Суперзвезда

ГЛАВА 6

Перед тем как подойти к особняку, Кэссиди остановилась и еще раз посмотрела на то место, где рождались мечты и разбилось сердце. Отсюда Голливуд казался лишь декорацией для «Шепота ветров» — именно так, как задумал Роджер.

Скалистая гора поросла пальмами. Белые буквы, поднимающиеся на ее вершине с 1923 года, кричали на весь мир: ГОЛЛИВУД.

Внизу все выглядело идеально: дома, улицы, пальмы. Не обязательно так, как создал Господь, но это не имело никакого значения. Здесь у всех были молодые лица, сияющая кожа, самые модные наряды.

Но Кэссиди хотела знать, что видела эта гора. Лилипутов, населяющих шикарные особняки, спешащих по жутким каменным дорогам, неизбежно ведущим к киностудиям? Под чистым голубым небом люди сидели в ярких автомобилях, улыбались, смеялись, жили беспечной жизнью. Здесь все было тщательно спланировано, отрепетировано. А гора возвышалась в небеса. По вечерам у ее вершины пустое небо кажется почти раем, а у подножия огни освещают жилища людей: молодых и не очень, суетящихся, стремящихся к зыбкой и скоротечной славе. Некоторым из них удается прикоснуться к ней, другие достигают ее, третьи умирают, испепеленные ее огнем. И на все это равнодушно взирает величественная беспристрастная гора.

Равнодушие — вот суть всего, первый Турмейн понял это. «Шепот ветров» расположен в самой глубине Бел-Эйр. Надо было потрудиться, чтобы увидеть все великолепие владений Турмейна, поднимаясь выше и выше, мимо других, более незначительных домов. Особняк Турмейна был окружен аурой скалы, пустыни, пальм и лесов.

Кэссиди поняла уникальность усадьбы. Образы прошлого то возникали, то исчезали в ее сознании, граница реальности и фантазии становилась все более зыбкой. Сидя в машине, она могла видеть свет в окне кабинета отца, почти скрытого густым кустарником, сильно разросшимся за долгие годы после смерти Ланы.

Вечер был теплый, но Кэссиди пронизывал холод. Что должна была почувствовать она? Что бы почувствовал кто-либо другой на ее месте? Кэссиди спрашивала себя, но ощущала только усталость, смешанную с возбуждением, и от этого ей становилось неприятно и неловко.

В спальне зажегся свет, осветив весь второй этаж, и ей захотелось войти в дом. Она сразу потянулась на теплоту горящих окон, словно мотылек на свет огня. Трагедия, разлучившая ее с матерью и круто изменившая ее судьбу, произошла именно там. Сможет ли она преодолеть эти воспоминания? Сможет ли забыть распростертое на светлом ковре окровавленное тело Ланы?

Кэссиди зажмурилась, отгоняя страх, молясь, чтобы страшная картина больше не появилась. Но мучительные образы по-прежнему преследовали ее. Фотографии с места преступления она нашла спустя несколько лет на микрофильме в библиотеке Нью-Йоркского университета. Лана, лежащая голой на залитом кровью ковре; стены, измазанные кровавыми отпечатками рук, когда ее мать пыталась убежать от убийцы; залитая кровью кровать…

Обрывки воспоминаний заволакивали ее сознание, словно дым горящего дома. Долгие годы Кэссиди бредила теми временами, когда она была маленькой девочкой и жила в этом особняке. Ночами она просыпалась от своего крика, страха и глубокого чувства утраты.

Она задрожала, сердце бешено и беспорядочно заколотилось, дышать было все труднее. Кэссиди почувствовала, как тревога вновь охватывает ее. Вдох, выдох. Не открывая глаз, она с усилием прогнала страшные образы, представила себе огромную белую лошадь, вольно скачущую по яркой, волшебной зеленой долине. Еще один глубоких вдох. Все будет хорошо.

На пороге Кэссиди приветствовала старая знакомая Нэнни Рей — теперь просто Рей. Они с Рей поддерживали связь в течение нескольких лет, но расстояние разлучило их. Расстояние разлучило ее и с Роджером Турмейном. Некогда черные блестящие волосы Рей теперь стали совершенно седыми, стройная фигура расплылась, она совсем не была похожа на ту Рей, которую помнила Кэссиди. Только глаза были прежними, все еще сияя пронзительной голубизной.

