Суперзвезда

ГЛАВА 19

Ванна не принесла ей желаемого расслабления. Одев уютную черную фланелевую пижаму, Кэсс по телефону заказала оладьи с моцареллой, манный пудинг и ромашковый чай с медом. Она откинула одеяло и залезла в постель, намереваясь почитать дневник.

Возможно, чтение дневника матери, рассказывающего о ее тяжелой жизни, не лучший способ прийти в себя, но после бури, вызванной ухаживаниями Джека, слова Ланы успокаивали. Она и сама до конца не понимала, почему предложение прислать за ней водителя так ее разозлило, но ей и не хотелось искать причину. Кем он себя вообразил? Почему позволяет себе так бесцеремонно с ней обращаться? С чего он взял, что, заполнив ее номер цветами, он ее покорил? Если он думал, что при виде роз она забудет обо всех его пороках, он ошибался.

Кэсс тряхнула головой, собираясь с мыслями, и обратилась к дневнику, который прижимала к груди. Откинувшись на мягких подушках, она открыла дневник и, пролистав его, нашла страницу с загнутым уголком.

16 сентября 1975 г.

Благодаря ему я чувствую себя такой желанной. Когда мы вместе, все остальное не имеет значения. Нет ни тревоги, ни давления, ни запретов. Только взаимное уважение. Наши души близки, мы сделаны из одного теста. Два актера с одинаковыми потребностями и желаниями. Мой любимый не похож ни на кого. Иногда я просто сижу и любуюсь его прекрасным лицом, испытывая непреодолимое желание прикоснуться к его безупречному телу.

Я не идиотка. Я прекрасно понимаю, что он может получить любую женщину в Голливуде, если захочет, но он хочет меня. Настоящую Лану, не искусственную, наигранную, издерганную куклу, которую создал мой муж. Я часто думаю о Роджере, о том, что бы он сделал, если бы узнал. Без сомнения, он бы его уничтожил. Но я не могу думать об этом сейчас. Я думаю только о любимом. Я вижу только его, чувствую только его прикосновения, слышу только его мягкий успокаивающий голос. Когда я с ним, я испытываю ни с чем не сравнимые чувства. В его объятиях мне спокойно, в его постели я получаю наслаждение.

Я королева — его королева. Никто не сможет забрать у нас то, что у нас есть, мы созданы друг для друга. Когда-нибудь мы обретем бессмертие.

Кэсс с трудом перевела дыхание. Страсть ее матери не была для нее шоком. Все биографии, которые читала Кэссиди, а их было немало, называли Лану Турмейн самой доступной девушкой Голливуда в те дни, когда она была начинающей актрисой, пытающейся пробить себе дорогу. В свободное от съемок время она работала в юридической фирме. Студия выплачивала будущим звездам жалованье, но не давала возможности сыграть больше чем эпизодическую роль. Даже самые талантливые и красивые новички были вынуждены подрабатывать, чтобы платить за занятия и одежду. Часто они заводили романы с агентами, режиссерами, продюсерами, актерами и другими представителями кинобизнеса в надежде, что их заметят и у них появится шанс. Даже когда уважаемый всеми Роджер Турмейн захотел на ней жениться, Лана должна была появляться на всех нужных приемах и премьерах.

Как Харлоу или Монро, Лане нужно было быть любимой и обожаемой, и из-за этого она часто оказывалась в некрасивых, унизительных ситуациях. Но читать об этом в ее собственном дневнике было странно и, призналась себе Кэсс, неловко.

Кэссиди захлопнула дневник, откинула одеяло и выскочила из постели. Она заперла тетрадь в сейф и вышла на террасу. Ей нужен был свежий воздух. Прохладный весенний ветер дунул ей в лицо, по телу пробежала дрожь. Надвигалась буря. Две бури: одна на улице, а другая в ее сердце.

Кто был этот человек, так пленивший и покоривший ее мать? Лана боготворила его настолько, что готова была бросить семью, карьеру, ребенка. Хотя в дневнике описывались связи и с другими мужчинами, Кэсс догадывалась, что именно эта связь привела к роковому концу. Она помнила те ужасные дни, когда усадьбу наполняло молчание, прерываемое только криками и воплями.

Ее размышления прервал стук в дверь. «Это официант с ужином. Отлично, я проголодалась», — подумала Кэсс и, быстро накинув халат и надев тапочки, открыла дверь. Она окаменела. Вместо официанта за дверью был Джек. Он стоял в центре холла, прямо напротив двери. Одетый в великолепный смокинг и начищенные вечерние туфли, он сжимал в руке красивую белую орхидею.

Кэсс отступила. Она осмотрела сначала превосходный костюм, затем перевела взгляд на цветок.

— Это несколько старомодно? — Снова его голос был мягким, обволакивающим. Он робко улыбался.

Кэсс туже затянула пояс халата:

— Я спала.

Она вспотела и начала дрожать, почувствовав, что он разглядывает ее. Маленький вырез халата, слегка приоткрывающий ложбинку на груди, казалось, привлекал его больше всего.

