Глава 13

Нейлор не стал тратить много времени на то, чтобы объяснить мне основы криминалистики и суть лабораторных исследований. Просто поспешил уехать, чтобы поскорее сдать на экспертизу взорвавшуюся игрушечную собаку. Перед этим он коротко сказал мне, что игрушку, как и букет цветов, следует рассматривать в качестве предупреждения. Пока еще полушутливого, если подобные вещи вообще можно назвать шуткой.

— Если бы они хотели, — добавил он, — причинить тебе и твоей собаке более серьезный вред, то начинили бы свою чертову игрушку не таким количеством взрывчатки. Но, как бы то ни было, Кьяра… — его голос звучал непривычно серьезно, — как бы то ни было, они дали тебе понять: не вмешивайся во все эти дела. То же самое, дорогая, пытался сказать тебе и я, только другим способом.

Взгляд, который он бросил на меня при этом, не выражал ни симпатии, ни ласки: типичный взгляд полицейского при исполнении служебных обязанностей. Я для него была сейчас лишь одним из свидетелей преступления, да еще из тех, кого нужно охранять, чтобы не случилось чего-нибудь плохого. Конечно, он хотел бы запереть меня в доме, и чтобы я носа не высовывала на улицу, не говоря уж о клубе. Но ведь там, помимо всего прочего, моя работа — пускай некоторые считают ее не вполне пристойной. (Не знаю, не знаю, по-моему, это куда пристойнее, чем, например, политика, где люди зачастую оголяются гораздо больше, но в отличие от нас не доставляют этим ровно никакого удовольствия никому: ни женщинам, ни мужчинам.) Да, там, в клубе, пока еще была моя работа, которая мне давала и средства, и, если хотите, своего рода удовлетворение: меня многие знали, мной любовались. Разве это не приносит вполне естественного удовлетворения? Даже радости… Ох, далеко не всегда, конечно.

На вечер я оставила Флафи у Рейдин, забросав их пачками со сладостями, которые были утешением для обеих, и собачьй едой. А еще они будут счастливы от общения друг с другом — если, конечно, не умрут раньше времени от переедания. Надеюсь, сегодня больше никто не побеспокоит Рейдин опасными глупостями вроде букетов с угрожающими записками или самовзрывающихся игрушек.

— Иди, иди, Кьяра, — напутствовала меня Рейдин со своего любимого кресла. — У нас с Флафи все будет о’кей. Кроме того, мой Джерри… — она ласково похлопала приклад дробовика, — он всегда со мной и готов отразить любое вражеское нашествие. За нас не беспокойся, дорогая. Мы поиграем с собачкой в настольный хоккей, поедим немножко, посмотрим программу о животных, Флафи вдоволь полает на львов и обезьян…

Обычно на пути в клуб я думаю о разных вещах, однако сейчас все мысли сосредоточились на Рейдин и Флафи, оставшихся в одиночестве там, куда уже дважды наведывались посланцы неизвестных преступников. Или преступника — что не намного лучше. А может быть, даже хуже. Мне думалось, сама я еще как-то могу за себя постоять, но старая полубезумная женщина… И крошечная собачка… Они ведь так уязвимы, невзирая на все дробовики. И убийца это прекрасно знал.

Тот самый убийца или маньяк, который испугался моих не слишком активных действий и, вполне вероятно, избрал меня следующей жертвой. Но почему? Этого понять я никак не могла. Неужели только потому, что я пытаюсь что-то нащупать и веду свой не слишком умелый розыск? А может, убийца Винус действительно кровавый маньяк, поставивший целью отстреливать танцовщиц-стриптизерш? Винус оказалась первой в этом ряду. Или, наоборот, первой должна была стать я, а гастролерша оказалась случайной жертвой?

Я продолжала думать обо всем этом, когда переезжала через мост над заливом и видела внизу огоньки множества яхт и лодок, отражавшиеся в чернильно-темной воде. А над всем этим мигали и переливались ранние звезды. Ночь стояла теплая и ясная. В такие ночи я нередко задерживалась у воды или ехала очень медленно, подставляя голову весеннему бризу. Хотите верьте, хотите нет, мне такое общение с природой помогало потом в танцах, придавало им, так я считаю, большую естественность и непосредственность. Однако сейчас было не до этого — хотелось поскорее и в безопасности доехать до места. Сегодня я не буду на сцене играть ни в какие полуэротические “ку-ку” и “найди меня” — нет настроения, к тому же нога болит. Сегодня буду в красном бархате — само достоинство и элегантность. Наш режиссер замер от удивления, увидев меня у входа, и встал в дверях, словно решил помешать войти.

