Светлый берег радости

Глава 21 КОСТИК

По дороге я вспомнила, что ключи от квартиры остались в дубленке, и чуть не заплакала, так мне стало обидно, но что толку плакать? Я остановила машину на обочине какой-то улицы, до сих пор я ехала вслепую, куда кривая вывезет. Теперь, когда весь кураж сошел с меня, мне стало холодно, и я включила обогрев на всю катушку. Что же мне теперь делать? Если какие-нибудь учреждения или магазины еще работают, то я могла бы попросить позвонить по телефону. Так, чей номер я помню наизусть? Пожалуй, оба, и Пестова и Бориса. Начало восьмого, магазины наверняка работают, хотя бы некоторые, вот только бы еще знать, где они? Вдруг я услышала трель телефона в машине. На переднем сиденье под каким-то свернутым журналом лежал мобильник. Я взяла его и хотела откликнуться, но не смогла, голос пропал. Наконец смогла кое-как хрипло выдавить из себя:

— Да?

Напористый мужской голос произнес:

— Витек, босс твой далеко?

— Далеко, — честно ответила я, продолжая хрипеть, безуспешно пытаясь откашляться.

Голос разозлился:

— Хватит придуриваться, встречу — башку оторву, ты меня знаешь! Позови его, он мне срочно нужен!

— Нету его, нет! Уехал он! — Я старалась свернуть разговор, чтобы позвонить наконец самой.

— Как уехал?! Да я порву его, падлу, на куски! Это показалось мне любопытным, и я решила продолжить диалог:

— В Шереметьево двинул, когти рвет, горячо уже!

В ответ я услышала непереводимое идиоматическое выражение, и мой собеседник отключился. Я порадовалась, что внесла хоть какую-то неразбериху в стан врага, но тут же обругала себя. Сижу развлекаюсь, словно маленькая, а мне срочно звонить надо! Я набрала номер Бориса, абонент был недоступен. Пестов не сразу, но ответил. Я стала говорить, но он перебил меня:

— Кто это?

Ну ясно, я же хриплю, как удавленник, кто же меня узнает? И я засипела в трубку:

— Это я, Ася, то есть Сашка! Алексей Степанович, это я! Я хриплю, у меня голос пропал.

Пестов нецензурно выругался и спросил:

— Где ты? Не молчи! Отвечай!

— Я не молчу, я не знаю, где я.

— Что значит не знаешь? Откуда ты звонишь — из магазина, из аптеки? Скажи, где это, мы подъедем.

— Я в машине, в джипе, на какой-то улице. Куда ехать, не знаю, у меня ключей нет от дома, они в дубленке остались, я вам потом объясню.

— Поезжай домой, включи обогреватель и езжай. Поколесишь немного и найдешь дорогу, дубленка твоя у меня, ключи целы, встретимся у подъезда.

Я вздохнула со всхлипом и поехала. Свернула пару раз, один раз неудачно, это был тупик, пришлось разворачиваться. Через несколько минут оказалась на знакомой улице, я была уже как-то здесь и теперь поехала увереннее. Подъезжая к дому, вспомнила, что Пестов сказал «мы», поняла, что он будет не один, и сморщилась: мне никого не хотелось сейчас видеть. Едва я затормозила, к джипу буквально подлетел Борис и схватил меня в охапку. За ним подошел Пестов, накинул на меня дубленку и сказал, обращаясь к Борису:

— Веди ее в дом, сразу в горячую ванну. Мои ребята отгонят джип, у меня еще дела, сегодня заходить не буду, зайду завтра, часов в одиннадцать, когда она выспится. Побудь с ней. Если будет нужен врач или еще что, позвони мне, — и отошел, даже не посмотрев на меня.

Меня это поразило, так заботится обо мне, но ни разу не глянул в мою сторону. Голова у меня горела и кружилась, все силы разом оставили меня. Борис повел меня, поддерживая, словно инвалида. Я полезла в карман, но ключи были у Бориса, он открыл двери и ввел меня в квартиру. В прихожей при ярком свете я увидела, что дубленка испачкана в крови, но сейчас мне было все равно. Я села в прихожей прямо на пол, прислонившись к стене. Борис хотел поднять меня, но передумал, прошел в ванную комнату, включил воду и стал наполнять ванну. Когда он вышел, я сказала, вернее, прохрипела, преодолевая головокружение:

— Осмотри мою голову, затылок не разбит? Голова кружится.

