Суперзвезда

ГЛАВА 14

Кэссиди удивилась, что в столь ранний час движение на дороге такое сильное. Еще не было семи, а дороги уже совершенно забиты. Все куда-то звонили по сотовым телефонам, женщины красились, слушали радио, движение было сильное, но все соблюдали дистанцию. «Какой контраст с Манхэттеном», — подумала она с некоторым облегчением. Наверное, ей начинала нравиться жизнь в Лос-Анджелесе.

Воспоминания предыдущего дня все еще преследовали ее. Сожженное покрывало, окровавленная ночная сорочка, записка красными чернилами — все это потрясло ее. Она перебралась в другую комнату, но не смогла заснуть, хотя была совершенно без сил.

Отец пытался ее успокоить, говорил, что это чья-то злая шутка. Кэссиди только молча взглянула на него, зная, что они оба подумали на Джонатана, помня о его пьяной ярости. Наконец, отчаявшись заснуть, она окунулась в чтение книги о «Колоссал»: «Взлет, падение и новый взлет киностудии». Если нельзя заснуть, то можно хотя бы познакомиться с историей Голливуда. Если бы она получше знала историю «Колоссал», то поняла бы, в каком направлении движется эта компания, и смогла бы ею управлять.

«Десмонд», к добру или к худу, была собственностью «Колоссал», которую контролировал Джек Кавелли. Кэссиди знала, что ключ к успеху любого проекта — хорошее знание его участников. И в данный момент ей необходимо побольше узнать именно о Кавелли.

Кэссиди продвигалась по Сансет-бульвар, разглядывая культовые места Голливуда прошлого. Сансет-бульвар, некогда грязный тракт, соединяющий киностудии с домами на холмах, где жили кинозвезды, теперь стал центром голливудской киноиндустрии. Знаменитые ночные клубы «Трокадеро», «Чирос» и «Макамбо», где юная Маргарита Кансино повстречала кинобосса Гарри Коуэна, который дал ей имя Риты Хейвуд, были всего лишь малой частью легенды Сансет-бульвар.

«Классический Голливуд» — эти два слова вызывали образы роскоши, хорошего стиля и звезд. Тридцатые и сороковые годы были золотым веком кино. В те дни голливудские студии стали фабриками грез, создавая сотни кинофильмов ежегодно, чтобы насытить аппетит американской публики. Ей вспомнился Уолтер Пикетт, преуспевающий создатель водевилей, который возмечтал стать владельцем одной из наиболее преуспевающих голливудских студий. На Мелроуз-авеню, немного южнее студии «Парамаунт», на шестидесяти пяти акрах, где находились склады и студии звукозаписи, Пикетт осуществил свою мечту. У него были большие связи с воротилами из индустрии развлечений, и со временем он смог завлечь к себе таких звезд, как Мей Уэст, Марлен Дитрих, Гарри Купер и Бинг Кросби. В течение двух лет, после серии слияний и реконструкций, в руках девяти студий было сосредоточено девяносто пять процентов всего кинопроизводства Америки — пять крупных и четыре поменьше, включая «XX век Фокс», «Парамаунт» и «Уорнер Бразерз». «Колоссал» занимала вторую позицию после «Эм-джи-эм».

Под руководством Пикетта «Колоссал» создавала фильмы, покорившие сердца американцев в период Великой депрессии, когда всем хотелось хотя бы на время забыть свои невзгоды.

Из прочитанного накануне вечером было ясно, что Пикетт считал: герои его фильмов должны быть понятны каждому. И не важно, кто это — безработный муж или сентиментальная домохозяйка. На экран Пикетт выводил персонажа, с которым каждый мог сравнить себя. Он делал жизнь простых американцев мифом. Если у американцев были проблемы, то Голливуд предлагал, как их решить. Это сработало, и Пикетт затмил Сесила Б. де Милле, Сэмюэля Голдвина, Луиса Б. Мейера и Джека Уорнера. Постепенно «Колоссал» стала студией номер один.

Но Пикетт, конечно, пользовался чей-то поддержкой. Кэссиди была поражена, узнав, как, казалось бы, легальный бизнес кинопроизводства был связан с криминальной сферой.

Один из давнишних приятелей Пикетта был не кто иной, как знаменитый Бенджамин Зигель — «Багзи». Тот Зигель, который вырос на нью-йоркской «Кухне ада», начинавший как подельник Лаки Лучиано и Мейера Лански. Поначалу он был известен как бутлегер и киллер с гипертрофированным либидо. Но со временем у Зигеля появилась страсть к бродвейским актрисам и голливудским старлеткам. Он начал общаться с голливудской элитой, включая Харлоу, Габл, Купера и Гранта, и вскоре пролез в большой бизнес, где крутились колоссальные деньги. Впоследствии его контроль над «маленькими людьми» стал безграничным, и, если какой-нибудь руководитель студии отказывался платить, его актеры и актрисы оказывались на улице.

