Сплошной разврат

Глава 12 ВАСИЛИЙ

— Вот, читай! — потребовал следователь Малкин и положил на стол раскрытую папку.

— «Опись вещей, изъятых у убитой С. В. Григорчук на месте совершения преступления», — с выражением прочел старший оперуполномоченный Коновалов. — Я это уже читал, Гоша. Ничего интересного.

— Неправда! — тоненько вскрикнул Гоша. — Очень интересно! Почитай еще раз.

— «Пудреница, тушь для ресниц, пачка бумажных носовых платков, удостоверение личности, техпаспорт автомобиля «Пежо-406», две шариковые ручки, записная книжка, кошелек…» — монотонно принялся читать Василий. — Потрясающе интересно! Кровь в жилах стынет. Как ты думаешь, я могу это взять домой, чтобы почитать перед сном? Гош, чего ты хочешь от меня?

— Я хочу, чтобы ты увидел, чего в супе не хватает. Не что там есть, а чего там нет, но должно быть.

— А-а! Я знаю. Нет пачки долларов, которую опергруппа, прибывшая на место преступления, могла бы по-честному поделить, — мечтательно протянул Василий. — Согласен?

— Дурак, — сердито сказал Гоша. — Там нет ключей.

— И что?

— А то! Григорчук жила одна. И некому было открыть ей дверь изнутри. Как, по-твоему, она проникала в собственную квартиру? По водосточной трубе? Скажу больше — вахтерша из «Секс-моды» утверждает, что Григорчук никогда не сдавала ключ от своего кабинета на вахту и носила его на общей связке ключей. Где она, эта связка?

— И где она? — тупо спросил Василий.

— Сперли! — радостно сказал Гоша. — Убийца, надо пролагать. Значит, убили ее не спонтанно, не сгоряча, не в припадке ярости, а преднамеренно, чтобы порыться в ее квартире и чегой-то там найти. А мы, группа козлов, два дня сидели в пансионате и задумчиво плевали в потолок, вместо того чтобы рвануть на квартиру к потерпевшей и тоже там порыться.

— Но ведь никто из наших фигурантов не покидал пансионата до утра понедельника, — возразил Василий.

— Да? А Трошкин? Он возил Саню в Москву и где-то шлялся там целых два часа. И Иратов — он отвез домой свою убитую горем жену и вернулся только во второй половине дня в воскресенье. Я уже не говорю о том, что убийца мог передать ключи кому-то. Поехали, дорогой. Лучше поздно, чем никогда.

Через полчаса Василий, Гоша и полупьяный эксперт Власов ощупывали дверь квартиры Григорчук.

— Бункер, — с уважением констатировал Власов, заглянув в замочную скважину и постучав по двери в разных ее местах. — Эксклюзив. Такая дверь может украсить любой секретный завод по производству боеголовок.

— Или тюрьму, — добавил Гоша.

— Или тюрьму, — согласился эксперт.

— Что делать будем? — Василий со злобой пнул дверь ногой. — Резать автогеном?

Дверь квартиры напротив приоткрылась и тут же захлопнулась.

— Правильно! — Василий хлопнул себя по лбу. — Где-то должны быть запасные ключи! Любая дверь продается с двумя, как минимум, комплектами ключей. У соседки? У подружки?

Василий вальяжно пересек площадку и позвонил в квартиру напротив.

— Уходите, молодые люди, — донесся из-за двери старческий голос. — Не балуйтесь.

— Милиция! — рявкнул Василий и прижал к «глазку» свое удостоверение. Соседка Григорчук испуганно выглянула в небольшую — на длину дверной цепочки — щель:

— А что случилось?

— Соседку вашу убили, вот что, — грубовато ответил Василий.

— Убили? — заинтересовалась старушка. — Надо же.

— Она вам ключи от своей квартиры не оставляла, мамаша?

— Она? — Старушка неожиданно засмеялась тоненьким дребезжащим смехом. — Скажете тоже. А когда ж ее убили-то?

— В пятницу вечером. — Гоша мило улыбнулся старушке в надежде настроить ее на позитивный лад и склонить к сотрудничеству. И ему это удалось. Дверь закрылась и тут же открылась вновь — старушка сняла цепочку.

— В пятницу вечером? — удивилась она. — А кто же приходил в пятницу ночью?

— Что я говорил! — торжествуя, заорал Гоша. — Что я говорил?

— Почему вы решили, что кто-то приходил ночью? — спросил Василий.

— Потому что слышала, — с гордостью ответила соседка. — У ней замков-то — тышша. Придет, бывало, и громыхает, громыхает, пока все не отопрет. Богатства там, видать, много. И в пятницу тоже — громыхали, громыхали…

— Их было много?

— Чего не знаю, того не скажу. — Старушка поджала губы. — Темно было на лестнице. Но сначала ктой-то пришел, дверь открыл и туда. А потом еще ктой-то. Я не знала, что и думать.

— Что соседка вернулась, чего ж еще? — пробормотал себе под нос Василий.

— А другой? Кто другой дверь-то отпирал? — требовательно спросила старушка. — К ней же не ходит никто.

Сыщики переглянулись.

— Какие последуют распоряжения? — спросил эксперт Власов, отрешенно покуривая. — Вызываем слесаря?

— Скорее, сварщика, — задумчиво сказал Гоша. — Или…

— Понял. — Василий посмотрел на часы и послал Гоше воздушный поцелуй. — Ждите нас через час.

— Через час? — Эксперт Власов поперхнулся сигаретным дымом. — Ни фига себе! Целый час здесь торчать, на лестнице?

— Но, возможно, — ласково сказал Гоша, — милая дама… вас как зовут?

— Аделаида Степановна, — прошамкала старушка.

— Возможно, Аделаида Степановна пригласит нас к себе на чашечку чаю? — Гоша лучезарно улыбнулся соседке, и она не выдержала:

— Что ж, заходите. Милиции должен помогать каждый.

— Какая верная гражданская позиция, — с восхищением проговорил Гоша, скрываясь за дверью. — Редкость в наше время.

А Василий тем временем ехал к своему старому знакомому — медвежатнику Косте Сапожникову по кличке Шкаф, в недавнем прошлом крупному специалисту по вскрытию сейфов.

Костя завязал несколько лет назад и теперь успешно трудился на фирме, выпускающей сейфовые замки.

Несмотря на то, что Шкафу в прошлом году исполнилось шестьдесят пять, все называли его на «ты» — другого обращения он не признавал. Впрочем, и сам Шкаф обращался ко всем на «ты», неизменно добавляя «мой юный друг», невзирая, что называется, на чины, звания и возраст. Говорили, что президент фирмы, на которой Шкаф теперь честно трудился, первое время болезненно переживал Костину фамильярность, но потом смирился, резонно рассудив, что лучше иметь в штате уникального специалиста, чем вежливую бездарность. А равных Шкафу не было во всей Москве.

