Стриптиз в кино

Глава 25

До нашего с Фрэнсисом отъезда на деловую встречу я ненадолго заглянула в трейлер к Рейдин, и мы провели там заседание военного совета. Так, на всякий случай.

Ресторан с баром “У Эрни” находится на самом берегу, веранда, можно сказать, касается волн залива Сент-Эндрюс. Рядом — здания делового центра, и, кроме служащих, в этом районе всегда полно туристов, просто прогуливающихся людей. Сам ресторан тоже пустует редко — здесь вкусно кормят, и пиво всегда свежее. Но я выбрала его не из-за хорошей кухни, а потому, что в три часа тут самый пик: чиновники кончают работу и хотят побаловаться пивком, и того же самого хотят сменяющиеся в это время со своих постов охранники и полицейские в штатском. Я-то уж знаю.

Так что, с одной стороны, если начнется, не дай Бог, стрельба, то в такой толпе куда меньше шансов, что пуля попадет именно в тебя; а с другой стороны, еще меньше шансов, что стрельба вообще начнется.

Фрэнсис все-таки решил ради такого случая — первого и, как мы надеялись, последнего его появления в роли Лося-младшего — напялить костюм и огромные темные очки, закрывающие большую часть лица. А вдруг Крошку Лося кто-либо из этих людей знает? Ох, что тогда будет, страшно подумать! Но не могла же я спрашивать об этом у моего телефонного собеседника.

Во всяком случае, глядя на Фрэнсиса, я почти поверила, что он один из лучших представителей этого клана — так непринужденно он держался.

Он уверенно поднялся по ступенькам ресторана — так входят люди, знающие себе цену и не боящиеся посторонних глаз. Скорее всего этому его научила профессия пожарного. На минуту задержавшись в холле, он сразу сориентировался, прошел направо и вышел на веранду над заливом. Здесь, опять же, наверное, по привычке, окинул взглядом зал, как бы намечая пути отхода (на случай пожара или чего-нибудь еще), посмотрел в сторону залива, а затем безошибочно выбрал место, где нам сесть, такое, откуда видны и входная дверь, и оба боковых выхода. Я отнесла умение ориентироваться на счет его профессиональной выучки, но, быть может, он просто смотрел много боевиков по телевизору и вот наконец дождался случая воплотить в настоящей жизни увиденное на экране.

Я шла за ним в ярком мини-платье, широкополой соломенной шляпе, в туфлях на высоком каблуке. Выглядела наверняка совсем не так, как себя чувствовала, но даже Фрэнсис, пожалуй, не замечал этого. Когда подошла официантка, он заказал себе мартини, а я дурацкий напиток с дурацким названием “Май-тай” — мало алкоголя и мало толку. Но он должен был дополнить мой образ, а пить ведь не обязательно. Главное — убойно выглядеть.

Я все-таки незаметно для себя успела проглотить почти полбокала, когда они наконец прибыли, эта нью-йоркская кодла. Я сразу догадалась, что они — в черной тачке с затемненными стеклами, тоже как в кинобоевике. Но парень, который вылез оттуда, удивил меня, аж шары вылезли: представляете — сальные, бурого цвета, волосы, собранные сзади в косичку, выцветшие джинсы в каких-то подозрительных пятнах, на ногах босоножки без носков, рубашка с распахнутым воротом. Ну и дела! Никакого уважения к семье, которую представляет. Брал бы пример с Фрэнсиса. В лучшем случае этот тип был похож на какого-нибудь захудалого голливудского продюсера.

Черный седан задержался у входа, и я успела заметить за баранкой обритый наголо череп и гору мышц. Возможно, другая гора скрывалась в глубине кабины.

Фрэнсис напрягся и сделал большой глоток из своего бокала. Насколько я могла судить, у “мистера Голливуда” оружия при себе не было. Это хорошо, потому что мы с братом тоже не запаслись пушками.

“Голливуд” зыркнул, сразу определил нас — ему бы в ФБР работать, а не в семье, — и направился к нашему столику. Положив руку на спинку свободного стула, он улыбнулся.