Ходили слухи, что Зигель обеспечил расцвет «Колоссал». Он расчистил ей дорогу на самую вершину, вызывая страх и уважение всех других студий. Багзи держал Голливуд в своих руках. Ни один глава студии, продюсер, режиссер или агент не обладал такой властью над Голливудом, как Багзи Зигель.

Зигель имел в год почти по миллиону. Все его доходы возвращались в оборот голливудских наркотиков и проституции. Даже после ареста за убийство Гарри Гринберга в 1939 году, находясь за решеткой, Зигель был удостоен особой награды Голливуда. За месяц ему удалось получить не менее двадцати «увольнительных», которые позволили ему выходить из тюрьмы на волю, словно это была гостиница. Его видели в городе с «игроками», некоторые из которых были известны своей связью с организованной преступностью, а также с теми, кто управлял его деньгами: банкиром, брокером и бухгалтером. И конечно же, его выпускали из тюрьмы на все важные голливудские мероприятия.

Вскоре обвинения в убийстве были сняты, и в течение нескольких недель друзья Зигеля, среди которых был Уолтер Пикетт, помогли ему вернуться на вершину голливудского Олимпа.

В июне 1947 года около полуночи Багзи Зигель читал газету в гостиной у своей подружки Виргинии Хиллз, когда в окно влетела пуля. Зигель был убит выстрелом в голову. Его лицо было совершенно изуродовано, в череп попали три пули.

На похоронах Зигеля Пикетт был совершенно расстроен, казалось, он глубоко переживал смерть друга. На самом деле то, что выглядело как скорбь, было страхом за будущее «Колоссал». Однако Пикетту не стоило беспокоиться, увидеть будущее «Колоссал» ему не было суждено. В 1954 году, когда было объявлено о банкротстве студии, Уолтер Пикетт умер от сердечного приступа.

Студию унаследовал его единственный сын Уолтер-младший. Читая об Уолтере Пикетте-младшем, Кэссиди подумала, что он очень похож на ее брата Джонатана. Младший Пикетт был испорченным и расточительным, его деловые способности были на нуле, амбиции тоже. Вскоре «Колоссал» пришла в совершенный упадок. Студия закрылась в 1964 году, и это был знак того, что старый Голливуд умер.

С самого начала было ясно, что в деловом отношении Кавелли — гений, спаситель, герой, мессия, и именно невероятное возрождение «Колоссал» прославило его.

Кэссиди старательно изучила деятельность Кавелли с 1984 года до настоящего времени, когда власть Кавелли стала безграничной. В конце концов, знание давало ей силу, а это было единственное, что имело значение для Джека. Если Кэссиди хотела добиться его уважения и поддержки, она должна хорошо подготовиться. Кроме того, она стремилась узнать, откуда появился Джек, стремилась проникнуть в его мысли. Меньше всего ей хотелось быть снова пойманной врасплох. Ей хотелось думать о нем только как о сопернике, но это было непросто. Танец в его объятьях всколыхнул в ней давно забытые чувства, и теперь она была почти обезоружена. Внутренний голос призывал к осторожности: это не тот человек, которым она имеет право увлечься. Она не может себе это позволить.

Кэссиди подумала о Рудольфо, о своем коллеге, лучшем друге, любовнике. Вчера она звонила ему в Нью-Йорк, умоляя приехать в Лос-Анджелес, помочь ей с «Опасными желаниями». Он согласился, но теперь она сомневалась, что это была хорошая идея. Она доверяла его способности руководить — он всегда хотел быть директором художественного фильма, — но в личном плане он постоянно требовал, чтобы Кэсс зависела от него. Достаточно ли она любила Рудольфо, чтобы относиться к нему так, как он хотел? Ей было трудно ответить на этот вопрос. Конечно, она могла на него положиться, зная, что он всегда готов ей помочь, чего в ее жизни прежде не было никогда, но ей казалось, что из них вряд ли получилась бы хорошая пара. Одно она знала: Рудольфо был абсолютно незаменим, если она собиралась успешно снять этот фильм.

Ее мысли вернулись к Джеку Кавелли, а затем к Челси Хаттон. Они были любовниками — это очевидно. Но почему-то ей казалось, что они не очень подходили друг другу. Кэссиди засмеялась. Неужели она ревнует? Тем не менее эта Хаттон была еще одной жестокой шуткой судьбы.

Их, возможно, случайная встреча на кладбище казалась приятной, по крайней мере поначалу. Но во время приема Челси дала понять, что считает Кэссиди своим врагом. Неизвестно, как сложатся их отношения дальше, но понятно одно: Челси Хаттон не так проста, как кажется.

Кэсс почти добралась до студии, и тут зазвонил сотовый телефон. Ее официально известили о том, что Челси должна заменить актрису, уже утвержденную на роль Офелии. От бедной молодой актрисы откупились, и эти деньги должны быть выплачены из бюджета фильма.