Он осмотрел, сказал, что разбит, но совсем немного, обработал рану перекисью и стал раздевать меня. Я ему не помогала, сидела словно кукла. Мыл меня тоже он, словно грудного ребенка, очень осторожно, стараясь не трясти. На уже расстеленную постель он перенес меня на руках, накрыл, положил рядом Бо. Вскоре зазвонил телефон, судя по всему, это был Пестов, интересовался моим здоровьем. Борис сказал ему про мою разбитую голову, выслушал ответ и отключился.

Повернувшись ко мне, он сказал:

— Не спи, сейчас приедет врач.

Мне показалось, что лицо у него недовольное, удивилась, насколько смогла в этом состоянии, но причина его недовольства тут же выяснилась. Он полез в шкаф, порылся и вытащил футболку. Ага, сообразила я, его волнует, что сейчас приедет врач, возможно мужчина, а я голая. Я хотела хихикнуть, но у меня не получилось, только закашлялась, голова тут же отозвалась болью. Очень осторожно Борис натянул на меня футболку. То ли оттого, что он меня ворочал, то ли еще отчего, но мне стало хуже, я закрыла глаза, несмотря на его настойчивые призывы не спать. Я не спала, но и не бодрствовала, а так, словно плыла куда-то. Когда пришел врач, и в самом деле мужчина, я открыла глаза, но на вопросы не отвечала, за меня что-то говорил Борис. Вскоре врач ушел, Борис, кажется, что-то положил мне на голову — то ли лед, то ли мокрую тряпку, — мне стало лучше, и я уснула.

Проснулась я утром. Возле меня на краешке постели сидел Алексей Степанович, держа на коленях моего Бо, а Борис сновал из кухни в комнату, накрывая завтрак. Чувствовала я себя гораздо лучше, хотела бодро поздороваться, но таким хриплым голосом разве нормально поздороваешься? Мне никто не ответил, Борис наливал в стакан сок, а Пестов, похлопав по игрушке, положил ее мне на колени и сказал, слегка мазнув по мне взглядом:

— Выздоравливай, я вечером зайду, — и тут же ушел.

— Какой-то он странный, ты не знаешь почему? — выдавила я из себя.

Борис подал мне стакан сока.

— Чувствует себя виноватым в том, что случилось с тобой. Да он и вправду виноват!

— Здрасьте! — прохрипела я. — В чем это?

Борис недовольно нахмурился:

— Не понимаю, что ты его защищаешь? Он сам мне сказал, что виноват перед тобой.

— Я его не защищаю, а говорю как есть. — Я хотела еще что-то сказать, но устала хрипеть, да и Бориса огорчала моя защита Пестова, видимо, он и в самом деле считал его виновным. Потом все разъяснится, подумала я, тем более что я и сама многого не понимаю.

Весь день Борис был при мне. Зная, что мне трудно говорить, старался говорить сам. Я его слушала и улыбалась, не потому, что он говорил что-то смешное, а просто потому, что я жива, он рядом и заботится обо мне. Накормил меня обедом, но я ела мало, не было аппетита. После обеда я поспала немного, а он сходил в аптеку и принес какую-то микстуру. Микстура была горькая, и я пила ее зажмурясь. Но после второго приема этого снадобья голова окончательно перестала кружиться, только глухо болела и даже голос стал менее хриплым. Пестов пришел около восьми вечера, вид имел утомленный, но довольно веселый, а главное, уже не отводил взгляда.

— Ну что, Сашка, как себя чувствуешь? Вижу, что лучше, вот и нос уже не такой распухший, еще день-два — и синяки с лица сойдут.

Я посмотрела на него ошарашенно, потом вспомнила удар кулаком в лицо и хмыкнула:

— Так вот, значит, почему вы на меня не смотрите, я страшна как смертный грех! А Борис уверяет меня, что вы чувствуете себя виноватым.

