Стриптиз в кино

Глава 19

Всходила полная луна. Ее круг уже показался на горизонте, как бы выглядывая из-за кулис, чтобы вскоре явиться на сцену во всей красе. Я захлопнула дверцу своей тачки и приготовилась двинуться в путь. Вернее, ринуться в бой. Диспозиция, или как это называется по-военному, уже была выработана. Войска приведены в боевую готовность. Они должны все время находиться у меня в тылу, но до поры до времени оставаться незамеченными. Приблизиться можно, только если мне будет угрожать явная опасность или если я сама попрошу о помощи, дам сигнал. Какой? Этого я не знала. Будет видно по обстановке.

Если все пройдет, как запланировано моим штабом, Барбони окажется у меня в руках. Если прокол, то… лучше не думать, что будет тогда.

Я взглянула в сторону трейлера Рейдин и не увидела на обычном месте ее древнего “плимута”. Слава Богу, значит, они уже в пути или на месте, она и Пат, чей пикап тоже отсутствовал… Лишь бы все получилось. Я оставила на своей двери записку для Фрэнсиса, написала, чтобы он чувствовал себя как дома. Наверное, братец удивится, что дверь не заперта, но у нас тут насчет ворюг вроде бы спокойно, а свои, честно говоря, опасаются Рейдин и ее ружья.

Тронувшись с места, я сразу врубила кассету со Стивом Воэном — не знаю, как вас, меня он всегда успокаивает. Правда, ненадолго.

Выглядела я, по-моему, дай Бог каждому: волосы рассыпались по плечам роскошными волнами, макияж скромненький, не такой, как на сцене, но со вкусом, и такой же черный футляр, подчеркивающий все, что надо. Прямо Одри Хепберн в ее молодые годы. Продолжая слушать Воэна, я остановилась именно на этом сравнении. А он завывал о мимолетной любви, и вокруг было ужасно красиво, луна быстро всходила на темное небо.

Но одно дело — то, что вокруг вас, и совсем другое — внутри, в душе то есть. А там было паскудно. Мне требовались сейчас стальные нервы и железное спокойствие, а я была сделана из другого материала. Я понимала, против какого человека пошла, и песни Стива только напоминали мне о страшном, о судьбе певца, о том, как он рухнул вместе с самолетом, бедняга.

Я неслась по узкой полоске шоссе вдоль пляжа, всегда забитого машинами, но сейчас на редкость пустынного, и безлюдье не придавало мне куража. Я не чувствовала себя ковбоем, который мчится навстречу опасностям и приключениям: в одной руке поводья, в другой — любимый “кольт”. Кстати, никакого оружия у меня в помине не было, я боюсь и не выношу все, что стреляет.

Впереди засверкали огни “Мунгейзера”, одного из самых дорогих отелей на побережье, — высоченный белый корпус с огромным фонтаном перед входом. Ходили слухи, что за грандиозным фасадом скрывались не менее грандиозные по размаху темные делишки. Насчет этого ничего сказать не могу, знаю только, что эта роскошная, мало кому доступная лавочка, где всегда есть свободные номера, процветала и ни в чем не испытывала нужды. Даже в девушках: местные кадры им ни к чему, у них свой особый контингент, который вызывается по мере необходимости.

Я остановилась у главного входа. Воэн продолжал заливаться на полную катушку, я вышла из машины, забыв от волнения выключить магнитофон. Не прошло и секунды, как за баранкой моей тачки очутился неправдоподобно чисто выбритый брюнет, и музыка сразу умолкла.

— Не любите музыку? — с улыбкой спросила я.

Он улыбнулся в ответ и отогнал машину в гараж, не забыв вручить мне синюю парковочную квитанцию.

Было ровно семь, и мне не оставалось ничего другого — пронеси Господи! — как войти в гостиничный холл. Барбони уже небось ждет и кривится от нетерпения. Перед тем как скрыться за вращающейся дверью, я оглянулась в сторону берегового шоссе. Следов своего войска я там не увидела. Не то они в надежном укрытии, не то дезертировали с поля боя.

Сразу за дверью я чуть не утонула в толстом ковре ярко-красного цвета с зелеными листьями по всему полю. Высший класс! Сам холл располагался справа, еще за одними дверями, и тоже был просто люкс: десятки тонн красного дерева, бронзовых украшений, гравированного стекла, приятный полумрак. Я подождала, пока глаза привыкнут к этому освещению и роскоши, а потом сразу увидела Барбони. Красавчик устроился у стенки за угловым столиком напротив двери, в руках — бокал мартини. Интересно, почему он везде выбирает место у стены с непременным обзором всего помещения? Неужели и правда опасается кого-то?

