Светлый берег радости

Глава 13 КРИЗИС

На следующий день, в пятницу, я пришла на работу с завязанной рукой и сомнениями, работаю я здесь еще или шеф меня уже уволил? Рука не болела, но на ней проступили еще и синяки от пальцев этой чокнутой Норы. Бинт мне показался эстетичнее, чем такие украшения. Шефа с утра не было, зато ко мне привязался Юрочка с вопросами и соболезнованиями, но сегодня у меня не было настроения шутить, и я сделала вид, что слишком занята. Уловка сработала, мой кавалер, видя, что я ни на что не реагирую, спрыгнул со стола и ушел искать не столь хмурое общество. Мне не давала покоя мысль о деньгах. Я истратила на наряды больше двух тысяч долларов, причем эти наряды мне самой были не нужны. Вся эта мишура нужна шефу, но если он здорово разозлился на меня, то с него станется не только не оплатить мне эти расходы, но и сегодняшний конвертик с деньгами не выдать, и тогда я окажусь в свободном полете. Ведь я израсходовала все оставшиеся Аськины деньги и все, что заработала. А назад платье не примут, тем более что оно левое. В этих не греющих душу раздумьях я пребывала до полудня, когда появился, словно ясное солнышко, шеф и с ходу пригласил меня в кабинет. Сесть он мне не предложил, а я своевольничать не стала. Постою, меня не убудет, тем более что насиделась уже с утра.

Шеф долго рассматривал меня, словно я какой-то неведомый науке реликт, потом соизволил наконец открыть рот:

— Послушай, все должно иметь какие-то рамки. Я мирился с твоей дерзостью потому, что меня забавляли проявления твоего строптивого характера, и потому, что это не мешало работе. Но ты перешла уже все границы! Ты вроде бы не дура, так почему же у тебя не хватило мозгов понять, что презентация, где много важных и нужных для интересов фирмы людей, где полно нахальной журналистской братии, не место для глупых бабских выходок?! Если у тебя что-то с нервами или головой — лечись, а здесь тебе делать нечего. Иди доделай все срочное, да не вздумай ничего напортить, шкуру спущу! После обеда получишь расчет. Ну, что стоишь? Марш на свое место! Мне некогда.

Мне уже было ясно, что это очередные щучкины подлянки, но я хотела узнать, что именно она наговорила про меня, поэтому не ушла. Начальственного гнева я не боялась — все равно уже уволили.

— Вы зря волнуетесь, Алексей Степанович, я ничего портить не стану. Но прежде чем уйти, я хотела бы послушать о своем разнузданном поведении, всегда ведь полезно узнать о себе что-то новое.

— Меня не волнует, чего ты хочешь, вон из моего кабинета!

Я не шелохнулась, хотя еще никогда не видела, чтобы шеф так выходил из себя. Он подскочил ко мне и схватил за руку, намереваясь выкинуть из кабинета. Мне было с ним не сладить, слишком силы неравны, но я все же приготовилась упираться. Но этого не понадобилось. Он схватил меня за пострадавшую руку, ощутил под пальцами бинт, чуть вздрогнул и отпустил. С отвращением указав на мою руку, он бросил:

—. Какие тебе нужны объяснения, когда они у тебя при себе. Или ты уже не помнишь, где и как поцарапалась, память отшибло?

В этот момент чья-то голова всунулась в кабинет с робким вопросом:

— Вызывали, Алексей Степанович?

В ответ взбешенный шеф так рявкнул, что робкого посетителя словно ветром сдуло. Я подумала, что раз шеф действительно кого-то вызывал, то ему и в самом деле некогда. Тем не менее заело его что-то во мне, ведь разбирается все же со мной, хоть и орет, как больной слон. Выждав несколько секунд, пока он отдышится после своего вопля, я сказала:

— Я прекрасно знаю, что произошло с моей рукой и почему. Но что знаете об этом вы? В каком свете Нора вам все представила?

— Не понимаю, почему я все еще терплю тебя здесь, и еще менее понимаю, зачем ты затеяла весь этот нелепый спектакль, что ты хочешь мне доказать. Ведь ты сама сейчас сказала о Норе, заметь, не я.

— Что она вам сказала? Вам ведь некогда, ответьте мне на этот вопрос, и я уйду.