Увидев Василия, Шкаф расплылся в улыбке, заключил старшего оперуполномоченного в объятия и троекратно расцеловал его:

— Вася, мой юный друг, вот порадовал! Замочек заказать? Или дверку? Или просто навестить старого друга?

Шкаф преувеличивал — друзьями бывшего рецидивиста и старшего оперуполномоченного можно было назвать лишь с большой натяжкой. Но что правда, то правда, они искренне симпатизировали друг другу, и Шкаф считал себя должником Василия, с тех пор, как проходил по делу об убийстве трех охранников обменного пункта. Шкаф только-только вышел на свободу, и надо же такому случиться, что в это самое время кто-то очень профессионально вскрыл сейф обменного пункта, попутно застрелив охранников. Тупоголовый опер районного отделения не стал ломать голову и вцепился в Шкафа мертвой хваткой. Если бы не вмешательство Василия, сидеть бы сейчас Косте Сапожникову в колонии строгого режима.

— Хочешь, сделаю тебе такой замок, что и взрывчаткой не вскроешь? — похлопывая Василия по спине, ворковал Шкаф.

— Нет, Костя, наоборот. Вскрой мне одну дверь. Шкаф обиженно засопел и не столько выпустил, сколько выпихнул Василия из своих объятий.

— Ты еще в милиции служишь? — сухо уточнил он.

Василий молча достал удостоверение и положил на стол.

— Вася, у меня новая жизнь, новая работа, молодая жена. И ты предлагаешь мне такие гадости!

— Костя, о чем ты? — Василий тоже обиделся. — Я очень уважаю твой нынешний образ жизни, подумай, могу ли я предлагать тебе сомнительное мероприятие? Все в рамках закона, уверяю тебя. Убили тетку одну, а мы не можем в квартиру попасть, вот и все дела.

Шкаф внимательно оглядел Василия с ног до головы и покачал головой:

— Дверь? И ты сам не можешь? Не пудри мне мозги, мой юный друг.

— Как сам? Я не умею, у меня и инструмента нет, — удивился Василий.

— Инструмента? — Шкаф ухмыльнулся. — Записывай рецепт: разбегаешься с трех шагов и плечом высаживаешь. Сто двадцать килограмм чистых мускулов — хороший инструмент.

— Там сейфовая дверь, стальная, возможно — бронированная, — пояснил Василий. — Моего телесного инструмента маловато.

Шкаф, недовольно кряхтя, сходил за чемоданчиком, надел плащ и мрачно поплелся вслед за Василием, бормоча про себя:

— Не люблю я это дело. Тоже взяли моду — двери вскрывать. Ворье ментовское.

… Квартира Григорчук произвела на сыщиков, эксперта и примкнувшего к ним взломщика Шкафа странное впечатление. Она состояла из двух совершенно разностильных частей — кабинета и спальни. Кабинет покойная хозяйка оформила в стиле техно — стекло, никель, пластик. На стеклянном рабочем столе — антрацитового цвета компьютер, на стеклянных полках — справочники, энциклопедии, словари. Зато спальня поражала своей демонстративной альковностью — розовые шторы, обитые пестрым шелком стены, разноцветные ночники, кровать под балдахином.

— Странная дамочка, — констатировал эксперт. — Единство и борьба противоположностей.

— Почему же? — не согласился Гоша. — Место для работы, уголок для отдыха.

— Слишком разные уголки, — поддержал эксперта Василий. — Как будто для двух разных людей.

Шкаф, пройдясь по квартире и заглянув в кухню и санузел, тоже принялся философствовать:

— Злая баба, убитая ваша. И жадная. Знаю я таких. Им и то, и это, и все надо. Пауки, одним словом. Нутро железное, а сбоку бантик. Косит под кошечку, а сама клыки отращивает.

— Костя, да ты знаток человеческих душ! — восхитился Гоша. — По интерьеру всю подноготную хозяйки угадал.

— Не угадал, а прочувствовал, — покачал головой Шкаф. — Посиди с мое, тоже научишься.

— Нет уж, спасибо, — замахал руками Гоша. — Приступим?

Два часа все четверо перебирали бумаги Григорчук, чуть не на просвет рассматривая каждую — ничего существенного не нашли.

— А что ищем? — спросил, наконец, Шкаф, когда последняя папка из последнего стеллажа была отложена.

— Знать бы — что, — вздохнул Василий.

— А зачем вы копаетесь в макулатуре? — не унимался Шкаф. — Чего вам надо-то?

— Мы надеялись найти компромат на некоторых высокопоставленных персон, — охотно пояснил Гоша. — Она, похоже, этим приторговывала.

— Баба, у которой такие двери, не может хранить такие ценные вещи на полках. Тайник ищите, мальчики. Думаю, — Шкаф, как охотничья собака, повел носом из стороны в сторону, вышел из кабинета, заглянул в спальню и ткнул пальцем в простенок между кроватью и торшером, — думаю, там.

Чутье у старого взломщика оказалось феноменальным. Тайник действительно оказался рядом с кроватью. Заглянув под висящий на стене ковер, сыщики обнаружили дверцу с кодовым замком, а за ней сейф.

— Ну, ты даешь! — с восторгом прошептал Гоша. — Фантастика!

— Опыт, мой юный друг, опыт, — засмущался Шкаф. — Вскрывать?

С сейфом Шкаф возился непривычно долго, но дело того стоило. Содержимое сейфа настолько возбудило присутствующих, что Василию даже пришлось позаимствовать из холодильника бутылку водки и разлить ее содержимое по стаканам, не отходя от сейфа.

— За первую удачу! — высокопарно произнес Гоша. — Наконец-то.

— Ворованная водочка завсегда слаще, — крякнул Шкаф. — Может, еще одну? А?

…На вторник старший оперуполномоченный Коновалов назначил пять допросов. На резонный вопрос полковника Зайцева: «Не многовато ли будет?», Василий дал резонный ответ: «Все равно вторник — день тяжелый».

Полковник спорить не стал, поскольку хорошо знал, что у старшего оперуполномоченного Коновалова все дни тяжелые, кроме отгулов, да и те полны невзгод и тягостных сомнений. Зайцев неоднократно призывал Василия смотреть на жизнь проще и веселее, но добился прямо противоположного результата.

— На что намекает наш начальник со звериной фамилией? — бушевал Василий. — Какое такое «проще» при нашем напряженном мыслительно-физическом труде?

— У вас, товарищ Коновалов, — замечал на это Гоша Малкин, — фамилия еще хуже. Твои предки варварски истребляли лошадок, так что не обижай товарища полковника — у него фамилия тихая и мирная.