— Милое дитя, дай взглянуть на тебя. Ты еще красивее, чем я представляла. — Оттенок ирландского акцента все еще слышался в речи Рей. Пожилая женщина крепко обняла Кэссиди, прижала к своей необъятной груди — движение, которое Кэссиди так хорошо помнила. Разбитое колено, сломанная кукла, ссора с подружкой в школе — Нэнни Рей всегда была рядом, чтобы все уладить, с неизменным домашним шоколадным печеньем, стаканом теплого молока и ласковыми объятиями.

Эта встреча с Рей вселила в нее покой и уверенность, но Кэссиди знала, что это чувство продлится недолго. Она расцелуется с Рей, пройдет через просторный холл и комнаты, в которых осталось так много воспоминаний, в основном плохих, и дрожь и беспокойство обязательно вернутся. Кэсс беспомощно стояла на пороге, пока Рей не затащила ее в дом.

— Но мои чемоданы?

— Не беспокойся о них. Кто-нибудь принесет их потом.

Кэссиди посмотрела через плечо на свою небольшую арендованную машину, припаркованную возле гаража. Темно-серый «лексус» выглядел, как паршивая овца, отбившаяся от стада. В гараже у Роджера, конечно, стоят роскошные автомобили последних моделей, которые он коллекционировал, среди них обязательно есть «такер» и «делореан». Роджер всегда шел до конца в своих увлечениях.

Оказавшись в мраморном фойе, Кэссиди нервно взглянула на лестницу.

— Он… папа?..

Рей сжала ее руку.

— Он спит, дорогая, — мягко сказала она. — Боюсь, вашу встречу придется отложить до утра.

— А Джонатан?

Рей не умела скрывать мысли.

— Он приехал несколько часов тому назад и ушел. Сказал, что вернется поздно.

Кэсс почувствовала облегчение, что пытка откладывается. И в то же время ей хотелось увидеть отца. Появиться снова в этом доме было нелегко, а встреча с братом делала этот визит еще тяжелее. Сможет ли она выдержать все это?

— Хочешь чашечку кофе? Могу приготовить горячий чай из ромашки с двумя ложечками меда? — ласково спросила Рей.

Кэсс улыбнулась в первый раз с момента приезда:

— Ты помнишь.

Рей подбоченилась, склонила голову на бок и закатила глаза:

— Как я могу забыть? Я же делала это для тебя каждый вечер перед сном!

Миновав холл и прихожую, Кэсс прошла следом за Рей в огромную кухню. Она огляделась, словно увидела ее впервые, и поняла, какая она была темная: полочки из вишневого дерева, тот же стол, заваленный газетами, конечно же серьезными — «Уолл-стрит джорнал», «Нью-Йорк таймс», «Лос-Анджелес таймс», вперемешку с журналами о шоу-бизнесе — «Дейли верайти» и «Голливуд репортер». Кэссиди выписывала такие же издания.

Старинный кухонный стол и стулья «Чипендейл», на которых она сидела каждое утро за завтраком, теперь выглядели старыми, изношенными. Вокруг было так темно и мрачно, что ей вдруг захотелось плакать. Кэссиди так и не поняла, почему Рей вернулась к ее отцу. Когда она узнала об этом от Джеймса, она была потрясена, даже разозлилась. Ей казалось, что ее предали. Она хотела даже совсем порвать с Рей. Кэсс была рада, что не погорячилась тогда, потому что Рей была связующим звеном между прошлым и настоящим. Рей была участником трагедии семьи Турмейнов, и эта трагедия продолжалась до сих пор.

Рей, казалось, почувствовала ее настроение, обняла за талию и повела к столу.

— Мы сейчас выпьем по чашечке чая и поговорим. Хочу услышать про Нью-Йорк.

Ночью Кэсс лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Сперва Рей повела Кэссиди в ее детскую, но у Кэсс не хватило мужества остаться там, и она попросила поселить ее в комнате для гостей. Теперь она жалела, что находится так далеко от основной части дома.

В ее мыслях тревога мешалась с гневом. Насколько серьезно был болен Роджер на самом деле? Умрет ли он, так и не повидавшись с ней, чтобы сказать хоть что-то после стольких лет разлуки? Закончится ли когда-нибудь эта мука?