— Ну, ты не собираешься одеваться? — Его глаза смеялись, а на лице появилось озорное выражение. — Я собираюсь сделать так, чтобы ты запомнила этот вечер, но, боюсь, я нанял машину только до полуночи.

Даже в самых диких фантазиях Кэсс не могла представить себе вечер, который ее ждал. Джек не шутил.

Старинный «роллс-ройс» кабриолет, подходящий для членов королевской семьи, ждал ее у входа. Швейцар помог Кэсс сесть в машину и накинул ей на ноги пушистую соболью накидку, чтобы она не замерзла прохладной ночью. Водитель, сидящий за рулем в отгороженной кабине, завел мотор и бесшумно тронулся в сторону аэропорта Венеции, где их ждал личный самолет Джека.

Пилот в красивой форме приветствовал их у трапа, а привлекательный стюард проводил их в салон, где в серебряном ведерке уже охлаждалось шампанское. Изящные фужеры от «Лалик» и ваза с клубникой в сахаре стояли на маленьком столике, покрытом тончайшей льняной скатертью с вышивкой.

— Куда мы летим? — прошептала Кэсс.

Джек улыбнулся и ответил:

— В Париж.

— О! — Кэссиди устроилась в мягком кожаном кресле, и самолет пошел на взлет.

Когда они приземлились в парижском аэропорту Орли, лимузин «мерседес» цвета серый металлик доставил их в центр к дверям ресторана «Амбассадор», располагающегося в знаменитом отеле «Крийон». Кэсс была поражена великолепными фресками и мраморными залами, обставленными антикварной мебелью. Роскошный отель и потрясающий ресторан расположились в бывшем дворце. Здесь часто собирались состоятельные парижане, главы государств, приезжающие в Париж, и богатые туристы.

— Надеюсь, ты не против, — сказал Джек, когда они расположились. — Я попросил Жан-Жака сделать для нас заказ.

Ужин состоял из легкого супа из лангустов с коньяком, мидий в белом сухом вине с луком шалот, чесноком и петрушкой, паштета из гусиной печени, гарнированного эскариолем и лисичками, ломтиков копченой лососины на почти прозрачных тостах и нежной фаршированной форели. На десерт им подали восхитительное красно-оранжевое мороженое, посыпанное темным шоколадом, а также превосходное крем-брюле.

— Я не мог выбрать, — засмеялся рыжеволосый шеф-повар, пожав плечами — жест, так характерный для галлов.

Разумеется, каждое блюдо сопровождалось вином, обязательно выдержанным.

Кэссиди казалось, что она очутилась в одной из классических голливудских любовных историй с Ингрид Бергман, Кэрол Ломбард, Натали Вуд или Вивьен Ли. И она — по крайней мере, сейчас — была счастливее, чем любая героиня, сыгранная этими актрисами.

Джек придерживал перед ней дверь, отодвигал стул, внимательно слушал и нетерпеливо смотрел на нее. Он обращал внимание на мелочи. Он даже заказал маленькому джазовому оркестру и певице — худой блондинке в красном декольтированном блестящем платье с разрезом до бедра — знаменитую «Боже, храни ребенка» Билли Холидэя, одну из любимых песен Кэссиди.

Когда они потягивали эспрессо и портвейн многолетней выдержки, Джек прикоснулся кончиками пальцев к ее руке и сказал:

— Пойдем.

Лимузин, как роскошный современный ковер-самолет, вез их по Городу Огней, вдоль Сены, мимо Эйфелевой башни — громады в 700 тонн из железного кружева и огней, похожей на огромную золотую свечу на фоне темного ночного неба; по Елисейским полям, мимо собора Парижской Богоматери — великолепного готического храма четырнадцатого века, загадочно возвышающегося на острове Сент-Луи.

В какой-то момент — Кэссиди не могла сказать, в какой именно, — Джек взял ее за руку. Они сидели совсем рядом на заднем сиденье лимузина. Она чувствовала прикосновение черного шелка его смокинга к своей обнаженной руке. Он наклонился к ней, его губы почти касались ее шеи. Маленькое черное платье от «Донна Каран» облегало ее фигуру и подчеркивало все линии ее тела. Но такой сексуальной Кэсс чувствовала себя благодаря вниманию Джека. Ее тело трепетало, и кровь бежала быстрее. Она пыталась успокоиться, чтобы ее ладони не вспотели в крепких, нежных руках Джека.

— Тебе понравился Париж? — спросил он.

Кэсс откинула голову на мягкое кожаное сиденье, выглянула в полуоткрытое окно и глубоко вздохнула.

Джек усмехнулся и сказал:

— Когда ты мне сказала, что никогда здесь не была, я подумал, что ты шутишь. Но теперь, видя тебя такой… — Его глаза неотрывно смотрели на нее. — Я рад, что мне посчастливилось разделить с тобой твои первые часы в Париже.

Шофер проехал мимо площади Вандом и резко остановился.

— Пойдем со мной. Я хочу тебе кое-что показать.

Ночной воздух становился холодным. Накрапывал мелкий дождик, добавлявший блеска огням улицы и заставлявший машины останавливаться у отеля. Кэсс завернулась в бархатную накидку.