— Рецидивистская у него фамилия! — ревел Василий. — Только и могут, что убегать от преследования, заметать следы и воровать капусту с огородов. И, что особенно противно, под белой и пушистой личиной.

На самом деле Василий не стал бы устраивать день приемов, если бы надеялся увидеться с Сашей. Но она еще вчера сообщила всем, что собирается в фонд «Наша демократия» и намерена пробыть там целый день. И пообещала зайти в среду. Следовательно, вторник требовалось максимально загрузить, а среду, наоборот, разгрузить, а то эта паразитка имела уникальную способность приходить в МУР как раз в те минуты, когда Василий отсутствовал или когда он вел допрос. А потом начиналось: «Ой, Васенька, а тебя не было» или: «Ой, а ты был занят».

Гоша считал, что Саня все еще смущается после неприятной истории, в которую она вляпалась во время недавнего расследования дела о пропаже «новых русских». Тогда чутье ей начисто отказало и только чудо спасло. Василий же искренне верил, что Санины хронические появления в МУРе во время его отсутствия — чистая случайность, просто так получается. Когда старший оперуполномоченный начинал развивать эту мысль, Гоша и Леонид отводили глаза и пожимали плечами: «Да, скорее всего».

Анонимка о планируемом покушении на Иратова огорчила всех в управлении, кроме капитана Коновалова. Он при всей своей нелюбви к политической и журналистской элите сразу почувствовал, что Сашу Митину это дело заинтересует и она с удовольствием согласится поработать вместе. Смущается она или по какой другой причине от него бегает, но пересилить собственное любопытство и авантюризм Саня не сможет. А значит, он будет видеть ее часто, она будет приходить специально к нему, и они вместе будут придумывать хитроумные планы.

Нет, капитан Коновалов никогда не подаст вида, что Санино участие в деле его радует. Он будет ворчать, бубнить, иногда орать, критиковать ее — таковы традиции. А она будет обижаться, надуваться, жаловаться на него Гоше и Леониду и говорить, как ей тяжело и что больше она никогда близко к МУРу не подойдет — такова ее излюбленная роль. Но довольны будут оба. А там, глядишь…

Год назад по управлению ходили стопроцентно проверенные слухи о бурном романе журналистки Саши Митиной и старшего оперуполномоченного Коновалова, и он их не опровергал, потому что считал, что со дня на день, совсем скоро слухи станут явью. Сам же все испортил. История глупая и нелепая, но не в Санином характере помнить обиды долго и подогревать в себе враждебность. Все со временем забывается, и та история не вечна. А ничто так не сближает, как совместная охота за злодеями. Почти в каждом их общем расследовании Саня ухитрялась влезть в самое опасное место, откуда Василий потом вытаскивал и по праву считался ее спасителем. Это ли не повод для благодарности? А благодарность — разве не повод для высокого чувства?

Никому, и Сане в первую очередь, да и самому себе тоже, капитан Коновалов не признался бы, почему так перегрузил вторник. Пять допросов! Уму непостижимо. Допрос — дело тонкое, ювелирное, требующее творческого подхода и, главное, зверского внимания. Значит, придется напрячься, вот и все.

Вадим Сергеевич Иратов постучал в дверь седьмой комнаты отдела по расследованию убийств, которую занимали Василий и Леонид, ровно в десять часов утра, как ему и было назначено. С первого взгляда стало ясно — будущий губернатор сильно нервничает. Оно и понятно — положение человека, обнаружившего труп, комфортным не назовешь. Но Василию казалось, что Иратов мог бы держаться получше. В конце концов, прямых улик против него нет, связи грандиозные, чего в панику-то впадать?

— Подумайте, Вадим Сергеевич, зачем Григорчук могла позвать вас в тот вечер?

— Я не знаю! Не знаю! — Иратов закурил сигарету, заметил, что дрожь в руках бросается в глаза, и бросил сигарету в пепельницу. — Пьяная женщина, весь вечер колобродила, ко всем задиралась. Видать, пришел и мой черед.

Василий аккуратно затушил сигарету Иратова и продолжил:

— У нее на перекидном календаре написано: «Поговорить с Вадимом». С вами?

— Не исключено. Хотя Вадим — имя не самое редкое. Возможно, она хотела поговорить со мной. И что? Мы с ней, к сожалению, часто разговаривали. Она — подруга моей жены и доставала меня разговорами и дома, и в других местах.

— Не волнуйтесь, пожалуйста, я вас ни в чем не обвиняю. — Василий выдержал эффектную паузу. — Я понять хочу. Согласитесь, когда человек оставляет себе памятку, записывает что-то в календарь, речь, скорее всего, идет не о простой болтовне, а о чем-то важном.

— Нет. — Иратов достал платок и долго вытирал вспотевшее лицо. — Нет. Она, Светка, была вздорной женщиной. Вот пришла ей мысль в голову, она позвонила, но меня не застала. Как быть? Дела, суета, можно ведь и забыть, о чем хотела поговорить. А мысль-то жалко. Не часто ее дурную голову мысли посещали. Вот и оставила себе напоминание.

— На календаре никаких напоминаний на конкретную мысль. Только о том, что надо поговорить.

— Ассоциативное мышление у нее было неплохо развито, вспомнит, что собиралась поговорить — автоматически вспомнит и о чем.

— Какого рода разногласия были у вас с Григорчук? — Василий старался говорить доброжелательно, но все равно разозлил Иратова:

— К чему вы клоните?! Да как вы…

— Больше времени потратите на возмущение, — мягко перебил Василий. — Ответьте, быстрее разойдемся.

— С вами разойдешься! — Иратов смотрел волком.

— Идея правильная, но дурная, — заметил Василий. — Не преувеличивайте наши возможности и не скромничайте, Вадим Сергеевич. Уж вы-то на нас управу найдете, если что. И если мы будем искать, на кого бы спихнуть убийство, то, поверьте, поостережемся выбирать вашу кандидатуру. Зачем нам такой геморрой? Уж проще бомжа запойного найти и сочинить сказку о том, как ему удалось проникнуть в закрытый пансионат «Роща». А вопросы мои — для протокола и, считайте, чистая формальность. Я ВСЕМ задаю такие вопросы.

— Всех разногласий не упомню, мы часто ругались. Но в основном по мелочам, — ответил Иратов ворчливо, но уже спокойнее. — Она лезла в наши отношения с женой, голову ей забивала. Глупости, но я злился. А вы бы не стали?

— Я? — Василий посмотрел на Иратова с пониманием. — Убил бы!

— Вот! — В голосе Иратова появилось удовлетворение. — Вот! То есть, — спохватился он, — убивать за такое не надо, то есть за такое не убивают. Но противно.

— А я бы убил, — стоял на своем Василий.

— Я не столь решителен, — вздохнул Иратов.

