Сплошной разврат

Глава 3 ИРАТОВ

Вадим Сергеевич Иратов обладал редкостной способностью выкидывать из головы все лишнее и сосредоточиваться на нужном и первостепенном. Через три дня в Красногорском крае должен был начаться всероссийский форум по проблемам федерализма с участием Президента РФ. Официальным организатором и главным организатором форума являлся сам Иратов, а Президенту отводилась роль свадебного генерала. Самим фактом своего присутствия на форуме президент должен был дать понять избирателям края, что он поддерживает Иратова и желает видеть губернатором именно его, хотя и не говорит об этом вслух. Кто бы знал, чего стоило Иратову заманить к себе президента! На какие развернутые ухищрения пришлось ему пойти! Сколько денег, в конце концов, было потрачено! Но дело того стоило. Все предвыборные ухищрения его конкурентов блекли и меркли на фоне такого сильного пиаровского хода, и у Иратова сладко замирало сердце, когда он думал о предстоящем форуме.

Благодаря Светке сладости в его настроении заметно поубавилось. Она раздражала его своими многозначительными взглядами, дурацкими полунамеками-полуугрозами. У Григорчук была редкостная способность впиваться занозой в мозг и заставлять думать только о себе. Причем она обожала делать это в самое неподходящее время. У Иратова даже мелькнула позорная мысль — не уехать ли с семинара, не плюнуть ли на это сборище журналистских начальников и прочих важных персон?

Мелькнула и пропала, потому что никогда Вадим Сергеевич не бросал работу недоделанной, тем более работу, связанную с собственной «раскруткой».

Он научился ценить информацию превыше всего, еще будучи первым секретарем крайкома комсомола. «Если мы не владеем информацией, значит, блуждаем в потемках, — учил он подчиненных. — Интуиция — хорошо, а информация — лучше. А еще лучше — и то, и другое».

Журналистов Иратов не любил и в узком кругу именовал их не иначе как «представители средств массовой дезинформации», что не мешало ему признавать за ними реальную силу и власть. Он полагал, что, какие бы они ни были, пусть даже самые отвратительные, тупые и агрессивные, с ними надо не только сотрудничать, но и дружить. Причем дружить буйно, радостно и надрывно. Со всеми вместе и с каждым в отдельности. Семьями и офисами. На официальных мероприятиях и в неформальной обстановке.

И Иратов стал первым защитником свободы слова в Красногорском крае. Он учредил «Союз свободной прессы», сотрудники которого кропотливо отслеживали жизнь журналистской тусовки и оперативно реагировали на любые проблемы и неприятности любого издания или журналиста. Пьяная драка, учиненная каким-либо представителем СМИ, или дорожно-транспортное происшествие с участием какого-либо корреспондента, или протечка по вине соседей сверху, испортившая потолок теще журналиста, — все это преподносилось как злобное и гнусное покушение на свободу слова и попытку заткнуть рот свободной прессе. Иратов гневно клеймил ретроградов, не стесняясь в выражениях, и внушал всем одну простую и мудрую мысль: журналистов обижать нельзя. Мало, что ли, других пьяниц, которым можно набить морду?

Однажды на балу прессы, который Иратов ежегодно устраивал для журналистов, молодая корреспондентка краевой газеты вышла на сцену и со словами: «Только один человек в нашем крае заботится о нас, журналистах! И мы все его знаем! Спасибо, Вадим Сергеевич!», громко заплакала. Слезы чувствительной девушки были признаны большинством уместными и адекватными.

Через два года рейтинг Иратова достиг предельных высот, как говорили опекаемые им журналисты: «Уперся в потолок». И Вадим Сергеевич с легкостью выиграл выборы и стал сначала депутатом Законодательного собрания края, а вскоре — его председателем, а следовательно — членом Совета Федерации. Сохраняя влияние в родном Красногорском крае, он плавно перешагнул на столичную почву. Следующей высотой, которую Иратов собирался взять в самое ближайшее время, был пост губернатора.