Интуитивно Кэссиди чувствовала, что Челси Хаттон совершенно не подходит на роль Офелии Россини, которая по сценарию была волевая, решительная, но при этом совершенно наивная, милая, с мягкими, немного детскими манерами. Из того, что видела Кэсс, было понятно, что в Челси много плотской, животной страсти, и это совсем не соответствовало хрупкому образу Офелии.

Но Кавелли ясно дал понять, что Челси должна получить эту роль, несмотря на то, что ее предыдущие фильмы свидетельствовали — эта капризная женщина вряд ли справится с такой ролью. Кэссиди не собиралась спорить с боссом по этому поводу, по крайней мере не сейчас. Кроме того, съемки начинаются через неделю, и теперь уже некогда обсуждать состав актеров. Джек вообще не собирался что-либо обсуждать. Она не могла позволить себе поражение, слава Богу, хотя бы Рудольфо скоро будет с ней. Сейчас ей так нужен человек, который смог бы прикрыть ее с тыла.

Кэсс медленно подъехала к студии «Колоссал» и остановилась у входа. Одетый в униформу охранник вышел вперед:

— Чем могу служить, мисс?

— Кэссиди Инглиш. «Десмонд Филмз».

— Конечно, мисс Инглиш. — Охранник тепло улыбнулся. — Ваш пропуск еще не готов, но скоро его пришлют. Я вас отмечу. — Он нажал кнопку, и ворота открылись. — Главный корпус прямо наверху холма и направо. Меня зовут Сэм. Если понадобится моя помощь, только скажите.

Кэсс улыбнулась ему в ответ, потом медленно проехала мимо аккуратно припаркованных трейлеров, которыми пользовались, как догадалась она, писатели и режиссеры. Она сделала первый поворот направо и въехала прямо на улицу Нью-Йорка. Район театра, подумала она, до чего же похоже. А слева был даунтаун, возможно, Гринвич-Виледж. Ряды аккуратных каменных зданий тянулись на целый квартал. Декорации были сделаны исключительно точно, добротно, и Кэсс подумала, что режиссеры студии часто пользовались ими. Она даже вспомнила опубликованные в 1999 году данные о том, что декорации Нью-Йорк Сити чаще других арендовались студиями и независимыми кинокомпаниями.

Направившись к основному корпусу студии, она остановилась на парковке и, к своему удивлению, нашла там место с ее именем. Неплохо для начала, подумала она, догадавшись, что Роджер предупредил всех о ее приезде.

Основной корпус оказался четырехэтажным зданием с кирпичным фасадом и колоннами. Элегантность и респектабельность свидетельствовали о власти, этот особняк был совершенно не похож на отцовский бездушный офис в башне Сенчури Сити.

Кэсс поднялась на лифте на третий этаж, где была приемная. В узком холле за большой стойкой сидели трое служащих. Не успела она назвать свое имя, как из-за стойки вышла негритянка средних лет.

— Вы, должно быть, дочь мистера Турмейна. — Женщина протянула Кэссиди руку. — Я Люси Виттакер, менеджер. Позвольте мне первой вас поприветствовать у нас на борту.

Кэсс улыбнулась, протянула руку и по-деловому ответила:

— Очень приятно познакомиться.

— Если вы последуете за мной, я покажу вам ваш кабинет. — Она повела Кэссиди по коридору к большой двойной двери. Табличка на стене гласила: Кэссиди Инглиш. Достав ключ, она открыла дверь.

Комната была большая, с очень высоким потолком и огромными окнами, занимавшими почти всю стену. Кэсс увидела огромный письменный стол с кожаным креслом, кожаный диван, два стула с кожаными сиденьями, стол для переговоров и стулья для десяти человек. Три стены занимали стеллажи с книгами, четвертую украшали современные картины, на полу лежал бургундский ковер из шелкового плюша. Через высокие окна позади письменного стола комнату заливал яркий свет.

— В прежние времена этот кабинет использовали для съемок. Мистеру Пикетту нравилось, что здесь такая камерная обстановка, и я с ним полностью согласна. Вам нравится здесь?

— Это был кабинет мистера Пикетта?

— Да, — ответила Люси.

Кэссиди улыбнулась, ей было приятно, что здесь когда-то работал знаменитый основатель компании.

Люси подошла к столу и показала Кэсс кнопку.

— Если вам что-нибудь понадобится, сразу вызывайте меня. — Она посмотрела на часы. — Ваш секретарь Олли Фармстед должна скоро быть. Я видела, как она подходила к проходной, чтобы взять для вас связку ключей. Думаю, она вам понравится. Я сама принимала ее на работу.

— Спасибо, Люси, — ответила Кэсс.

— Может быть, я еще чем-то могу быть полезна?

