Спасение Рейн

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ПИСЬМА: ПРОЧИТАНЫ

Дорогая Рейн,

Сегодня впервые приехала моя мама. Я просидел взаперти шесть лет. Ни письма, ни звонка — она просто появилась из ниоткуда. Честно говоря, мне кажется, я уже начал смиряться с тем, что ее больше не существовало в моей жизни, как будто она умерла или что-то в этом роде, а потом, как только я начал жить дальше, та снова появилась. Как рак или еще какая-нибудь хрень.

Не могу поверить, что я только что сравнил маму с раком. Но давай будем реалистами — она ведь именно такая, верно? Гребаная опухоль, которая пыталась убить меня снова, и снова, и снова. И я задаюсь вопросом, когда же я, в конце концов, просто вырежу ее полностью. Интересно, смогу ли я когда-нибудь это сделать?

Интересно, есть ли у тебя мама и нравится ли она тебе? Или она ядовитая, высасывающая душу пиявка, как моя.

В общем, мама появилась, чтобы сказать мне, что у нее есть парень и работа. И хочешь знать, как это звучало? Как будто она втирала мне, как прекрасна ее жизнь теперь, когда в ней нет меня. Черт, да она сама мне это сказала. И выглядела счастливой, хотя все еще была похожа на больную наркоманку. Последний раз я видел маму счастливой, наверное, когда мне было лет шесть или семь. Тогда она была трезвой и вернулась из одной из своих маленьких «поездок», что, как я потом понял, означало реабилитацию.

В общем, неважно. Мне уже насрать. Когда-нибудь я тоже буду счастлив. По крайней мере, надеюсь на это. И надеюсь, что когда это случится, то я буду далеко от нее.

Я надеюсь, что никогда, блядь, не увижу ее снова.

И, думаю, больше всего я надеюсь, что ты тоже счастлива.

Солджер

Дорогая Рейн,

Почему твои родители назвали тебя Рейн?

Моя мама сказала мне однажды, что назвала меня Солджером, потому что когда-то давно она верила, что я спасу ей жизнь. Это такая жестокая ирония судьбы. Но я действительно спасал ее жалкую задницу снова и снова, а она так и не признала этого. Ни разу. Ее эгоцентризм, зависимость и все остальное, что, черт возьми, с ней происходило, сделали ее настолько неспособной смотреть за пределы себя, что она не видела жертв, которые я приносил ради нее. Именно поэтому думаю, что мама не смогла бы выбрать для меня более подходящее имя. Потому что моя жизнь была одной сплошной войной на выживание и самопожертвованием, но каким-то образом я победил.

Что это говорит обо мне? Что это говорит о ней?

Сегодня я, конечно, думал о маме. Хотелось бы, чтобы это было не так. Но это и моя ошибка. Она моя мама, и каждый раз, когда я ее ненавижу, есть момент, когда я скучаю по ней и по всему тому потенциалу, который у нас должен был быть, больше, чем эта дисфункциональная, ядовитая чушь в отношениях.

В любом случае, мне интересно, почему твои родители назвали тебя Рейн. Шел ли дождь, когда ты родилась? Они были хиппи? Они занимались сладкой, страстной любовью во время грозы в ту ночь, когда ты была зачата?

Я только что громко рассмеялся и разбудил парня рядом со мной. Он в бешенстве. Мне пора остановиться.

Солджер

Дорогая Рейн,

Сегодня меня снова перевели из прачечной на кухню. Мне нравилась кухня, так что я не против. Стирка давала мне слишком много времени на размышления, и я зацикливался на собственной голове. Можно подумать, что я также отношусь к уборке, но это не так. Уборка — это расслабление. Ты получаешь мгновенное удовлетворение от проделанной работы. Ты можешь видеть свой прогресс в процессе уборки. Но стирка? Нет, черт возьми. Все, что я делал, это загружал машины и смотрел, как они крутились, в то время как мои мысли погружались в места, которые лучше не трогать. Это слишком монотонно, понимаешь? Дежурство на кухне лучше. Я общался с парой ребят, которые мне нравились, и ел столько еды, сколько хотел.

Не то чтобы еда была отличной, но к ней привыкаешь.