Я дала ему время разглядеть, как я упакована, затем медленно продефилировала к столику и с улыбкой уселась напротив него, спиной к двери, как бы давая понять, что в отличие от некоторых совершенно не интересуюсь теми, кто может появиться в дверях, и не нуждаюсь в безопасном тыле. Справа, я заметила, была маленькая дверь в дамский туалет.

Барбони, я забыла сказать, поднялся, когда я подошла, выдвинул стул, на который я указала, и, склонившись, позволил себе скользнуть губами по моей щеке.

— От вас исходит аромат нагретого на солнце персика, — прошептал он. — Так может пахнуть женщина, лежащая нагая на ложе любви теплым августовским вечером.

Ох, держите меня! Бедный Шекспир перевернулся бы в гробу! Впрочем, я сроду его не читала. А подобные словечки приходилось слышать и без всякого Шекспира… Нет, это я загнула! Совсем не такие глупо-напыщенные, а гораздо проще и естественней. Но все равно они в конце концов оказывались лживыми… Это я совсем не к месту вспомнила Сальваторе Минчина, Кармина Вирилло. Все они гады ползучие. И последний из них, женатый холостяк, тоже. Барбони наверняка того же сорта.

Как раз в это время он подозвал официантку из бара. Та немедленно нарисовалась рядом с ним, улыбаясь во весь рот. Надеюсь, здесь он с ними пощедрее, чем у нас в клубе.

— Я могу что-нибудь заказать для вас? — обратился он ко мне.

Чтобы не разочаровывать его в самом начале встречи, я кивнула. Он заказал коктейль “Космополит”, из самых недорогих. Я увидела, как улыбка исчезла с лица официантки и не появилась, даже когда он попросил принести ему еще мартини.

Ох, девушки! Не надейтесь (в данном случае на клевый навар) — и не узнаете разочарований. А от таких, как этот, вообще держитесь подальше — целее будете…

Напитки появились мгновенно, я даже не успела как следует оглядеться, посмотреть, не устроились ли где-нибудь поблизости члены моей команды. Где же они вообще?..

— А когда будет обещанный обед? — поинтересовалась я. Барбони ухмыльнулся.

— В девять, — ответил он. — Я подумал, мы немного посидим здесь, а потом прокатимся с ветерком туда. В “Красный бар”.

Я провела пальцем по его рукаву как бы в знак согласия и одобрения и почувствовала крепкие мышцы, навряд ли принадлежащие страховому агенту.

— Значит, поедем обедать в “Красный бар”?.. — почти пропела я.

Мы сидели уже минут десять, если не больше, болтая о пустяках, и я подумала, что пора начать сбор информации. И еще было необходимо выяснить наконец, где сейчас мои сподвижницы, готовы ли к выполнению намеченного плана, не сорвалось ли что-то из задуманного.

Я снова взялась за свой бокал и чуть не выронила его. Это не ускользнуло от внимания Барбони.

— Кьяра, — сказал он, — что с вами? Вы какая-то странная. То и дело оглядываетесь, рука дрожит. Такое впечатление, что боитесь чего-то.

Он произнес это так искренне и участливо, что на какое-то время сбил меня с толку, и я подумала: не ошиблась ли? Не демонизирую ли этого человека — на самом деле обыкновенного страхового агента, чуть успешнее и богаче других работников на ниве страхования? А может, коктейль ударил мне в голову и я утратила точку опоры и вообще растерялась? Или очень испугалась?.. Что, черт возьми, со мной? Я ткнула пальцем в стой бокал, потом перевела взгляд на Барбони.

— Эта штука чересчур крепкая, — сказала я извиняющимся тоном.

Он покачал головой:

— Нет, Кьяра, дело не в алкоголе. Скажите мне, что с вами такое?

Теперь уже в глазах, не в голосе, я уловила подлинное участие, и мне сделалось еще более стыдно за все свои уловки и подозрения. Ладно, сказала я себе, пускай он никакой не страховой агент, но и не преступник. Не темная лошадка… Или все-таки темная?..

— Хорошо, — произнесла я со вздохом, — вы разоблачили меня. Я действительно боюсь, но вовсе не вас. Я напугана и сверх меры сосредоточена, потому что все время думаю… Думаю о своей матери.

Господи, Кьяра, что ты несешь? Ничего не скажешь, мастерица на приколы.

Барбони нахмурился, как если бы вспоминал, что это такое и имелась ли у него самого мать в те давние времена, когда религия его предков была в почете и совершить провинность, а потом каяться считалось в своем роде добродетелью, а не грехом.

— С вашей матерью плохо? — осведомился он тоном католического священника или просто примерного члена прихода.

Я мысленно перекрестилась, попросила прощения у Девы Марии и продолжала беспардонно лгать.