— Нет, спасибо, вы уже и так мне помогли.

Люси направилась к двери:

— Я помогу вам освоиться. Уверена, вам предстоит многое сделать.

Кэсс подождала, пока закроется дверь, потом упала в кресло у стола. Еще раз осмотрев комнату, она поняла, что этот кабинет нравится ей все больше и больше. Она просто не могла поверить, что находится здесь. Годами она мечтала снимать художественные фильмы, но мысль о том, что ей придется находиться в одном городе с отцом, заставила ее забыть об этой мечте. Еще на прошлой неделе она делала программу новостей на телевидении, а теперь уже возглавляет кинокомпанию.

Дверь приоткрылась, и показалась головка молодой женщины:

— Здравствуйте, мисс Инглиш, я Олли.

Кэсс удивилась: секретарша оказалась красивой девушкой лет двадцати пяти со стрижеными волосами, выкрашенными перьями в голубой и желтый, в ноздре у нее виднелась дырочка для серьги.

— Вот ключи от этого кабинета, личного лифта там сзади и от столов с документами. Вам чего-нибудь принести?

Кэсс встала и, подойдя к Олли, пожала ей руку, потом взяла связку ключей.

— Нет, пока ничего не надо. Я еще не разобралась с письмами.

— О’кей… ну, если понадоблюсь, нажмите на верхнюю кнопку. — Олли показала на телефон слева на столе. — Еще есть чай, кофе, в холодильнике сок и содовая, а позади книжного шкафа бар.

— Спасибо, — тепло поблагодарила Кэсс. — Уверена, вам придется поработать, как только я освоюсь.

Когда Олли вышла, Кэсс снова села за письменный стол, чтобы разобраться с многочисленными сообщениями, расписанием совещаний глав подразделений и студий. Ей надо было проверить и одобрить места съемок и сценарии, договориться о встречах с ведущими актерами и актрисами.

— Олли, могу я взглянуть на подготовку рекламы и расходы по ней, а также отчеты по бюджетным расходам «Опасных желаний»?

Кэсс отпустила кнопку, откинулась в кресле и глубоко вздохнула. Болезнь Роджера сильно затормозила съемку фильма. Теперь надо искать замену нескольким актерам, да и художники-декораторы грозились уйти, директор взбунтовался и уволился. Ей и Рудольфо предстоит все восстановить, снова поставить на рельсы, чтобы успеть закончить фильм к концу месяца. Это почти невозможно. Слава Богу, вечером приедет Рудольфо.

В дверь громко постучали, в приемной послышались какие-то голоса. Олли твердо сказала:

— Вы не можете войти без доклада. Пожалуйста, подождите, а я доложу мисс Инглиш, что вы здесь.

За последние несколько часов Кэсс поняла, что Олли была достаточно сдержанным человеком. Поэтому, если она повысила голос, значит, в приемной происходило что-то действительно неприятное.

Так и оказалось.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Челси Хаттон в окружении каких-то мужчин. Олли, безнадежно пытаясь преградить им путь, встала перед столом Кэсс, словно давая понять, что им придется перешагнуть через нее.

Раздувая ноздри от ярости, Челси вышла вперед и отстранила молоденькую секретаршу.

— Пожалуйста, скажите этой женщине, кто я такая.

Кэсс встала, решительно оперлась руками о стол. На лице ее промелькнула тень раздражения. Повернувшись к Олли, она понимающе взглянула на нее:

— Все нормально. Я справлюсь сама.

Кэсс улыбнулась. Раскрасневшаяся от злости секретарша кивнула и вышла из комнаты.

Двое сопровождающих Челси вошли в кабинет танцующей походкой. Агент по рекламе сел на стул с одной стороны стола для переговоров, менеджер расположился с другой, поставив свой кейс рядом на стул. Челси картинно уселась посередине дивана, небрежно поправила разрез своей ярко-красной, до щиколоток, юбки, потом положила ногу на ногу, чтобы показать высокие, по колено, сапоги того же цвета. Как только наступила тишина, эта новая звезда вздохнула, вероятно, довольная тем эффектом, который произвел ее грандиозный выход, и сразу начала обсуждать свои дела.

— Это мои люди. — Челси повернулась к мужчинам, которые пришли с ней. — Вы, должно быть, знаете Майкла Лотта, моего менеджера и агента. — Начинающий агент, как показалось Кэсс, смущенно улыбнулся. — А это Фил Уэст, мой агент по рекламе. — Тот, наоборот, неустанно демонстрировал уверенность, возможно, по указанию Челси.

— Прошу уважать их так же, как и меня. — Она протянула агенту правую руку, и он поспешил дружески хлопнуть ее по ладони. — Фил занимается моей рекламой и связью со средствами массовой информации, и должна добавить, очень напряженно работает.

Фил преданно кивнул. За всю свою профессиональную деятельность Кэсс ни разу не видела, чтобы клиент говорил за агента.