Московская публика оказалась капризней и хитрей, чем красногорская. Понравиться столичной элите, влиться в нее оказалось весьма проблематично. Многие провинциальные приемчики Иратова здесь буксовали, иногда вызывая обратный эффект. Так что Саша Трошкин появился на горизонте Вадима Сергеевича как нельзя более кстати. Оказалось, что у Трошкина имеется ряд фирм, и у самой крупной из них серьезный бизнес-интерес в Красногорском крае. Эта фирма занималась экспортом ценных пород леса, а Красногорский край не только славился своими лесами, но и, как нельзя более кстати, имел неплохое месторасположение, а именно — непосредственно примыкал к внешней границе Российской Федерации. Трошкин не скрывал, что, имея на посту губернатора своего человека, он мог бы поднять лесной бизнес на недосягаемую высоту. Они оказались полезны друг другу и с удовольствием вспомнили, что некогда учились на одном курсе и даже приятельствовали, насколько им позволяла разница в происхождении. Трошкин рос в семье дипломата со всеми вытекающими из этого приятными для себя последствиями, а Иратов родился в семье председателя колхоза и пришел в престижный Институт международных отношений после армии, где он успел сделать Маленькую комсомольскую карьеру и вступить в партию. Трошкин жил в огромной квартире на Кутузовском проспекте, а Иратов — в общежитии. Трошкин хорошо одевался и не считал карманных денег, а Иратов зимой и летом ходил в одном и том же коричневом костюме и жил на стипендию плюс продуктовые посылки от родителей. За Трошкиным девочки-однокурсницы из семей высокопоставленных чиновников носились толпой, а на Иратова смотрели высокомерно и пренебрежительно. А в остальном их юность протекала одинаково. И, встретившись через двадцать лет и четко уяснив взаимную полезность, они братски обнялись. Пожалуй, теперь они были значительно ближе друг другу, чем в юности, и им уже не приходилось перекрикиваться с разных ступенек общественной лестницы.

Трошкин аккуратно вел Иратова по минным полям столичной политической жизни, а Иратов открывал для Трошкина границы Российского государства. Вадим Сергеевич оказался способным учеником и быстро влился в ряды ведущих политиков страны. А Трошкин, в свою очередь, надежно обосновался в Красногорском крае и стал там достаточно известным человеком.

Идиллия длилась ровно до того момента, когда Трошкин связался с Григорчук. Иратов, который считал верхом неприличия вмешиваться в чужую личную жизнь и (боже сохрани) высказывать нелестные суждения о женщинах своих приятелей, здесь не удержался и честно поведал Трошкину, что думает о Светке. Более того, посоветовал немедленно, пока не поздно, одуматься и найти себе девушку получше. Или похуже, это все равно, но главное — другую. Трошкин не обиделся, выслушал все спокойно, но Григорчук осталась при нем.

— Меня твоя Людка терпеть не может, ты — мою Светку, — усмехнулся он, — так что все по-честному.

Иратов понял, больше по поводу Светки не высказывался, но выбор Трошкина возмущал его и по сей день.

Интересный разговор состоялся у него с Татьяной Ценз, у которой были свои причины печалиться по поводу романа Трошкина и Григорчук. Она приехала к нему в офис без предупреждения и, ворвавшись в кабинет, прямо от порога спросила:

— Что будем делать, Вадим?

Он прекрасно понял, о чем речь, но счел за благо прикинуться дурачком:

— О чем ты, Танюша?

Нет, не потому, что боялся «заложить» приятеля — о романе Трошкина и Григорчук уже говорила вся Москва, а потому, что Татьяна застала его врасплох и он не знал, как утешать ее и что говорить.

— Ты очень хорошо знаешь, о чем я. Точнее, о ком. И ты очень хорошо знаешь, куда эта милая дама может завести и Сашу, и тебя.

— А меня-то с чего? — спросил Иратов.

— С того, что Саша занимается твоей предвыборной кампанией. С того, что вы с ним ходите в обнимку и вас воспринимают как команду. С того, что его подпорченный имидж плохо отразится на твоем.

— Согласен. Но что прикажешь мне делать? Запереть его в ванной? Не выпускать на волю? Поставить в угол или лишить сладкого? Что?

— Не знаю. — Ценз села в кресло и закурила. — Не знаю. Надо подумать. Но я уверена, что сидеть и смотреть, как она заглатывает Сашу, мы не имеем права. Не из-за него, а из-за себя. Давай себя пожалеем.

— Ты пришла ко мне только для того, чтобы сказать: «Я не знаю, как быть»?

— Я пришла к тебе посоветоваться. У тебя, как мне кажется, больше пространства для маневра. Когда права начинает качать брошенная женщина, слова ее звучат не очень убедительно. А когда вопрос ребром ставит ближайший соратник и, можно сказать, компаньон, то ситуация в корне меняется. Ты ему нужен, и от тебя он не сможет отмахнуться, как от меня.

— Я сказал ему, что обо всем этом думаю. Он выслушал. Выводов не сделал.

— Но ты же не ставил вопрос так: «или — или»?

— Или я, или Светка? — Иратов расхохотался. — Таня, ты не рано впадаешь в детство?

— По-моему, поздновато, — холодно улыбнулась Ценз. — И я не вижу здесь ничего смешного. Саша при всей моей любви к нему человек очень земной. И очень прагматичный. Выгода, в хорошем смысле слова, для него — главный ориентир по жизни. Если бы ты поставил его перед выбором, ему ПРИШЛОСЬ бы выбрать тебя.

— А если нет? — усмехнулся Иратов.