Как в те годы, когда ей было десять лет, она выбралась из комнаты вниз в холл. Дверь ее старой спальни была закрыта, и она осторожно повернула ручку. Нащупав выключатель, зажгла свет. Кэссиди медленно изучала каждый предмет, каждую мелочь. Мебель, роскошные белые драпировки, шелковое муаровое покрывало ручной работы — все осталось таким же. Но она не чувствовала того покоя, что был в детстве, в ее сердце была лишь боль и невыносимое чувство утраты.

Мама была повсюду — в кресле-качалке, где любила сидеть, бесконечно любуясь детскими альбомами Кэссиди, на стуле у антикварного туалетного столика, где учила Кэссиди красить губы, у изголовья ее белой кровати, где они шушукались по вечерам.

Кэсс медленно и глубоко вздохнула.

«Мне только бы выдержать завтрашнюю встречу. Мы с папой поговорим, и я уеду домой. Меня ничто не держит, кроме желания попрощаться. Нечего мне здесь делать», — подумала она и, повернувшись к двери, выключила свет.

Еле слышно проходя через пустой холл, Кэсс снова почувствовала озноб. Она слышала, как деревья шуршат о стены дома, где-то вдали таяли звуки Лос-Анджелеса.

В холле было слышно, как отец ходит в своей спальне. Ну что же, он хотя бы может передвигаться, и нет никаких признаков присутствия сиделки или медсестры. Это значит, что Роджер, по крайней мере, пока не умер. Наверное, у него действительно был приступ, из-за которого Джеймс послал ей письмо, или… это какой-то план. Роджер всегда был непредсказуем, Кэсс не должна об этом забывать.

Вернувшись в гостевую часть дома, она забралась в постель и натянула одеяло до самого подбородка. Она пыталась согреться, долго ворочалась, пока наконец не забылась тяжелым сном.

Она сидит в смотровом кабинете. Глаза у нее заплаканы, она наблюдает, как медсестра готовится к внутривенному вливанию.

Вырываются слова:

— Я… совсем одна… мой ребенок… Я ждала… Он обещал.

— Да ты же шлюха, как еще это могло случиться? — Беверли Турмейн сердито уставилась на Кэссиди. — Вся в мать, такая же проститутка, ее повадки. Ты за это заплатишь!

— Пожалуйста, тетя Бев, я не хотела…

Спустя некоторое время Кэсс чувствует, как врач забирается в нее руками. Сжимает, скребет и вытягивает. В комнате звучат голоса, но лиц она не различает. Все кружится, уплывает в туман. Над головой яркий свет, и вдруг рядом появляется Том. Потом его образ исчезает. Она остается совершенно одна.

Она проснулась, или это все еще сон? Голова будто приросла к подушке. Снова в коридоре чьи-то шаги, звук усилился, они все ближе. Кэсс поднялась на одном локте, ожидая стука в дверь. Шаги остановились и начали удаляться.

Потом она услышала, как сильно хлопнула дверь внизу, а через секунду послышалась музыка. Такая знакомая, такая жуткая. Она мысленно пропела слова: «Давным-давно, в стране далекой…»

Он высадил ее под утро напротив «Беверли Уилшайр», где она остановилась. «Это временно», — напомнила себе Челси. Скоро ей придется отсюда съехать, потому что менеджер попросит уплатить за проживание. Но сейчас ей надо сделать несколько звонков.

Как только Челси увидела заголовок в газете, она так разволновалась, что решила отменить встречу с режиссером, которую запланировал ее агент, и вместо этого сделать один важный звонок. Мысли ее путались, психофармаколог предупреждал, что она не должна пугаться. Ей придется, наряду с депакотом, принимать транквилизаторы в течение нескольких дней. Этот новый антидепрессант меньше действовал на внутренние органы, но хуже справлялся с перепадами настроения, чем те лекарства, которые она принимала раньше.