Челси продолжала:

— Вот план действий, который он разработал. Нам нужен кто-то, чтобы найти места для рекламных щитов. Двадцать или тридцать плакатов по городу будет достаточно для начала. Мне понадобятся несколько новых рекламных снимков; пусть это сделает Гарри Бенсон или Патрик Де-маршельер. На каждом рекламном щите будет мое изображение и надпись «Кто такая Челси Хаттон?». — Она замолчала, ожидая реакции Кэсс, и, не дождавшись, продолжила: — Так мы разожжем интерес ко мне. Я потащу за собой этот фильм, я думаю, прямо перед самой премьерой мы выдадим что-нибудь вроде «Увидите ее в кинофильме “Опасные желания”». — Челси посмотрела вдаль. Кэсс была уверена, что ее мечтательный взгляд устремлен в блестящее будущее.

Потом она снова уставилась на Кэссиди:

— Мы просто не можем позволить себе неудачу.

Кэсс не могла поверить тому, что слышала. Челси хотела, чтобы «Колоссал» заплатил за ее собственную рекламу, а не за рекламу кинофильма. Какая наглость! Кэсс пыталась скрыть раздражение. Ее внутренний голос шептал, что для кинозвезд нет ничего более важного, чем их чрезмерное эго и гордость. Она знала, что главное никогда не говорить им «нет» публично.

— Думаю, мы это еще обсудим, — спокойно произнесла Кэсс.

Челси выпрямилась. Майкл Лотт попытался что-то сказать, но Челси его перебила:

— Что обсуждать? Мне нужно именно это, — победно добавила она. — Кроме того, Джек согласен.

Кэсс услышала откровенный сарказм в ее голосе, и ей захотелось завыть. При других обстоятельствах она бы отказалась от всего и вышла из игры, но сейчас ее что-то останавливало. Этот фильм был слишком важен, и она не позволит себе конфликтовать с Челси Хаттон с ее сумасшедшими требованиями. Вместо этого она постарается вести себя с ней, как с избалованным ребенком, и, если Челси опять закатит истерику, будет терпеливо успокаивать ее.

— Послушайте — Кэсс сконцентрировала свой взгляд на Филе. — Думаю, ваш план неплохой. Почему бы нам не сесть и не обсудить все официально за обедом на следующей неделе?

Казалось, это понравилось всем, даже Челси. Ее настроение вдруг улучшилось, лицо стало оживленней. Она встала и направилась к двери. Через плечо она спросила:

— Когда начинаются съемки?

Кэсс собрала всю свою любезность и, стиснув зубы, произнесла:

— Сразу же, как только все уладим.

— Вы шутите? — Кэсс укоризненно посмотрела на Джека, и ее губы сжались от негодования. Она знала, что сильно рискует, вступая в спор с боссом, но злость была такой сильной, что ей стало все равно.

Однако Джек был невозмутим. Кэсс даже показалось, что в его глазах мелькнул огонек любопытства. Они не встречались с глазу на глаз с того самого вечера — не было необходимости. Она избегала его, сама не понимая почему. Из-за смущения, неуверенности, возможно, страха? Скорее, из-за всего сразу. Теперь, стоя перед ним, Кэсс чувствовала на себе его испытующий взгляд. Он изучал ее, и ей было неловко и обидно.

— Уступая ее требованиям, вы создаете монстра, — пыталась убедить его Кэсс.

Джек, сохраняя спокойствие, сверлил ее глазами, всматриваясь в каждое движение.

— Мисс Инглиш, любая старлетка, входящая в эту дверь, — монстр. Кому есть дело до их требований? Если они приносят деньги, остается только закрыть глаза и уши. Стоимость среднего фильма теперь выше пятидесяти миллионов долларов. В настоящее время, при нынешнем положении вещей, бюджет «Опасных желаний» превышает эту цифру, а вы еще даже не приступили к съемкам.

Он подошел к окну и, стоя к ней спиной, спокойно сказал:

— Так что несколько тысяч долларов на рекламу Челси едва ли имеют значение, и у нас, насколько мне известно, другого плана рекламы нет. Откровенно говоря, участие Роджера в этом проекте было неудачным. Он просто все испортил. Если кто-то и виноват, то это он.

— Как вы можете так говорить? Вы же знаете, что мой отец отдал всего себя этому фильму, — выпалила Кэсс. Вдруг она поняла, что никак не может изменить то, что Кавелли обещал своей любовнице, и ей все-таки придется работать над рекламной компанией Челси. Как-то сразу она успокоилось, но показывать Джеку, что он победил, ей не хотелось.