— Знаешь, — задумчиво сказала Ценз, — иногда мне кажется, что не так уж ты против их романа…

Иратов хотел возразить, но Ценз как будто не заметила его протестующего жеста:

— … и все знают, что жена твоя — лучшая подружка Григорчук. Дружите, так сказать, семьями.

— Таня! — Иратов покраснел от возмущения. — Ты действительно считаешь, что я могу указывать Люде, с кем общаться, а с кем — нет?

— Ладно. — Ценз встала и подошла к двери. — Мы не союзники, я вижу. Но потом, когда у тебя начнутся неприятности, — звони. А пока подумай головой, зачем Саша нужен вашей Григорчук. Зачем?

— Странный вопрос, — пожал плечами Иратов. — Известно зачем. Любовь-морковь, ночные серенады, розы к ногам. Извини, я понимаю, как тебе неприятно это слышать.

— Не факт. — Ценз покачала головой. — Не факт. Я бы не удивилась, если бы выяснилось, что Саша — просто средство для достижения какой-то ее цели. Какой — вот в чем вопрос.

…Сегодня, узнав о том, что в голове у Трошкина все-таки наступило просветление и он решил отделаться от Григорчук, Вадим Сергеевич испытал не столько радость, сколько злорадство: а-а, я же говорил, я же предупреждал! Только — не поздновато ли? Светка не из тех, кто легко сдается.

Его тревога оказалась не напрасной. На днях на приеме в немецком посольстве Григорчук устроила Вадиму Сергеевичу безобразную сцену. Она выкрикивала какие-то невразумительные пьяные проклятия и угрозы: что-то она, оказывается, знает, что-то слышала, какие-то у нее есть страшные документы. Чушь, конечно, но очень неприятно. И совершенно, надо сказать, несвоевременно.

В последнее время Иратов все чаще думал о Трошкине с раздражением: «Он помогать мне должен, а не геморрой устраивать». По всему получалось, что Трошкин его подставил и, объясняя Светке, почему им нужно «временно» расстаться, ссылался на Иратова: «Вадим считает… Вадим настаивает…»

Еще более возмутило Иратова то, что Трошкин как бы ничего не замечает — сидит, попивает виски, ухаживает за журналисточкой… Нашел время!

…Иратовы поднялись в номер, и тут зазвонил телефон. «Светка», — подумал Вадим Сергеевич и не ошибся.

— Помнишь, — сказала она злым пьяным голосом, — ты полгода назад ездил на охоту?

— И ты сейчас пойдешь и расскажешь журналистам, как я убивал невинных зверюшек. Да?

— Зачем же нам так мелочиться? — Григорчук мерзко захихикала. — Ты, дорогой, там не только охотился, правда?

— Правда! — заорал он. — Еще и рыбачил.

— А еще? — Светкин глумливый тон ему не нравился, но он не понимал, куда она клонит.

— Я мог бы сказать, что собирал грибы и ягоды, но в апреле с дарами леса напряженка.

— А девушку помнишь, селянку-официантку? — Григорчук азартно засопела в трубку.

Иратов похолодел. Действительно, была какая-то девушка, хотя помнил он ее плохо. Вроде светленькая, бессловесная и покорная. Приходила, когда говорили, а уходя благодарила.

— Чувствую, вспомнил, — торжествуя, сказала Григорчук. — Так вот, девушка эта — моя.

— Что значит — твоя? — растерянно спросил Иратов.

— Она на меня работает. Статейки пишет. Журналистка то есть. Ты ведь журналистов любишь? Защищаешь? И правильно делаешь, потому что работа у них тяжелая. Вот ей, девушке моей, знаешь как нелегко приходится? Ездит черт-те куда, спит со всякими кандидатами в губернаторы. Кстати, и с губернаторами тоже, но тебя это пока не касается. Тебе до губернаторского кресла еще ползти и ползти, а последний га — он ведь трудный самый. Особенно если всплывают всякие мерзкие истории. Так вот, девушка моя по редакционному заданию навещает ночами нужных людей, а потом пишет об этом статьи. — Григорчук икнула и замолчала.

— И ты хочешь сказать… — начал Иратов.

— Именно. Именно-именно.

— Кто ж ей поверит? — упавшим голосом сказал Иратов.

— Ты моих журналисток не обижай, — возмутилась Григорчук. — Они у меня умные. И возможностями современной записывающей техники не пренебрегают.

— И чего ты хочешь от меня?

— Еще не знаю, — томно сказала Григорчук. — Ты пока помучайся, а я подумаю. Целую тебя крепко.

Из трубки уже давно неслись короткие гудки, а Иратов все сидел неподвижно, уставившись на телефон испуганным взглядом, как будто за пластмассовым коробом притаилось жуткое отвратительное чудовище.