— Когда я брал тебя на работу, то не предполагал, что в тебе столько вздорности и бабьей дури. Наоборот, ты мне показалась неординарно и остро мыслящей, странно, что я в тебе так ошибся. У тебя была работа, я тебе нормально платил, ты не утруждалась чрезмерно, и я не приставал к тебе, как ты и хотела, чего тебе спокойно не сиделось? Зачем ты устроила безобразную сцену в туалете? Ну не удалось тебе соблазнить мужа Норы, осечка вышла, но драться-то зачем? Не умеешь проигрывать? Придется научиться, теперь ты еще и работу потеряла. Кстати, ты себя переоценила, мордашка у тебя ничего, но с Норой тебе не равняться, она не только красавица, но и выдержанна, прекрасно умеет себя вести, умна, настоящая светская женщина.

Интересно, мелькнуло у меня в голове, что во мне есть такого, что я не только без конца влипаю в истории, но и все мои поступки воспринимаются с точностью до наоборот? Я задумчиво посмотрела на своего теперь уже бывшего шефа и спокойно сказала:

— Спасибо, что сказали, не дали умереть полной дурой, а что касается Норы, то да, она умна, раз вы так безоговорочно верите всему, что она считает нужным вам сообщить. Относительно же других ее качеств, то она… а впрочем, имеющий глаза да увидит. Она красива, это бесспорно, но я ее красоте не завидую, света она мне не застит. К чему вообще завидовать и соревноваться? Для всех есть место под солнцем. Я и не знала, что собиралась соблазнить ее мужа, это забавно, посмеюсь на досуге. И еще одно, уже последнее: если я себя высоко оценила, по вашим словам, то вы себя явно занизили. Что такого я якобы нашла в Николае, чего не нашла в вас? Вас отвергла, а ему, значит, на шею вешаюсь? Да он по сравнению с вами просто индюк. Не волнуйтесь, это я говорю не в порядке подхалимажа, просто информация для размышления.

Я вышла из кабинета, не потрудившись посмотреть, какой эффект произвели на него мои слова, да и произвели ли? Все срочное я доделала за полтора часа и теперь раздумывала, покачиваясь на стуле, ждать мне расчета, как последней подачки, или взять и уйти? А что, пусть подавится своими деньгами! Перетруждаться мне и вправду не пришлось, хотя и дурака на работе не валяла, а тряпки, что я вчера купила, так они у меня останутся, авось пригодятся когда-нибудь. Жить, правда, не на что, но я придумаю что-нибудь, машину продам, побыла белым человеком и хватит, на метро можно ездить. Я сразу повеселела, мигом собралась, выключила компьютер и, повесив сумочку на плечо, бодро пошла к двери. В дверях я столкнулась с шефом, он минут сорок назад куда-то уходил, а теперь вернулся.

Увидев меня, он нахмурился:

— Ты куда? Я тебя не отпускал еще, слишком торопишься. Обойдешься сегодня без обеда, у меня есть еще для тебя задание срочное, садись и делай, а не то не получишь никаких денег.

Я засмеялась:

— Вы что-то говорили о моей бабьей дурости, если раньше у меня ее не было, то теперь хочу ее заиметь, полезная, оказывается, вещь. Чао! — И я вышла, продолжая тихо смеяться.

Самое удивительное, что это был не нервный смех, а обыкновенный, мне почему-то стало легко на душе. Выйдя из здания, я не оглянулась, значит, и в самом деле отряхнула прах со своих ног.

Дома я первым делом залезла в ванну, сняла бинт с руки и вымылась как следует, намылившись не меньше трех раз. Потом приготовила себе поесть, да не какие-нибудь бутерброды, а рагу из мяса с баклажанами, помидорами, луком и чесноком. Все это время я напевала себе под нос какую-то дурацкую песню со словами: «Дочь капитана Джаней, вся извиваясь, как змей, с матросом Гарри без слов танцует танго цветов». Поставив горшочек с рагу в микроволновку, я задумалась о том, откуда ко мне приплыла эта пошлость, где я могла ее подцепить? Да мы ведь в пионерском лагере ее пели, очень она мне тогда нравилась, да и остальным девчонкам тоже, хотя вожатые нас ругали за нее. Я попробовала вспомнить, какие слова там дальше, и вдруг замерла… да я ведь вспомнила, что-то вспомнила! Конечно, воспоминание это было совсем бесполезное, но оно было. Раздавшийся телефонный звонок слегка вспугнул, но не затушил моей радости. Звонил Борис.