— «Опасные желания» был начат «Мирамакс» три года тому назад, — заговорил Джек, все еще стоя у окна. — Когда они решили отказаться от него, фильм снова выставили на продажу. Вы, как и я, знаете, что отвергнутые сценарии очень привлекательны для многих студий, которые надеются, что, справившись с некоторыми проблемами, можно заполучить то, что почти наверняка удастся снять. Роджер взял «Опасные желания» задаром и выкинул кучу денег на его производство. Но это оказалось не так просто, как он думал, и он увяз с головой. — Джек повернулся, глубоко вздохнул и добавил: — Теперь ничего не изменишь. Но мы должны сделать все возможное, чтобы исправить эту сложную ситуацию.

Кэсс шагнула в его сторону, стараясь сохранить дистанцию, но в то же время быть достаточно близко, чтобы заглянуть ему прямо в лицо.

— Я не собираюсь сдаваться, господин Кавелли. — Ее голубые глаза засветились недобрым огнем. — Возможно, это всего лишь капля в вашем финансовом море, но для меня это возможность создать фильм. И я не допущу непрофессионализма.

Он приподнял бровь и задумчиво взглянул на нее.

— Вы игрок, мисс Инглиш?

Она не ожидала такого вопроса. Почему он поменял тему разговора? Джек сократил дистанцию, которую она установила между ними. Он был достаточно близко, чтобы она разглядела сеточку морщин под глазами; то, что он не был идеален, делало его более доступным. Оборона Кэссиди дрогнула, ей стало трудно говорить, и она только покачала головой.

— Не знаю, в курсе ли вы, мисс Инглиш, но эта студия, эта компания была мне как жена в течение двадцати лет. «Колоссал» для меня значит очень многое. Но все же я готов поспорить на половину моей доли в «Колоссал», что вы не сдвинете дело с мертвой точки.

Она с минуту пыталась сообразить, куда он клонил.

— А если мне не удастся?

— Обед в «Палм». — Он шутливо пожал плечами.

Она замерла посреди комнаты, озадаченная выражением его лица. Невозможно было понять, шутит он или нет.

— Стало быть, вы предлагаете мне пари, верно?

Джек слегка кивнул.

— Если выигрываете вы, половина «Колоссал» ваша. Если проиграете, то оплачиваете наш обед. — Он приблизился к Кэсс, снова сокращая расстояние между ними. Протянув руку, он поймал ее ладонь и крепко пожал. Возможно, он всего лишь забавлялся, расточая свое знаменитое обаяние.

От его прикосновения ее словно ударило током, и она инстинктивно отскочила назад. Если он действительно собирался сдержать слово, то она могла бы выторговать у него вместо доли «Колоссал» весь «Десмонд». Кэссиди не часто приходилось участвовать в такой игре.

Турмейн уже два дня не отвечал на ее звонки, и Патриция Хансон не могла решить, что делать дальше. Чем больше новостей о кинофильме и студии появлялось в средствах массовой информации, тем больше она страдала. Страшная тайна жгла ей душу. Куратор из Общества анонимных алкоголиков сказал ей, что оглашение такой информации может привести к трагедии, и напомнил, что, хотя откровения очень важны в лечении, не следует забывать, что это допустимо, лишь когда не наносит вреда кому-либо. Может, было бы лучше все оставить как есть, но Патриция не унималась. Она никогда не знала меры: алкоголь, секс, покупки в магазинах — она во всем шла до конца.

Поэтому, отыскав в справочнике телефон Челси Хаттон, она оставила ей на автоответчике сообщение, что имеет важную информацию о ее отце.

Спустя некоторое время в ее квартире раздался телефонный звонок.

— Это Челси Хаттон, — сказал женский голос.

Патриция снова представила себе несчастного, больного ребенка с биркой «Турмейн Кэссиди» на запястье крошечной ручки.

— У меня есть информация о вашем прошлом, которая может вас заинтересовать, — сказала она.

К изумлению Патриции, эта женщина не удивилась, словно все знала и даже ждала этого звонка.

— Где мы можем встретиться, мисс Хансон? Это не телефонный разговор.

— Вы можете прийти ко мне. Мне трудно передвигаться, я не совсем здорова.

Челси Хаттон вздохнула, и Патриция услышала, как она затянулась сигаретой.

— Мне это не очень нравится, но я все-таки приду, интересно, что вы скажите.

— Приходите, мисс Хаттон. Я вас чаем угощу.

— В пять часов, и лучше выпьем коктейль.

Рудольфо смотрел в иллюминатор салона первого класса и мучительно думал о чем-то. Ему хотелось, чтобы судьба была благосклонна к нему, радовала, а не била. Он всегда мечтал делать художественные фильмы, даже закончил киношколу, заплатил тысячи долларов за то, чтобы стать хорошим директором. И вот наконец такая возможность появилась. Использовала ли его Кэссиди, предлагая эту работу? Или это действительно его шанс?

Когда она позвонила, он просто не поверил, потом она дала ему семейного адвоката, чтобы тот помог ему расторгнуть контракт с телестудией. Он не колебался ни секунды. Как он мог отказать? Сейчас он был нужен Кэссиди.

