Странник

Глава XXII. Рейс в вечность

Фалкон был зачислен в часть кайанчитумского гарнизона, до которой от дома лорда Райвенна было полчаса лёта. Его непосредственным командиром оказался Дитрикс. Каждый день Фалкон слал Джиму нежные сообщения, а через месяц приехал в первое увольнение, необычно подтянутый и уже без кудрей — с коротким армейским ёжиком. Он провёл с Джимом три дня, и они уже ни от кого не таились. Фалкон целовал Джима и называл "любовь моя" уже не только наедине.

В Новый год он приехал домой на пять дней. У лорда Дитмара снова был приём, и они были на нём уже не порознь, а в качестве обручённой пары.

— Поздравляю вас, дитя моё, — сказал лорд Дитмар Джиму. — Я безмерно рад за вас. От всего сердца желаю вам счастья.

Он улыбался и ласково держал руку Джима, а в его глазах была печаль. Впрочем, потому он и был Печальным Лордом.

Каждую неделю приезжал доктор Зааль и осматривал Джима. Всё было хорошо. Джима перестало тошнить и знобить, но его живот увеличивался крайне медленно — Джиму казалось, что он совсем не растёт. Во втором весеннем месяце мэолинне его срок был уже шесть месяцев, и только с этого времени живот действительно начал расти. Фалкон, приезжая в увольнение каждые две недели, целовал его и ласково разговаривал с ребёнком, прикладывал ухо, слушал и улыбался.

В плейнелинне спокойствие Альтерии было нарушено дерзким нападением зорманов на её удалённую колонию Бошум. Отношения Альтерии с Зормом обострились, нападение повторилось, и 23-го плейнелинна было объявлено, что Альтерия находится в состоянии войны с Зормом. Шестьдесят процентов численности всей альтерианской армии было поднято для непосредственного участия в боевых действиях, а сорок осталось на планете. Часть Фалкона попала в первые шестьдесят.

В начале лета Фалкон приехал в небольшой отпуск. Ему было что рассказать, и Джим заслушивался его рассказами о стычках, в которых Фалкону уже довелось побывать. Едва Фалкон прикладывал руку к его животу, как ребёнок внутри сразу начинал барахтаться. Джим в ужасе замирал, а Фалкон смеялся и целовал ему живот.

За две недели до родов Джима поместили в натальный центр. Ещё никогда Джим не видел сразу столько беременных альтерианцев в одном месте, среди которых был и он сам. У большинства из них были на головах диадемы, и их навещали каждый день их спутники, а к Джиму приезжали лорд Райвенн и Раданайт. Лорд Дитмар прислал ему корзину цветов, и в тот день Джиму приснился странный сон.

Он увидел во сне свою свадьбу, но его наречённым был не Фалкон, а почему-то лорд Дитмар. Было множество гостей, фейерверк, и на головах у Джима и лорда Дитмара были диадемы, а сверху их осыпал дождь из белых лепестков. Все гости подходили к ним и поздравляли, а позади всей толпы стоял Фалкон в длинных белых одеждах. Его фигура излучала мягкий свет, а его волосы были длинными, как на портрете в медальоне. Его почему-то никто не видел, кроме Джима. Пройдя между гостями, никем не замечаемый, и взяв Джима за руку прохладной рукой, он сказал: "Будь счастлив, детка. Моя любовь всегда с тобой". Джим в недоумении спросил: "Фалкон, как же так? Ведь это ты мой наречённый, а не лорд Дитмар!" Фалкон ему ответил, глядя на него с нежностью: "Твой супруг — лорд Дитмар, а я теперь твой ангел. Ты не будешь видеть меня, но моя любовь всегда будет с тобой, каждую минуту". Его слова прозвучали у Джима в голове, как словомысли Ахиббо, и Джим проснулся. Он долго не мог прийти в себя и понять, что этот сон значит. Тревога за Фалкона охватила его с новой силой. О своём сне он не рассказал никому, даже лорду Райвенну.

Семнадцатого илине малыш родился. Роды вёл доктор Зааль, ему помогали два ассистента. В небольшой светлой комнате с приятным розовым рисунком на стенах Джим лежал на тёплом столе с закинутыми на подставки ногами, и нижнюю половину его тела отгораживала ширма из ткани, натянутой на каркас. Лорд Райвенн, облачённый в медицинскую спецодежду, в шапочке и маске, стоял рядом и держал Джима за руку. Боли не было, но всё тело Джима страшно напрягалось, и из него наружу стремился выйти тугой комок. Он шёл медленно, и Джим весь измучился и вспотел, выталкивая его.