— Здравствуй. Хорошо, что ты уже дома, мне надо с тобой поговорить, я зайду? Я недалеко, буду минут через пятнадцать.

Я закончила разговор и подумала, что к приезду Бориса как раз поспеет мое рагу. Но тут же забыла и про рагу, и про Бориса. И так и этак я пробовала расшевелить свою память, понукала ее, но даже слова песни дальше не вспомнила, не говоря уже о чем-нибудь более серьезном, а жаль. Борис вошел в квартиру с такой хмурой физиономией, что я насторожилась: уж не напакостила ли щучка и здесь? Но неужели он ей поверил? Это после всего-то! Хотя, может быть, именно ей он и поверит, что я знаю о такого рода отношениях? Я накрывала на стол, искоса поглядывая на Бориса, но он, по-моему, не замечал моих хлопот, полностью погруженный в себя. Наконец он встрепенулся так резко, словно его кто в бок толкнул:

— Что у тебя произошло с Норой?

Ну так и есть, уже настучала!

— А в честь чего такой вопрос? — ответила я вопросом на вопрос, начиная заводиться.

— Не увиливай! Так что у тебя было с ней?

— Война у меня с ней была, черная, страшная, не на жизнь, а на смерть! Была, есть и будет! Теперь тебе все ясно или еще чего-нибудь добавить? — уже не говорила, а кричала я.

— Характер у Норы не из легких, но надо как-то цивилизованно решать вопросы, так же нельзя, она плачет.

— Ах, она плачет?! И почем слезы у этой крокодилицы?

— Это уже грубо, а грубость не аргумент.

— Нет у меня для вас аргументов, не припасла как-то! И вообще, надоели вы мне все, а ты больше всех! Все, хватит делать из меня дурочку, я вам не девочка для битья. Давай выметайся отсюда!

Борис не двинулся с места, в глазах у него появился опасный огонек, но мне было море по колено.

— Давай, катись к своей Норе, утешь ее, слезки подотри. А потом вместе будете новые яды изобретать!

Я подлетела к нему и стала колотить кулаками по его груди, но успела стукнуть не больше двух раз. Он схватил мои руки и держал так крепко, что, сколько я ни извивалась, вырваться не могла. Раздался звонок в дверь. Мы оба замерли на мгновение, потом Борис отпустил мои руки и прошел в ванную, тихо закрыв за собой дверь.

На пороге стоял Алексей Степанович, я сначала не хотела открывать, потом передумала и, открыв дверь, зло уставилась на него. Он преспокойно отстранил меня и прошел в кухню. Увидел накрытый на двоих стол, изогнул бровь.

— Я так и думал, что у тебя кто-то есть, времени ты зря не теряешь. И пахнет вкусно, по какому случаю праздничный обед?

Я молчала. У меня было такое ощущение, словно против меня ополчился весь мир, и я боялась разрыдаться, если попробую сказать хоть слово. Бывший шеф мое молчание истолковал по-своему!

— Ты напрасно строишь из себя невинную жертву, у тебя ничего не выйдет, один раз я тебе поверил, когда взял на работу, теперь хватит. Но я и не чудовище, каким ты меня воображаешь, я принес твой заработок за неделю и возмещение за тряпки. Выходного пособия тебе не положено, ты слишком мало проработала в фирме. На первое время денег тебе хватит, а потом что-нибудь придумаем, может, найду тебе заказчика, но не сейчас. Сейчас мне некогда. Хотя знаешь, и как эта мысль мне сразу в голову не пришла? Поедем завтра на дачу, поживешь там до осени, будешь заниматься с Валериком, это у тебя хорошо получается. Ну что, поехали?

— Никуда я с вами не поеду, и денег мне ваших не надо. Это не вы во мне обманулись, а я в вас. Несмотря на ваше барское хамство, мне казалось, что есть в вас настоящие человеческие качества, но я ошиблась. Нет в вас ничего хорошего, вы такой же, как Нора, недаром она вам кажется порядочной. А я предпочту называться кем угодно, только не быть с вами в одной компании. Не тратьте на меня свое драгоценное время, уходите и конвертик свой забирайте, вам он нужнее будет.

— Какая же у тебя тяга к театральности! Не терплю притворства. Подожду, когда с тебя слетит весь напускной апломб и ты станешь хоть чуть-чуть естественнее, тогда и поговорим. А деньгами не разбрасывайся. — Он собрался уходить, но остановился, глядя на меня с удивлением.