Это предложение было интересным, хотя и не сулило большой выгоды. Кэсс говорила, что ей необходимо снизить расходы, и поэтому она не может предложить ему много. Но ему было это безразлично, он согласился бы работать и задаром.

Вскоре появились слова «пристегните ремни», и самолет пошел на посадку в аэропорту Лос-Анджелеса. Рудольфо глубоко вздохнул, закрыл глаза и представил себе лицо Кэсс. Он вспомнил их последнюю ночь, перед тем как она покинула Нью-Йорк. Они были у нее дома, он вошел к ней в кабинет, и она разозлилась.

— Сюда нельзя.

— Я не нарушаю никаких запретов, верно? — вспомнил он свои слова.

— Вообще-то нарушаешь, вторгаешься в мое личное пространство.

В словах прозвучало знакомое ему раздражение. Почему она всегда так закрыта для него? Должно быть, подумал он, ее отношение к нему изменилось. Иначе зачем она его позвала?

Самолет приземлился на пять минут раньше расписания. Рудольфо первым вышел из самолета — в этом одно из преимуществ первого класса. Он схватил чемодан и поспешил взять машину. Через минуту он уже летел в такси, прислонившись к дверце и схватившись за ее ручку на случай, если шофер-иностранец неопределенной внешности вдруг резко затормозит. Рудольфо, жителю Нью-Йорка, были хорошо известны странности представителей этой профессии. Любые замечания или изменения маршрута всегда вызывают у них негодование. За годы работы на телевидении Рудольфо понял, что нервы надо беречь, и поэтому никогда не обращал внимания на водителей.

Машина направлялась на побережье, в Шаттерс, курорт в Санта-Монике. Конечно же они застряли в пробке. Бульвар Сепулведа был забит. Всегда одно и то же: Манхэттен, Лос-Анджелес — кругом пробки.

Наконец водитель сумел выбраться на свободную дорогу. Вид знойного пейзажа и безоблачного неба успокаивал, и Рудольфо расслабился. Когда он улетал из Нью-Йорка, там было сыро, грязно и мрачно. Лос-Анджелес же казался раем. Они добрались до поворота на Санта-Монику и поехали на запад по бульвару Пико. Рудольфо регулярно бывал в Лос-Анджелесе по делам и всегда останавливался за городом, Санта-Моника казалась ему более уютной, чем Беверли-Хиллз.

Водитель остановился у главного входа отеля. Рудольфо дал ему двадцатидолларовую купюру, вышел из машины и вытащил свои вещи из багажника. Он прошел мимо швейцара в красивое фойе, которое напоминало о старых фильмах двадцатых годов. После регистрации портье проводил его в номер. Дизайн был выдержан в красочном стиле южной Калифорнии двадцатых годов. Из маленькой спальни и гостиной открывался захватывающий вид на знаменитый пирс Санта-Моники. Конечно, это не дворец, но если ему удастся уговорить Кэсс жить вместе…

Лос-Анджелес был золотой жилой для женщин, и все они были голодные. Все они хотели его. В свои восемнадцать лет он был совершенно самостоятельным. Чего еще желать здоровому мужчине? С работой, конечно, было непросто. Вытирать столы и драить пол ему не нравилось, но находились и другие занятия. Одним из них было болтаться на Тракадеро в надежде, что ему повезет. Всегда найдется какая-нибудь скучающая домохозяйка, или незанятая актриса, или молоденькая девушка с богатеньким папашей, желающая, чтобы он ее утешил. Все они были готовы помочь ему в обмен на маленькие услуги и немного внимания с его стороны.

Он был молод, хорош собой и опытен. Диплом колледжа и гангстерский подход к делам помогли ему найти путь на самый верх социальной лестницы. Он очаровывал и ублажал всякую женщину, которая могла ему помочь. Любовницы одевали его в самые дорогие, сшитые на заказ костюмы, дарили ему шелковые галстуки и сорочки ручной работы. У него был «ягуар» и вилла на побережье.

Он посещал все важные приемы Голливуда, легко находил общий язык с кем угодно. Даже влиятельные мужчины восхищались им.

Он никогда не позволял себе серьезных отношений с женщинами, хотя они часто не на шутку влюблялись в него. Он научился управлять своими чувствами и мастерски вести игру. Ночи он проводил на приемах, а днем спал.

Такая насыщенная жизнь его устраивала. Спустя год он стал лучшим актером Голливуда. Он мог быть бизнесменом, механиком в гараже, магнатом на Уолл-стрит, мастером по ремонту телевизоров, добрым любящим мужем или хладнокровным, расчетливым любовником. Каждую роль он исполнял виртуозно и талантливо.