— Выглядишь совсем как твой портрет на афише, — сказал он мне.

Голос был тот же, что по телефону, хрипловатый, малоприятный, и улыбка не скрашивала впечатления.

Повернувшись к Фрэнсису и протянув руку, он торжественно произнес:

— Мистер Лаватини, для меня честь…

Фрэнсис сделал вид, что не замечает протянутой руки, и сказал, почти не разжимая губ:

— А вы кто такой?

— Паки Коццоие, я из…

— Знаю откуда, — перебил его Фрэнсис. — Садитесь. Небрежно откинувшись на стуле, он выжидательно смотрел на Паки, и видно было, что тот, несмотря на довольно холодный прием, чувствует себя вполне комфортно. Не знаю, как мой брат, но, пожалуй, хуже всех из нас троих чувствовала себя я — словно на тонком льду, который вот-вот хрустнет.

— Что ж, — сказал Фрэнсис, — давайте проясним, если возникли какие недоразумения. Потому что я приехал проветриться, а дела мешают моему отдыху. У сестренки и так неприятности в связи со всем этим, а тут еще вы… Итак, чем конкретно может она содействовать вам?

Паки подал знак официантке, заказал сухой мартини и только потом соизволил ответить.

— Алонцо Барбони, — сказал он, — был послан сюда, чтобы устроить для меня небольшой бизнес. Прошлой ночью он сдуру позвонил с парковки перед каким-то рестораном и пожаловался, что, по-видимому, кто-то за ним следит, прокололи сразу четыре баллона. Я сказал ему, чтобы не отнимал у меня время глупостями и был начеку. — Говоривший повернулся ко мне. — Тогда он и назвал ваше имя. А еще, — теперь он взглянул на Фрэнсиса, — Барбони высказал удивление, что Лось-младший собрался приехать в это Богом забытое место.

— Сам же он приехал, — возразила я, но Паки не обратил на мои слова никакого внимания.

— Представляете наше состояние, — продолжал он, — когда узнаем, что полчаса спустя Барбони застрелили. Поставьте себя на наше место…

Я этого очень не хотела делать, но решила промолчать о своих чувствах. То, что сказал Паки в дальнейшем, несколько прояснило ситуацию. Во всяком случае, для меня. За Фрэнсиса ручаться не буду.

Вот что мы услышали:

— … ведь как получается, подумали мы: два нью-йоркских клана, ваш и наш, с частично совпадающими интересами, но строго разделенными сферами влияния, вдруг сталкиваются… могут столкнуться… Наш представитель убит. Лось внезапно приехал… И я предположил: а не хочет ли кто-то умышленно столкнуть нас… Или тут нечто другое…

По мере того как он говорил, его тон делался резче, лицо все больше искажалось от злобы.

— Вот почему я решил сам поговорить с вами. Теперь откройте ваши карты. И без балды.

Последние слова он произнес хриплым зловещим шепотом, не сводя глаз с Фрэнсиса.

Мой славный брат не проявил никаких видимых эмоций. Спокойно отхлебнул вино и посмотрел на Паки сквозь свои загадочные темные окуляры. Блестящий актер, решила я. Вот кем нужно было ему стать, а не пожарным. Его имя давно бы уже красовалось в Голливуде на Аллее звезд.

— Так зачем все-таки ваш Барбони наведывался сюда? — бесстрастно спросил Фрэнсис, словно не слышал, о чем говорил Паки.

Лицо последнего исказилось еще больше: не без оснований он решил, что собеседник считает его за дурака, решил поиграть с ним.

Сквозь стиснутые зубы Паки ответил:

— А то вы не знаете? Он делал здесь то же, что в Нью-Йорке. Проверял, так сказать, устойчивость наших вложений во Флориде. Мы же все-таки не хотим, чтобы с нашими девочками случались неприятности. Это ударяет по карману. Особенно если они вообразят себя звездами и пробуют избавиться от нашей, как бы сказать, опеки. Да что, вы не понимаете? Барбони должен был ласково объяснить, что им оторвут их чертовы титьки, если не будут слушаться…

Последняя фраза была настолько грубой и омерзительной, что я вздрогнула и отвела взгляд от его мерзкой морды. Думаю, он не понял наших чувств, ведь “синдикат” тех Лаватини наверняка рассуждал, если не поступал, примерно так же.