В общем, один из парней на кухне спросил про мой шрам, и я подумал о тебе. Это немного безумно, не так ли? Из всего того дерьма, через которое я прошел, единственная вещь, которая отметила меня на всю жизнь, была прямым результатом спасения тебя. И я рад этому. Рад этому шраму. Потому что каждый раз, когда смотрел на него или прикасался к нему, или кто-то спрашивал о нем, я снова и снова вспоминал, что я способен сделать что-то хорошее, и это не закончилось чьей-то болью. И если буду повторять себе это достаточно часто, может быть, когда-нибудь я начну в это верить.

Солджер

P.S. О, и он подумал, что мой шрам — это очень круто, как будто я какой-то галантный герой или что-то в этом роде, и в кои-то веки я согласился.

— Ты плохой парень? — спросил меня Ной в один из выходных дней, когда я выдергивал сорняки с небольшого участка земли, который принадлежал мне по праву.

Я оглянулся через плечо и вытер пот со лба.

— Ты считаешь меня плохим парнем?

Он опустил взгляд на гравий под ногами и, казалось, на мгновение задумался над своим вопросом.

— Я так не думаю, — ответил Ной, хотя в его голосе звучала неуверенность. — Но ты был в тюрьме, а мой друг Грег говорит, что в тюрьму попадают только плохие парни.

Глубоко вздохнув, я откинулся на пятки и положил руки на колени.

— Хорошие парни тоже попадают в тюрьму, Ной, — сказал я, тщательно подбирая слова, все еще не желая разглашать слишком много информации. — К сожалению, иногда происходят несчастные случаи, и даже хорошим парням приходится за них расплачиваться.

— Так вот, что с тобой произошло? Несчастный случай?

Я все еще не был уверен, что его мать хочет, чтобы я говорил с ним об этом. Но Ной был любопытен, и его вопросы были непрекращающимися, а попытки отвлечь его от них были утомительными.

— Да, — сказал я со сдержанным вздохом. — Это был ужасный несчастный случай.

— Так… если это был просто несчастный случай, почему тебя посадили в тюрьму?

Я перевел дыхание и, прищурившись, посмотрел на небо, которое выглядело так, словно в любую секунду могло пролиться дождем.

— Потому что… я принял решение — очень плохое решение — и должен был понести за него наказание.

Я снова взглянул на него через плечо и увидел, как в его голове закрутились шестеренки. Ной был умным ребенком, даже в тех вещах, которых не понимал. В чем-то он напоминал мне самого себя, только его мама была лучше.

Его мама была больше похожа на маму Билли. Я всегда мечтал, чтобы у меня была такая мама.

— Я знаю, что ты хороший парень, — наконец произнёс Ной. — Но я думаю, что мой отец — плохой.

Я прищурил глаза, глядя на него с подозрением.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что он делает плохие вещи, и это не чертовы несчастные случаи.

У меня не было ни малейшего шанса больше заниматься садоводством. Не с таким небом и уж тем более не с Ноем, сбрасывающим бомбы из ниоткуда.

Поэтому я встал, вытер руки о джинсы и спросил Ноя, не хочет ли он есть, потому что умирал от голода. Он последовал за мной в дом — Рэй сняла с меня ограничение, когда поняла, что я на самом деле не мерзавец, — где я взял свою футболку со спинки стула, которую жена Гарри помогла перешить, и натянул ее. Затем пошел на кухню, чтобы приготовить нам пару бутербродов с болонской колбасой, пока Ной общался с Элевен.

— Итак, — сказал я, доставая четыре ломтика хлеба, — что ты имеешь в виду, говоря, что твой отец делает плохие вещи?

— Например…

Я оглянулся через плечо и увидел, как Ной глубоко вдохнул, а его рот гневно искривился.

— Например, когда он обижает мою маму. Подобное дерьмо.

Сразу же вспомнился бандаж, который был на руке Рэй, и я крепче сжал нож для масла, намазывая майонез на хлеб.

— Он причиняет боль твоей маме?

— Да, иногда.

— Он причиняет тебе боль?

Ной не ответил сразу, и я снова взглянул через плечо, чтобы увидеть, как он застыл, положив руку на спинку Элевен. Не хотелось давить на него или выпытывать информацию, в которую я не был посвящен. Меньше всего мне хотелось, чтобы Ной чувствовал себя неловко. Но я также хотел, чтобы он знал, что может сказать мне, если не чувствует себя в безопасности, если ему страшно. Хотел, чтобы он знал, что, пока я рядом, я сделаю все, чтобы защитить их — его и его маму.