Бориса удивило и это обращение ко мне — Сашка, и сама манера моего разговора с Пестовым. Он помог мне сесть в кровати поудобнее и слегка обнял, словно демонстрируя Пестову свое право меня обнимать.

Я скрыла улыбку и спросила:

— Ну ладно, я хриплю, потому и не говорю много, но вы-то что оба молчите? Рассказывайте, что было вчера.

Алексей Степанович кивнул Борису: давай, мол, сначала ты. Борис начал:

— Когда ты мне позвонила, я был уже возле твоего дома, видел, как ты вышла с каким-то типом из подъезда и села в черный джип. Мне это не понравилось, и я позвонил Алексею Степановичу. Тот сразу спросил номер джипа, услышав, выругался и велел срочно ехать к его офису, там мы с ним встретимся и поедем дальше, поскольку он знает, чья это машина, и догадывается, куда она направляется. Но он ошибся. Когда мы поехали по указанному им адресу, кто-то позвонил ему и сообщил, что только что видел, как люди Козыря привезли на Северную улицу его бывшую секретаршу Асю. Он велел звонившему наблюдать и вмешаться только в крайнем случае. Мы развернулись и поехали на Северную. Когда приехали туда, там уже все было закончено. Но тебя мы не нашли, только твою дубленку с пятнами крови.

Борис замолчал, Пестов пока рта не открывал. Я настойчиво посмотрела на Него, он вздохнул и начал свою часть объяснений:

— Я не знаю, что ты хочешь услышать от меня. Почему тебя увезли, ты, наверно, поняла уже по тому, какие вопросы тебе задавали, правильно? Ну, ты же умница. На днях я уже говорил тебе, что сделал ошибку, взяв тебя к себе на работу. Я вот только понять не могу, почему они были так уверены, что ты много знаешь? Кто навешал им этой лапши на уши? Как-то не верится, что это их прокол. Кто-то специально подвел мину под тебя. Знать бы кто, ноги бы повыдергал!

— Даже если это будут ноги красивой женщины? — словно между прочим поинтересовалась я хриплым полушепотом.

Оба как по команде уставились на меня.

— Кто?! — подался ко мне Пестов.

— Это точно или только твои предположения? — предостерег меня Борис, и мне показалось, что он догадывается, кого я имею в виду.

— Даже если только предположения, все равно, кто? — допытывался Пестов.

— Доказательств у меня нет, честно говоря, даже предположений нет. Я говорю о Норе.

Лицо Пестова выразило недоумение.

— Нора и Козырь? Да они не могут быть знакомы, их дороги слишком разные и не пересекаются.

— Жаль разрушать ваше прекрасное мнение о ней, но дороги их пересеклись. И не надо так смотреть на меня, я — не она и зря наговаривать на человека не стану.

Борис молчал и смотрел угрюмо в пол. Алексей Степанович смотрел с откровенным недоверием. Эк она ему голову задурила, ведь вроде бы умный мужик.

— Я не знаю, как зовут того типа, к которому меня привезли, Козырь или нет, но он знает Нору, и довольно близко. И его подручный, которого зовут Сашка, тоже знает ее, это он приезжал за мной. Они говорили при мне о ней не таясь. По-моему, Козырь спал с ней, но ручаться не буду, потом она ему явно чем-то насолила, он морщился, вспоминая о ней.

— Не понимаю, все-таки это странно, — не сдавался Пестов.

Я бы даже восхитилась тем, что он защищает понравившуюся ему женщину, если бы это была любая другая, но не эта щучка Нора.

— Кажется, я догадываюсь, чем она ему так насолила, — неожиданно сказал Борис.

Теперь удивилась я. Борис встал, вытащил из внутреннего кармана пиджака, висящего на стуле, плотный белый пакетик, открыл его и вытряхнул на столик изящный золотой браслет. Пестов взял браслет, осмотрел, положил назад и негромко спросил:

— Откуда он у тебя?

Лицо его было спокойно, но глаза смотрели так, что было понятно — Нора приобрела в его лице серьезного врага.

— Нора дала починить, у него замок был сломан, дала давно, еще полгода назад. Я его починил, а отдать все как-то не получалось.