— Он разорвёт меня, — стонал он. — Я лопну!

— Всё хорошо, всё в порядке, — успокаивал доктор Зааль. — Всё идёт, как надо!

Через полтора часа мучений комок вышел, и Джим услышал голос доктора Зааля:

— Ну, вот мы и пришли в этот мир!

У Джима было зелено в глазах от усталости, он почти ничего не видел, лишь слышал заливистый крик младенца и умилённый голос лорда Райвенна:

— Ах ты моя прелесть! Ты моё сокровище!

Джим сначала подумал, что лорд Райвенн говорил это ему, но оказалось, что он говорил это вопящему красному и скользкому существу, которое он держал в руках. У существа были ручки и ножки, которыми оно размахивало, а из животика висел обрезок толстого тёмно-красного шнура. Лорд Райвенн поднёс к Джиму поближе орущее существо и сказал:

— А вот и наш маленький! Смотри, дружок, какое чудо у тебя получилось!

Чудо куда-то унесли, а из Джима вышли остатки кома. Потом он оказался в своей палате и уснул, смертельно уставший.

Когда он проснулся, у него в палате был Раданайт с цветами.

— Поздравляю тебя, малыш. Вот уж не думал, что ты станешь отцом раньше меня.

Джим вспомнил: ведь у него должен быть ребёнок. В палате его не было, и Джим забеспокоился. Однако вскоре ему принесли шевелящийся свёрток, из которого выглядывало круглое румяное личико с глазками-щёлочками. Оно было таким забавным, что Джим не удержался от смеха. Розовощёкое существо издавало смешные звуки, зевало и никак не хотело как следует открыть глаза. Взяв свёрток на руки, Джим почувствовал, как у него в животе что-то тепло пульсирует, а к глазам подступают слёзы.

— Это мой сын? — пробормотал он.

— Да, дружок, — сказал лорд Райвенн.

"Сын" — это звучало просто невероятно. И это подразумевало, что Джим — родитель, а это звучало ещё более поразительно. Это значило, что он взрослый, и возлагало на него очень много новых обязанностей. И первую Джим попытался исполнить, взяв бутылочку с тёплой детской смесью и вложив малышу в ротик. Тот принялся сосать, смешно чмокая, что привело Джима в тихий восторг.

— Он ест! Смотрите, он ест!

Лорд Райвенн и Раданайт смотрели и улыбались. Малыш ел, спал, кричал, пачкался — словом, был самым настоящим ребёнком, а не куклой. Ещё пять дней Джим с малышом провели в натальном центре, а на шестой лорд Райвенн забрал их домой. Там уже была готова детская рядом с комнатой Джима, куплены все необходимые детские вещи и игрушки. Детская соединялась со спальней Джима дверным проёмом с портьерой, который проделали в межкомнатной стене.

Малыш просил кушать шесть раз в сутки, причём два из них ночью, а между приёмами пищи спал. Ночные кормления взял на себя Криар. Он помогал Джиму и днём и оказался умелой нянькой. Малыша назвали Илидор — то есть, "рождённый в месяце илине". Тем временем в войне с Зормом настал переломный момент: 24-го илине альтерианская армия разбила армию зорманов в большой битве в системе Харр. Разгром был полный, и в честь этой победы на Альтерии был объявлен праздник. Стало ясно, что Зорм проиграл войну, но остатки его армии всё ещё дрались, не желая капитулировать. А 11-го иннемара в отпуск приехал домой Фалкон — с орденом на груди и с капитанскими нашивками на мундире, бритый наголо. Счастью Джима не было конца: он рыдал от радости, гладя его круглую голову, а Фалкон кружил его на руках.

— А где наш малыш? — спросил он, взглянув на плоский живот Джима.

— Он уже в детской, — засмеялся Джим, смахивая слёзы радости.

Склонившись над спящим в кроватке Илидором, Фалкон улыбался, а из его глаз катились слёзы. Потом он осторожно вынул сына из кроватки и прижал к груди, а малыш, не просыпаясь, уцепился ручками за его мундир.

В тот же день они ездили регистрировать ребёнка. Он получил имя Илидор Джим Фалкон, а фамилию ему было решено дать двойную — Райвенн-Индеора, по фамилиям родителей.