Я смеялась, сначала тихо, потом во все горло.

— Вы, вы… ох, не могу, да вы меня уморите! Не любите притворства, это вы-то? — И я опять расхохоталась.

Досада боролась в нем с любопытством, победило любопытство.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да то, что вы одно сплошное притворство и есть. Хотите пример? Пожалуйста. Вчера вы обвинили меня, что я дома напиваюсь частенько до поросячьего визга, а ведь я каждый день на работу ходила и каждый день разговаривала с вами, почувствовали вы хоть раз, что от меня пахнет спиртным или перегаром? И на даче у вас я ни разу не выпила, и не говорите мне, что я хотела произвести хорошее впечатление, пьющего человека такие пустяки не останавливают. Но вы предпочли поверить дочери, так удобнее, да и дочь все-таки. Насчет Норы не знаю, может быть, вы и вправду не замечаете в ней фальши, в таком случае мне вас жаль. Вполне может быть, что все вы прекрасно видите, но она вам нужна зачем-то, вы и хвалите ее. Это ваше дело, не смотрите, не обожгитесь.

Он не возразил, быстро отвернулся и ушел, только тут я заметила, что конверт с деньгами остался на столе. Ну и черт с ним! В конце концов, эти деньги я заработала. Оставив конверт, я обошла Бориса, который вышел из ванной и что-то хотел сказать мне, и ушла в комнату. Есть я уже не хотела, на меня вдруг навалилась усталость, я легла на диван и закрыла глаза. Было такое ощущение, что я заболела: голова горела, во рту было горько, перед закрытыми глазами мельтешили цветные пятна. Это нервное, надо отдохнуть, успокоиться, и все пройдет. Но какой уж тут отдых, когда Борис зашел в комнату, присел возле меня на диван и стал тормошить меня, желая получить ответы на свои вопросы. Я попыталась отвернуться от него, а когда не получилось, то я села и попробовала спихнуть его с дивана, но он не спихивался. Почему я не заметила, как наша борьба вдруг переросла в поцелуи и объятия?! Я была в шелковом халате, пояс которого тут же развязался. Ощутив горячие поцелуи Бориса на своей шее и груди, я хотела оттолкнуть его и не смогла, руки были словно ватные. Когда мы пришли в себя, оба напоминали рыб, выброшенных штормом на берег, были мокрые и едва дышали. Борис продолжал прижимать меня к себе, моя голова лежала у него на левом плече. Я не хотела сейчас думать ни о том, что между нами произошло, ни о том, что это будет значить для меня, ясно было одно — мой ребенок меня нигде не ждет, до сегодняшнего дня я была девственницей. Борис приподнял голову и попробовал заглянуть мне в глаза, я сильнее вжалась в его грудь, тогда он повернул к себе мое лицо. Из его глаз исчез чувственный дурман, они были ясными и смотрели мягко и нежно.

— Нам надо поговорить.

— Дудки! — ответила я, стремительно откатываясь от него и вскакивая с дивана.

Он не успел удержать меня, так как не ожидал такого маневра, и смотрел теперь на меня чуть растерянно.

Я фыркнула:

— Сначала мыться, потом есть, я умираю с голоду! А поговорить можно и потом, если тебе этого так уж хочется, но мне кажется, что незачем.

Рагу мое почти остыло, пришлось его разогревать. Ели мы молча и оба с большим аппетитом. Чай Борис взялся заваривать сам, почему-то эту работу он мне не доверял, хотя стряпню мою похвалил. После чая я как-то размякла и была готова даже разговаривать. Только я открыла рот, Борис с возгласом «Только не здесь!» повлек меня в комнату, усадил на диван, прижав к себе спиной. Может быть, он думал, что мне будет легче говорить отвернувшись от него? И, прижавшись подбородком к моей макушке, сказал:

— Рассказывай.

— А что тебе сказала Нора? — попробовала я изменить порядок разговора.

— К черту Нору! Рассказывай, и со всеми подробностями, ничего не пропускай.

Я ничего и не пропустила, даже сказала, что платье в магазине купила левое, он задумчиво спросил:

— А платье тебе идет?

— Мне кажется, что очень.

— Тогда молодец, что купила. О деньгах не волнуйся, если не хочешь оставить их себе, то верни, хотя они твои по праву. Но в любом случае деньги не проблема.