— Это браслет жены Козыря, после ее гибели он его всегда при себе носил, как память. Нужно быть последней дурой, чтобы украсть эту вещицу, сколько бы она ни стоила!

Мужчины угрюмо молчали, но мне еще многое хотелось выяснить, Нора — это только эпизод.

— А что с людьми Козыря? — задала я вопрос, уже несколько часов не дающий мне покоя.

— Странный вопрос, почему тебя так волнуют его люди? — холодно поинтересовался Пестов.

— Но они все живы? — не унималась я.

— Чтобы ответить на твой вопрос, я должен знать, сколько их там было, а я этого не знаю. Если тебя интересуют трупы, то их два.

— А как… — голос мой дрогнул, — отчего они погибли?

— Что ни вопрос, то задача! — ответил Пестов, глядя на меня с веселым интересом. — Застрелены. Такой ответ тебя устраивает?

— Вполне! — ответила я с облегчением.

— Тебя только трупы волнуют, а пострадавшие, отправленные в больницу не интересуют? — продолжал веселиться Пестов.

— А есть и такие? — опять заволновалась я.

— Ну, в больницу никто не отправлен, но к врачам, надо думать, несколько человек обратилось. А теперь, когда я удовлетворил твое любопытство, будь добра, удовлетвори и ты мое. К чему ты задаешь эти вопросы? Уж не поцарапала ли ты кого, убегая?

— Поцарапала! Вам бы только смеяться, а мне совсем не весело, я, наверно, покалечила трех человек, и мне не по себе от этого. Раньше я лечила, может быть, спасала от смерти, а теперь калечу. Мне это совсем не нравится.

После моих слов Алексей Степанович стал звонить кому-то, расспрашивать, уточнять, потом закончил разговор и повернулся ко мне:

— Сначала о трупах. Убит один мой человек, тот, что первым полез, и один Козыря. У него глаз был немного поврежден, и, видимо, не только глаз, но и мозги, потому что он лез как ненормальный, убил моего парня и просто вынудил его пристрелить. Пострадал шофер Козыря, но не сильно: когда мы вчера туда приехали, он уже был на ногах, головой только мотал. И один человек пострадал, видимо, сильно, но был живой, стонал. Его унес на руках здоровый, как слон, мужик, оказавшийся совсем безобидным, видимо, Козырь его для устрашения держал.

— Это Шкаф! — пояснила я.

— Действительно шкаф! — согласился Пестов. — Но скажи-ка мне, как это ты их всех отделала?

Я рассказала все подробности, включая допрос Козыря.

— Никита! — сказал с восхищением и легкой насмешкой Пестов.

Мои синяки уже не пугали его — он смотрел на меня с явным удовольствием. И мне стало понятно, что они и раньше не пугали его — пугала мысль, что меня насиловали, мучили. Спросить меня прямо не мог, но переживал, а сейчас я сняла камень с его души. Борис тоже просветлел как-то, хотя все время молчал.

— Ну и чтобы завершить эту тему, должен сказать, что и сам Козырь пострадал, но очень уж непонятно. Он был убит в тот же день поздно вечером на Ленинградском шоссе, когда вышел из машины возле дома своей любовницы. Это явно чья-то месть, так как труп не был ограблен, при нем были деньги, золотые часы и прочее добро. Козырь известен своими криминальными связями, поэтому милиция копать не будет, спишут на разборки между своими. Я, конечно, тоже убийцу искать не буду, но очень бы хотелось знать, кто автор этого дела, вдохновитель, так сказать. Поблагодарил бы его, руку бы пожал, что за тебя, Ася, отомстил и с меня одну из проблем снял.

Я не вздрогнула, слушая его, но мысль, что это вполне могло быть следствием моего телефонного хулиганства, мне пришла, и я потупилась, чтобы не выдать себя. Не хватало еще, чтобы стало известно, что он погиб из-за меня! От этих тревожных размышлений меня отвлек неугомонный Алексей Степанович:

— Ася! Я ведь чуть не забыл со всеми этими разборками. Нашелся след Юлькиного брата — Константина Стропилина. Строго говоря, он ей никакой не брат, просто сын Стропилина, за которого Юлькина мать вышла замуж, ты, наверно, помнишь?