В состоянии возбуждения в ней просыпались сверхчеловеческие способности. Она могла рисовать картины, сочинять песни, создавать романы и работать в студии без устали сутки напролет. Она забывала поесть. Сон был совершенно не нужен. Чем сильнее одолевала ее болезнь, тем лучше работало тело и мозг, требуя новой дозы лекарства. Во время обострения она могла накупить драгоценностей, одежды, туфель и всякой ерунды. Когда болезнь отступала, ей приходилось возвращать все обратно в магазин, чтобы получить потраченные деньги. Удивительно, почему продавцы до сих пор ничего не заметили, наверное, даже в самом тяжелом состоянии Челси удавалось манипулировать людьми. Во время приступов она могла делать все так, как было нужно ей. В основном она подчиняла своей воле мужчин. В такие периоды она не могла насытиться сексом, и тогда она встречалась сразу с двумя или с тремя мужчинами в день. Иногда ей слышался голос матери, пронзительно вопившей, что она дитя дьявола, что она проклята, в нее вселился злой дух. Но Челси не обращала на него внимание и даже вела список мужчин, с которыми встречалась. Мужчины всегда были моложе ее, и в каждом из них было что-то особенное. Ее не интересовало, откуда они взялись, это был просто секс, потому что мужчин надо использовать.

Были дни, когда эти ощущения обострялись, превышая то, что она считала своим обычным состоянием. Она начинала грезить, ее галлюцинации складывались в целые сценарии, в которых участвовали воображаемые люди. Иногда эти сцены содержали пытки и убийства, и она съеживалась под одеялом, парализованная своим собственным воображением. Время от времени она приходила в бешенство — могла поранить себя или пугала прохожих, если это случалось на улице. Когда Челси впадала в такой психоз, она уже не могла без помощи врача и лекарств вернуться в реальность.

Случалось, что она попадала в травмпункт, не добравшись до своего врача в «Кедас синей». Когда такое случалось, на помощь ей приходил психиатр. Он всегда начинал с традиционных слов: «Вы должны начать принимать литонат или халдол. Эти психотропные препараты нового поколения были менее токсичны. Но Челси не хотела принимать лекарств. Состояние возбуждения обычно сменялось апатией: ей ничего не хотелось делать, жизнь становилась серой, она больше не ощущала себя необыкновенной женщиной, ее сексуальность угасала, наступала тоска.

Сегодня она была возбуждена как никогда. Известие о болезни Турмейна сильно подействовало на нее — теперь она могла вернуться к разговору, который состоялся несколько месяцев тому назад в его офисе в «Десмонд». Она только ждала сигнала, чтобы осуществить свой план, а это был самый подходящий случай: он собирался умереть. Время снимать сливки. Больше никаких малобюджетных фильмов. Особенно теперь, когда Эдвард не оставил ей ничего, кроме долгов.

Голливуд, страна грез и надежд, стал для нее адом. Челси припомнила все унижения, которые ей пришлось пережить с тех пор, как она покинула восточный Лос-Анджелес. Какие грандиозные планы строила та маленькая девочка, как высоко парили ее мечты. Она так хотела быть замеченной, добиться чего-нибудь в этом фантастическом городе, это желание разъедало ее изнутри, словно ржавчина. Но случилось, что она стала шлюхой — нет, поправляла она себя, куртизанкой. Она хорошо знала разницу. Шлюхам редко удавалось пробиться. Они тратили деньги на наркотики и жадных сутенеров. Куртизанки спали только с богатыми, преуспевающими, влиятельными мужчинами, использовали их деньги разумно и жили, играя по своим правилам. Куртизанок не унижали и не оскорбляли, и со временем некоторые из них даже вошли в историю.

Челси не сомневалась, что ее судьба изменилась в тот день, когда она родилась и кто-то подменил ее, дочь голливудских аристократов, на незаконнорожденного ребенка Марии Хаттон. Тогда у нее не было выбора. Она была обречена на годы унижений, но теперь этому пришел конец.

Челси знала о своей врожденной психической болезни, которая управляла ею, но она сопротивлялась — не признавая, скрывая ее, живя от приступа к приступу, ожидая того, кто бы подтвердил ее уверенность, что психическое нарушение лишь питает ее талант. Ей надо было добиться успеха. Она верила, что хаос, готовый спуститься на династию Роджера Турмейна, был отличным шансом. Она не знала, что именно произойдет, но в «Десмонд Филмз», королевстве Турмейна, появилась трещина, и она была готова проскользнуть туда во что бы то ни стало.