— У нее завтра операция, — сказала я, делая руками жест, соответствующий, как мне казалось, обстоятельствам. — Не слишком серьезная, типа исследования, но все-таки… Она даже ничего не сообщала мне до вчерашнего вечера и ни в какую не соглашалась, чтобы я приехала. Говорит, ничего страшного, но вы же понимаете… — вдохновенно врала я, сама толком не зная для чего, однако сообразила, в какую сторону повернуть, и добавила: — Пыталась перед уходом из дома дозвониться до нее, но никто не ответил. Мне показалось, что некоторое напряжение и недоверие, которое я начала замечать в глазах Барбони, уменьшилось, если не исчезло совсем. И все-таки было ясно: в нашей игре пока что он ведет в счете.

— Знаете, — снова заговорила я, — у меня на душе будет гораздо спокойнее, если до того, как мы уедем отсюда, я позвоню ей еще раз. После смерти отца у нее осталась только я. — На этот раз я мысленно перекрестилась уже дважды и попросила у Господа прощения за все, что нагородила.

— Конечно, позвоните, дорогая, — снисходительно проговорил он. — О чем речь?

— Всего одна минута, Алонцо.

— Не торопитесь, милая, — еще более мягко успокоил он меня.

Я тут же встала и прошла к лифтам, на одном из которых поднялась прямо на четырнадцатый этаж, добралась до номера 1415 и тихонько постучала.

— Будь на месте, — прошептала я как молитву.

Дверь приоткрылась. На пороге стояла Рейдин, которую я узнала не сразу: соседка была в светлом парике, волосы закручены в кокетливые колечки.

— Добро пожаловать, леди, — сказала она с ухмылкой. Я воровато оглянулась — коридор был пуст — и вошла в комнату.

— Ничего себе номерок, — заметила Рейдин, поводя рукой и как бы демонстрируя мне все его достоинства. — Но я ничего не нашла. А уж как старалась! — Ее глаза хищно сузились. — Даже не обнаружила ни одного клопа, не говоря о фламандцах. Впрочем, те и другие умеют отменно прятаться. И комары тоже у них научились.

— Рейдин, — устало сказала я, — поменьше смотри телевизор. А как тебя пустили сюда?

— Разве я не выгляжу приличной матерью мистера Бар-бони? Дежурная уведомила меня, что моего сына совсем не бывает в номере. Все время в делах…

Слушая ее, я обошла всю комнату, заглядывая куда только можно, и тоже не обнаружила ничего интересного или подозрительного.

Рейдин продолжала тараторить:

— Я сказала, что ничего не нашла? Ничего, кроме вот этого. — Она протянула визитку, на которой значилось: “Страховая компания Грэнтам, АЛОНЦО БАРБОНИ, вице-президент”. — Как увидела, сразу поняла, что пришла по адресу, что он еще здесь. А может, его и нет и не было. И все это подстроено врагами. Как думаешь?..

Воистину скажи, кто твои помощники, и я скажу, кто ты! Хотя дай Бог каждому таких преданных друзей, как она. Не плюй в колодец, Кьяра.

— Идем, Рейдин, — сказала я. — Нам не стоит задерживаться. Он думает, я говорю по телефону.

— Конечно, пора.

Она взяла с кресла свою внушительную сумку. Сумка негромко взвизгнула.

— Рейдин! — крикнула я. — Ты не должна была это делать!

Моя сестра по оружию виновато улыбнулась и, уставившись на свои туфли, пробормотала:

— Она так просилась. Так виляла хвостом.

Я осторожно выглянула из двери, позвала Рейдин, и мы зашагали по гулкому коридору.

— Рейдин, если с Флафи что-нибудь случится… Она недовольно фыркнула.

— У твоей собаки больше здравого смысла в плохие дни, чем у тебя в хорошие. Она мой дозорный. И неплохой защитник: зубы как иглы. В погоне за лисой будет в первых рядах. Кроме того…

— Рейдин, — прервала я дифирамбы моей собаке. — Где Пат?

— На стреме. Не волнуйся, мы тебя надежно прикрываем.

Мы уже вызвали лифт, я смотрела, как прыгают световые обозначения этажей.

— Он заказал обед на девять, — сказала я. — Я спущусь первая, ты потом.

Она кивнула. Лифт подошел. Дверца бесшумно отворилась, в кабине стоял Барбони и глядел на меня.

Некоторое время мы все молчали. Потом из сумки Рейдин раздалось приглушенное рычание, оно вызвало недоуменный взгляд у Барбони, и он отвлекся от лицезрения моего ошарашенного лица.

— Господи! — воскликнула Рейдин. — Бедняжка совсем проголодалась. Может умереть! — С этими словами она вскочила в лифт. — Вы поедете, милая? — позвала она меня оттуда.

