Задумчиво начинаю собираться, перебираю гардероб, чтобы вычленить оттуда то, что будет гармонично смотреться в общественном транспорте, и выбираю короткий полушубок из искусственного меха, который урвала на распродаже. Смотрится стильно, но не чересчур, чтобы не выглядеть женой олигарха, случайно перепутавшей свой Роллс Ройс с трамваем.
Надеваю украшения, вытаскиваю сумку, которую в случае чего не жалко будет выбросить, если вдруг порежут, цепляю на запястья браслеты. Смотрю на себя в зеркало и сдуваю прядь с лица. Еще бы монисто на шею, и вылитая цыганка.
— Ну, для дела же…
Забираю со стола мышеловку и выхожу в подъезд, где еще никого нет, звоню в квартиру соседа. Тот открывает мне уже одетым, вот только его наряд ничем не отличается от того, который я наблюдала раньше. Джинсы и короткая дубленка поверх водолазки.
— Ты ж сказал, под прикрытием работать будешь, — недоверчиво вскидываю подбородок. — И где оно?
— Тут.
Жданов как ни в чем не бывало вытаскивает из кармана солнечные очки, надевает их и берет в руки приставленную возле двери рейку, выкрашенную в белый цвет.
— Я сегодня представитель маломобильной группы населения. Похож?
Он начинает постукивать перед собой тростью и шарить рукой перед моим лицом, отчего мне приходится немного отклониться назад.
— Мда, какой организатор, такая и маскировка…
— Все по бюджету, цыпа. Не бухти. Тревожную кнопку взяла?
— Вот, — достаю мышеловку и протягиваю ему. Он “заряжает” ее, осторожно кладет в мой карман, вторую такую же опускает мне в сумку.
— Отлично. Теперь сама главное не попадись. По графику семнадцатый троллейбус мимо нас пойдет через десять минут, так что надо порасторопнее.
Мы вдвоем выходим из подъезда и движемся в сторону автобусной остановки. Я иду впереди, Жданов плетется следом с тростью под мышкой и солнечными очками на голове, и только когда до остановки остается метров пятьдесят, “облачается” в свой образ.
Народу на остановке тьма, приходится чуть ли не локтями распихивать пассажиров, чтобы втиснуться. Жданов заранее предупредил, что дальше лестницы уходить не надо, щипач всегда встает на нижнюю ступень и тянет руку к тому, кто стоит чуть выше.
Держаться там особо не за что, да и не нужно. Толпа такая, что держит сама. Я то упираюсь лицом в чью-то подмышку, то, наоборот, мне в попу тычется чей-то локоть. Раз десять мне наступают на ногу, и я успеваю проклять все на свете и Жданова в первую очередь за то, что согласилась во всем этом участвовать, вместо того, чтобы спокойно заниматься заказами дома.
— Мужчина, проходите, садитесь, — кричит кто-то Жданову, увидев у него в руках трость. — Мужчина в очках. Идите, здесь кресло свободное.
— Вот спасибо, добрые люди. А еще говорят, у нас молодежь плохая.
Женщина, которая уступила этому наглецу место, улыбается, поскольку молодежью ее не называли, наверно, уже лет двадцать. Очевидно, для нее это достаточная компенсация за то, что придется ехать стоя.
Доехав до предпоследней остановки, мы выходим из троллейбуса и переходим через дорогу.
— У него всего два маршрута. Попробуем второй. Если не повезет, то снова сюда на следующем, — важно выдает Жданов и отходит от меня в сторону, вновь шаря палочкой по тротуару.
Снова давка, сжатые в комок внутренности и разнокалиберные запахи пассажиров. В этом троллейбусе нам везет больше, и вместо электронных валидаторов оплату принимает тучная кондукторша с зычным голосом.
— Задняя площадка, оплачиваем проезд, — кричит она от центра, а потом как ледокол начинает пробираться к нам под обреченные стоны пассажиров.
— Я скажу папе, чтобы он тебя в следующий раз кошек бездомных ловить отправил, — еле слышно цежу Жданову, с которым нас прижали лицом к лицу так тесно, что я то и делом задеваю головой его подбородок.
— Давай. Тебе латекс пойдет, — косо улыбается он.
— В смысле?
— Я без живца работать не буду. Нарядим тебя женщиной-кошкой. Мне нравится. Да и ночи без сна поразнообразнее будут.
Хочу поднять колено, чтобы двинуть его в пах, но не могу. И на сантиметр не поднимается из-за давки.
— Девушка, у вас что? — обращается ко мне кондуктор.
— Проездной у меня, — недовольно отвечаю, шарю в кармане в поисках карточки и передаю ее женщине через других пассажиров, а когда она возвращает ее мне и уходит, пытаюсь запихнуть обратно в карман, перед этим показываю Жданову средний палец.
Начинаю убирать проездной, ищу карман, еложу рукой и сердито зыркаю на кота Базилио, красноречиво передавая ему взглядом все, что я о нем думаю. Но ему оказывается мало.
— Девушка, что вы меня щупаете?! — возмущается он на весь троллейбус.
Так некстати в нем стало тихо, и кондуктор ушла в начало.
— Ты что творишь? — шепчу.
— Да перестаньте меня лапать! Что, думаете, если не вижу, то и не чувствую?