Машины и такси проносились мимо, а пешеходы — в основном туристы — спешили по тротуарам, съежившись от холода. Несмотря на приближающуюся полночь, Париж был полон жизни. Этот город напоминал Кэсс Нью-Йорк, но здесь все было намного изящнее.

Джек натянул плащ и нежно взял ее за локоть. Он провел ее мимо шикарного бутика, мимо маленького старомодного кафе. Наконец они подошли к ювелирному магазину «Бушрон», о котором Кэсс когда-то читала. В витрине красовались дубликаты великолепных ювелирных изделий, находящихся в магазине, каждое из которых было не просто украшением, а произведением искусства.

— Чудесно, да? — спросил Джек из-за ее плеча, наклонившись так близко, что она чувствовала на шее его горячее дыхание. — Месье Ларо хранит в сейфе одну из лучших в мире коллекций бриллиантов.

Кэсс наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть серьги с сапфирами и бриллиантами, но Джек потянул ее за руку:

— Пойдем, месье Ларо ждет.

— Но уже почти полночь.

Джек улыбнулся, открыл дверь и провел ее в зал, как будто для знаменитого на весь мир ювелирного магазина было обычным делом работать в такой час.

Маленький полный человечек с болезненным лицом, смуглой кожей и коротко стриженными седеющими волосами ждал их. На нем был элегантный черный смокинг.

Мужчины обнялись и перебросились парой фраз. Месье Ларо запер дверь магазина, проверил сигнализацию и провел их в глубь зала и дальше, через череду причудливо украшенных резьбой деревянных дверей. Демонстрационный салон, как его называли, был предназначен только для избранных. Им предложили сесть на роскошный диван, откуда-то появился превосходно одетый молодой человек с подносом, на котором стояла бутылка «дом периньон» и два фужера. Прежде чем она успела поинтересоваться у Джека, как ему удалось все это организовать, молодой человек протянул им бокалы и наполнил их искрящимся золотистым шампанским. Потом он слегка поклонился и вышел, мсье Ларо последовал за ним.

Джек повернулся к Кэсс, поднял свой бокал и сказал:

— За нас.

Она наблюдала, как он поднес фужер к губам и пригубил легкий напиток. Джек откинулся на спинку дивана и глубоко вздохнул. Он ни на секунду не отрывал от нее глаз. Его настойчивый взгляд обжигал ее, проникая все глубже. Кэсс, затаив дыхание, ждала его следующего движения.

Казалось, все происходит в замедленной съемке, но чувства были предельно обострены.

Джек Кавелли, один из известнейших холостяков в мире, знаменитый плейбой, мог получить любую женщину. Почему же он пытается завоевать ее?

Она почувствовала дрожь в коленях. Ее платье с запахом разошлось, изящно обнажив бедро. Заметил ли он ее смущение? По-прежнему улыбаясь, он неотрывно смотрел на нее. Дрожь не прекращалась, шампанское ударило в голову. Она была уверена, что на такую реакцию он и рассчитывал. Она полностью потеряла над собой контроль, и это ее пугало.

В этот момент вернулся мсье Ларо. На этот раз его сопровождали два вооруженных охранника в форме. Ювелир нес черную бархатную подушечку. На ней в мягком приглушенном свете салона мерцал камень.

Джек наклонился вперед, поставил фужер на столик и протянул руку к подушечке. Он осторожно поднес ее Кэсс, и она увидела самый прекрасный бриллиант из всех, что ей когда-либо приходилось видеть. Голубой свет, исходивший от камня, преломлялся в призмах люстр. Бриллиант был так превосходно отшлифован, что при желании Кэссиди могла бы рассмотреть каждую грань.

Джек протянул ей камень.

— Взгляни, — сказал он и протянул ей ювелирную лупу. — Посмотри.

Дрожащими руками Кэссиди потянулась к камню. Его ледяное прикосновение напомнило ей, что алмазы — самые твердые камни на земле.

— Ну, что ты думаешь? Стоит он того, чтобы за него бороться? — Он улыбнулся, и она не могла удержаться от мысли, сколько сердец разбила эта улыбка.

— Я… я не знаю. Думаю, это зависит от того, насколько ты богат. — Она не знала, что заставило ее это сказать, слова сами сорвались с губ.

Его улыбка превратилась в озорную ухмылку. На мгновение он стал похож на мальчишку, хранящего какую-то тайну.

Он взял бокал шампанского, сделал глоток и сказал:

— Вообще-то он мой. Я его купил несколько лет назад.

Кэсс была так ошеломлена, что не могла вымолвить ни слова.

— Это один из лучших бриллиантов в мире. Месье Ларо был так добр, что разрешил мне воспользоваться его сейфом, чтобы хранить камень.

Ларо одобрительно кивнул.

Кэсс положила бриллиант обратно на подушечку. Джек поместил ее на поднос, и Ларо с охранниками унесли бриллиант.

— Мне нравится смотреть на него время от времени.

— Зачем ты купил такой удивительный, дорогой камень? Ты коллекционер редких камней?