Я вошла и начала качать головой, не хуже маятника.

— Просто не знаю, что со мной случилось, — бормотала я. — Нажала не ту кнопку. Хотела четвертый, а оказалось… Неужели коктейль так подействовал?

Алонцо не говорил ничего. Рейдин напевала себе под нос, не обращая на нас никакого внимания. Ее сумка не переставала ворчать и взвизгивать.

Так мы добрались до первого этажа. Рейдин выскочила из дверей первая.

— Счастливо оставаться! — сердечно пожелала она нам и поспешила по вестибюлю, сразу скрывшись за многочисленными горшками с растениями.

Как мне хотелось быть на ее месте. Но я осталась наедине с Барбони, чей вид не предвещал ничего хорошего.

— Вы дозвонились матери? — спросил он угрожающе мягким тоном.

— Конечно. К счастью, я преувеличила опасность. Это был всего-навсего жировик, извините за подробность. Его удалили.

— Интересно, — медленно произнес он, направляясь к выходу из отеля, и я сначала не поняла, что интересного он нашел в жировике. — Вас не было довольно долго, — продолжил он. — Каким же телефоном вы воспользовались?

Как обойти эту ловушку, я уже успела подумать раньше.

— Вы правы, — ответила я. — В этом и была некоторая проблема. Мне не хотелось говорить из автомата в холле, понимаете? Медицинские разговоры не для посторонних ушей. И я решила найти какой-нибудь изолированный телефон на этаже.

— Где же вы его обнаружили? — спросил он, и, ей-богу, я не удивилась, уловив в его тоне иронию.

Мы уже вышли из отеля, нас окутал теплый вечерний воздух. Барбони сжимал мою руку повыше локтя, словно предполагал, что я сейчас удеру, и хватка у него была не так чтобы ласковая. Свободной рукой он махнул служащему, чтобы подогнали его машину.

Я тем временем пыталась убедительно объяснить ему, что же произошло.

— Мне сказали, тут есть где-то, на каком-то этаже, оздоровительный центр, и оттуда можно свободно звонить… Но, как я уже говорила, он не то на четвертом, не то на четырнадцатом… Я сначала поднялась туда… потом туда…

В общем, я малость запуталась. К счастью, в этот момент подъехал прилизанный брюнет на его машине, умопомрачительном “порше” последнего выпуска. Брюнет оставил мотор работающим, выскочил из кабины и распахнул для меня дверцу.

— Черт возьми! — искренне воскликнула я. — Арендовать такую тачку стоит уйму денег. Ваша страховая компания не разорится, оплачивая эту красотищу?

Брюнет захлопнул за мной дверцу, мы с Барбони опять оказались один на один. По брусчатой дорожке он вывел машину на улицу и только тогда небрежно ответил мне:

— В “Мунгейзере” нет никакого оздоровительного центра, Кьяра. Ни на четвертом, ни на четырнадцатом этаже. — Он повернул ко мне лицо. — Что вы делали в моем номере?

Я застыла, в голове мелькнуло: он ведь не может знать, что я там была, а только предполагает. И доказать ничего не может. Но все равно было такое чувство, как тогда, уже довольно много лет назад, когда я стояла перед своей воспитательницей в католической школе и лепетала, что вовсе не ходила без разрешения в кондитерскую мистера Жарделло и не пила там содовую воду с ванилью вместо того, чтобы находиться на уроках и с полуоткрытым ртом внимать учителю.

Воспоминание было не из приятных — тогда я не только соврала, это еще полбеды, но и свалила вину на свою сестру-близняшку Монику, высказав гнусное предположение, что это была она, а вовсе не я.

Возможно, поэтому я и сейчас нашла в себе силы, не глядя на Барбони, произнести холодным тоном:

— Вот что я вам скажу, мистер. Не знаю, как вы привыкли разговаривать со своими шлюхами, которых снимали на улице или в баре, но со мной такое не пройдет. — Я помолчала, однако он ничего не ответил, только прибавил газа, на спидометре было уже восемьдесят пять миль, мы выезжали из городка. — Поэтому прошу вас, — продолжала я, — повернуть вашу игрушку назад и вернуться в отель, где моя машина. Вечер окончен.

Барбони рассмеялся и сильнее нажал на акселератор. Он совсем не хотел возвращаться и расставаться со мной. Что ж… Я обернулась и посмотрела в заднее стекло. Конечно, я не увидела там того, что хотела увидеть: разве старый пикап моей домохозяйки мог сравниться с красавцем “порше”? Шоссе было пустым.

Луна уже стояла над заливом. Волны накатывали на берег и, уходя снова в море, фосфоресцировали белесыми гребешками.