— Эй, все в порядке. Ты…

— Он иногда делает мне больно, да, — тихо признался Ной, каждое слово было пропитано стыдом. — Но маму он обижает больше.

Когда я был маленьким, иногда я слышал, как мои одноклассники делали замечания по поводу моей семьи. Какие у меня старые бабушка и дедушка. Какая странная у меня мама. Оглядываясь назад, можно сказать, что подобные высказывания были в основном невинными, но их последствия были совсем не невинными. Моя кожа зудела и чесалась, каждое нервное окончание в моем теле кричало мне, что нужно бороться, защищать и обороняться.

Именно так я чувствовал себя сейчас, слушая, как Ной рассказывал о своем отце.

— Как причиняет ей боль? — спросил я, переводя взгляд на окно над моей раковиной, чтобы посмотреть на дом Рэй. Как будто гопник в большом серебристом грузовике мог появиться в любой момент.

— В основном, когда тот хочет, чтобы мама пошла с ним в свою комнату, а она говорит, что не хочет. Тогда он начинает… реально злиться.

Элевен мяукнул у ног Ноя, но Ной был слишком сосредоточен на своих словах, чтобы обращать внимание на котенка, который в последнее время все больше походил на кота.

— Он толкает ее, и… я не знаю. Я не хочу больше об этом говорить.

— Ага… — Я прочистил горло, чтобы избавиться от гнева и желания умолять его продолжить, и поспешил дальше готовить бутерброды. — Все в порядке, дружок. Не волнуйся об этом. Я сейчас закончу, и мы сможем поесть, хорошо?

Позже в тот же день, после того как бутерброды были съедены и Ною надоело играть с Элевен, я проводил его домой. Его дом находился не более чем в тринадцати шагах от моего, и он всегда настаивал, что может идти один, но я чувствовал себя лучше, когда сам провожал его. В наше время никогда не знаешь, что могло произойти с людьми. Особенно из-за тех, кто водил отвратительные пикапы.

К тому же, проводить его до дома означало увидеть его маму.

Ной отпер дверь ключом, который носил с собой, направился внутрь, сразу же крикнув, что увидится со мной позже, и побежал в свою комнату, а я нашел Рэй на кухне. Она сидела за столом, держа в руке одно из моих писем, и я старался не думать о том, что та может читать. Это было прекрасно, что Рэй смотрела на них, прекрасно, что узнавала обо мне больше, но что-то в присутствии при ее чтении…

Мне захотелось убежать и спрятать голову от стыда.

— Привет, — посмотрела на меня с улыбкой Рэй.

— Привет, — поздоровался я, не в силах удержаться от того, чтобы не посмотреть на ее губы.

Прошло несколько дней с тех пор, как она поцеловала меня, и я хотел сделать это снова. Черт, мне хотелось этого очень сильно. Но я не стал настаивать на этом. Такие вещи всегда лучше, когда они происходят именно тогда, когда им суждено случиться, а не по принуждению.

Она подняла письмо, которое читала.

— Это мое четвертое письмо, — сказала Рэй и позволила своей улыбке увянуть. — Мне очень жаль, что ты прошел через все это.

Я пригласил себя сесть напротив нее.

— Все так, как есть.

— Ты так говоришь, как будто это нормально — быть брошенным в тюрьму сразу после того, как на твоих глазах умер твой лучший друг, и чтобы никто не навещал тебя и даже не писал… — Рэй прикрыла глаза рукой и потерла лоб. — Никто этого не заслуживает, Солджер. Я имею в виду, даже гребано… Чарльзу Мэнсону¹¹ писали люди. У него были посетители.

— Эх, — пожал я плечами, — если бы я был знаменитым преступником, мне бы тоже писали случайные люди.

Она легонько похлопала по письму кончиками пальцев.

— Я должна была написать тебе. Я имею в виду, мне хотелось бы это сделать. Я слышала о том, что произошло, и думала об этом, но я… — Рэй глубоко вздохнула и закрыла глаза, как будто не могла больше ни на что смотреть. — В то время я переживала свои собственные проблемы, поэтому никогда… никогда не думала… но я бы хотела.