— Кьяра! Опять? Почему ты не у себя дома на диване? Зачем все это? Сама ведь знаешь, тебе нужен отдых.

Я слегка подмигнула ему — он славный парень, этот Рыжик — и продолжила путь в гримерную.

— Кьяра, — повторил он с не вполне понятной мне интонацией, — мы не думали, что ты…

— А я вот она, здесь, — ответила я и вошла в комнату.

Вчера на моем месте сидела Марла. Сейчас на нем рядом с моими тюбиками, банками и флакончиками возвышалась совершенно незнакомая мне блондинка и гляделась в мое зеркало.

Остальные девушки, находившиеся в комнате, сразу — умолкли. Новенькой потребовалось некоторое время для того, чтобы понять: что-то произошло. Она замерла с кисточкой в руке и медленно повернулась. Я уже сказала, она была блондинкой, теперь я увидела, что, как и полагается, у нее были голубые невыразительные глаза, маленький кукольный носик и губки бантиком.

— Привет! — каркнула она самоуверенным тоном. — Я Фрости Лике.

Думаю, английская королева Виктория представлялась намного скромнее.

Я ничего не ответила, занятая тем, чтобы унять какую-то детскую ярость, — так бывает, если видишь, как чужая девчонка сидит на полу и играет твоими куклами.

Блондинка, видимо, не так истолковала мое молчание, потому что, сменив тон на снисходительный, продолжила:

— Да, дорогуша. Я та самая Фрости Лике, кинозвезда. Ну и что такого, верно? Ведь все мы прежде всего люди, не так ли?

Она хихикнула, а одна из наших девушек глубоко вздохнула в предвкушении скандала.

— Да, мы люди, как ни странно, — ответила я кукольной кинозвезде. (Вы видели хотя бы одну картину с ней? Я — нет.) — Зовут меня Кьяра, — продолжала я. — Можете увидеть это имя на спинке того стула, на котором сидите.

Фрости выполнила мое пожелание и улыбнулась:

— Ой, как интересно! На стуле написано имя.

Еще чуть-чуть, и захлопает в ладоши от восторга, подумала я. Но ошиблась. Я поняла, что она все-таки актриса, и, видимо, неплохая, потому что в какой-то неуловимый момент лицо ее преобразилось: невыразительные голубые глаза потемнели, в них явственно проступила злость, сдобренная весьма приличной порцией презрения. И если первое на меня не произвело особого впечатления, то пренебрежение я снести не могла. Не говоря уже о словах, которыми сопровождался этот взгляд:

— Уверена, дорогуша, ты найдешь для себя другое место. Мистер Гамбуццо мне сказал: садись, где хочешь, где понравится. Я же все-таки приглашена сюда, ты, наверное, знаешь… А вы, девушки, — она обвела всех взглядом, — не могли бы не галдеть и вести себя приличнее? Мне нужно сосредоточиться на гриме. Я ведь артистка, а не просто стриптизерша.

Девушки и в самом деле примолкли. Я в три шага преодолела расстояние между собой и “артисткой”, как ни странно, совершенно не ощущая боли в раненой заднице, после чего рванула на себя спинку стула с написанным там моим именем и с нашей приглашенной звездой — так, что все это оказалось на не слишком мягком бетонном полу гримерной. Потом нагнулась, убедилась, что гастролерша в полном порядке, и, схватив за волосы, приподняла ей голову.

— А теперь послушай меня, — сказала я. — Ладно? Мне наплевать, что там напел тебе Гамбуццо, и еще больше наплевать на то, что ты о себе и о нас думаешь. Но заруби себе на своей кукольной нюхалке, что пока еще звезда здесь — я. А ты — москит в нашей галактике. И если хочешь работать с нами, веди себя прилично, подчиняйся нашим правилам и не выпендривайся. А иначе, чего доброго, выпадешь в осадок… Если поняла, то, пожалуйста, вставай с пола и займи любое свободное место за нашим общим прилавком. А твой бантик советую держать закрытым.

Фрости поднялась, но не вняла моему доброму совету.

— Я пожалуюсь своему агенту, — крикнула она, — и завтра тебя здесь не будет! Вылетишь, как пробка!