Пожалуй, именно сейчас мне сделалось по-настоящему страшно: я оказалась один на один с этим человеком. Да и что могли бы сделать, чем помочь две пожилые женщины с маленькой собачкой, если бы оказались каким-то образом рядом?

И все-таки — где они? Свидетели в любом случае не помешают. Правда, я успела сказать, куда мы должны поехать, где заказан обед, но что, если Барбони солгал и везет меня совсем в другое место? Как можно убежать от него, скрыться куда-то, если мы несемся по дороге со скоростью девяносто миль с хвостиком, когда сама скорость уже смертельно опасна для жизни, не говоря о человеке, в чьих руках эта жизнь.

Мы проехали через крошечную деревеньку Сисайд, построенную в неовикторианском стиле специально для туристов. Я надеялась, что здесь он по крайней мере сбросит скорость, но ничего подобного: словно камикадзе, Барбони мчался вперед — одна рука на руле, другая на рычаге скоростей.

— Ладно, — прокричала я сквозь шум мотора и рев ветра, — посмотрите на все это с моей точки зрения.

Он слегка повернул голову.

— Что тут смотреть? Вы стриптизерка, желающая и меня раздеть догола. Проверяете мои вещи. Разве нет? Действуете, как настоящая шлюха. Так с вами и следует обращаться.

Проклятие! И ведь ничего не возразишь — в его глазах я веду себя именно как шлюха.

Я попыталась горько рассмеяться:

— Приняли меня за продажную девку? Он немного снизил скорость.

— Именно, — сказал он. — Такая неожиданная мысль пришла мне в голову.

Но в его иронии чувствовалась доля сомнения.

— Что ж, это не делает чести вашему уму и проницательности, мистер Барбони.

На этот раз я позволила себе тоже быть ироничной.

Теперь мы уже всего на двадцать миль превышали установленную законом скорость, а Барбони чаще глядел на меня, чем на дорогу, что было тоже чревато опасными последствиями.

— Однако вы наглая особа, — заметил он. — Я застукал вас, можно сказать, на месте преступления, а вы отрицаете, что проникли в мой номер!

Я рассмеялась, словно получала удовольствие от нашей маленькой игры.

— Барбони, видимо, вы провели слишком много времени на Севере, продавая ваши страховые полисы. Отравленный воздух больших городов затуманил ваши мозги. Чтоб вы знали, здесь, на Юге, все несколько иначе… Да, я действительно побывала в вашем номере. Но не с целью наживы. Можете проверить — и убедитесь, что у вас не пропала ни одна булавка или запонка. И я не взламывала дверь, мне ее открыла дежурная.

— Значит, признаетесь?

Мы уже выехали из деревеньки и взяли правее. Барбони опять увеличил скорость. Жаль, тут не было ни одного полицейского, ни одной ловушки с определителем скорости. Последний викторианский домик, и мы повернули на Крейтон-Бич.

— Конечно, признаю. Я и сама хотела вам сказать, но вы опередили меня. — Я посмотрела на него как бы с одобрением. — А что еще я должна была сделать, как вы думаете? Вы полагаете, разумеется, что танцовщица из клуба идет с любым клиентом по первому его требованию, так? И наверняка уверены, что я так и поступаю? А я заявляю вам со всей ответственностью, что ни разу… слышите, ни разу еще не встречалась ни с кем из клиентов. — Барбони слушал в оба уха и без моих напоминаний, я видела это. — Ни с кем, — продолжала я, — кроме вас.

Ну, подумала я, это ты уж хватила, девушка. Он вообразит невесть что, и от него вообще не отделаешься. Но с другой стороны, он расслабится, и будет легче его охмурить, выпытать что надо. Если есть что…

— Не думаете же вы, — продолжала я, — что Кьяра Лаватини так наивна и безрассудна, что отправится на почти тайное свидание с человеком, о котором ровным счетом ничего не знает? Нет, разумеется. Поэтому я решилась осмотреть вашу комнату. Меня не интересовали, я уже сказала, ни ваши драгоценности, ни деньги. Нужно было лишь одно: информация. Например, не брачный ли вы аферист… Шутка… А если серьезно: на самом ли деле вы бизнесмен, а не наркоделец и не серийный убийца. За этими сведениями я осмелилась подняться в ваш номер, вот… И теперь, мистер Барбони, жду ваших объяснений.

Он, казалось, не верил своим ушам.

— Я? Я должен давать вам объяснения?

— Совершенно верно. Ответьте, где ваши чемоданы? Где туалетные принадлежности? Почему нет никаких признаков того, что вы спали в этой комнате хотя бы один раз?..