Я снова пожал плечами, на этот раз более бесстрастно.

— Серьезно, все в порядке.

На это Рэй закатила глаза, теперь она выглядела так, словно раздражалась на меня за такое пренебрежение.

— Но это не так.

— Вот в чем дело, Рэй, — сказал я, складывая руки на ее столе. — Все должно быть хорошо, потому что никто ничего не может поделать с тем, что уже произошло. Единственное, что подвластно каждому из нас, — это то, что происходит прямо сейчас, в этот момент, и все, что мы можем сделать, — это приложить все усилия, чтобы не позволить плохому случиться снова.

Рэй мгновение изучала меня, в ее зеленых глазах плясали огоньки, а на губах появилась легкая меланхоличная улыбка.

— Ты замечательный человек, ты знаешь об этом?

Я неловко рассмеялся, быстро отстранился, и посмотрел на банку из-под печенья в форме коровы.

Одно из ушей у нее было отколото.

У Рэй был двенадцатилетний сын. В какой-то момент все должно было сломаться. Но чутье подсказывало мне, что корова была сломана таким образом, к которому Ной не имел никакого отношения.

Поэтому я отвернулся от коровы, посмотрел на Рэй с серьезным выражением лица и сказал:

— Раз уж мы заговорили о замечательных мужчинах, может быть, ты расскажешь мне побольше об отце Ноя?

Рэй сглотнула и села на стуле чуть прямее, чтобы подчеркнуть, что на запястье больше нет бандажа. Это было незначительно, но, как я уже говорил ей однажды, если она хочет, чтобы я верил ее рассказам, ей придется научиться врать лучше, чем сейчас.

— Он сделал это с твоим запястьем? — спросил я прямо, и она ответила широкими, сердитыми глазами, открывая и закрывая рот.

Как будто Рэй хотела что-то сказать, но не знала что. Поэтому я добавил:

— Ной сказал мне, что он делает тебе больно.

Она сжала руку и медленно покачала головой, ее нижняя губа начала дрожать.

— Он не должен был ничего говорить. Я сказала ему, чтобы он не…

— Но я не могу помочь тебе, если не знаю, — прервал я ее мягко, но твердо. — Так что поговори со мной, Рэй. Пожалуйста.

Рэй медленно оторвала взгляд от некогда травмированного запястья и на мгновение встретилась с моим взглядом, ровно настолько, чтобы я смог увидеть беспомощность и отчаяние, которые она несла с собой, скрывая от остального мира. Я увидел надежду, которую Рэй отчаянно пыталась почувствовать, мольбу о спасении, но затем та резко отвела взгляд.

— Ты все равно ничего не сможешь сделать, — ответила Рэй, уже не отрицая правды. — Да и, собственно, делать-то нечего. Мы даже не так часто с ним видимся. Он появляется время от времени, когда ему удобно, и он…

— Обижает тебя?

Рэй зажмурила глаза, и я подумал, что она наконец-то что-то скажет. Даже думал, что расскажет мне все. Но вместо этого она внезапно вскочила со стула с такой силой, что тот покачнулся на ножках. Рэй повернулась и уперлась руками в кухонную стойку, свесив голову, ее плечи вздымались при каждом мучительном вздохе.

В противовес ее резкому подъему я медленно встал.

— Рэй, — позвал я тихим голосом, приближаясь с опаской.

Не получив ответа, я положил руку ей на плечо, обхватив ее стройную фигуру ладонью.

— Рейн.

Я сурово произнес ее имя, и Рэй неохотно оглянулась через плечо, чтобы показать слезы, блестевшие в ее изумрудных глазах. Сердце, которое принадлежало мне, столько лет было заперто, но при виде ее наполненного слезами взгляда я прислушался: скрипнула дверь в затхлый старый подвал, и я услышал знакомое биение. Каждый удар напоминал о том, что оно все еще находится там, ожидая, что кто-то возьмет его в руки и сохранит.

Я осмелел переместить руку, которую держал у ее плеча на несколько сантиметров к ее золотисто-каштановым волосам, спадающим на шею, как медовый водопад. Впервые после долгих лет раздумий коснулся их длины, и знаете что? Они оказались даже мягче, чем я себе представлял.