Вскоре он понял, чего ему хотелось больше всего, и это была не игра. Он хотел стать звездой, хотел, чтобы мир лежал у его ног. Он будет могущественным, как Брандо, успешным, как Иствуд, и красивым, как Рэдфорд.

Это был Голливуд, а в Голливуде все возможно.

«Мортон» на улице Мелроуз был одним из самых престижных заведений в Голливуде, особенно по вечерам в понедельник, когда знаменитости являлись сюда размять мышцы и помериться своим звездным величием.

Уже второй понедельник Джеймс Рентрю обедал здесь с Джеком. С самого приема у Турмейнов они, казалось, вознамерились следить друг за другом. Когда они уселись за столик и заказали вино, Кавелли сказал:

— Дочь Роджера настроена очень решительно.

Джеймс пожал плечами:

— А ты ожидал чего-то другого? Она из крепкого десятка.

— У меня сегодня была небольшая встреча с ней в моем кабинете. — Джек натянуто улыбнулся.

— И что? — спросил Джеймс, подняв бровь.

— Скажу только, что следующая пара недель будет жаркой, — внезапно засмеялся Кавелли.

Джеймс почти не улыбался.

— Думаю, ты наконец-то встретил свою пару, Джек. Кэссиди очень решительная, настойчивая женщина. И я бы добавил — очень страстно относящаяся к работе.

Джеймс оглядел Кавелли с восхищением. Он знал, что сорокадевятилетний миллионер, сидящий напротив него, заявил «Уолл-стрит джорнал», что путь к успеху состоит в том, чтобы нанять самых лучших сотрудников и отойти в сторону, наблюдая, как они работают. Это был доступный, понимающий и уважаемый лидер. Насколько мог судить Джеймс, без Кавелли студия не выстоит. Но Джеймс также знал, что работа под началом Джека для Кэсс будет нелегкой.

Официант принес мартини. Джек поднял свой бокал и произнес тост:

— За успешное сотрудничество, мир и взаимопонимание на студии «Колоссал». За процветание Кэссиди.

— Я не сомневаюсь, что у нее все получится, но предупреждаю тебя, Джек, полегче с ней. Если не послушаешь меня, то будешь отвечать не только перед Роджером, тебе придется иметь дело со мной.

В этот момент Джеймс услышал знакомый голос, от которого его бросило в жар. Слева за большим круглым столом рядом с баром он увидел группу мужчин и женщин. Их смех и непристойные выкрики становились все громче, и вскоре к ним кинулся метрдотель. Послышался спор и звук разбитого стекла.

— Ты знаешь кого-то из них? — спросил Джек, который сидел к ним спиной.

— Да. Боюсь, это Джонатан Турмейн, — сердито произнес Джеймс. Он швырнул салфетку на стол и направился сквозь толпу к шумящему столу. Джеймс крепко схватил Джонатана за правый локоть. Сквозь стиснутые зубы он прорычал:

— Именно поэтому твой отец передал «Десмонд» Кэссиди. Неужели ты не понимаешь, что твое дурное поведение отражается на его репутации?

— Да пошел он к чертям! К чертям моего хренового папашу! — хрипел Джонатан. — И к чертям эту Кэсс!

Джеймс проигнорировал оскорбления и быстро вывел молодого человека на улицу. Было уже не так жарко. Он взял машину, дал пятидесятидолларовую купюру водителю и сказал:

— Отвезите этого человека к «Шепоту ветров», за Сансет в Беверли-Хиллз. Доставьте в целости и сохранности и нигде не останавливайтесь. Сдачу оставьте себе.

Джеймс наклонился над задним сиденьем и решительно произнес:

— Еще одна публичная выходка, и тебе конец.

— А что ты собираешься делать? Сказать отцу? — нагло спросил Джонатан, но Джеймс заметил в его глазах страх и растерянность.

Джеймс пододвинулся ближе, так близко, что почувствовал запах алкоголя, и, глядя прямо в лицо молодого человека, медленно произнес:

— Теперь слушай меня. С этого момента все будет, как я скажу. Больше никаких вечеринок, никаких наркотиков и лишних трат. Пора стать взрослым, настало время вести себя ответственно.

Голова Джонатана упала на спинку сиденья. Он зажмурился и с трудом пробормотал:

— Как я могу это сделать?

Его слова задели Джеймса. Он понял, что Джонатан чувствует себя аутсайдером, давно уже выброшенным из дел семьи. Джеймс разглядел под его бравадой обиду. Он выпрямился и засунул руки в карманы:

— Поезжай домой, прими холодный душ и отоспись. Когда придешь в себя, поговорим.

На фоне едва опустившихся сумерек заиграли городские огни.

— А если я этого не сделаю… — Джонатан тяжело задышал. Джеймс понял, что еще минута, и он отключится. Ему стало жаль молодого человека, он не мог судить его слишком строго:

— Езжай домой, Джонатан.

Джеймс отвернулся и направился в «Мортон».