— Жаль, — с чувством сказал Василий. — Вот потому они нам нервы и треплют.

Иратов посмотрел на старшего оперуполномоченного с любопытством:

— Убивать грешно, капитан. Да и небезопасно.

— Так-то оно так, — протянул Василий, — но знаете, как бывает? Живет себе человек, ни о каком убийстве не помышляет. Да что об убийстве? Даже мысль о простом воровстве ему противна. А потом случайно оказывается рядом с типом, который ему долгие годы жизнь отравлял. И вдруг накатывает на него, он уже не может себя сдерживать… Сколько таких случаев, вы не представляете. Что вам сказала Григорчук по телефону?

Иратов опять затрясся:

— Сказала, зайди ко мне срочно. Немедленно. И бросила трубку.

— И вы, как мальчик, побежали к этой стерве? — В голосе старшего оперуполномоченного явственно слышалось сомнение.

— Да, пошел. Решил, случилось что-то.

— За нее испугались?

— Не то чтобы испугался, а так… Не подумал просто.

— Вы же сами сказали: что-то случилось.

— Да, мне показалось, что не все в порядке. — Иратов опять потянулся дрожащими руками за сигаретой.

— Или все-таки она могла сказать вам что-то важное? И вы пошли, потому что не могли не пойти? Она вам угрожала?

— Нет!

— Понимаете, Вадим Сергеевич, во всем должна быть логика. Чего угодно может не быть — осторожности, сообразительности, но логика всегда должна быть. В ваших словах я ее не вижу. Пьяная женщина бузит, вы сами сказали. Пристает ко всем с глупыми разговорами. Вы ее терпеть не можете, потому как она вас достала даже у вас дома. И вдруг она звонит, и вы бежите.

— Да, дурак. Не знаю, зачем пошел. — Иратов беспомощно развел руками. — Логика тоже есть не везде.

— Ладно. Когда вы с ней разговаривали, вы не слышали посторонних шумов? Голоса? Музыка? Телевизор?

— Да, — Иратов подумал и кивнул. — Да, было шумно. Голоса, но такие… Телевизор! Да, вы правы.

— Что вас насторожило? То, что она сказала «срочно и немедленно», или интонация? Не показалось, что она напугана?

— Нет. Но голос был странный. Хриплый и нездоровый.

— Подозрения у вас есть? Кто мог убить и почему?

— Нет. — Иратов решительно помотал головой. — Ее многие не любили, но убивать из тех, кого я знаю, никто бы не стал.

— Но ее убили, — напомнил Василий.

— Да, но я никого не подозреваю.

— Незадолго до убийства ее посещал мужчина. Знаете ли вы, с кем из присутствующих в пансионате у нее были интимные отношения?

— Не думаю, что к убийству это имеет какое-нибудь отношение, — мрачно сказал Иратов.

— И все же?

— С кем у нее были такие отношения в ТОТ вечер, я не знаю, — сказал Иратов и отвел глаза.

— А что, — заинтересовался Василий, — у нее каждый вечер был кто-то новый?

— Не каждый, — мрачно огрызнулся Иратов, — но сердце у нее было вместительное.

— Е-мое, — возмутился Василий. — Неужели вы думаете, что мы настолько никчемны, что и анализ спермы сделать не сумеем?

Иратов молчал.

— Но этот мужчина — не вы? — уточнил Василий. — Иначе бы вы знали, правда?

Иратов окинул старшего оперуполномоченного презрительным взглядом и до ответа не унизился.

— В промежутке между вашим уходом из ресторана и обнаружением вами трупа кто-нибудь вас видел?

— Да. — Иратов густо покраснел. — Девушка из номера напротив. Журналистка. Когда я поднялся на третий этаж и вышел из лифта, она как раз поднималась по лестнице и видела, как я стучу в дверь Светкиного номера. Потом я пошел к себе наверх, и она тоже.

— Она что — преследовала вас?

— Нет, так случайно получилось. — Иратов поежился. — Мы же живем на одном этаже. Вот и поднялись вместе.

— Все. — Василий лучезарно улыбнулся. — Был рад познакомиться, ценю вас как политика и как свидетеля. До скорых встреч.

Иратов ушел мрачный и подавленный, и у Василия возникло подозрение, что его радушие не оценили по достоинству.

Полковник Зайцев заглянул в кабинет сразу после ухода Иратова:

— Как он тебе?

— Что-то не так, — пожаловался Василий. — Либо он сам ее кокнул, либо догадывается — кто.

— А говорят, что у него алиби, — удивился полковник.

— Так договор такой у них с нашей Санькой, — объяснил Василий. — Иратовская жена ее попросила, чтобы Санька до выборов Иратова нам голову морочила.

— Вот люди! — Сергей Иванович даже задохнулся от возмущения. — Скоты, одним словом. Хозяева жизни, а беззащитной девчонкой прикрываются. Ведь если вскроется Санин сговор с Иратовым, неприятностей у нее будет достаточно.

— Не, Сергей Иванович. Мы ее защитим в лучшем виде, — принялся по-своему успокаивать начальника Василий. — Она, кстати, потому так и распоясалась, что чувствует нашу трогательную защиту и опеку.

— А как им удалось ее уломать? Она что, изображала страстную поклонницу Иратова? И под это дело согласилась дать ложные показания?

— Товарищ полковник, она ведь по официальной версии — тоже подозреваемая. Так что, по их логике, сделка выгодна обоим. Кроме того, она овцой прикидываться не стала, наоборот, изображает молодую расчетливую хищницу. К тому же прикрывает Иратова она не бескорыстно, ей заплатят.

— За подобные штучки года на два можно сесть, — сердито сказал полковник. — Кстати, там к тебе пришли. Симкина Элеонора Генриховна.

— А Леонид выехал? — заволновался Василий.

— Выехал. А почему ты погнал его в редакцию «Секс-моды» во время допроса Симкиной?

— Потому что Симкина видела его на семинаре в «Роще». Для нее он — Манукян. Да и в отсутствие главной редакторши сотрудники будут поразговорчивее.

— Она ждет в коридоре, — сказал Зайцев, удобно усаживаясь за стол Леонида.

— Извините, Сергей Иванович. — Василий виновато потупился. — С женщинами предпочитаю встречаться один на один.

— Женщина, сидящая в коридоре, старше тебя на двадцать лет, а весит ровно столько же, сколько ты, — сообщил мстительный Зайцев. — Впрочем, любви все возрасты покорны и все весовые категории.

— Не знаю, как любви, но допросу — точно. Напугайте ее, пожалуйста, товарищ полковник, а? Скажите, что я зверюга злобный и женоненавистник. Посоветуйте ей мужаться и все такое.

— Правду говорить легко и приятно, — кивнул Зайцев, а через минуту в кабинет протиснулась тучная дама в шелковых одеждах.