Челси, пройдя в спальню и заперев за собой дверь, достала газету и разложила ее на постели. Она хорошо помнила день, когда все выяснилось, всего несколько месяцев тому назад, сразу после того, как ее мать наконец-то умерла. До чего же долго она умирала, это тянулось месяцами, годами, не то что бедный Эдвард. Нет, Мария предпочла мучить Челси до последнего мгновения ее несчастной, жалкой жизни, прокашляв почти всю жизнь и умерев медленной смертью от эмфиземы.

Отец Том отслужил мессу по Марии и присутствовал на погребении, которое никто не посетил. Челси сперва хотела просто сжечь все, что осталось после матери, но передумала, надеясь, что Мария припрятала среди бумаг в спальне свою страховку.

Страховки Челси не нашла, но отыскала кое-что получше.

18 февраля 1987 г.

Лоренсу Хиббелю, эсквайру.

Касательно Марии Хаттон, Ливанский госпиталь.

Тщательное изучение записей рождаемости за апрель 1966 года показало, что существует лишь одно лицо, которое может быть биологическим родственником Челси Хаттон. Ее биологическая мать — миссис Лана Турмейн, к настоящему времени скончавшаяся.

Ее адвокат хотел бы уладить вопрос, не обращаясь в суд.

Пожалуйста, свяжитесь со мной как можно скорее.

Искренне ваш,

Чарльз Каплан,

поверенный Ливанского госпиталя.

Челси просмотрела всю переписку и документы, что лежали в той же коробке. Она нашла другое письмо из больницы с предложением уладить вопрос за 750 тысяч долларов. Еще Челси нашла около двадцати необналиченных чеков, сопровождаемых письмами от адвоката Турмейна, и в каждом письме говорилось, что деньги «предназначены для ребенка».

Челси содрогнулась, вспомнив свое ужасное детство — одежда с чужого плеча, пожертвованные кем-то игрушки, свирепые проклятия матери. Когда в газетах появились фотографии празднования шестого дня рожденья Кэссиди Турмейн, Челси была поражена каруселью у их дома. Мария безжалостно съехидничала: «Стало быть, мисс, вы полагаете, что вас могли бы пригласить туда лишь потому, что вы родились в тот же день. Неужели ты на самом деле думаешь, что сказочная принцесса Голливуда имеет с тобой что-нибудь общее?»

Эти три четверти миллиона долларов облегчили бы жизнь Челси. Челси изучила письмо из госпиталя, и в голове у нее начала складываться ясная картина. Ха! Чеки должны были заткнуть матери рот. Но эти люди не учли Бога, которому поклонялась Мария Хаттон, а также ее невероятную склонность к отрицанию.

Челси почувствовала, как у нее внутри все закипает, она знала, что сейчас ей станет плохо, несмотря на литий. Она села на корточки посреди разбросанных на кровати бумаг и оценила свои возможности. У нее появилось несколько идей. Разве Лана Турмейн не была замужем за Роджером Турмейном, знаменитым режиссером? Очевидно, он не хотел бы, чтобы его маленький секрет был раскрыт. И пока он не умер, надо действовать.

Челси вспомнила мечты юности, как она хотела избавиться от нищеты и той мерзости, что ее окружала, как она воображала себя маленькой богатой девочкой. И только подумать, она была настоящей дочерью Ланы Турмейн!

Через несколько часов Челси заснула на ветхой кровати Марии Хаттон прямо на куче бумаг и чеков. На следующий вечер она уже имела четкий план.

В восемь часов вечера лос-анджелесские Сенчури сити тауэрс уже почти опустели. Горело лишь несколько окон, так что Челси могла проследить, где работали уборщики. Адрес офиса Роджера Турмейна был всем известен. Она вошла в фойе и сказала охраннику, что у нее назначена встреча с Роджером Турмейном. «Я его дочь», — сообщила она, не называя своего имени. Охранник быстро сказал что-то в телефонную трубку, и Челси услышала возглас Турмейна. Весь Голливуд знал, что Турмейн не общается со своей дочерью. Охранник попытался ее остановить, но Челси быстро прыгнула в кабину лифта.

Дело было сделано. Халдон, который она приняла накануне, начал действовать. Челси вернулась к таблеткам, решив сохранить равновесие и на какое-то время подавить маниакальные настроения.

На тяжелых стеклянных дверях был золотом изображен логотип «Десмонд Филмз». Как только Челси приблизилась, прозвучал сигнал и замок открылся. Она вошла в дверь и прошла по коридору в северо-западную часть этажа.