Я кивнула, еще бы, все, что он сообщил мне, я помнила назубок.

— След, к сожалению, остывший. Этот псевдобрат еще летом уехал в Германию по приглашению, сроком на месяц, но не вернулся. С тех пор о нем ни слуху ни духу. Так что и с этой стороны к этой проклятущей Юльке не подберешься! Может быть, этот брат к твоей истории вовсе не причастен, но расспросить бы его не мешало. К тому же что-то подсказывает мне, что этот Костик очень даже при чем.

При слове «Костик» словно что-то мелькнуло у меня перед глазами и тотчас пропало, я вздрогнула и сильно побледнела. Борис встревоженно склонился ко мне. Пестов вскинул голову:

— Ты что-то вспомнила? Вспомнила? Я медленно покачала головой:

— Нет, но будто мелькнуло что-то перед глазами. Пока вы называли его Константином, я ничего не чувствовала, но как только сказали «Костик», меня словно ударило что-то изнутри, даже сейчас нехорошо. Я явно знаю его, и… скорее всего, вы правы, Алексей Степанович, он виноват в том, что со мной случилось!

Пестов стукнул рукой по подлокотнику кресла и беззвучно выругался. Борис обеспокоенно переводил глаза с него на меня.

— Борис, я ничего не рассказала тебе, но это длинная история, может быть, завтра?

Неожиданно ситуацию разрешил Пестов.

— Мне вот что пришло сейчас в голову. Эта твоя реакция на имя Костик обнадеживает, Ася. Может, твоя память начинает понемногу просыпаться? Борису твою историю расскажу я, а ты будешь слушать как бы со стороны, кто знает, может, что и дрогнет в тебе? Если запнусь, подскажешь.

Подсказывать не пришлось, он изложил все верно, со всеми мелкими подробностями, но, увы, во мне ничего не дрогнуло. Борис был потрясен, причем в гораздо большей степени, чем я ожидала. Пестов давно ушел, а Борис все мерил шагами комнату, ходил из угла в угол. У меня от его мельтешения даже голова закружилась. Было поздно, я хотела спать, не выдержала и спросила:

— Извини, если спрошу некстати, но у меня создалось впечатление, что ты не любишь у меня ночевать, это так?

Борис смутился.

— Я действительно стараюсь избегать ночевок вне своего дома. Но в данном случае это ничего не значит, даже не думай об этом. Я с удовольствием побуду с тобой.

И все-таки я уговорила его уехать домой, уверив, что чувствую себя хорошо и мне надо выспаться, а одна я сделаю это гораздо лучше. Он ушел, поцеловав меня на прощание и оставив включенным ночничок. После его ухода я вздохнула; конечно, мне было бы лучше, если бы он остался, но только в том случае, если бы хотел этого сам.

Опухоль с лица сошла уже через день, но синяки красовались целую неделю, и всю эту неделю я сидела безвылазно дома, не пугать же людей радугой на своем лице! Продукты мне приносил Борис, он стал куда общительнее и разговорчивее, чем раньше.

Я спросила его о причине произошедшей с ним перемены и услышала в ответ:

— Ах, Ася, Ася! Что же ты сразу не рассказала мне все о себе? Я понимаю, как трудно тебе было раскрыться, но от скольких тревог, сомнений, бессонных ночей ты бы избавила меня, рассказав свою историю! Я уж что только не передумал! И ведь все эти мысли были не в твою пользу. Одно время мне даже казалось, что тебя подослали Аськины убийцы. Что ты не ее сестра, я знал с самого начала, не было у нее никаких родственников. Мать у нее из детского дома, умерла, когда Аське было шестнадцать лет, отца никогда не было. Вот я и ломал себе голову — кто ты, зачем появилась? Потом ты связалась с Пестовым, так же как Аська, которая об их отношениях говорила весьма туманно, утверждая, что это чисто деловая, а не любовная связь. Потом то же самое стала утверждать ты. Что я должен был думать?

— Ты прав! Я должна была тебе все рассказать, как только наши отношения стали близкими, но я думала только о своих переживаниях и чувствах и не думала о твоих. Я эгоистка. Прости меня!