— Я знаю, что делать с болью, Рэй, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал чуть громче шепота. — Отдай свою мне. Позволь мне нести ее, чтобы тебе больше не пришлось.

Она повернулась к моему прикосновению, прижавшись к моей руке. Все мои силы ушли на то, чтобы не заключить ее в крепкие объятия и не защитить от монстра, который повредил ей запястье, и от всего остального, о чем я не знал. Но, в конце концов, узнал бы. Я позабочусь о том, чтобы она рассказала мне все до мельчайших подробностей, и сделаю все возможное, чтобы ей больше никогда не пришлось с ним встречаться.

— Что бы ты сделал? — спросила Рэй, в ее глазах блестели слезы и надежда.

Она подняла ладонь, медленно провела кончиками пальцев по моей щеке, прослеживая шрам, который тянулся от моего глаза и исчезал в бороде. Волоски у меня на затылке встали дыбом от ее прикосновения, легкого, как перышко, и едва ощутимого, когда я поддался вперёд и вытянул шею, чтобы прижаться лбом к ее лбу.

Рэй выдержала мой взгляд и провела ладонью по моей щеке, скрывая следы того, что когда-то я защищал ее. До того, как я узнал ее имя. До того, как узнал ее. И теперь она должна была знать, что нет ничего, чего бы я не сделал. Я бы пометил все свое тело, если бы пришлось. Отдал бы свою жизнь. Я бы побежал в ад босыми ногами, схватил бы дьявола и заставил бы его встать на колени в покорности. И все ради того, чтобы тот, кого Рэй знала и боялась, больше никогда не поднял руку на нее и ее сына.

Но теперь мой язык подвел меня, когда она держала меня в плену своих глаз, украшенных драгоценными камнями. Я оцепенел от нежности ее ладони, успокаивающей затвердевшие зазубрины моего сердца, и все, что я смог произнести в ответ, было:

— Всё.

Ее рот придвинулся к моему так же быстро, как и мой к ее. Страстный прилив энергии, заставляющий наши тела слиться в неистовом слиянии губ, раскрывающихся при соприкосновении, чтобы выманить языки из своих укрытий. Я пробовал на вкус ее рот, а она — мой, и мы оба наслаждались каждым мгновением резкими вдохами и сдавленными всхлипами. Рэй обвила руками мою шею, и я положил руки ей на талию, впиваясь пальцами в ее плоть и прикусывая ее нижнюю губу, чтобы побороть искушение пойти дальше, сделать что-то большее, чем просто поцелуй.

— Солджер. — Мое имя было произнесено с придыханием, почти как вздох.

Никто и никогда не произносил мое имя так. Никто никогда не произносил его так, как будто это самое заветное, самое драгоценное слово, которое когда-либо существовало в английском языке, и я хотел завязать его в маленький аккуратный бантик, чтобы сохранить на всю жизнь.

Я переместил губы к ее челюсти, затем к шее, где вдохнул аромат свежести, чистоты и тепла. Успокаивающая смесь напоминала мне о детстве, солнечном свете и обо всем том, чего мне так долго не хватало. Я обхватил ее руками, уткнувшись носом в ее шею, когда на меня обрушилась всепоглощающая потребность потеряться в этих эмоциях. Внезапно, в одночасье, она стала всем, что я потерял и в чем нуждался так отчаянно, что едва мог дышать. И теперь, держа ее в своих объятиях, я испустил сдавленный выдох, боясь когда-либо снова отпустить ее.

— Солджер, — повторила она голосом, соответствующим ее запаху. Успокаивающим и утешающим. Рэй провела пальцами по моим волосам и обхватила мою шею. — Боже… почему мне кажется, что я так долго нуждалась в этом?

— Я знаю, я тоже, — ответил я, не обращая внимания на то, как глупо выгляжу.

Рэй вздохнула, уткнувшись мне в плечо.

— Мне… мне нужно тебе кое-что сказать.

Звук ее голоса…

В нем звучали неохота и сожаление, и это было совсем не то, что мне хотелось услышать. Не тогда, когда я был готов обнажить свою душу, чтобы она украла ее и использовала по своему усмотрению.