Официантка принесла ему мартини, он дал двадцатку и не стал брать сдачи, что вызвало у нее неподдельное восхищение.

Отхлебнув, Паки заговорил снова, так как мы молчали.

— Итак, чтобы закончить наш приятный базар… Как я понимаю, Лаватини решили расширить свою сферу. Что ж, какие могут быть возражения? Только зачем наступать нам на лапы? Ведь Панама-Сити уже два года как наша территория, не правда ли? Так же, как Пенсакола и Таллахасси. Какие тут споры? Но зачем же вы решили нарушить наше гребаное соглашение?

Фрэнсис молча откинулся на спинку стула. Я начинала беспокоиться: может, он не в состоянии сообразить, что нужно сказать. Он был похож сейчас на артиста, забывшего свою роль, а суфлер не то заснул, не то куда-то смотался из своей будки. Я бы, может, могла чего-то подсказать, но это было абсолютно не в традициях того семейства Лаватини и вызвало бы только подозрение.

Молчание становилось нестерпимым, я от отчаяния допила свое пойло и мечтала о фруктовом соке, но официантки не было видно.

Паки посмотрел в сторону черного седана с затененными стеклами, который по-прежнему торчал возле ресторана. Глаза его сощурились. Видимо, размышлял. Быть может, о том, когда и как лучше пришить нас обоих. Я постаралась из-под полей шляпы взглянуть в глаза Фрэнсису. То есть в его темные очки. Но как сообщить ему мою мысль: что если он поскорее не ответит, не провякает чего-нибудь вразумительное, то не те, а эти, филадельфийские, Лаватини могут недосчитаться парочки не самых худших членов своего семейства?

Наконец Фрэнсис раскрыл рот.

— Откровенно говоря, — сказал он, — такие мелочи, как “крышевание”, нас не слишком колышут. Мы никогда с них особо не имели. Они больше для неудачников… Не сочтите за обиду.

Черт! Уж лучше бы он ударил Паки, чем такие слова.

— Что же касается вашего представителя, которому сделали солнечное затмение, — продолжал Фрэнсис, — мы не имеем к этому отношения ни с какого бока. Это не значит, конечно, что он этого не заслужил за какие-то свои фокусы, но у нас пока еще есть купол на плечах, и мы не станем такое делать при всем честном народе.

Паки слушал всю эту полуиздевательскую чушь и, как я догадывалась, кипел от ярости. А Фрэнсис уже завелся. Теперь он был похож не на забывшего свою роль актера, а на такого, кто плюнул на текст пьесы и принялся выдумывать свое.

— … Барбони, — говорил он, — начал чего-то выкаблучивать в клубе у моей сестры… то есть кузины. И делал это крайне непрофессионально: пытался запугивать людей. Но если ты их прилюдно запугиваешь, а потом девчонки умирают от пули, что можно подумать? Такой стиль никуда не годится. Так вы растеряете всех своих подопечных. А не будет их, не будет и бизнеса, верно?

Цвет лица у Паки менялся быстрее, чем на световой рекламе над магазинами или барами. Я пыталась поймать взгляд Фрэнсиса и дать ему понять, что он зарвался, но не тут-то было. Он закусил удила.

— Вы, конечно, скажете, — бросил он прямо в лицо Паки, — что ваши люди могут попортить физиономию или какую-то часть тела, о чем только что упоминали, но не убить девушку. Не говоря уже о двух девушках. Так?

Паки больше не мог сдерживаться, и этого, по всей видимости, добивался Фрэнсис. Зачем? Возможно, считал, что в таком состоянии тот больше раскроется.