Мы уже въехали в Крейтон-Бич. Если он наконец снизит скорость до нормальной и остановится, то все в порядке. Если продолжит эту гонку неведомо куда, я пропала.

Двумя минутами позже мы затормозили возле единственного здесь пятизвездочного ресторана “Майклз”. О его существовании в штате Флорида знали, пожалуй, лишь избранные, однако небольшая парковка перед входом была забита машинами. Свободным оставалось место возле мусорных баков, где висело объявление: “Машины не ставить”. Но Барбони рассудил иначе и поставил “порше” именно туда. Потом пристально взглянул на меня.

— Знаешь что?.. — сказал он. Я не знала, и он закончил с улыбкой: — Ты классная девка. Я люблю таких.

Я быстро подытожила в уме некоторые результаты этой волнующей поездки: он не ответил ни на один мой вопрос, но и не убил меня. Пока. Во всяком случае, до еды.

Барбони освободился от ремня безопасности, вылез из машины. Я не стала ждать, пока он откроет мне дверцу, так как не была уверена, что он сделает это, опустила ноги на дорожку, покрытую гравием, смешанным с песком, и пошла впереди него к широким деревянным ступенькам, которые вели в невысокое здание. Если смотреть на него издали, оно ничем не отличалось от разбросанных поблизости жилых коттеджей. На веранде стояли деревянные кресла-качалки, входная дверь из толстого стекла выглядела покосившейся. Ее открыли, едва мы приблизились, за ней стояла маленькая блондинка в белой обтягивающей блузке и длинной черной юбке.

— Рады приветствовать вас в “Майклзе”, — почти шепотом сказала она.

— Барбони, столик на двоих, — отозвался мой кавалер, одарив ее улыбкой.

— Мы ожидали вас, сэр. — Она смотрела только на него. — Пожалуйста, за мной. Отдельный кабинет?

— Да, я так заказывал.

Она повела нас по дощатому сосновому полу мимо тихих столиков с белоснежными скатертями и мерцающими на них свечами в небольшое помещение, отделенное от общего зала плотными красными занавесками. Там стоял стол и рядом с ним обтянутая цветастой тканью софа. Почти полный интим. Надеюсь, хоть еда будет что надо. А иначе — что такого в этом таинственном ресторане, недосягаемом для обыкновенных смертных?

Барбони опустился на софу рядом со мной. Выглядел он вполне удовлетворенным. Похоже, у него тоже все шло по плану. Правда, с некоторыми срывами. Как и у меня.

— Принесите бутылку вашего фирменного, — сказал он нашей сопровождающей, вкладывая ей в ладонь денежную купюру.

Вообще мне здесь нравилось. Тихо и пристойно. На одной из стен даже полка с книгами. Какие-то старые романы. Я бы сюда с удовольствием стала заглядывать почаще. Только не с Барбони. Старый вентилятор над нами создавал легкий ветерок, оконные стекла были слегка приоткрыты, впуская сколько нужно вечернего воздуха. От всего веяло добротной спокойной стариной, создавая иллюзию безопасности. Однако я хорошо помнила, что не должна поддаваться этому ощущению.

Официантка принесла шампанское, открыла, наполнила бокалы, не переставая тихим голосом предлагать различные блюда. Когда она закончила перечисление (во память!), Барбони сказал:

— Итак, два раза хороший салатик, два раза винегретик с ароматной подливкой, два не слишком прожаренных бифштекса, пара печеных картофелин со всем, что требуется, вы знаете… В общем, каждой твари по паре, — Это он так пошутил. — А потом кофе, обычный, с лимонным пирогом и шоколадный мусс. Усекли?

Я не понимала, почему он так торжественно произносит в общем-то простой заказ и зачем это развязное “усекли”? Я и сама выражаюсь не слишком литературно, но все же, как мне кажется, соображаю, где как разговаривать. Да, джентльмен из Нью-Йорка, вице-президент какой-то там компании, а ведет себя хуже, чем обыкновенная танцовщица из стрип-клуба. Воистину провинциал не тот, кто живет в маленьком городе, и провинциализм — не признак места жительства, а состояние души.

Я сама удивилась глубине своей мысли, но еще больше ее несвоевременности. Не об этом нужно было сейчас думать, а о том, как остаться в целости и сохранности и найти своих соратниц — куда они, в самом деле, подевались? Неужели впрямь дезертировали с поля боя? И еще о том, чтобы, если вечер окончится более-менее благополучно, он не оказался пустышкой, а принес мне (и Нейлору) важную информацию.

Барбони проследил взглядом за удалившейся официанткой и поднял свой бокал, кивнув, чтобы я сделала то же самое. Я ожидала, он произнесет какой-нибудь витиеватый безвкусный тост, но он пригубил молча, задумчиво уставившись на меня.

