Судный день

ГЛАВА 49

Прошло три месяца, а у меня все еще кололо в груди от мысли, что я чуть не потерял ее. Теперь она была со мной, официально переехала. Линк и эта чертова собака тоже.

Лео занял конспиративную квартиру в Теннесси, вместе с девушкой, которая когда-то назвала меня своим спасителем. Миссис Мактавиш переехала в дом Нойдартов вчера. Через несколько дней к ней переедут пять девочек. Если у кого и было сердце, чтобы управлять одним из наших убежищ, так это у нее. Эта женщина была бриллиантом в море угля. Я был благодарен, что она была всего в тридцати минутах езды.

Ни для Уинстона, ни для Сэди не было устроено никакой сложной поминальной службы. Их не хвалили за то, что они были великими лидерами. На этот раз мы не стали скрывать правду от СМИ — ну, не всю правду. Мир считал, что они попали в сеть торговцев людьми и совершили двойное самоубийство, чтобы избежать последствий. Их смерть была признана, а затем забыта. Как они и заслуживали.

Айелсвик нуждался в исцелении. Им нужна была настоящая королева. Им нужна была Энистон.

Сегодня была ее коронация. Мы должны были быть в соборе в течение следующих тридцати минут.

Мы провели ночь в той же гостинице, в которой я всегда останавливался, когда бывал здесь. Имоджен улыбнулась, когда увидела, что я вошел с женой. Затем она побледнела, когда Линкольн вошел следом за нами. Я усмехнулся про себя. Его присутствие может быть немного пугающим. Он снял отдельную комнату, чтобы избежать ненужных слухов — не то чтобы нам было наплевать на слухи, но со статусом приходили определенные ожидания. У людей были свои представления о том, как должна выглядеть любовь. Я бы не хотел убивать каждого человека, который сказал хоть одно негативное слово о моей жене. То, что мы делали наедине, было именно этим. Наедине.

Лирика вышла из ванной, когда я застегивал манжеты. Ее волосы были убраны, но несколько свободных прядей обрамляли ее лицо и развевались на шее. Ее голубое платье дополняло мой серый костюм и голубой галстук. Шелковистая ткань ниспадала по ее телу, свободно драпируясь на груди в виде горловины и спускаясь по спине. Тонкие бретельки обнажали ее плечи, вызывая у меня желание провести по ним зубами.

— Тебе повезло, что мы опаздываем, — я схватил ее за подбородок и поднял ее лицо к своему.

Ее глаза были прикрыты, губы приоткрыты. Мужчина может легко пристраститься к такому взгляду. Я так и сделал.

Я обхватил ее рукой за талию, притягивая к себе. Мой член уперся в ее бедро, он был твердым и жаждал оказаться внутри нее. Всегда хотел быть в ней.

Она провела пальцами по лацкану моего пиджака и прикусила губу.

— Мы могли бы остаться здесь. Послать цветы и открытку.

Я знал, что она делает. Она боялась зайти в церковь, любую церковь, беспокоилась о том, какие воспоминания она может вызвать.

Я обхватил ее лицо другой рукой.

— Я держу тебя, голубка, — мой большой палец провел по ее щеке. — Со мной ты в безопасности, — я убью любого, кто посмеет к ней прикоснуться. Я прижался поцелуем к ее рту, и ее губы разошлись, приглашая меня войти. На вкус она была как мята, мед и грех. То, как она стонала мне в рот и выгибалась дугой, когда я трахал ее языком, заставляло мой член пульсировать. Я провел зубами по ее нижней губе, отрываясь от нашего поцелуя. — Ты самый сладкий гребаный наркотик.

Я наклонился, схватил одну из ее туфель и встал перед ней на колени. Склонился, блядь. Преклонился перед моей королевой. Моей богиней. Я вставил ее крошечную ножку в туфельку на высоком каблуке, затем застегнул ремешок вокруг ее лодыжки. Ее кожа была такой мягкой, такой гладкой на ощупь. Я приподнял ее ногу и приник ртом к ее лодыжке. К черту время. Я остановлю часы для нее. Коронация подождет. Мне нужно было это. Только это.

— Давай посмотрим, насколько ты мокрая, малышка. Как изголодалась по мне эта киска.