Джек пожал плечами:

— Не коллекционер, просто безнадежный романтик. Много лет назад я решил никогда не жениться, пока не буду уверен на сто процентов. Моя невеста должна быть принцессой — не королевской крови, а во всех остальных смыслах этого слова. Она должна быть совершенной — блестящей и утонченной, как безупречный бриллиант, — и я купил камень, который будет достоин ее.

Он снова пристально взглянул на Кэссиди, и она смутилась.

Он неторопливо продолжал:

— Я никогда не считал брак временным союзом, основанным на мимолетной страсти, прихоти, желании. — Теперь его взгляд блуждал по комнате, осматривая обстановку. — Я твердо верю, что брак — это навсегда. А ты?

— Если честно, я об этом не думала. — Она слегка отодвинулась и наклонилась вперед, чтобы поставить фужер на столик… и немного увеличить дистанцию между ними. Это была правда — она никогда об этом не думала. Брак означал привязанность, доверие, годы счастья, боли, радости и детей — много детей. Но Кэсс не представляла, что это может произойти с ней. Конечно, ей этого хотелось — какой женщине не хочется? Но у Кэсс был свой, особый взгляд на женское счастье. Мужчина ее мечты — это тот, кто будет любить ее, построит для нее белый дом, наполнит его смехом и надеждой. Ее принц будет заботиться о ней, когда она заболеет, он скажет после тяжелого дня: «Дорогая, ты устала, давай я приготовлю тебе горячую ванну». Он может в любую минуту подойти к ней сзади в заполненной людьми комнате и прошептать: «Я люблю тебя». На него она сможет рассчитывать в трудную минуту, доверит ему свою жизнь, свое будущее. Но такого мужчины не существует.

Джек пристально посмотрел на нее и сказал:

— Я никогда не встречал женщину, которая не хотела бы выйти замуж.

— Теперь встретил, — улыбнулась Кэсс.

Ее слова еще больше разожгли его любопытство.

— Да ладно, неужели ты никогда не представляла себя в великолепном свадебном платье, в окружении цветов и свечей, красивых подружек невесты и шаферов. Никогда не мечтала о танцах в роскошном зале, где сотни людей поклоняются тебе, как королеве?

Кэсс чуть заметно кивнула и отвернулась:

— Когда-то… Очень давно.

— Что же случилось, Кэсс? — Он помолчал, наблюдая за ней. — Не могу поверить, что это смерть Ланы так повлияла на тебя.

Он дотронулся до ее подбородка и повернул к себе ее лицо. Она хотела бы убежать, но вместо этого неподвижно стояла, зачарованная его испытующим взглядом. Ничто в мире не могло избавить ее от ее прошлого.

— Какой-нибудь идиот плохо обошелся с тобой? История, старая как мир: мальчик встречает девочку, мальчик и девочка влюбляются, мальчик обещает девочке весь мир. Романтика, планы на будущее, финансовая обеспеченность — как в старом фильме с Брандо, — а потом предательство. Мальчик разбивает девочке сердце. Я прав?

Она не отвечала, лишь молча смотрела на него.

Джек продолжал:

— Ты же не можешь до конца жизни вымещать старые обиды на каждом встречном мужчине.

Кэсс отчаянно пыталась сдержать слезы. Она была уверена, что, если он не замолчит, ее сердце разорвется. В любви — как на войне и в футболе — нужно нанести удар первым. Собрав остатки мужества, она ровным голосом сказала:

— Очень трогательно. Ты проделываешь это с каждой женщиной, которую не удается сразить наповал с первого взгляда?

Она наблюдала за действием этих злых слов. Но он только усмехнулся, его теплый взгляд обволакивал Кэсс.

— Не все мужчины одинаковы. Среди нас попадаются порядочные люди, которые не станут обманывать.

— Послушай, — сказала она, взглянув на часы, — уже поздно. Мне действительно нужно возвращаться в Венецию. Боюсь, утром мне первым делом придется изучить кое-какие изменения в сценарии.

— В субботу? Зачем? Ночь только начинается, впереди еще столько сюрпризов.

Кэсс не сдавалась.

— Нет, мне правда пора возвращаться. Надо еще поработать над финальной сценой.

— Ерунда, — сказал Джек, снимая телефонную трубку, чтобы сообщить привратнику, что они собираются уходить.

Месье Ларо вернулся с их одеждой. Джек помог Кэсс надеть накидку и сказал:

— Да, нам пора. «Мулен Руж» ждет.

Все еще напоминающий об афишах Тулуз-Лотрека со знаменитыми танцовщицами канкана, «Мулен Руж» олицетворял волшебство и энергию ночного Парижа. Оттуда они успели на ночное шоу в «Лидо», одно из известнейших парижских кабаре. Вечер они закончили в «Дикой лошади», где стриптиз был возведен в ранг искусства.

Было уже половина четвертого утра, когда они вышли из клуба. Они почти бежали под проливным дождем, и Джек сказал:

— Не думаю, что стоит лететь в Венецию в такую погоду. Мой самолет слишком легкий. Давай подождем по крайней мере до утра.