Люди начинают оборачиваться на нас, а желание убить Жданова становится все крепче.
— Не трогала я никого… — мямлю и чувствую, что начинаю розоветь.
— Вы мне уже в штаны забрались. Прекратите это немедленно, общественное место! Нахалка!
— Жданов, блин…
Чувствую, что вокруг меня стало свободнее, люди каким-то чудом разошлись дальше, лишь бы не стоять ко мне вплотную. Мое лицо уже не румянится, а принимает оттенок вишни, поскольку Жданов и правда актер от бога.
— Козел, — бубню под нос, а когда двери троллейбуса открываются, вываливаюсь на улицу.
Следом выходит и Миша, ехидно улыбается и поднимает очки.
— Можем ехать дальше.
Он указывает мне на остановку, что находится через дорогу, а я выхватываю у него трость и бью одним концом в “солнышко”. Не сильно, но достаточно, чтобы заставить его процедить сквозь зубы:
— Су-у-у…
— Если закончишь, я и другим концом приложу.
— …мку застегни, — скалится он и тычет пальцем на расстегнутую молнию. — Что ж ты ему работу облегчаешь?
— А ты что сделал только что? Если б он там был, всей твоей хитроспланированной операции конец. И что, мы просто так все утро прокатались?
— Не было его там, пять остановок проехали и ничего. Если б был, уже бы попался. Пойдем, последняя попытка, и на сегодня хватит.
— На сегодня? — кричу вдогонку, округлив глаза. — Я с тобой этим больше заниматься не собираюсь!
— Тише, Володя!
Жданов вдруг одергивает меня за рукав, возвращает очки на место и будто бы незаметно указывает мне на человека на остановке. Тот бегло осматривает стоящих людей, словно примеряясь, у кого получится урвать куш пожирнее. Слету понимаю намек и киваю.
— А теперь, цыпа… Изображаем цыпу.
Щипач не крупный, не вызывает ужаса, при желании с таким я справлюсь и сама, а присутствие рядом Жданова в кои-то веки успокаивает, а не бесит.
— Извините, а на Лермонтова я отсюда доеду? — спрашиваю у женщины на остановке, сделав тон соответствующим “цыпе” и играю браслетами на руках.
Для виду проверяю кошелек и аккуратно убираю его в карман с мышеловкой. Миша поблизости уточняет у другого пассажира, ходит ли здесь двадцатка и, получив утвердительный ответ, встает недалеко от меня.
Подъезжает двадцатый автобус, и мы пытаемся втиснуться в него. Замираем на ступеньках. Наверно, и из меня актриса получилась хоть куда, потому как наш щипач встал прямо за мной на ступеньку ниже.
Делаю вид, что не замечаю, как его рука скользит к моему карману. Он практически незаметно проникает в него с целью вытащить кошелек.
Поднимаю взгляд, смотрю на Жданова и играю бровями. Подаю сигнал. Но по ленивому вздоху понимаю, что это не требовалось. Он и сам все понял.
— А-а-а! — вопит ловкач, дергает руку, которую не так-то просто вытащить из кармана, когда палец зажат мышеловкой.
— Давай-ка я тебе помогу, бедолага, — сочувственно говорит Миша, перегибается через пассажирку рядом и хватает парня за запястье. — И в травму отвезу. А потом беседовать поедешь.
Он раскрывает корочку перед носом воришки, а когда автобус тормозит на остановке, за шкирку выводит его на улицу.
Минут через десять за карманником приезжают ребята, которые в свое время грузили меня в “бобик”. Я предусмотрительно отворачиваюсь, не хочется быть узнанной, в особенности рядом с их капитаном. А после того, как “бобик” уезжает с арестантом, Жданов командует идти домой, благо до дома отсюда всего одна остановка.
Плетусь, не чувствуя ни ног, ни рук. Добрых два часа мы тряслись в автобусах. Уже хочется есть, пить и хотя бы сесть. Еще больше хочется выругаться.
На свой этаж взбираюсь из последних сил, а вот Жданов, напротив, бодр и весел.
— Поздравляю с успешно выполненной миссией, коллега. Генерал повержен, щипач устранен. Дорожки наши теперь расходятся, — однобоко улыбается он, но в противовес своим словам, приближается. — Скучать-то хоть будешь?
— Не надейся даже, — отвечаю и почему-то сглатываю.
А Жданов, как и вчера подходит близко-близко, упирается рукой в мою дверь. Он ведет носом возле моего лица, втягивает запах.
— М-м-м, соляркой пахнешь.
Не выдерживаю и начинаю хохотать. То ли от нервов, то ли и правда смешно. Жданов удовлетворенно лыбится, и когда приступ смеха немного стихает, кладет ладонь мне на затылок и притягивает к себе, целует в губы. Развязно и нагло, под стать своему характеру. Своенравный нахал, абсолютно неуправляемый. Вообще ни разу мне не пара!
Только почему-то мурашки, топчащие табунами спину, говорят об обратном.
Ладонь Жданова бесцеремонно пробирается под мой полушубок, который успела расстегнуть, но если мне и хочется ему двинуть, то только в воспитательных целях. Прикрываю глаза и веду рукой по его плечу, отвечаю на поцелуй.
Да и к черту эту войну. Перемирие гораздо приятнее.