У них было двадцать счастливых дней. Это были дни, с первых утренних лучей до последнего света вечерней зари проведённые вместе, с прогулками во дворе и завтраками в постели, вознёй с ребёнком и разговорами о будущем. Маленький Илидор засыпал на руках Фалкона, посапывая возле его груди, украшенной большим блестящим орденом, сосал бутылочку, которую держала его рука, и забавно жмурился под его поцелуями. Его молодые родители смеялись, ласкали и кормили его, гуляли с ним и снимали его на видео, снимали друг друга вместе с ним, снимались втроём во всевозможных ракурсах. Фалкон снимал, как Джим купал Илидора, а Джим снимал, как Фалкон его кормил. Было много забавных кадров. Фалкон гладил круглую безволосую головку малыша, потом проводил рукой по своей выбритой голове и смеялся:

— Похож на меня!

Но двадцать дней семейной идиллии не могли длиться вечно, они закончились. Фалкона снова забирала Бездна: нужно было добивать остатки зорманов. Снова ледяное предчувствие охватило Джима, но он старался не показывать этого Фалкону, прощаясь с ним.

— Я скоро вернусь, детка, — сказал Фалкон. — Эта война уже закончилась. — Поцеловав Илидора, он прошептал нежно: — Я люблю тебя, моё сокровище.

Война завершилась позорным отступлением разбитых сил Зорма. Межгалактический правовой комитет возбудил тысячи уголовных дел против него за преступления против мира и против жизни, заработала гигантская судебная машина, многие зорманские командиры были приговорены к тюремным срокам, а семь особо "отличившихся" во главе с верховным маршалом, бывшим одновременно и правителем Зорма, были приговорены к смертной казни через обезглавливание. Альтерия понесла в этой короткой войне потери в количестве трёхсот пятидесяти тысяч человек, из которых восемьдесят тысяч были мирными жителями дальних колоний, подвергнувшихся нападению. Принявшие участие в боевых действиях подразделения возвращались домой, и их чествовали, как героев.

Холодным, ясным утром 25-го ульмара на посадочную площадку перед домом, покрытую искрящимся под косыми утренними солнечными лучами инеем, опустился флаер. В прозрачном морозном воздухе прозвенели шаги по дорожке, вверх по крыльцу простучали каблуки, и в доме раздался мелодичный звук дверного звонка. Лорд Райвенн с Раданайтом пили чай в боковой гостиной, озарённой густым розовым светом утра, когда Криар доложил о приходе Дитрикса.

— Пригласи его сюда, — сказал лорд Райвенн дворецкому, делая глоток ароматного крепкого чая из белой широкой чашки с золотой каёмкой.

Послышалась твёрдая, звучная поступь высокого и сильного человека, обутого в сапоги, и вошёл Дитрикс с чёрным плоским свёртком и чемоданчиком. Он остановился, щёлкнув каблуками сверкающих сапог и держа пилотку в руке; утреннее солнце заиграло на блестящих деталях его мундира, заблестело искорками в его сузившихся зрачках, осветив осунувшееся, посуровевшее горбоносое лицо с мрачноватыми бровями и покрыв шелковистым блеском его короткий тёмный ёжик. Сам он как будто не похудел, только глубже запали глаза и ввалились щёки, да мрачнее нависли над глазами брови. К щелчку каблуками он прибавил кивок. Раданайт первым весело и развязно поприветствовал его:

— Слава нашим доблестным воинам!

— Здравствуй, — без улыбки, сдержанно ответил ему Дитрикс и, приподняв подбородок, обратился с приветствием к лорду Райвенну: — Здравия желаю, милорд.

— Я рад вас видеть, мой друг, — сказал лорд Райвенн, поднимаясь ему навстречу и протягивая руку. — Рад, что вы вернулись благополучно… Надеюсь, ваша часть понесла не слишком большие потери?

Дитрикс взял руку лорда Райвенна и сжал в обеих своих руках.

— Наша часть понесла некоторые потери, милорд, — ответил он. — Увы, я принёс печальную новость в ваш дом. — При этих словах Дитрикс сжал руку лорда Райвенна крепче. — Я решил сделать это лично, вместо бездушного стандартного извещения… Милорд, с прискорбием вам сообщаю, что 7-го числа этого месяца капитан Фалкон Индеора погиб при исполнении боевой задачи. Он погиб как герой и был награждён посмертно.

Лицо лорда Райвенна покрылось мраморной бледностью. Дитрикс, опасаясь, как бы лорд не упал в обморок, быстро шагнул к нему и подхватил под руку. Раданайт, бросившись к отцу, немедленно подхватил его с другой стороны, и они с Дитриксом усадили его на диван. Дитрикс положил на столик чёрный свёрток и три коробочки, поставил рядом чемодан.