Я сглотнул, готовясь к этому, выпрямился и сделал шаг назад, переместив руки с ее талии на плечи. И ничего не говорил, просто ждал, пока то, что вдруг начало казаться мне концом света, обрушится на меня.

Жизнь всегда умела отнимать хорошее в тот самый момент, когда я успевал его попробовать.

Рэй положила руки мне на грудь и прижала их к моему колотящемуся сердцу, теперь более живому, чем когда-либо. Она смотрела прямо перед собой, наблюдая за каждым движением моей груди, прежде чем спросить:

— Ты помнишь ту ночь, когда мы впервые встретились?

— Конечно.

— Ты заставил меня пообещать, что я никогда не вернусь в «Яму».

— Я знаю.

— И я сдержала это обещание, — она оторвала глаза от моей груди, чтобы пригвоздить меня к месту своим измученным взглядом, — но ты забыл, что я все еще продолжала жить в том городе.

Если Рэй не могла слышать мое сердце раньше, то не могло быть и речи о том, что она не услышала его сейчас. Я плотно сжал челюсть до скрежета зубов, когда посмотрел на нее сверху вниз, сразу же придя в ужас от того, что должно было произойти дальше в этой части истории ее жизни.

— Наверное, это их разозлило…

— Кого это «их»? — пробормотал я.

— Сета, его друзей… ну, ты знаешь, Леви.

Звук, вырвавшийся из глубины моей груди, соперничал с рычанием, когда я оторвал от нее взгляд и уставился в потолок.

— Чертов Леви…

— Да, эм… ты им не нравился, Солджер.

— Ясен хрен.

— Нет, — сказала Рэй резко и отчаянно. — Ты им действительно не нравился. Им не нравилось, что ты встал у них на пути, крал их бизнес, вмешивался в то, что тебя не касалось, а когда ты помешал Сету… — ее дыхание дрогнуло, — сделать то, что он собирался сделать…

Я все еще слышал ее крики. Все еще видел, как она боролась около дерева. Выражение паники и слепого отчаяния в ее глазах. То, как Рэй боялась меня, даже после того, как я увел ее от него, то, как она думала, что я хочу ее для себя. Как вещь, которой можно владеть и которую можно сломать.

Теперь я видел этот страх в ее глазах. Но он не был направлен на меня, несмотря на то, что она смотрела вперед, прижав руки к моей груди.

— Он знал, где я живу, и взял то, что хотел, — прошептала она.

И вот так девушка, которую я спас, превратилась в девушку, которую я подвел.

Еще одно имя в списке.

— Нет, — сказал я, качая головой. Не желая верить в то, что это правда.

Я не хотел слышать о том, что произошло, и в то же время желал узнать все до мельчайших подробностей. Хотел, чтобы Рэй пронзила мою кожу той пыткой, которой ее подвергли. Хотел, чтобы это было зашито в моем сердце. Я хотел, чтобы это стало концом меня, только чтобы это не стало концом ее.

— Это был всего лишь один раз, — быстро сказала она, несмотря на то, как сильно дрожали ее руки на моей рубашке.

— Да, но ведь это было не совсем так, правда? — разозлился я, хотя не хотел этого. Мой гнев не предназначался для нее.

Ее дыхание стало прерывистым, когда Рэй заколебалась, прежде чем быстро покачать головой.

Тогда я произнес слова, которые она не хотела произносить:

— И он отец Ноя.

И надеялся, что Рейн скажет, что я ошибаюсь. Надеялся, что она скажет, что я неправильно понял и что Ной был сыном кого-то плохого, но не такого плохого. Но Рэй не могла доставить мне такого удовольствия, потому что это была бы ложь.

Она сжала зубами нижнюю губу, ее пальцы едва заметно дернулись на моей груди, и у меня свело желудок. Потребность в рвоте пронеслась по мне, как товарный поезд, и я отвернулся, делая вдох за вдохом, надеясь подавить нарастающую ярость, пока не разрушил что-то важное.

— Я думал, что спас тебя, — прошептал я, понимая, как глупо и жалко это звучит сейчас.

Господи, каким же идиотом я был, если верил, что, защитив ее однажды, предотвратил все плохое в ее жизни? Тринадцать лет. Тринадцать долбаных лет прошло с той ночи, и если моя жизнь почти десять лет была однообразным циклом, в котором ничего особенного не происходило, то ее — нет. Дерьмо случилось. Много.