Кэсс съежилась от холодного ветра, раздувающего тонкую накидку. Они были в двух шагах от лимузина. Дождь хлестал по щекам, капли стекали по лицу. Она ответила:

— Что ты предлагаешь? Чтобы мы сняли комнату? Если таким был твой план с самого начала, уверяю тебя, ты совершил ужасную ошибку.

Он скептически взглянул на нее:

— Ты думаешь, я организовал эту ужасную погоду? Будь уверена, даже я не способен на это.

— Дай догадаюсь, сейчас мы появляемся в каком-нибудь великолепном отеле, и выясняется, что у них есть только одна комната с двуспальной кроватью?

Почти втолкнув ее в машину, он ответил:

— Так было в фильме «Это случилось однажды ночью» с Гейблом и Колберт. Нет, мисс Инглиш, это жизнь, а не кино. И разумеется, такая ситуация не была запланирована.

Шофер включил печку, и Джек снял промокший плащ.

— Что же до твоей теории, ты права в двух вещах. Отель действительно великолепный, но нас ждет не одна комната, а целый этаж. — Он повернулся к ней, на его лице заиграла самодовольная улыбка. — И конечно, ты можешь сказать, что я спланировал это заранее, несмотря на то что у меня постоянно зарезервированы комнаты в «Рице». Правление моей компании — включая Роджера — проводит много времени в Париже. Прости, что открыл тебе глаза. Для компании выгодно постоянно иметь зарезервированные номера в отеле.

Кэсс не могла понять, чем вызвано неприятное чувство, овладевшее ею. Была она сердита, оскорблена, или смущена, или, возможно, испытывала все эти чувства сразу?

До отеля они доехали в молчании. Теплые отношения, установившиеся между ними, были разрушены, и Кэсс очень жалела, что испортила все в один миг.

Челси только что засунула купюру в десять тысяч лир в карман посыльного. Смуглый молодой итальянец сказал ей, что видел, как мисс Инглиш вышла из отеля где-то между восемью и половиной девятого вечера. Она была не одна, если верить посыльному, мисс Инглиш сопровождал не кто иной, как мистер Кавелли, которого посыльный знал по имени.

Молодой итальянец смог незаметно передать Челси запасной ключ от номера Кэссиди. В наши дни деньги могут открыть любые двери.

Челси задержалась в прихожей номера Кэсс. Она заглянула в гостиную, подмечая великолепие обстановки, которая могла сравниться разве что только с ее апартаментами. Однако интерьер не представлял для нее интереса, у нее на уме было другое. Челси, влекомая неведомой силой, прошла через номер к спальне. Временное пристанище принцессы… здесь Кэсс скрывалась каждый вечер, чтобы совершить тот жалкий обряд, который она назвала работой.

Челси переступила порог, и ее тут же охватила ревность. Комнату наполнял опьяняюще сладкий аромат роз. Ей не надо было смотреть на карточку, чтобы понять, что цветы прислал Джек.

Она шла по комнате, и ее глаза вбирали все до мельчайших деталей. Кружевной полог покрывал двуспальную кровать, которая, едва ли отличаясь от кровати в ее собственном номере, показалась ей более роскошной. Стены комнаты оказались кремовыми с белой лепниной, постельное белье и занавески тоже были выдержаны в светлых тонах — белое стеганое атласное покрывало, у дубовой спинки — четыре подушки с ручной вышивкой. Неплотно задернутые кружевные занавески шелестели от прохладного ночного ветра. Множество блокнотов, без сомнения, заполненных заметками к фильму и вариантами сценария, громоздились на ночном столике. На письменном столе в стиле Людовика XIV стояла старая фотография Ланы в красивой серебряной с золотом рамке. Изображение было не очень хорошим, края фотографии пожелтели, но красота легендарной кинозвезды не померкла. Свет, падающий сверху через стекло, казалось, освещал ее безупречные черты. Челси всматривалась в изображение своей матери, пытаясь найти сходство. У них были одинаковые глаза и нос, а вот сходство Беллы с бабушкой было потрясающим.

Челси поставила фотографию на место и подошла к кровати. Интересно, они с Джеком уже спали? Как далеко продвинулся Джек в выполнении своего плана?

Челси села и откинулась назад, утонув в горе подушек.

Присутствие Кэсс острее всего ощущалось здесь. Челси почувствовала ее запах, цветочный и сладкий, исходящий от тонкой ткани. Руки шарили по матрасу, и на мгновение она представила, каково ощущать себя победителем. Скоро она узнает это чувство, подумалось ей. Сначала Кэссиди должна страдать — должна испытать ту же боль, что и она сама.

Челси почувствовала, как силы покидают ее. Уставившись в потолок, она перебирала тысячи сценариев возможного уничтожения Кэсс. Должно произойти что-нибудь разрушительное и ошеломляющее: профессиональный крах или несчастная любовь.