— Кэссиди! — сурово произнес Турмейн из своего офиса перед тем, как она дошла до него. — Какая…

Челси услышала, как тихонько зашумели колеса кресла. Она почувствовала, что Турмейн приближается к двери. Замерев, Челси закрыла глаза и на минуту представила себе, что все складывается именно так, как она хотела.

— Какого черта!

Челси открыла глаза и увидела мужчину со страниц газет и журналов. Он был без пиджака, в бледно-розовой накрахмаленной сорочке, серых брюках и черных мокасинах с кисточками. Изучать дальше наряд мужчины не было времени, потому что взгляд его черных глаз заставил ее посмотреть ему в лицо. Она подумала, что очень похожа на него, но сказать ничего не успела.

— Кто вы? — прорычал он, сделав шаг в ее сторону. Она инстинктивно отступила.

— Я ваша дочь. — Челси попыталась достать документы из сумочки от «Шанель», но застежка не поддавалась. Руки не слушались и вспотели.

— Убирайтесь отсюда, юная леди. Я прикажу вас арестовать, немедленно, — произнес Турмейн уже за столом в приемной. Он явно собирался вызвать охрану. Челси собрала всю свою храбрость, силу и наглость.

— Пожалуйста, выслушайте меня. — Локоны ее медово-светлых, длинных волос прилипли к вспотевшему лицу.

Турмейн колебался. Затем более спокойно произнес:

— Пожалуйста, садитесь, я должен сделать один звонок.

Челси наблюдала, как этот всесильный человек садится за стол и что-то тихо говорит в телефонную трубку. Она не слышала слов, хотя находилась совсем рядом.

— Боюсь, что не знаю вашего имени, — сказал он, положив трубку.

— Меня зовут Челси Хаттон. — Она протянула руку для приветствия, и он ответил ей. Челси сидела в красном кожаном кресле с медной отделкой. Мягкая кожа нежно зашуршала о ее чулки, когда она положила ногу на ногу.

— Мисс Хаттон, — голос Турмейна был спокойный, тихий, — мой поверенный уже едет сюда. Но я хотел бы выяснить этот вопрос без свидетелей. — Он сделал паузу.

Челси подумала, какой он был мягкий, какой убедительный, даже обаятельный. Неудивительно, что Лана влюбилась в него. Лана Турмейн, ее мать. Сердце Челси замирало от одной только мысли об этом.

Роджер облокотился на массивный стол из красного дерева, и тут зазвонили сразу два телефона. Факс выбросил лист бумаги.

— Я хочу, мисс Хаттон, чтобы вы просто сказали мне, что вам нужно, а я постараюсь сделать то, что в моих силах, чтобы разрешить… — Он запнулся, подыскивая нужное слово. — Чтобы уладить это неприятное дело. Вы готовы ответить на мой вопрос?

Челси кивнула в сторону телефона, который все еще звонил. От этого звука у нее застучало в висках. Пора было принимать новую дозу транквилизатора и, наверное, последние на сегодня три капсулы литоната. Сперва она хотела отлучиться на минуту, но потом решила остаться с Турмейном.

— Нет, они сами замолчат. Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос, — сказал он.

Челси заставила себя не обращать внимания на раздражение, поднимающееся у нее в груди.

— Полагаю, что я здесь, чтобы прежде всего повидаться с вами, а затем… — Челси заметила, что волосы Турмейна были седые и у корней — в его красивых чертах не было ничего фальшивого. Он был по-настоящему красив. Челси почувствовала гордость. Она всегда мечтала, чтобы у нее был именно такой отец — богатый, преуспевающий, красивый, знаменитый, наконец-то ее мечта сбылась, это просто чудо. Внезапно слова Роджера прервали поток ее мыслей.

— Вы не моя дочь. Если вы будете продолжать эту шараду, эту наглую игру, я приму меры.

— Но вы не понимаете, — сказала Челси, вынимая бумаги из сумочки. Теперь она развернула папку, но он встал, ударил кулаком по столу и замахал рукой перед ее лицом.

— Кто научил вас этому?

Она поняла, что Роджер, как и все преуспевающие люди, имел немало врагов. Вполне возможно, что кто-то пытался ему навредить, вымогать у него что-то, задумал скандал — все, что угодно.