— Кьяра, — наконец заговорил он, — я в восторге от вашего стиля поведения. Вы лжете и даже не извиняетесь. Оправдываетесь и снова лжете. В этом какая-то подкупающая прямота. — Он снова отпил из бокала. Я сделала то же самое. Он продолжал: — Мы с вами из одного теста. Одного поля ягоды. Разве не так?

— Не знаю, — произнесла я.

Этого еще не хватало. Кем он меня считает? К какому клану хочет причислить?

— Мне нравится, что вы осторожны, что не задаете много вопросов, чтобы не нарваться на ложь, — продолжал он. — Так и должны поступать два неглупых взрослых человека, к тому же проявляющих интерес друг к другу. К сожалению, я не задержусь надолго в этой Богом забытой дыре, но если вы вдруг захотите вернуться на Север, лучшего момента, чем теперь, у вас может не быть. Вы меня понимаете?

Я кивнула, сделала еще глоток шампанского, чтобы скрыть некоторое удивление от его слов, поставила бокал на стол и повернулась к Барбони.

— Насколько я поняла, вы хотели сказать, — медленно произнесла я, — что мы с вами как бы из одной семейной структуры. Очень может быть. И„ чтобы вам стало яснее, могу сказать, что у моей семьи крепкие связи с Нью-Джерси. — Я многозначительно взглянула на него, как бы желая убедиться, что парень просек, о чем я толкую, и увидела, как он напрягся. — Другими словами, Алонцо, хочу сказать, что мой дядя Лось окопался на Кейп-Мей. (Где-то я слышала или читала о моем однофамильце-мафиози с таким именем.)

О, я увидела: включился зеленый свет, мой собеседник почувствовал себя почти как дома. Глаза у него расширились, и я прочла в них — если, конечно, не навоображала все это, — как хорошо, а ведь он чуть было не сделал какую-нибудь подлянку хорошей девочке из другой, но тоже почтенной семьи, членам которой это могло бы не очень понравиться.

— Значит, Большой Лось Лаватини ваш дядя? — переспросил он.

Я пожала плечами: разве с первого захода не ясно? И веско добавила:

— Его сын, мой двоюродный брат, должен завтра приехать ко мне. Захотел малость прошвырнуться, передохнуть, расслабиться. Конечно, это немного стеснит меня, потребует какого-то времени, чтобы оказать ему должное внимание, но я сама себе хозяйка у нас в клубе.

Сказав все это, я поняла, что допустила ошибку, которая могла обернуться для меня плохо: нужно было упомянуть, что Лось-младший приезжает не завтра, а сегодня. Возможно, он уже здесь.

Взглянув на часы, я добавила:

— Впрочем, вполне вероятно, он уже здесь и ждет не дождется свою сестричку. Ведь он гоняет почище, чем вы. Я оставила ему записку.

Неужели мне всего-навсего почудилось, что Барбони подавил судорожный вздох? И неужели одно только упоминание о моих однофамильцах могло вызвать такой страх? Или это чрезмерное почтение? Надо обязательно поинтересоваться, чем так прославился мой высосанный из пальца дядюшка в мафиозных кругах. А сейчас следовало хотя бы мысленно извиниться перед Большим Лосем за то, что считаю его мафиози. Хотя он, может быть, спас мне жизнь.

— Конечно, — невинным тоном сказала я, глядя на приближающуюся официантку, — у вас тоже немалая семья. Кстати, вы встречались с моим дядей?

Барбони рассмеялся. Когда официантка удалилась, он объяснил:

— Думаю, никто не видел Большого Лося в последние годы. Говорят, после некоторых больших дел он решил залечь на дно.

Интересно, что за большие дела? Сколько трупов?

— О, — сказала я, — а мы несколько раз виделись с ним в прошлом году. На праздниках. Он любит семейные сборища.

Об этих славных традициях я читала в книжках и, конечно, видела в кино.

Барбони вылупил глаза, как будто у меня выросли рога или вторая голова. Я чувствовала себя неуютно под его взглядом. Потом тихо проговорил:

— Ваш отец, должно быть, второй его брат? Не тот, кого он убил?

Черт! Этого мне еще не хватало. С печальным выражением лица я кивнула и углубилась в салат. Ничего себе у меня, оказывается, семейка! Просто загляденье.

— Кьяра, — услышала я, — познакомьте меня с Лосем-младшим.

От неожиданности я уронила на пол вилку.

— Что? — переспросила я.

— Я хотел бы встретиться с вашим двоюродным братом, — повторил Барбони. — Возможно, у нас найдутся общие интересы.