Но всему свое время. На данный момент «Опасные желания» были для Кэсс важнее всего остального. Но испортить фильм все равно, что отрезать собственный нос, чтобы насолить своему лицу. Челси была нужна эта роль и признание, которое она принесет ей. Если все пойдет по плану, она станет звездой такой же величины, как Пфайфер, Сарандон, Гвинет Пэлтроу.

Скоро Кэсс придет конец. Одна мысль об этом наполняла Челси радостью. И Джек поможет Челси разрушить карьеру Кэссиди. Видит Бог, никто не мог соблазнить женщину так нежно и с такой жестокостью, как Джек Кавелли.

В висках внезапно застучало — это было знакомое чувство приближения приступа болезни. Она вскочила с кровати и начала ходить по комнате, быстро вышагивая из одного угла в другой. Голоса зазвучали, сначала тихо, потом постепенно усиливаясь.

Уставившись на свое отражение в зеркале над комодом, Челси наблюдала, как исказились ее черты, став уродливыми и размытыми, и во взгляде появилась отрешенность.

«Ты боишься? Конечно, боишься. Ты никогда не победишь. Не справишься с ним… или с ней».

— Нет! — закричала Челси. — Нет, нет, нет, нет… — Она массировала виски привычными круговыми движениями. Но ее усилия оказались напрасными, она уже не могла совладать со всплеском эмоций. Она почувствовала необходимость действовать, сделать что-нибудь, чтобы голоса прекратились и эти темные силы отпустили ее.

«Тридцать три года обмана. Ты не думаешь, что пришло время расплаты? Эта стерва украла твое имя, твою судьбу, твою жизнь».

Голоса завладели ее разумом, в ней проснулось какое-то другое существо. Она бросилась в ванную, открыла аптечку и перерыла ее содержимое — ничего, чтобы усмирить голоса, звучащие в голове.

Тут ее взгляд снова упал на фотографию Ланы. Подбежав, Челси швырнула старую фотографию на столик и вылетела из номера.

Джек и Кэссиди вернулись на площадь Вандом. «Риц», несомненно, был самым изысканным из парижских отелей. Его залы, украшенные позолотой и задрапированные тяжелым шелком и гобеленами, наполнял звон хрустальных люстр. Богачи и знаменитости со всего мира останавливались здесь не только благодаря великолепной обстановке, их привлекало то, что «Риц» гарантировал анонимность, которая была необходима клиентам такого уровня.

Приехав, Кэссиди и Джек прошли по охраняемому коридору в лифт и поднялись на верхний этаж, где находился пентхауз, снимаемый Джеком.

Джек обещал ей, что она сможет выбрать комнату, но она никак не ожидала увидеть, что комнат так много. Их было около дюжины, и пять из них оказались спальнями. Все они были отдельные, за исключением двух: дверь спальни Джека вела в ванную с джакузи и сауной, а дверь ванной вела в гардеробную, которая, в свою очередь, соединялась со второй большой спальней.

С бьющимся сердцем Кэссиди устремилась во вторую комнату. Она быстро огляделась, стараясь не смотреть на кровать, но страх заставил ее покинуть великолепную спальню.

Вместо этого она выбрала самую маленькую и уютную комнату, обставленную мебелью в стиле барокко с шелковой обивкой в нежных персиковых и голубых тонах. Из окон открывался восхитительный вид города. Кэсс сняла промокшую накидку и туфли и направилась в ванную. Отражение в зеркале подтвердило ее опасения. Волосы растрепались и свисали мокрыми прядями, макияж смазался, а новое платье из шелка от «Донна Каран» помялось.

Она умылась, высушила волосы и осторожно взглянула на мягкий махровый халат, висящий за дверью. Кэсс не могла удержаться от мысли, какие женщины носили его — и сколько их было? Правда, к ее жизни это не имело никакого отношения.

То, что она провела сказочный вечер с мужчиной, которого пригласила бы на главную роль, если бы ей довелось снимать романтический фильм, не имело значения, конечно, если у нее было будущее в кинобизнесе.

Был ли Джек мстительным по натуре или просто жестоким? Усомнившись в его намерениях, она задела какую-то струну и порвала связь, установившуюся между ними. Как только они приехали, он заперся в своей спальне за двумя массивными дверями красного дерева.

Чудесный вечер закончился ужасно. А что, если нежелание поддаться на его уловки заставит Джека помешать съемкам фильма? Чутье подсказывало Кэссиди, что, если «Опасные желания» оправдают ожидания, будут закончены в срок и уложатся в бюджет, Джек не будет чинить ей препятствий в Голливуде. Она была уверена, что, оскорбила она его или нет, он сдержит свое обещание передать ей «Десмонд». Для этого ей нужно сосредоточиться на последних, самых важных днях съемок. В этом нет ничего сложного. Сейчас она мечтала только о теплой постели и нескольких часах сна. Она вышла из ванной и повесила платье и белье на батарею.

В дверь постучали, и Кэссиди подпрыгнула от неожиданности.

Дворецкий, англичанин средних лет по имени Найджел, заглянул в комнату и спросил:

— Мадам, принести вам чашку горячего чая или, может, теплого молока?

Кэсс улыбнулась:

— Было бы замечательно выпить чаю. Спасибо.