— Разрешите?

Она была напугана похлеще Иратова, и на Василия смотрела, как на убийцу-маньяка.

— Я вам не нравлюсь? — кокетливо спросил старший оперуполномоченный, чем буквально пригвоздил Симкину к месту у двери. Казалось, подошвы ее модных туфель прилипли к полу, и оторвать их она не в состоянии.

— Нет, я понимаю, внешность у меня не идеальная, — продолжал Василий. — Да и лишний вес. Но некоторые подмечают во мне специфическое обаяние. Приглядитесь.

Василий встал, повернулся к Симкиной в профиль, задрал подбородок, потом расставил руки в стороны а-ля самолетик и совершил медленный поворот на сто восемьдесят градусов, демонстрируя свидетельнице свое большое и мощное тело.

Элеонора Генриховна сделала попытку ускользнуть в коридор, но капитан Коновалов ловко метнулся к двери, успел схватить Симкину за локоть, затащил в кабинет, плотно закрыл дверь и насильно усадил бедную женщину в кресло. В глазах Симкиной застыл такой ужас, что Василий поежился. Но, превозмогая неприязнь к самому себе, он прошелся по кабинету вихляющей походкой, подергивая коленками, потом подскочил к Симкиной, протянул ей руку и томно представился:

— Вася. — Помолчал и добавил: — Васек.

Симкина на рукопожатие не ответила, а изо всех сил вжалась в кресло, отчего оно страдальчески заскрипело. Надежды на то, что Элеонора Генриховна в ближайшие полчаса обретет дар речи, почти не осталось. Но Василия молчание свидетельницы не смущало.

— Болтал бы с вами и болтал, мне нравятся такие собеседники — вежливые, внимательные, способные дослушать до конца. Чаше попадаются крикливые, склочные, все им не так. Сам-то я из ОМОНа, — зачем-то признался он, — и многого не понимаю. Но понятия у меня есть. Говорить будем?

Симкина испуганно кивнула.

— Вот и славно. Мы уже имели с вами беседу в пансионате. Но тогда все были очень расстроены, напуганы, а мы — очень заняты изучением места происшествия. Мозги соскребали со стены, пули выковыривали. Хорошо, у женщин мозгов мало, а то бы всю ночь провозились. Ой, о чем я? Жертву же задушили! Склероз, все время путаю пострадавших. Одним словом, толком поговорить не удалось. То ли дело сегодня. Скажите, Элеонора Генриховна, были ли недоброжелатели у вашей заместительницы?

Симкина закашлялась, и так сильно, что на глазах у нее выступили слезы.

— Разделяю ваше горе, — кивнул Василий. — Скорблю вместе с вами. Смерть Григорчук — большая потеря для журнала?

Симкина неуверенно кивнула. Она, наконец, справилась с душевным волнением и здраво рассудила, что раз уж ей попался припадочный капитан милиции, тем более — бывший головорез из ОМОНа, то лучше его не злить.

— Вы ведь хорошо знали погибшую Григорчук? — спросил Василий.

— Разумеется, знала, ведь мы вместе работали. — Голос Симкиной еще дрожал, но слова она выговаривала довольно четко.

— И что она была за человек?

— Способная, можно сказать — талантливая, яркая, неординарная, контактная.

— Золото, одним словом?

Симкина неопределенно пожала плечами и достала пачку сигарет.

— Курить у вас можно?

— Попробуйте, — усмехнулся Василий.

— Пробовала я в десятом классе. А сейчас уже научилась. — Симкина оживала на глазах.

— Я к тому, что до вас тут свидетель Иратов закурить пытался. Так у него руки ходуном ходили, ни разу сигарету до рта не донес.

— Да, Вадим впечатлительный, — согласилась Симкина.

— Убить мог? — быстро спросил Василий. — Находясь под впечатлением?

Элеонора Генриховна опять закашлялась.

— Вот-вот, — ткнул в нее пальцем старший оперуполномоченный. — Я о том и говорю. Не получается у людей курить здесь, хоть ты тресни. А вы не затягивайтесь.

— Нет, Вадим убить не мог, — прокашлявшись, ответила Симкина. — Он — интеллигентный человек, да и не за что ему было ее убивать. И не ко времени. Он в губернаторы баллотироваться собирается, и если кому эта история сильно жизнь осложнила, так это ему. Разговоры уже пошли: «Иратов причастен… Иратов труп нашел при странных обстоятельствах…»

— Обстоятельства действительно странные, но резон в ваших словах есть, — согласился Василий. — А кто мог убить? Кому ко времени? Кому, так сказать, нужно было торопиться?

Лицо Элеоноры Генриховны покрылось красными пятнами, и она не мигая уставилась на Василия.

— Не поможет, — отмахнулся Василий. — Взглядами меня не проймешь.

— Все равно вам расскажут, а скорее всего уже рассказали, — решилась Симкина. — Да, у нас со Светланой были сложные отношения. Она стремилась занять мое место и сильно в этом преуспела. Я своим местом дорожу и просто так уступать его не хотела. Но… Впрочем, оправдываться я не собираюсь. На женском журнале свет клином не сошелся. В том смысле, что без работы я не останусь. И, если бы Светлана добилась своего, трагедии для меня в этом не было бы.

— Когда вы узнали об убийстве?

— Как? — Симкина растерялась. — Вместе со всеми. Вадим спустился в ресторан и рассказал.

— Но вас в тот момент в ресторане не было.

— Я пришла чуть позже. Минуты через три. Все как раз обсуждали…

— А где вы были?

— В своем номере. — Симкина помолчала. — Подтвердить этого никто не может, я была одна.

— А ваш номер, если я не ошибаюсь, на одном этаже с номером Григорчук?

— Не ошибаетесь. Мой номер — триста десятый. Совсем рядом.

Василия удивляло, что, чем неприятнее были вопросы, тем спокойнее Симкина отвечала. Как будто на нее резко навалилась страшная усталость, вытеснившая все эмоции и страхи. Она не то чтобы успокоилась, но ей вдруг стало все равно. От этой безнадежности и покорности Василию стало стыдно — не слишком ли он разыгрался? Несчастная немолодая некрасивая женщина, доведенная этой Григорчук до ручки. Даже если она и есть убийца, то понять ее можно.

Василию захотелось отпустить ее с миром. Но отпускать ее было нельзя, потому что он пообещал Леониду продержать ее здесь часа два, не меньше, чтобы тот успел плодотворно потрудиться в редакции женского журнала.

— У меня к вам просьба, — сказал Василий мягко, и Симкина удивленно посмотрела на него. — Будьте так любезны, напишите, с кем из этих людей — вот список, у вашей Григорчук были непростые отношения. И в чем они заключались.