— Я привёз вам всё. Это его награды, здесь флаг, а в чемодане его личные вещи.

Лорд Райвенн протянул руку и взял одну из трёх коробочек, открыл. Там лежала овальная серебристая медаль на чёрно-красной ленте.

— Что с его телом? — спросил он глухо. — Мы можем его получить?

— Увы, милорд, его могилой стало межзвёздное пространство, — ответил Дитрикс. — Его машина была разнесена вдребезги прямым попаданием… Я привёз вам всё, что от него осталось.

Лорд Райвенн вынул медаль из коробочки и прижал к дрожащим губам.

— Соболезную вам, милорд, — проговорил Дитрикс. И тихо добавил, сочувственно и заботливо кладя руку на его плечо: — Джиму вы сообщите сами или, быть может, желаете, чтобы это сделал я?

— Джим, — пробормотал лорд Райвенн. — Бедный мой Джим, как же мы ему скажем?..

— Если это слишком тяжело для вас, я сам могу это сделать, милорд, — сказал Дитрикс. — В любом случае, мне хотелось бы с ним увидеться.

Лорд Райвенн взглянул на сына. Раданайт выглядел растерянным.

— Думаю, нам следует сделать это всем вместе, — решил лорд Райвенн, поднимаясь на ноги. — Пойдёмте к нему.

Услышав звук двигателей, Джим встрепенулся и замер, как натянутая струна. Из-за поседевших от инея веток за окном детской он не мог разглядеть, кто прибыл, но его сердце застучало от волнения: быть может, это вернулся Фалкон?.. Да, ему было уже давно пора вернуться, ведь в новостях только и говорили о возвращении частей альтерианской армии домой, и каждое утро Джим просыпался с надеждой, что сегодня Странник непременно вернётся, а когда этого всё-таки не происходило, он ложился спать с мыслью, что уж завтра-то точно на лестнице зазвучат знакомые шаги, и его обнимут любимые руки — и так изо дня в день. Утро сегодня выдалось ясное, полное розового солнца и морозного блеска: заканчивался последний осенний месяц ульмар, и послезавтра по календарю начиналась зима. Звук дверного звонка, прокатившись по дому, пронзил Джима насквозь, и крайнее возбуждение вдруг сменилось слабостью: Джим внезапно почувствовал себя не в силах сдвинуться с места. Он просто сидел на низеньком стульчике у кроватки Илидора и ждал, чуть живой, с сердцем, трепыхающимся где-то в горле.

Минуты ползли, но поступи, так хорошо знакомой ему, Джим не слышал. Слабость и холодные мурашки — вот всё, что он сейчас чувствовал. А потом он наконец услышал шаги на лестнице, но совсем не те, которых он ждал: к нему поднимались двое или трое человек. Именно от этого Джим весь помертвел, сам не зная как следует, почему. Что-то страшное, зловещее было в этом тройственном звуке, что-то леденящее и скорбное было в его размеренной неторопливости, и у Джима отнялись ноги. Портьера отодвинулась, и первым вошёл лорд Райвенн, бледный, со сжатыми губами; он смотрел на Джима так, будто тот был смертельно болен. За ним следовал Раданайт — с каким-то странным, отсутствующим выражением на лице, а третьим был Дитрикс — в парадном мундире и сверкающих сапогах, с пилоткой и перчатками в руке. Он был какой-то осунувшийся и чужой, угрюмо-бледный, его обычная улыбчивость куда-то исчезла, и от его взгляда всё внутри у Джима превратилось в кусок льда. Он не мог встать со стульчика: он не чувствовал ног. Он молча смотрел на Дитрикса, а тот смотрел на него.

— Дитя моё, — проговорил лорд Райвенн глухим, севшим голосом. — Милый мой, прошу тебя, крепись.

Его голос пресёкся, и он обратил беспомощный взгляд на Дитрикса. То шевельнул бровями и кивнул. Опустившись возле стульчика Джима на колено, он прильнул губами к его руке, склонив над нею круглую, покрытую тёмной щетиной голову. Его губы были тёплыми, но сухими и твёрдыми.

— Джим…

Он вдруг тоже запнулся на полуслове — его голос оборвался, как лопнувшая струна. Джим, совсем окаменев, ждал от него слов, но тот вместо слов только прижал к своим губам его руки. Наконец он поднял лицо и, собравшись с духом, проговорил тихо и хрипловато:

— Не буду долго тянуть и мучить вас, Джим… Крепитесь. Ваш избранник пал в бою смертью храбрых. Обычно в таких случаях приходит извещение, но я счёл своим долгом сообщить вам об этом лично.