Я выпрямилась, оглядела присутствующих.

— Жутко напугала нас, верно? Мы все просто трясемся — от страха и воем от ужаса, правильно, девушки?

Девушки охотно изобразили и то, и другое. Когда смолкли их завывания, я проговорила:

— Видишь, как ты всех перепугала? Пожалуйста, не говори ничего своему агенту.

Она подскочила ко мне и ущипнула за руку. Я сжала большой палец ее правой руки и дернула. Фрости вскрикнула.

— Не слишком приятно, правда? — Я надавила на палец еще раз. — Представляешь, если каждая из нас сделает это хотя бы по одному разу? Поэтому давай решим сразу, чьим правилам ты будешь следовать, Фрости, — нашим или своим?

Она молчала. Я снова нажала на ее палец.

— Вашим, — выдохнула она. — Хватит!

— Пусть будет так, дорогая. Иначе тебе станет здесь очень неуютно. А теперь будь нашим гостем и веди себя соответственно.

Я отпустила ее, она взглянула на меня без особой приязни, но, как мне показалось — может, я ошибаюсь, — с некоторым уважением и, забрав свою косметику и прочие причиндалы, отправилась на свободное место. Присутствующие постепенно успокоились и вернулись к своим делам.

Тони по прозвищу Дикарка подождала, пока та отвернулась к зеркалу, и шепнула мне:

— Говорят, у нее большие связи. И собственный телохранитель. Ты ведь знаешь, Кьяра, кинобизнес — это тебе не танцы голяком. Там такие бабки крутятся! Эти люди шутить не любят.

Я взглянула на Фрости. Та достала крошечный мобильник и что-то тихо бурчала в него. Судя по выражению лица, ее разговор не сулил мне ничего хорошего.

— А кто ее агент? — спросила я у Тони. — Ты знаешь? Вообще-то наша Тони не лучшая лошадка в стойле, и в ее ржании, кроме ругани, я обычно мало чего могла разобрать, но сейчас девушка разговорилась — похоже, ее тоже задела заносчивость заезжей дивы, — и кое-что интересное я сумела узнать и намотать на ус.

— Посредником у этой лярвы, — негромко сообщала мне Тони, опасливо косясь в конец комнаты, — тот самый Барри Змей, который до нее приволок сюда Винус. Она уже дала ему жару: перво-наперво сказала, что ее не устраивает общая гримерная, раздевалка и что в клубе хреновая охрана, и за неудобства и риск пускай ей больше платят. Уж не знаю, как они там столковались с Винсентом… Я так думаю, — Тони совсем понизила голос, — у нее своя “крыша”, а с Винсента она просто потянуть хочет. И если у него тоже своя “семья”, то, чего доброго, они столкнутся здесь, у нас в клубе. Сечешь? Вот будет драчка!

Мне это не слишком понравилось, хотя я не очень верила в то, о чем толковала Тони. Чтоб у нас, в тихом маленьком Панама-Сити, появились сразу два мафиозных клана, да еще стали наезжать друг на друга? Из-за чего, собственно? Из-за какого-то паршивого стрип-клуба? Или, ха-ха, из-за этой белобрысой сявки Фрости? Много чести! Где-нибудь в Атланте, Филадельфии, Чикаго — это да. Но здесь?..

Я взглянула в сторону Фрости. Она уже закончила нашептывать что-то в трубку, спрятала ее в сумку и выглядела жутко удовлетворенной. Прямо Жанна д’Арк после взятия Орлеана.

— Что за житуха, — продолжала Тони уже громче, — если в кино и в шоу-бизнесе обыкновенным людям нужна охрана, “крыша” от этого… как его… от рэкета… Да и с охраной могут убить. Как несчастную Винус. Разве Бруно, даже с Гордоном, может нас спасти? Того и гляди снова убьют кого-нибудь…

Я не могла не согласиться с Тони, но сделала это молча, просто кивнула. А потом открыла свой одежный шкафчик и вытащила оттуда бархатное красное платье, жутко узкое. Мне стало не до тягостных раздумий — нужно было отбросить их вместе с чувством обыкновенного страха и сосредоточиться на переодевании и на мыслях о том, как сегодня выступить: что и как станцевать (при моей незажившей ране). И вообще показаться народу так, чтобы он после этого и глядеть не захотел на все выгибоны какой-то блеклой порнозвезды, залетевшей к нам для отмыва чьих-то баксов.

Загрузка...