Как бы не замечая протестующего жеста Симкиной, он положил перед ней стопку бумаги и ручку:

— И не забивайте себе голову глупостями: мол, я доносов не пишу и никогда этого делать не буду. Какой бы стервой ни была Григорчук, убийцу найти нужно. И, скорее всего, кто-то из этих людей — убийца. Значит, должен быть наказан, вы уж меня извините за такой старорежимный подход. Если вы считаете, что никого из них заподозрить нельзя, так и напишите. Не знаю, как вам, а мне многие из них совсем не кажутся идеальными личностями. Хотите выгораживать их — дело ваше, но только помните: написанная вами правда — это ваш шанс. Именно ваш. Стоят ли эти люди того, чтобы вы их выгораживали ценой своей свободы или, в лучшем случае, репутации? Подумайте. Не буду вам мешать и зайду через час.

Симкина, всерьез озадаченная внезапным превращением припадочного капитана в нормального человека, автоматически взяла ручку и задумалась. Василий вышел из кабинета и столкнулся с Гошей, нервно мечущимся по коридору.

— Ну?

— Приятная тетка. — Василий пожал плечами. — Зря я дурака валял.

— Не тянет на убийцу?

— Почему, может, и она. Кто там дальше? — Василий призывно посмотрел в даль коридора.

— Пе-ре-рыв, — Гоша достал из кармана шоколадку. — Пьем чай, обмениваемся впечатлениями. Через полчаса у тебя маэстро Трошкин. Хочешь, я его допрошу?

— Давай, — неожиданно согласился Василий. — А я послушаю. Если разрешишь, иногда буду вставлять дурацкие реплики.

— Вставляй. — Гоша встал на носки и хлопнул Василия по плечу. — Только соблюдай субординацию. Помни, что я — главнее. Шоколадку будешь?

— Думаешь, добрее стану? Вряд ли. А бифштекс у тебя в кармане не завалялся?

…Трошкин произвел фурор в МУРе. Он шел по коридору, и все, без исключения, на него оборачивались.

— Кто этот клоун? — спросил полковник Зайцев у дежурного.

— К Коновалову, — испуганно ответил дежурный. — На допрос.

— Все у него не как у людей, — осерчал Зайцев. — Только бы балаган устроить.

Трошкин и вправду был хорош — золотая рубашка с блестками, синий галстук с белыми полосками, белые брюки. Такого в розыске не видели давно, а возможно — никогда.

Опытный следователь Малкин, надо отдать должное его выдержке, и бровью не повел, а вежливо усадил гостя в кресло, предложил чаю и остатки шоколадки, большую часть которой съел Василий.

— Вопросы, Александр Дмитриевич, простые. Всем свидетелям пока задаем одни и те же. Не заметили ничего странного в тот вечер, когда произошло убийство?

— Нет. — Трошкин отрицательно помотал головой. — Все было очень обычно.

— А сама покойная… Григорчук вела себя обычно?

— Да.

— Ничего странного?

— Нет.

— Как вы думаете, зачем она позвонила Иратову?

— Думать на эту тему бесполезно, — пожал плечами Трошкин. — Они были хорошо знакомы, давно знакомы, да мало ли что? Теперь уже не узнаем.

— Но, насколько нам известно, Иратов недолюбливал покойную.

— Да. Но он много помогал ей, терпел ее капризы, лояльно относился к тому, что она чуть не каждый вечер торчит у него в доме. Вадим — очень толерантный человек.

— Какой человек? — спросил из угла Василий. — Я че-то не понял.

— Толерантный, — повернулся к нему Трошкин. — То есть очень терпеливый.

— А-а, — Василий кивнул, — теперь понял. Так бы и сказали. А вы сегодня куда после нас пойдете?

— На работу, — слегка удивился Трошкин.

— В таком виде?

— Капитан, — рявкнул Гоша, — не мешайте!

— Все, товарищ майор, все. Василий зажал себе рот ладонью.

— Александр Дмитриевич, кто из ваших знакомых мог желать смерти Григорчук? — спросил Гоша.

— Не знаю. — Трошкин широко улыбнулся. — В нашем кругу не принято делиться столь сильными эмоциями.

— Но вы можете предположить…

— Не стану этого делать, — резко ответил Трошкин. — Не думаю, что подобные предположения сделают мне честь.

— Не сделают, а отдадут, — поправил Василий из угла.

Трошкин с изумлением оглянулся. Василий смутился и проиллюстрировал свою мысль. Он встал, вытянулся и взял под отсутствующий козырек:

— Вот так. Вы это имели в виду?

— Да. — Трошкин кивнул. — Нечто вроде.

— Но почему рубашка-то женская? — взволнованно спросил Василий. — А?

— Капитан! — Гоша стукнул кулаком по столу.

— Молчу, молчу, молчу. — Василий грустно уселся на место.

— Я правильно понял, вы не намерены помогать следствию? — нахмурился Гоша.

— Не правильно. — Трошкин вздохнул. — Просто я не готов перемывать косточки своим знакомым и возводить на них напраслину. Света была непростым человеком, и многие имели к ней вполне обоснованные претензии. Но то, что кто-то пошел на убийство, для меня почти такое же потрясение, как и ее смерть.

Интересно, что последние слова Трошкин произнес совершенно спокойно и равнодушно, поэтому прозвучали они странно.

— Вы близко знали покойную? — Гоша уже немного злился.

— Да. — Опять никаких эмоций.

— Насколько близко?

— Я мог бы ответить, что чужая душа — потемки. А женская душа — втройне потемки. Знал немного, хотя до последнего дня она не переставала меня удивлять. — Трошкин улыбнулся одними губами.

— Мне рассказали о ссоре между вами и Григорчук. — Гоша открыл папку и достал оттуда исписанный листок. — Вот, есть свидетельства, что она вам угрожала.

— Не припомню такого. — Трошкин опять сладко улыбнулся.

— Проблемы с памятью?

— Спасибо, не жалуюсь.

— Я напомню, полагаясь, разумеется, на показания очевидцев. — Гоша достал еще один листок и начал читать вслух: — «После прогулки с Григорчук по парку, прилегающему к пансионату «Роща», Трошкин вместе с ней поднялся к себе в номер в восемнадцать пятнадцать, А в восемнадцать сорок Григорчук выбежала из его номера и при этом была очень расстроена и даже разгневана».

— Ну? — с интересом спросил Трошкин. — И что?

— Вы МЕНЯ спрашиваете? — повысил голос Гоша.

— Вы же собирались мне рассказать о какой-то ссоре, — пояснил Трошкин. — Восполнить пробелы в моей, памяти. Так расскажите.

— Вы хотите сказать, что не ссорились с Григорчук в своем номере?

— Нет. Мы очень мило побеседовали и расстались, когда пришла пора переодеваться к ужину.