Потом он подробно расспрашивал о Михаиле Ефремовиче, чем-то тот его интересовал. Я добросовестно передала ему все, что могла, даже светский разговор о театре, книгах и живописи. Потом он перешел от вчерашних событий и моего сегодняшнего увольнения к нашим отношениям и спросил:

— Ты не жалеешь о том, что произошло?

— Нет, не жалею.

— Конечно, все могло быть гораздо лучше, да и должно было быть лучше, а получилось, что я набросился на тебя, как голодный зверь на добычу. Но мы оба были слишком раздражены и возбуждены и поэтому плохо владели собой. Извини! Я рад, что ты не сердишься.

Потом мы обсудили, стоит ли мне соглашаться на предложение бывшего шефа, если он его сделает, причем Борис заметил:

— Но ведь на самом деле ты не дизайнер, ведь так? Так как же ты можешь согласиться?

— Наверно, это смешно и самонадеянно, но мне было бы любопытно попробовать себя в этом деле.

Борис тихо рассмеялся и поцеловал меня в макушку, а я сидела и думала, что, стало быть, он совсем не поверил в мою байку о себе, что же он тогда обо мне думает? Загадка! Ничего, все когда-нибудь разгадается и разъяснится. Только я успела утешить себя таким образом, его новая реплика взбудоражила и насторожила меня:

— У тебя в прошлом было что-то настолько отвратительное или ужасное, что ты хочешь все забыть и начать жизнь как бы заново — это я могу понять. Но странно, что при том полном одиночестве, в котором ты в последнее время находишься, ты избегаешь какого-либо сближения, даже со мной, даже сейчас. Держишь все время дистанцию, я уже чувствую, почему? Объясни, меня это тревожит.

— Мое прошлое? С чего ты взял?

— Но ты же сама сказала, что у тебя нет прошлого, помнишь? Так говорят, когда отрекаются от него, а от хорошего ведь никто не станет отрекаться, только от плохого. Ну так что? Не хочешь сказать?

Значит, он все-таки слышал те мои слова, слышал и запомнил.

Я криво улыбнулась:

— Скорее прошлое отреклось от меня. Но в общем, ты прав и относительно дистанции тоже, но я не могу тебе ничего объяснить. Принимай меня такую, как я есть, а не хочешь, так пошли к черту, — это все, что я могу тебе посоветовать.

— Я ведь так и делаю, принимаю тебя такую, какой ты себя показываешь.

— Ну хорошо, раз мы все выяснили со мной, то перейдем к тебе, ведь я тоже о тебе ничего не знаю.

Борис удивился:

— Вот так раз! Девочка, но ведь ты сама ничего не спрашиваешь, я так понял, что тебя ничего не интересует. Если я ошибся, спрашивай, я отвечу.

Хорошо, что я сидела спиной к нему, потому что при его словах слегка покраснела. Действительно, я сама его ни о чем почти не спрашивала и даже не задумывалась спросить. Может, это амнезия сыграла со мной такую шутку, что я уже не только себя, но и других воспринимаю без прошлого, как бы вне времени.

— У меня много вопросов: есть ли у тебя близкие родственники, был ли женат? Чем зарабатываешь себе на хлеб?

— Нет, я один. Мать умерла давно, отец семь лет назад. Женат я не был, один раз уже совсем было собрался, но передумал. Не то что берегу свою холостяцкую свободу, просто так получилось, на хлеб зарабатывал в разное время по-разному, сейчас вернулся к прежнему делу, оно у нас семейное — я ювелир.

Почему-то это так поразило меня, что я вскочила на диван на коленки, лицом к нему.

— Ювелир? Не может быть!

— Почему же не может?

— Ну не знаю я, ты как-то совсем не похож на ювелира, никогда бы не подумала.

— А на кого я, по-твоему, похож?

— Да уж скорее на охотника, следопыта, воина, какое-то чисто мужское занятие.

— А ювелир, значит, не мужское?

— Нет.

— Ошибаешься, за редким исключением все ювелиры — мужчины, у нас в семье и дед и отец были ювелирами. Я тоже учился и готовился стать ювелиром, но поработал немного, и мне это показалось скучным. Ведь в молодости все тянет куда-то, и я уехал, сменил профессию, стал военным, как раз по твоему вкусу, но и там продержался лишь несколько лет, да и армия в то время стала разваливаться. Я ушел, перебивался то тем, то этим, а потом вернулся к первоначальному ремеслу и не жалею.