— Алонцо Барбони, — с нажимом сказал Паки, — не убивал этих двух потаскушек. Синдикат Коццоне, может, и не такой важный, как ваш, но в профессионализме нам не откажешь. Мы поставляем девушек кинопродюсерам и в танцклубы и следим, чтобы это были качественные кадры, заботимся об их безопасности. Барбони должен был выяснить, кто вмешивается здесь в наши дела. Мы, конечно, ожидали отпора, но то, что произошло… Такого мы не предполагали. — Он замолчал и уперся в меня взглядом. — А вы, мисс, предполагали, что его убьют? Или это вас совсем не удивило? Что скажете?

Фрэнсис воспринял его слова как прямое оскорбление в мой адрес, как намек на мою причастность к убийству. Этого мой брат выдержать не мог. Он вскочил и навис над Паки всей своей могучей фигурой в костюме военно-морского покроя, с модным галстуком.

Что, в свою очередь, вызвало ответную реакцию со стороны обитателей черного седана. В нем сразу отворились две дверцы, и пара горилл в облике людей (или наоборот) показались оттуда и уставились на Паки в ожидании распоряжений. Тот взглянул на них, как бы собираясь просить помощи, но потом вроде бы раздумал и прокашлялся, чтобы снять напряжение.

— Не задавайте мисс Лаватини подобных вопросов, — тихо, но угрожающе произнес Фрэнсис. — У вас не должно быть никаких подозрений, никаких сомнений. Если я говорю вам, что мы не причастны к вашим здешним делам и к смерти этого субчика, значит, это чистая правда. Если бы мы имели тут свои интересы, нам бы никто не помешал, и тогда не состоялся бы наш теперешний разговор. — Фрэнсис дал Коццоне обдумать свои слова и закончил так: — Полагаю, вам следует извиниться перед моей кузиной.

Наверное, сам Бо Хопкинс не сыграл бы лучше финал какого-нибудь боевика, за который отхватил бы миллиончик зеленых!

Мой гениальный брат уселся после всего этого на стул и стал спокойно ждать, словно напрочь позабыв о двух амбалах, игравших мускулами в непосредственной близости.

Я увидела, что на лбу у Паки показалась испарина: то ли от жары, то ли от глубоких раздумий. Но также заметила, что он уже сгорел и готов поцеловать меня в зад. Фрэнсис тоже понял это и немного расслабился.

Однако остывание давалось мистеру Коццоне с величайшим трудом, и прошло еще некоторое время, прежде чем он изобразил улыбку почти такую же широкую, как лежащий перед нами залив, и пробормотал:

— Сам не знаю, мисс Лаватини, как меня угораздило такое сказать. Наверное, потому как смерть одного из наших уважаемых членов… Сами понимаете… Но, как бы то ни было, чего уж там, я погорячился и прошу прощения.

Его речь напоминала извинения тинейджера, разбившего мячом стекло в классной комнате, но глаза… Глаза были как у злобного взрослого, который не забудет и не простит унижения и возьмет реванш при первом удобном случае.

— Извинения принимаются, мистер Коццоне, — улыбнулась я. — Мы все иногда теряем контроль над собой.

Однако мой взгляд, как и его, говорил совсем иное: что я с удовольствием оторвала бы ему его дурацкую преступную башку.

И все мы при этом любезно скалились, прямо тройка закадычных друзей.

Паки резко отодвинул стул, поднялся и направился к выходу. Его охранники подвинулись еще на пару шагов ближе к нам, и ощущение беды у меня усилилось. Теперь, когда он отошел от нашего столика, чего им стоило сотворить что-то со мной и с Фрэнсисом и умчаться на другом автомобиле, который, вполне возможно, где-нибудь неподалеку на всякий пожарный случай?

Впрочем, я не особенно волновалась, так как вспомнила, что моя верная спецкоманда, уже зарекомендовавшая себя не далее как вчера вечером, зря времени тоже наверняка не теряет…

И действительно, в отдалении послышались звуки автомобильных сирен, они приближались, и вот на дорожку, ведущую к ресторану “У Эрни”, ворвалась санитарная машина, вслед за ней пожарная и три полицейских, загородив все въезды и выезды. Выскочив из машины, санитары кинулись на веранду ресторана, за ними несколько дюжих пожарных и пара полицейских. Все это выглядело как проверка готовности объединенных санитарно-пожарно-полицейских сил Панама-Сити к любым нештатным ситуациям. Иначе говоря, как спецтренировка.

