скрываю довольную улыбку и вместе с ним выхожу к такси. Жданов тут же меняется до неузнаваемости. Даже походка становится другой, а выражение лица вновь напоминает мне соседа в борцовке.

— Все? Удался маскарад? — спрашивает он и расстегивает пуговицу на рубашке, которая явно мешала ему весь вечер.

— Ага. Папочка сказал, что на все согласен, только бы тебя больше не видеть.

— Ну вот видишь. А ты тряслась как паралитик. Я ж сказал, все будет.

Самодовольно оскалившись, Миша открывает мне дверь такси и делает галантный приглашающий жест рукой.

— Мда, твой актерский талант я явно недооценила. Как и искусство импровизации. Стихи на ходу придумал?

— Нет, всю ночь не спал, сочинял, — саркастично хмыкает.

Усаживаюсь в такси, водитель ждет, когда второй пассажир обойдет багажник и усядется тоже, и я жду вместе с ним, а как только за мишей закрывается зверь, задаю вопрос, который мучил весь вечер:

— Не страшно, что генерал теперь отыграется?

— Как? Хуже, чем сделал, он уже ничего не придумает. Считай это бунтом задолбанного следака.

— Чего? — разворачиваюсь к нему боком и внимательно смотрю на лицо, скрытое тенью машины. — Так это тебя задолбали?

— А кого еще?

— У меня противоположная информация.

— Ну… Скажем, мы друг друга стоим. Оба упрямые, оба с характером, оба не хотим уступать.

— Только у генерала рычагов побольше, — отвечаю ему сарказмом на шутку про стихи.

— Твоими стараниями, цыпа, один мой рычаг все его заблокировал.

Машина тормозит возле нашего подъезда, и я тянусь к ручке двери.

— Имей в виду, если ты этот рычаг собрался против моего папы активно использовать… Оно и срикошетить может.

Вслед за мной выбравшись из машины, Жданов поднимает воротник, чтобы за него не летел снег, который к вечеру начал усыпать хлопьями город, и, поравнявшись со мной, нахально накидывает руку мне на плечо.

— Рикошетов я не боюсь. К тому же мы с тобой уже подружились.

— У нас временное перемирие. Но насчет папы я вообще-то серьезно. Не вздумай его до инфаркта довести.

— Да генерал крепкий мужик, выдержит, — хмыкает Жданов, но я пихаю его локтем в бок, почему-то до сих пор не стряхнув с плеча его руку. Он сам ее вынужденно убирает у лестницы и пропускает меня вперед.

— Я предупредила! — угрожающе выставляю палец, обернувшись.

— Ладно тебе. Думаешь, я совсем бессердечный? Вообще, я сегодня и сам проникся, — выдает вдруг Миша, когда поднимаемся на этаж. — Только есть у меня какое-то чувство… незаконченности что ли.

— Это ты к чему?

Жданов вдруг делает шаг ко мне, упирается ладонью в стену, прижимая меня спиной к двери, и наклоняет голову.

— Стихи мы уже прошли, а вот ночи без сна как-то не отрепетировали…

В сотый раз за вечер поражаюсь его таланту менять облики, потому что сейчас неотесанный хам на глазах превращается в матерого обольстителя с чарующей хрипотцой в голосе и дурманящим взглядом. Улыбка так вообще сбивает с ног, а в холку вгрызаются бесстыжие мурашки, но поддаваться ему в мои планы не входит.

— Ах, это, — издаю смешок и зеркалю его улыбку. — Не вопрос. Легко.

— Что, прям так сразу?

— Ага. Перфоратор одолжишь? И я тебе таку-у-ую ночь без сна организую. Могу даже не одну.

Скользнув кончиком языка между зубов, он довольно хмыкает и через пару секунд отстраняется.

— Нет, цыпа. Должна же у меня быть хоть какая-то гордость. А то если кому попало перфоратор давать, сверло завянет. Сладких снов, ватрушечка.

Давя в себе приступ смеха, разворачиваюсь к двери и открываю замок одновременно с ним. Скрываюсь в квартире и стягиваю с плеч куртку, а потом сажусь на пуф в прихожей, так и не повесив куртку на вешалку.

И ведь нахал! Невыносимое существо без души и сердца. А я, похоже, без мозгов, раз из головы до сих пор не выходит его поцелуй.