— Вы не понимаете. — Она хотела добавить «папа», но передумала. Нет, он пока не был готов признать ее. Она поможет ему постепенно принять правду.

По серому ковру коридора кто-то шел. В комнату вошел мужчина в возрасте Роджера.

— Что здесь происходит? — спросил он, откидывая со лба каштановые с проседью волосы.

— Спасибо, что быстро приехал. Мисс Хаттон, это мой адвокат, Джеймс Рентрю. Джеймс, может быть, ты уладишь эту… беду.

— Не принимай близко к сердцу, Роджер, — прервал его адвокат. — Возьми бутылку воды из холодильника. А я займусь мисс Хаттон.

Челси узнала его имя: так были подписаны все чеки, что она нашла. От того, как он произнес ее имя, она вся сжалась. От его слов ей стало больно, будто когти впились ей в плечо. Адвокат был высоким, симпатичным мужчиной, похожим на итальянца. Но, в отличие от Роджера, он казался более мягким и доступным.

Пока Челси пыталась сосредоточиться, Рентрю достал из портфеля чековую книжку, подписал чек и бросил его Челси. Чек был на сто тысяч долларов. Еще он протянул ей написанное от руки письмо, похожее на какой-то договор, — официальная бумага, чтобы избавиться от нее.

Челси понимала, что таким путем она ничего не добьется. Порвав чек и письмо, она наклонилась над столом, думая о том, как эффектно выглядит в декольте ее загорелая грудь.

— Оставьте себе, господин адвокат. Меня вы не купите, — сказала она и добавила про себя: «Никуда я не уйду». — Мне было просто любопытно, — старательно произнесла она, набросив на плечо ремешок от сумки. Движение это должно было сказать о решимости, которой она на самом деле не испытывала. — Если Роджеру Турмейну нечего скрывать, зачем вы пытаетесь откупиться от меня ста тысячами долларов? И почему он… вы… посылали по семь с половиной тысяч моей матери? — В глубине души она знала, что Турмейн не собирался выслушивать, что она никогда не знала своего отца. Не дожидаясь ответа, Челси повернулась, замерев ровно на столько, чтобы адвокат успел хорошенько разглядеть ее зад.

— Знайте, что она никогда не обналичила их, — бросила она, закрывая за собой тяжелую стеклянную дверь с золотым логотипом.

Челси вышла из ванной, накинула черную ночную рубашку от Валентино, затем прошла босиком к зеркалу и внимательно себя оглядела. В этот момент раздался стук в дверь. Она посмотрела на часы «Ролекс», подарок Эдварда. «Хотя бы это было настоящим», — вздохнула Челси.

Открыв дверь, она столкнулась нос к носу со своей десятилетней дочерью Изабеллой и ее гувернанткой Джесс, тридцатилетней польской иммигранткой, которую Челси наняла накануне родов.

Белла начала что-то говорить, она называла Джесс мамой, но Челси даже обрадовалась, что ее ребенок кого-то любил и был любим. Она была уверена, что рядом с Джесс ее дочери будет намного лучше, по крайней мере у нее будет шанс вырасти нормальным человеком. Изабелла воплощала все хорошее, что было в Челси. Когда Эдвард умер, Челси потребовалось время, чтобы разобраться с финансовыми проблемами, которые он им оставил, и ребенок ей сильно мешал. Она уговорила Джесс забрать Изабеллу к себе, и девочка до сих пор жила с Джесс в уютном домике на окраине Лос-Анджелеса.

— Челси… — заговорила Джесс, но Изабелла перебила ее:

— Не переживай, мамочка. Это была не ее идея. Я сама захотела прийти к тебе.

Белла была высокой для своего возраста и выглядела старше своих лет. Пышные золотые кудри спускались ниже пояса, выразительные зеленые глаза были широко открыты от возбуждения. Она, подумала Челси, была очень похожа на свою бабушку, великую Лану Турмейн. Она была такая же красивая.

— Прежде всего надо было мне позвонить, — резко произнесла Челси, даже не пытаясь скрыть гнев. Присутствие Беллы могло разрушить ее тщательно просчитанные планы долгожданной встречи с Кэссиди Инглиш. Теперь единственной надеждой Челси оставалась Кэссиди, и их встречу никак нельзя было откладывать.