— О, вряд ли, Алонцо, — сочувственно заметила я. — Он смирный парень. Кроме того, когда приезжает сюда, ко мне, то хочет одного: отдохнуть от всей суеты, которая окружает нас в жизни.

Барбони опять залился смехом.

— Перестаньте шутить, Кьяра. Я слышал совсем другое. Говорят, у Лося-младшего ума не много, зато большие запросы. Извините, такое болтают люди. И еще говорят, что самое главное для него — женщины, а свою семью он не очень-то привечает. Все больше со шлюхами, потом, если что, избавляется от них самым радикальным способом. Так что смотрите, как бы у вас в клубе чего не учудил. А еще говорят…

Мой собеседник внезапно умолк: видно, сообразил наконец, что не слишком любезно с его стороны поливать моего любимого кузена, которого я с таким нетерпением поджидаю в гости. Нелюбезно и даже в какой-то мере опасно.

Я же бросилась на защиту “родного человека”.

— Младший Лось совсем не такой, — начала я свой новый монолог и сделала паузу, обдумывая, что говорить дальше. — Да, верно, у него бывали проблемы с противоположным полом, но знаете почему?.. — Барбони, естественно, не знал, и я тоже. Однако вдохновенно продолжала: — Он слишком серьезно относится к женщинам. Чересчур много думает о них. Больше думает, чем чувствует. Отсюда и проблемы. Он не в состоянии понять сигналы, которые они ему посылают, и все идет кувырком. А он страдает. Так страдает… И если обращается к проституткам, то именно потому, что они не доставляют ему страданий. Он очень чувствительный парень, мой бедный кузен.

Барбони недоверчиво хмыкнул.

— Что ж, — сказал он, — вы знаете его с одной стороны, и я не могу не верить вам, а мне пришлось видеть кое-какие последствия его загулов, и это было, поверьте, не для слабонервных. — Он поднял ладонь, как бы защищаясь. — Повторяю, не хочу никого обидеть. С кем не бывает. Хочу этим сказать, что, насколько знаю, не стоит переходить ему дорогу.

— Вы это мне говорите? — чуть надменно спросила я. — Никому из семейства Лаватини я бы не советовала становиться поперек пути!

Барбони снова наполнил бокалы, поднял свой:

— За то, о чем вы только что сказали, и за процветание вашей славной семьи!

Я не могла не выпить за это и сразу спросила:

— Так все-таки, Алонцо, вы здесь по делу или просто так?

Краем глаза я увидела за окном знакомую фигуру в белом, это принесло мне дополнительное облегчение: мое войско благополучно передислоцировалось и вновь находилось на нужном рубеже.

Барбони тем временем с улыбкой говорил:

— Как я уже сказал, дорогая, при всем уважении к вам и вашей семье, я предпочитаю, чтобы мне не задавали подобных вопросов, чтобы не приходилось лгать.

Да, крепкий орешек. Не поддается даже из чувства уважения к Большому Лосю. Не говоря о Лосе-младшем. Что ж, попробуем зайти с другого конца.

— Вы мне рассказали кое-что про моего кузена, а я не могу не вспомнить того, что слышала уже о вас.

— Что же вы слышали, Кьяра?

— Типа того, что вы приехали поучить уму-разуму некоторых зазнавшихся шоу-звезд, которые, находясь под определенной “крышей”, решили закантоваться сюда и перестали платить за то, что их, так сказать, оберегают от дождя и града.

Лицо Барбони побагровело, что ему совсем не шло.

— Ваша задача, — продолжала я, — объяснить им их ошибку, уговорить, напугать, если надо… Конечно, не более того. — Я смотрела ему прямо в глаза, но страха в них не видела. Краска постепенно сходила с его лица. — Однако у них тоже ведь могла быть своя защита, правда? Уже другая.

Так я закончила монолог. Он же — протокол дознания, а быть может, обвинительное заключение.

Некоторое время мы молчали. Похоже, Барбони колебался. Или просто размышлял. Во всяком случае, взгляд был отсутствующий, словно он решил вспомнить и проанализировать всю свою жизнь, чуть ли не с детства.

Наконец он встрепенулся, передернул плечами, опорожнил бокал и заявил:

— Страховка… страхование необходимо всем. Если в нашей компании какой-то клиент не платит взносы, не платит за услуги, которые мы предоставляем, то порой… В общем, приходится вмешиваться мне. Догадываюсь, вы можете сравнить меня с вышибалой в вашем клубе или кем-то похуже, но я не только принуждаю, я и помогаю.

Официантка прибыла с нашими бифштексами, которые заслуживали всяческого внимания, и я сочла за благо прекратить этот разговор.

Кое-что для меня уже прояснилось. Не очень много, но все-таки… И я перестала его бояться. Зачем? Ведь я из тех Лаватини.