— А-а! — заревел Василий из угла. — К ужину вы все же переодеваетесь в мужскую одежду?

— Капитан! — Гоша опять шарахнул кулаком по столу. — Но почему, Александр Дмитриевич, после вашей очень милой беседы Григорчук была так разгневана?

— Думаю, вспомнила что-нибудь неприятное, — предположил Трошкин.

— А с вами она не ссорилась?

— Да говорю же вам — нет.

— Людмила Иратова свидетельствует об обратном.

Трошкин развел руками:

— Увы, Людочка, при том, что я отношусь к ней с нежностью, к моей персоне относится весьма критически. И она убеждена, что я все время со всеми ссорюсь. Поверьте, она ошибается. Я — мирный человек.

— Она ничего не говорила о ваших ссорах со всеми, — строго сказал Гоша. — Она говорила лишь об одной конкретной ссоре с Григорчук, которая произошла в вашем номере.

— Уверяю вас, здесь какая-то ошибка, — усмехнулся Трошкин. — Людочка ко мне не заходила в пятницу. И она не присутствовала при нашем разговоре со Светланой. Мы беседовали тет-а-тет, без Люды Иратовой. А что, она утверждает, что была с нами?

— Нет, она утверждает, что Григорчук пришла к ней и пожаловалась на вас. Рассказала о ссоре, в частности.

— Ах, женщины такие фантазерки, — казалось, Трошкина чрезвычайно растрогали смешные домыслы Людмилы Иратовой.

— Вы хотите сказать, что Иратова лжет? — уточнил Гоша.

— Боже сохрани! Конечно, нет. Скорее, она что-то напутала или преувеличила. Да, именно так.

Трошкин посмотрел на часы:

— Признаться, я уже опаздываю на важную встречу.

— Я вас больше не задерживаю. — Гоша поднялся из-за стола, показывая, что разговор окончен.

— Так прямо и поедете? — спросил Василий. — На важную встречу в пижаме? Пойдемте, попросим у ребят одежду.

Трошкин попятился к двери и быстро выскользнул в коридор. Василий понесся за ним. Гоша уселся за стол и обхватил голову руками. Из коридора неслось:

— …у экспертов… рубашка… штаны.

— …нет-нет… благодарю…

Василий вернулся очень довольный.

— Я напугал его до смерти, — похвастался он. — Гнал политолога, как зайца.

— Чего ты радуешься? — нахмурился Гоша. — Его можно гонять часами, все равно улизнет. Ты всерьез надеешься, что он поверит в твою солдафонскую тупость?

— Он уже поверил, еще там, в «Роще». Сане говорил: «Вот, бывают же придурки». Надеюсь, что и Ценз-муж ему расскажет о моей трогательной заботе о его жизни. А что, не удается мне спрятать умище?

— По мне — ты перебарщиваешь. Я бы не поверил.

— Трудно, конечно, — согласился Василий. — Меньше всего я гожусь на роль идиота. Глаза — умные, лоб — высокий…

— Обедать! — закричал Гоша. — Быстро! У нас мало времени. Скоро придет, как ты выражаешься, Ценз-жена.

— Да, страшно неудобно, когда бесполые такие фамилии у людей, тем более если они оба проходят по делу, — вздохнул Василий.

— Ее ты тоже будешь давить интеллектом? — спросил Гоша.

— Нет. Ее я буду брать обаянием. В столовую?

— Нет, в «Метрополь», — грустно усмехнулся Гоша. Он подошел к двери, выглянул в коридор и резко отступил назад. — А если не обедать?

— Исключено, — отрезал Василий. — Без обеда у меня портится настроение.

— Серьезный аргумент, но там Ценз. Уже пришла. Хочешь помариновать ее в коридоре?

— Черт побери! Ладно, давай ее сюда, но потом — сразу обедать. И еще: не будем выказывать свою осведомленность о соперничестве Ценз и Григорчук. Хорошо?

Татьяна Эдуардовна держалась демократично, но с достоинством.

— Как здоровье вашего супруга? — с тревогой осведомился Василий.

— Здоров, благодарю вас, — успокоила его Ценз.

— Такое потрясение, но он мужественный человек, — с чувством сказал Василий.

— О, да, — согласилась Ценз. — Он держится молодцом.

— Вы не связываете покушение на него с убийством Григорчук?

— Я совсем не разбираюсь в этих делах, — скромно потупилась Ценз. — Мне трудно судить.

— У Григорчук могли быть общие дела с вашим мужем?

— Не думаю. Впрочем, об этом лучше спросить у него самого.

— Вы хорошо знали покойную?

— Нет, шапочное знакомство. Но все равно очень жаль. Я хорошо знаю ее начальницу — Элеонору Симкину.

— Да? — оживился Василий. — И что скажете?

— Редкой души человек! — с жаром заверила Ценз.

— Говорят, у них были разногласия.

— Возможно. Насколько мне известно, Григорчук была конфликтным человеком.

— Да, говорят. Как вы думаете, Татьяна Эдуардовна, кто из участников семинара в «Роще» мог убить Григорчук?

— Из тех, кого я знаю, — никто. Я говорю так не потому, что не хочу подставлять своих близких знакомых и приятелей. Я действительно так думаю. И еще — я считаю, что ни у кого из них не было причин ее убивать. Разногласия? Да, могли быть. Конфликты — тоже. Но не такие, чтобы лишить человека жизни.

— Но вы же можете не знать истинных мотивов…

— Конечно. — Татьяна Эдуардовна кивнула. — Но вы же спрашиваете мое мнение. Я считаю, что никто убить не мог.

— По мне, — мечтательно закатил глаза Василий, — там было немало подозрительных личностей. И даже в высшей степени подозрительных.

— Да? — Ценз внимательно посмотрела на Коновалова. — И кто же?

— Например, один расфуфыренный тип, предпочитающий нормальной человеческой одежде пижаму и клоунские прибамбасы.

Ценз расхохоталась:

— Вы Сашу имеете в виду? Так у него такой имидж.

— Не знаю, какой там у него имидж, он мне не показывал, но одевается он плохо, — покачал головой Василий. — Солидный человек не стал бы так позориться.

— Он так демонстрирует свою независимость и внутреннюю свободу, — терпеливо пояснила Ценз. — Я готова согласиться, что порой его внешний вид излишне вызывающ и даже может кого-то… сильно удивить. Но закон не запрещает так одеваться, ведь правда?

— А зря! — с чувством выдохнул Василий. — Впрочем, мы отвлеклись. Извините за вопрос, но не было ли у вас с покойной Григорчук неприязненных отношений?

— Были, — сухо ответила Ценз.

— Нельзя ли поподробнее?

— Не имею привычки рассказывать о своей личной жизни незнакомым людям.