Ледяная глыба внутри Джима начала таять — он сам начал таять, как айсберг. Талая вода залила ему глаза, уши и горло, стульчик уплыл из-под него, и только сильное плечо Дитрикса удержало его на плаву. Потом мягкие ладони лорда Райвенна легли ему на щёки, рука Криара в белой перчатке поднесла к его губам стакан воды.

— Ты не один, дитя моё, мы все с тобой. — На седом виске лорда Райвенна билась голубая жилка.

— Мужайтесь, мой ангел. — Губы Дитрикса прильнули к щеке Джима. — Скорблю вместе с вами. Он просил меня, если с ним что-то случится, лично сообщить вам об этом и поцеловать вас за него… Увы, мне приходится исполнять его просьбу. — И твёрдые губы Дитрикса прижались к щеке Джима.

Руки лорда Райвенна сомкнулись вокруг Джима тёплым кольцом, и даже если бы Джим захотел, он не смог бы из него вырваться. Дитрикс между тем, заглянув в кроватку, заулыбался, и мрачная тень под его бровями рассеялась, в голосе зазвучало тепло и нежность.

— Ах ты, моя прелесть! Ты моё чудо!

Илидор даже не пискнул, оказавшись прижатым к его мундиру. Дитрикс обращался с ребёнком умело и ласково, и в его сильных руках малыш был спокоен, только удивлённо таращил глазки.

— Не бойся, мой хороший, — проговорил Дитрикс, прижимая его к груди и целуя в лобик.

Илидор и не боялся. Он с любопытством разглядывал ордена на груди Дитрикса и схватился ручкой за один. Криар строго сказал:

— Нельзя, господин Илидор!

— Ничего, пусть, — улыбнулся Дитрикс.

Утро было по-прежнему полно густого розового солнца и льдистого блеска инея, воздух был холоден и свеж. Шаги Дитрикса гулко отдавались в промёрзших плитках дорожки, голенища сапог поблёскивали, а голову покрывала чёрная пилотка с золотым кантом. Розовое солнце блестело на его кокарде. Джим провожал его до флаера: так велел ему лорд Райвенн. Нежно поцеловав Джима в лоб, он сказал: "Проводи майора Дитмара".

— Ну, как вы, Джим? — спросил Дитрикс. — Вам лучше?

— Да, спасибо, — проронил Джим. — Немного.

Его озябшую руку в шёлковой перчатке ласково накрыла тёплая рука Дитрикса — без перчатки. Рядом с ним Джиму было не так страшно думать о чемоданчике и коробочках с медалями, о чёрном свёртке с флагом.

— Держитесь, Джим, держитесь… Это страшная потеря для вас, но всё-таки позвольте вам сказать, что жизнь не закончена… Вы ещё молоды, у вас всё будет. Вы чудо, вы ангел, вы достойны всего самого лучшего, и оно к вам придёт, будьте уверены. Поверьте, Фалкон хотел бы, чтобы вы продолжали жить и были счастливы.

— Этого хотел бы он, или вы сами так думаете? — спросил Джим зачем-то.

Дитрикса этот вопрос то ли привёл в замешательство, то ли удивил. Но он нашёлся.

— Всякий разумный человек этого хотел бы, глядя на вас, — сказал он. — Не только я или он.

Солнце ослепительно сияло в окнах дома. Седая от инея лужайка с пожухшей травой блестела, а холодное небо было чистым, как зеркало. В нём высокой нотой звучала крылатая тоска, зябкая и пронзительная, и душа Джима, слушая её, замирала от боли. Неужели Фалкона нет? Фалкона, чей образ в медальоне был с Джимом с самого рождения, чья рука покарала Зиддика, чьи губы целовали Джима под папоротником в лесопарке за городом, чьи руки перенесли его по камням через ручей, и чьим ребёнком Джим разрешился этим летом? Пал смертью храбрых — нет, нет, это не о нём, это о тысячах других солдат, но только не о нём! Это светлое и чистое, как его улыбка, небо забрало его к себе, Джиму теперь до него не добраться — слишком он далеко. Не докричаться, не доплакаться: светлый полог неба бесстрастен и недосягаем. Безжалостная, неумолимая Бездна забрала у него Фалкона, его Странник улетел навсегда, в свой последний рейс в Вечность.