Она хныкала, тихий звук срывался с ее губ. Я хотел больше таких звуков. Я хотел, чтобы она плакала. Чтобы она кричала. Умоляла.

Мои руки скользили по ее икрам, бедрам, задирая платье все выше и выше. По ее коже побежали мурашки. Господи, она промокла насквозь, до самых трусиков. Тонкая ткань обрисовывала шов ее киски, набухшие губы, влажное пятно прямо там, где должны были быть мои пальцы.

Из моего горла вырвался рык. Первобытный и территориальный.

— Такая, блядь, мокрая, — всегда такая мокрая. Всегда жаждущая угодить. — Хочешь мои пальцы, голубка? Или мой рот?

Она схватила меня за волосы.

— Все, — она покрутила бедрами, и ее киска сжалась. Прямо здесь, перед моим чертовым лицом. — Дай мне все.

Это. Господи, это. Вот почему она поставила меня на колени.

Я оттянул ее трусики в сторону и вдохнул ее. Затем выдохнул обратно. Мое дыхание на ее киске было обещанием. Я сделаю так, что тебе будет охуенно хорошо. Я был обязан сделать это для нее. Для себя. Для нас. Мы мучили себя четыре долбаных года. У меня было столько времени, чтобы наверстать упущенное, и я собирался проводить каждый день до конца своей жизни, делая именно это.

— Грей… — она выгнулась дугой, ее голос был заикающейся мольбой.

Я провел подушечками больших пальцев по ее губам, а затем прижал один к ее клитору. Ее пальцы сжались в моих волосах.

— Подними ногу. Положи ногу мне на плечо, — мне было все равно, что ее каблуки впиваются в мою кожу. Я испытывал боль и похуже. — Да, блядь, — это движение открыло ее для меня еще больше. Я провел большим пальцем по ее центру, скользнул им вниз по киске, потом обратно вверх. Она была ничем иным, как гребаным раем. Я просунул внутрь один палец, затем два. — Умоляй меня, милая голубка.

— Пожалуйста, сэр. Заставьте меня кончить, — она хныкала. — Мне это так чертовски нужно.

Блядь.

Я погрузил пальцы глубоко внутрь нее, наслаждаясь тем, как она чувствует себя рядом со мной. Такая горячая. Такая мокрая. Она работала своей киской против моих пальцев. Я трахал, трахал, трахал ее сильнее. Я был потерян в ней. Ничего не существовало, кроме небрежного, влажного звука моих пальцев в ее киске и ее стонов, становящихся громче с каждой секундой. Моя красавица любила глубоко. Она любила грубость. Она оседлала моих демонов. Она владела ими.

— Блядь, Грей. Святое дерьмо, — она крепко, так крепко обхватила меня, сжимая мои пальцы. Я добавил третий, а затем поднес свой рот к ее клитору, как раз когда она перешагнула через край.

Крик, сорвавшийся с ее губ, был чистым, блядь, совершенством. Это было искупление, прощение и спасение. И это было мое. Я сделал это с ней. Может быть, я не заслужил этого. Я был уверен, что не заслужил. Но я все равно принял это. Каждый раз, когда она кончала, это было то, что было. Это было то, чем она была. Лирика в песне падшего ангела.

Я вынул из нее пальцы, зная, что именно так я буду присутствовать на коронации. Отмеченный ею. Покрытый ее соками. Пахнущий ею. Я не собирался смывать ее с себя.

Я поправил ее трусики, сбросил платье и встал. Ее лицо раскраснелось, глаза все еще были темными и остекленевшими от блаженства после оргазма.

Она облизала губы, затем ухмыльнулась.

— Я думала, мы опоздывали.

Кто-то постучал в дверь, прежде чем я успел ответить. Линкольн.

Я поцеловал ее в лоб.

— Похоже, мы как раз вовремя, голубка.

Коронация была искренней, величественной и такой, какой заслуживала Энистон. Всю церемонию я прижимал Лирику к себе. Она напряглась, когда мы только вошли в собор, но мы с Линкольном заверили ее, что здесь безопасно. С нами она была в безопасности. С нами обоими.

Кошмар был позади. Пришло время начать исцеление.