Он повернулся, чтобы уйти, но Кэсс спросила:

— Мистер Кавелли… спит?

— Нет, мадам. — Англичанин слегка наклонил голову. — Мистер Кавелли пьет чай в гостиной.

Кэссиди удивилась, почувствовав себя обиженной из-за того, что ее не пригласили присоединиться к хозяину. Она не знала, хочет ли Джек наказать ее или пытается затащить в постель.

— Я передумала. Я присоединюсь к мистеру Кавелли в гостиной.

— Хорошо, мадам, — ответил дворецкий и ушел.

Когда дверь закрылась, Кэсс заметалась по комнате, пытаясь сделать что-нибудь со своим плачевным видом. Она высыпала на кровать содержимое черной вечерней сумочки, нашла тюбик бледно-розовой губной помады, пудру и маленький флакончик духов. Она поблагодарила Бога за то, что в комнате были новые расчески, зубная щетка и паста. Этого было недостаточно для полного макияжа, но кое-что можно было исправить.

Спустя пятнадцать минут она, посвежевшая, вышла из комнаты. Она тронула губы помадой, слегка припудрила лицо и подушилась любимыми духами, а платье и волосы высушила с помощью фена.

Почти на цыпочках Кэсс прошла через мраморный холл к гостиной. Не обращая внимания на роскошную обстановку, она сосредоточила внимание на Джеке. Он сидел в темном бархатном кресле спиной к ней, глядя на огонь, пылающий в огромном камине, отделанном темным деревом. Было очевидно, что этот человек, погруженный в раздумья, не собирается замечать ее присутствия.

Кэсс, казалось, целую вечность простояла в дверях. Потом она развернула второе кресло так, чтобы сесть рядом с ним. Шелковая обивка зашуршала, и несколько мгновений в комнате был слышен только этот звук да еще потрескивание огня в камине.

Наконец она заговорила:

— Прости, я вела себя грубо. Я поспешила с выводами.

Он слушал, не отвечая. Молча он сделал глоток чаю и поставил чашку на место.

— Ты был прав… то, что ты сказал о том, что я не доверяю мужчинам.

Джек слегка повернул голову и поднял бровь. Спустя мгновение он сказал:

— Продолжай… я слушаю.

Кэсс занервничала. Другие мужчины, в том числе и Рудольфо, интересовались тем, что ее волновало, но она инстинктивно чувствовала, что это была лишь уловка, чтобы добиться близости. Интерес Джека был искренним, она была в этом уверена. Она читала, что Кавелли интересуется людьми, окружающими его, и теперь она тоже входила в этот круг.

— Помнишь ту ужасную сцену, которую устроил Джонатан на вечеринке отца?

Джек кивнул. Он ловил каждое ее слово.

— Он говорил о том, что случилось очень давно, с другой Кэссиди Инглиш. Я была очень молода, мне едва исполнилось восемнадцать. Я влюбилась в человека, который разбил мое сердце.

Она смотрела вдаль, вспоминая ужасные годы после разрыва с Томом.

— Моя душа превратилась в пустыню.

Джек хотел было что-то сказать, но она подняла руку, чтобы остановить его:

— Подробности не имеют значения. Важно то, что меня предали. Я сделала другого человека центром своего мира, потому что я была молодой и глупой.

— И одинокой? — спросил он.

Кэссиди кивнула. Он продолжал:

— И ты жила как приемный ребенок, до которого никому нет дела?

Ее мысли переметнулись от прошлого к настоящему. «Откуда он знает обо мне все это?» — удивленно подумала Кэсс. Джек приоткрыл дверь, которая захлопнулась, когда она, отвергнутая, покидала аэропорт Лос-Анджелеса много лет назад. Он вытащил на свет причиняющие боль воспоминания, которые она так тщательно прятала в своем сердце. Плач вырвался из пещеры, в которой были похоронены ее чувства, слезы заблестели и хлынули ручьем.

Джек встал и подошел к ней, взял ее за руки, притянул к себе. Они стояли лицом друг к другу, их тела почти соприкасались. Он осторожно вытер слезы и поцеловал ее. Взял ее лицо в свои руки, нежно прикасаясь к ее щекам, наклонил голову и едва прикоснулся губами к ее губам.

— Скажи, чего ты хочешь, — прошептал он. Он провел руками по ее плечам, взял ее ладони в свои, не отрывая взгляда от глаз Кэссиди.

Кэсс закрыла глаза, представляя, как его руки гладят ее тело, прижимая все ближе. Огонь разгорался. Усилием воли она пыталась сдержать желание, овладевшее ею. Смущение заставило ее лицо вспыхнуть. Не раздумывая, она ответила:

— Тебя.

Он снова прижался губами к ее губам, на этот раз с большей настойчивостью, и языком раздвинул их. Подразнивая, он слегка отстранился, прикусив ей нижнюю губу.

Потери и предательства, прошлое и настоящее исчезли в этот миг. Джек заставил ее забыть Тома, аборт, все оскорбления, нанесенные ей ненавистными дядей и тетей… обман Рудольфо, невероятное напряжение съемок и одиночество, к которому она так привыкла за свою жизнь.