Впечатление было такое, что эти ребята хорошо знали, куда спешат и как выглядит тот, кто им нужен, потому что женщина из машины “скорой помощи” почти сразу определила местонахождение Паки Коццоне и подошла к нему.

— Пожалуйста, присядьте, сэр, — сказала она. — Это бывает, не волнуйтесь. Мы позаботимся о вас.

Паки выглядел как загнанный зверь, он ничего не понимал, как, впрочем, и все остальные. На него жалко было смотреть.

— О чем вы говорите? — пронзительно вскрикнул он. — В чем дело? Со мной все в порядке.

— Сэр, — сказала женщина, — мы все хотим для вас только хорошего. Если вы присядете и позволите медсестре обследовать вас, мы сразу же поедем туда, где вы отдохнете и вам будет хорошо.

— Мне и так хорошо! — взвизгнул Паки. — Вы что, сбрендили тут совсем? У меня машина, и меня ждут люди.

— Это прекрасно, сэр, доктор Слейбек предупредила нас, что вы будете именно так говорить, но лучше, если вы поедете с нами в больницу.

— Говорю вам, со мной все в порядке! — завопил Паки. — Это вы психари! Дайте пройти!

Невысокий полицейский оказался женщиной, да еще блондинкой. Однако руки у нее были мощнее, чем шея у Арнольда Шварценеггера. Она загородила дорогу Паки и мелодичным голосом спросила:

— Сэр, вы пойдете с нами спокойно или будете возражать?

— Я ни хрена с вами не пойду! — ответил Паки. — Освободите дорогу! Мне нужно срочно ехать в аэропорт и возвращаться в Нью-Йорк!

Блондинка обворожительно улыбнулась.

— Тогда, боюсь, придется по-другому, — проворковала она.

Все произошло в одно мгновение: Паки рванулся вперед, блондинка сделала какое-то неуловимое движение, и он сначала опустился на колени, а потом повалился на пол и замер. Бедный Паки.

Блондинка скосила на меня глаза и сказала с сожалением в голосе:

— Очень неприятно, что пришлось так поступить, особенно в общественном месте, но такой я получила приказ. Больной очень опасен. У него комплекс террориста-подрывника и убийцы. Такое заключение дала доктор Слейбек из Таллахасси. Но возможно, вы знаете об этом?

Я не представляла себе, что на это ответить, однако Фрэнсис пришел на помощь.

— Да, — сказал он, — мы поняли, он здорово того, и заподозрили, что, может, удрал из психушки. Поэтому старались не волновать, чтобы хуже не было. Конечно, таких надо держать в больнице. Дай Бог, вылечится и не будет про Нью-Йорк вспоминать. Я слышал, люди говорили, он был школьным сторожем где-то здесь, неподалеку.

Я чуть не рассмеялась, но вовремя прикусила щеку. Оказывается, мой брат не только гениальный актер, но и гениальный шутник. А что же будет с Паки, подумала я. Прокатится с ветерком до Таллахасси, это часа полтора, и там дежурный врач рявкнет, что никакого Коццоне знать не знает и не заказывал его доставку, а эти идиоты в Панама-Сити что-то, как всегда, перепутали.

Пока же я увидела, как мафиози усадили в полицейскую машину, которая рванула с места, за ней санитарная, и замыкал кортеж черный седан с затемненными стеклами. А потом я увидела старый-престарый “плимут”, из которого мне махала рукой Рейдин, рядом с ней сидела Пат. Старушки давали понять, что отбывают восвояси и мы скоро встретимся.

— Ну, — сказала я, оборачиваясь к Лосю-младшему, — рабочий день окончен.

— Да, — ответил он, оставляя на столике еще одну двадцатку. — Надеюсь, можно отправиться домой и отдохнуть. Я ведь для этого и приехал.

Я не стала его разочаровывать. Пусть пока думает, что с такой сестрой, как Кьяра, ему удастся отдохнуть. Но уж, во всяком случае, большую кружку отцовского кьянти он от меня получит.

Заслужил.