— Так давайте познакомимся! — оживился Василий. — Хотя факт знакомства имел место быть ранее, вы просто забыли. Но мне не трудно повторить процедуру. Я — капитан Коновалов, вы — Татьяна Эдуардовна Ценз. Верно?

Татьяна Эдуардовна грустно улыбнулась:

— Я готова отвечать на все ваши вопросы и помогать вам по мере сил. Но не перегибайте палку. Поверьте, интимные подробности моей жизни, или жизни Норы Симкиной, или Саши Трошкина, или Вадима — да любого из тех, кто имел несчастье оказаться в пятницу в «Роще», не приблизят вас к истине. Скорее, только запутают.

— Неужели?

— Да. Вы можете оказаться на ложном пути, если станете искать среди нас человека, который больше всех не любил Светлану. Да и как определить степень нелюбви? Думаю, дело в другом.

— В чем, например?

— Для кого-то она стала очень опасна. В тот самый момент, в пятницу. Так опасна, что ждать день или два уже не представлялось возможным. Надо было срочно ее… нейтрализовать.

— Для кого же? — Василий про себя согласился с Татьяной Эдуардовной.

— Ищите.

Ценз покинула кабинет в таком же ровном и спокойном настроении, в каком и появилась здесь.

— Умная женщина, — задумчиво пробормотал Василий. — Очень умная. Не перехитрила бы она сама себя.

— Себя перехитрить невозможно, — попытался развеять опасения Василия Гоша. — В том смысле, что все равно окажешься в победителях.

— Или нет. — Василий загрустил. — Скорпион сам себя кусает и подыхает. А тоже хитрая тварь.

— Скорпион — тварь дурная. А Татьяна Эдуардовна, как ты справедливо заметил, женщина умная.

— Все выглядит абсолютно по-идиотски. Абсолютно, — начал раздражаться Василий — у него всегда страшно портилось настроение от голода. — Более глупого убийства я не видел. Смотри, у всех наших подозреваемых есть веский мотив убить. Да?

— Да, — кивнул Гоша.

— Неглупые люди, в чем мы сейчас с тобой имели возможность убедиться, да?

— Да.

— Каждому из них было бы выгодно замотать момент убийства, не привлекать к нему внимания, постараться сделать так, чтобы точно назвать час убийства было невозможно, да?

— Да, но… — попробовал включиться в дискуссию Гоша, но Василий не дал ему такой возможности:

— Подожди. Они могли это сделать. Вечер, все расходятся по номерам, вряд ли эту пьяную Григорчук кто-нибудь стал бы искать среди ночи, да и утром рано ее не стали бы тревожить. Обнаружили бы труп днем. Да пусть даже утром — все равно наш эксперт не смог бы уже сказать, в котором точно часу ее убили. Плюс-минус два часа. И тогда у всей компании подозреваемых была бы ломовая отвязка. Они бы растворились в толпе тех, кто находился тогда в пансионате. Да?

Гоша вяло кивнул, понимая, что нужен Василию не как собеседник, а как молчаливый слушатель, как кактус.

— Они все делают наоборот. Труп находят через минуту после убийства, время совершения преступления точно известно. Зачем? Зачем, я тебя спрашиваю?

— Я думаю… — встрепенулся Гоша.

— … и думать нечего, — перебил его Василий. — Все очень странно. Если убийца Иратов и он идет убивать Григорчук, то зачем он сообщает всем, что пошел к ней?

— Тебе не приходит в голову, — вклинился Гоша, — что он шел к ней, вовсе не собираясь убивать? Так, поболтать, то-се, но чем-то она его взбесила, и он не сдержался.

— Не похож Вадим Сергеевич на психа. Взбесился? Отлично. Он бы прикончил гадюку и ушел, закрыв дверь. А потом бы еще прикинулся на людях, что она ему продолжает названивать. Вот в такое развитие события я бы поверил.

— А если убийца не Иратов? — спросил Гоша. — Тогда никаких противоречий, тогда все сходится. Григорчук звонит Иратову, но убийца-то этого не знает. Он заходит к ней сразу после телефонного разговора, спокойненько душит бедную женщину, и тут в дверь начинает кто-то ломиться. Помнишь, Иратов говорил, что дверь была заперта, он стучал, но ему не открыли. Иратов уходит к себе, убийца тихонечко смывается, вот и все.

— А зачем оставлять дверь открытой? — Василий уперся в Гошу тяжелым взглядом. — Чтобы точно подсказать нам, когда именно было совершено убийство? Захлопни дверь и спи спокойно.

— Может быть — нечаянно? — предположил Гоша. — В панике…

— Не-ет, Гошечка, не-ет. Здесь что-то другое.

Они вопросительно уставились друг на друга.

— А может быть?! — воскликнул Гоша через несколько минут тягостного молчания.

— Подожди, я сам скажу! — взмолился Василий. — Сравним. Убийца хотел подставить Иратова?

— Да! — Гоша шарахнул рукой по столу и взвыл от боли. — Да. Двух зайцев решил подрезать. Иратов сам напросился — пришел не вовремя и подал убийце сладкую идею. Или убийца слышал, как Григорчук разговаривала с Иратовым по телефону, и знал, что он придет в ее номер с минуты на минуту. А если это так, то нам надо искать человека, которому мешали и Григорчук, и Иратов.

— На первый взгляд — никому из наших фигурантов, — задумчиво сказал Василий. — Более того, они все выгораживают Иратова.

— Ну, ты же правильно заметил, что все они не дураки. Очень не дураки. Так что правильно они себя ведут, — одобрительно заметил Гоша. — Они небось и книжек много читали, так что знают — кто катит баллон на товарища, того больше всех и подозревают. Ищите мотив, товарищ капитан, скрытый мотив.

Гоша и Василий пожали друг другу руки, очень довольные друг другом, а главное, каждый собой.

— Все-таки я умник, — бормотал себе под нос Василий. — Ну просто умник.

— Не зря я парился на мехмате, — хвалил себя Гоша. — Математика, как ни крути, дисциплинирует мозги и оттачивает интеллект.

— При чем тут математика? — возмутился Василий. — Нам же не считать, нам думать надо.

— О боже! — вскрикнул Гоша. — Твоя дремучесть не имеет пределов.

— К тому же, — гордо добавил Василий, — я тоже знаю математику. И химию. И физику.

— Да? — хитро прищурился Гоша. — Физику? И можешь сказать, почему тело падает вниз?

— Могу. Потому что споткнулось, — легко ответил Василий.

— Правильно, — кивнул Гоша. — Тогда, раз ты такой умный, ответь мне еще на один вопрос — как наша с тобой версия состыкуется с тем, что мы изъяли из сейфа Григорчук. И кто приходил к ней в ночь после убийства?