Вдруг Джек резко отстранился, забирая возникшее ощущение счастья.

— Уже очень поздно… Тебе надо отдохнуть.

Смущенная, не в состоянии вымолвить ни слова, Кэсс молча смотрела на него.

— Найджел принесет тебе пижаму. — Джек взял кочергу и поворошил горящие угли, вызвав сноп искр, и, не поворачиваясь к ней, добавил:

— Боюсь, у меня нет ничего женственного и изящного. Но думаю, какая-нибудь из моих шелковых пижамных курток подойдет.

— Это все? — спросила она.

Он повернулся к ней лицом, в его резких чертах, освещенных огнем камина, ничего нельзя было прочитать. Он говорил почти шепотом:

— Я думаю, если мы позволим себе зайти дальше, мы сделаем ошибку. Слишком много поставлено на карту. Мы оба очень ранимы, каждый по-своему. Ты хочешь многого в личном плане, я — в профессиональном. Не стоит смешивать это.

Кэсс кивнула и выдавила улыбку.

Он нежно взял ее за руку и повел к двери.

— Думаю, ты потрясающая женщина — красивая, умная, полная страсти. Одна только мысль о том, чтобы провести ночь с тобой, заниматься с тобой любовью снова и снова, сводит меня с ума. — Он взял ее подбородок в руки. — Ты ведь понимаешь?

Несмотря на разочарование, Кэсс вынуждена была согласиться. Она оценила его честность. Он легко мог воспользоваться ею, но он этого не сделал, и она была ему благодарна.

— Ты настоящий джентльмен. — На этот раз ее улыбка была искренней.

Он приподнял ее подбородок и посмотрел на нее долгим пристальным взглядом.

— Никому не говори об этом, ты испортишь мою репутацию.

Оба засмеялись. Он наклонился и нежно поцеловал ее в лоб.

— Спокойной ночи.

Он сидел перед пылающим камином, потягивая чай. Все его мысли были о девушке, спящей в соседней комнате. В голове проносились размытые образы Кэссиди, он был ошеломлен тем, что всего несколько минут назад она стояла рядом и он целовал ее… Челси подготовила почву, но то, что на ней выросло, выходило за рамки его плана. Он хотел только заставить Кэссиди влюбиться в него, чтобы потом полностью забрать у Роджера контроль над «Десмонд».

Но он сам по-настоящему влюбился. Кэссиди была женщиной его мечты: невероятно красива, умна, утонченна и так далека от суеты окружающего мира. Все, что она делала, было естественным, все ее чувства — искренними. В ней не было ничего лживого, наигранного. Он никогда прежде не встречал женщину такую упорную, такую страстную. Он чувствовал острое желание обладать ею, к которому примешивался какой-то смутный страх. Эта страсть была сильнее него.

Ему мало было просто мечтать о ней, он хотел видеть ее в самые интимные моменты — видеть ее сейчас, когда она спит. Знать, что она была в двух шагах от него, представлять ее ноги под одеялом, ее густые волосы, разметавшиеся на подушке, было слишком суровым испытанием для него. Не в силах более сдерживаться, он на цыпочках направился в ее комнату, чтобы взглянуть на нее.

Потом он тихо вернулся в гостиную. Она была так похожа на мать, но Джек не хотел, чтобы с Кэссиди все было так, как с Ланой. Сможет ли он выдержать еще одно такое потрясение?

Всего один его поцелуй завоевал ее, он был уверен в этом. Он мог обладать ею сегодня, но ему нужна была ее душа, вся она. Он хотел, чтобы она доверяла ему, чтобы впустила его в свое сердце. Этой ночью в его душе родилась любовь, и теперь он думал только о Кэссиди. Это было совсем не то, чего он добивался, Джек терял контроль над собой.

До этого для него самым важным был бизнес. Он имел сорок два процента акций «Десмонд», а «Десмонд» составлял приблизительно пятьдесят процентов акций «Колоссал». С самого начала Джек решил получить полный контроль над компанией Роджера Турмейна, и делал он это для Ланы. Вот единственная причина, по которой он связался с Турмейном. Теперь Роджер стал старым и больным, а его сын Джонатан никогда не смог бы вести дело. Джек не рассчитывал, что Кэссиди Инглиш так сильно повлияет на его планы. «Колоссал» был силой, с которой приходилось считаться, и, если Джек захватит контроль над «Десмонд», его ничто уже не остановит.

Чтобы его план сработал, все препятствия должны быть уничтожены. Чтобы это произошло, он должен добиться Кэссиди… и избавиться от воспоминаний о Лане.

Она все еще жила в его сердце. Его юношеская любовь, Лана Турмейн была его наставницей, звездой, которая вдохновляла его. Мать, а теперь дочь… Обе были страстными, волнующими и недоступными, они делали его слабым. Страсть к Кэссиди мешала осуществлению его плана. Но, к счастью, игра была почти закончена. Он бы не продержался долго, это выматывало, поглощало слишком много времени и отрывало от самого главного — от работы.