И в этом была моя вина.

Было бы все по-другому, если бы я просто не вмешивался? Смог бы жить в ладах с собой, если бы просто стоял в стороне и позволял этому происходить, игнорируя ее, как и все остальные придурки в ту ночь?

— Солджер, нет, — возразила Рэй, потянувшись рукой к моему лицу и вернув мои глаза к своим. — Ты спас меня. Был рядом со мной в ту ночь, когда никто другой даже не взглянул на меня. Ты был моим героем. И показал мне, что в этом мире есть хорошие парни, и я никогда не забывала об этом. Я никогда не забывала тебя.

Я пристально смотрел ей в глаза, не желая понимать, как эта женщина пережила столько страданий и при этом смотрела на меня с такой надеждой. Как она не сломалась после всего этого? И как могла продолжать снова и снова смотреть в глаза этому человеку? Как могла смотреть в глаза своему сыну — плоду ее постоянных мучений?

«Боже, как мне стыдно».

— Значит, когда Сет был здесь в последний раз, он, — я зажмурил глаза, не в силах поверить в то, что собирался произнести эти слова, — поранил твое запястье и…

Я вспомнил, что сказал Ной. Что его отец злился, когда Рэй отказывалась идти с ним в спальню.

«Меня сейчас вырвет».

Она покачала головой.

— Я ему не позволила. Вот почему он разозлился, и я велела Ною посидеть снаружи.

— Хорошо.

Боже, нет, все было не в порядке. Но, по крайней мере, Рэй отбилась от него. Не без того, чтобы заплатить определенную цену, но… она отбилась от него.

Я изо всех сил старался успокоить свое дыхание и сердцебиение, когда сказал:

— Ты больше его не увидишь.

Рэй вытаращила глаза на это утверждение, как будто у меня хватило наглости.

— Солджер, я не могу просто… отнять у него сына. К-как я ему это объясню?

— Тебе и не придется, — сказал я, сжимая и разжимая кулаки. — Если я еще раз увижу, как подъезжает его гребаный грузовик, он будет иметь дело со мной.

— Нет! — закричала Рэй, и эта реакция заставила меня подозрительно прищурить глаза, глядя на нее. — Нет. Позволь мне разобраться с этим. Пожалуйста. Я скажу ему, что с меня хватит этого дерьма и что я получу запретительный судебный приказ, если он еще хоть раз приблизится к нам. Просто дай мне попробовать.

Интуиция подсказывала мне не соглашаться, и это не имело никакого отношения к тому, что я не доверял ее попыткам. Нет, я не доверял Сету и его готовности подчиниться. Этот парень насиловал ее годами. Он годами проявлял насилие. Что, черт возьми, она думала, изменится теперь?

Но все же она была взрослой женщиной, и я должен был это уважать.

— Хорошо, — нерешительно согласился я. — Когда ты увидишь его снова?

Рэй пожала плечами и обхватила себя руками.

— Я никогда не знаю. Он приходит, когда хочет. Иногда проходят месяцы, прежде чем он покажет свое лицо, а иногда — всего несколько дней. Это зависит, наверное, от того, что еще у него происходит.

У меня сжались челюсти, а в голове заскрипели шестеренки. Что еще у него происходило? Мы говорили о Сете, а я не знал о нем ничего, кроме того, что он был приятелем Леви и того, что Рэй только что рассказала мне.

— Чем он зарабатывает на жизнь? — спросил я немного рассеянно.

Рэй неуверенно наморщила лоб.

— Честно говоря, я… не знаю подробностей. Он мне почти ничего не рассказывает. Только то, что ему приходится иногда отправляться в дорогу и… — Рэй подняла руки, потом беспомощно опустила их. — Я действительно понятия не имею.

«Приятели Леви всегда помогали ему продавать».

«Где они продают без «Ямы»?»

— Хм… — медленно кивнул я, проводя языком по внутренней стороне щеки. — Все в порядке. Наверное, тебе лучше не знать.

— Почему?

Я скривил губы и покачал головой, в то время как шестеренки продолжали вращаться, вращаться и вращаться.

— Просто у меня такое чувство.