Потом мы долго целовались, давая выход своим эмоциям. Наконец утихомирились, собрались перекусить, и тут пришел Пестов, который не появлялся всю эту неделю и даже не звонил, с большой коробкой конфет, целой кучей всяких деликатесов и бутылкой коньяка. Я поставила на стол три рюмки, но свою наполнила соком. Борис, к моему удивлению, охотно согласился выпить, оказалось, что к этому напитку он питал некоторую слабость.

— Я и хорошей водки выпью охотно, но коньяк все же лучше, — заметил Пестов, с аппетитом набрасываясь на еду.

Я с нетерпением ожидала, что он скажет, ведь явно же пришел с новостями. Я не ошиблась.

— В чем бы ни был виноват перед тобой Костик Стропилин, за свою вину он уже заплатил. Вскоре по приезде в Германию в гостиничном номере довольно дорогого отеля Гамбурга он был убит ударом старинного кинжала прямо в сердце. Кинжал так и остался в теле, его с трудом вытащили, настолько глубоко его вогнал убийца. Недавно эти сведения передал Интерпол, потому что в дело замешано высокопоставленное лицо.

Я удивилась:

— И что, этот важный тип и убил Костика?

— Нет, он не убийца, пришел в номер уже после того, как горничная обнаружила труп и вызвала полицию, но до ее приезда. Полиция прихватила его, стала колоть, и он признался, что пришел купить старинную русскую икону аж шестнадцатого века! Потом он успокоился и отказался от своих слов.

Иконы в номере не нашли, да и никаких других ценных вещей тоже, ничего, кроме этого кинжала, на котором остались только отпечатки рук убитого. Что убийца был в перчатках, это ясно. Но ясно и то, что кинжал привез с собой Костик, — это русский морской кортик восемнадцатого века, — и есть мнение, что этот кортик из Архангельска! Чувствуешь, куда след ведет, Ася?

— Чувствую, — спокойно ответила я, — след ведет прямехонько к моему наследству.

У Пестова от удивления отвисла челюсть.

Лицо Бориса не выражало изумления, скорее горячий интерес. Я оглядела обоих мужчин, вздохнула и принялась за объяснение:

— Конечно, утверждать я не могу, но кое-какие основания так думать есть. Дело в том, что я рассказала не все, есть один эпизод, который вполне может служить ключом к развязке моей истории. Еще до встречи с одноклассницей на выставке у меня уже была неожиданная встреча. Однажды меня окликнул какой-то незнакомый мужчина, назвал меня Асей, удивился, что я его сразу не узнала, и напомнил мне, что зовут его Аркадием Михайловичем. Он был даже обижен, чуть ли не оскорблен, что я его не узнала, поскольку он столько для меня сделал: ездил со мной в апреле в Архангельск по делу о введении меня в наследство и вел переговоры с нотариусом. Я отделалась какими-то общими словами, он торопился по делам, и мы расстались. О наследстве я старалась не думать, эта тема меня пугала, я как-то инстинктивно чувствовала, что именно из-за него я и пострадала. Но два небольших вывода из этого разговора я сделала уже тогда. Первый — это то, что я жила в Москве, а не в Архангельске, а второй, как я теперь знаю, ошибочный — он назвал меня Асей, и я обрадовалась, что имя Анастасия, которое я присвоила самовольно, на самом деле мое.

— Так вот, значит, зачем ты ездила в коллегию адвокатов, — прищурился на меня Пестов, — что же ты не рассказываешь нам об этом?

— Забыла совсем, да и нет ничего интересного. Я не нашла Аркадия Михайловича, он отдыхает не то на Таити, не то на Сейшелах. Узнала только его фамилию — Молодцов. А вы, значит, следили за мной?

— Не следил, а попросил присматривать за тобой. А ты уверена, что узнала фамилию именно того человека?

— Да, уверена. Он очень маленького роста, его трудно с кем-либо спутать.

— Кажется, я его знаю, понаслышке правда. Он такой изнеженный, холит и лелеет себя?

— Да-да, это он.

— Говорят, умный мужик, хоть и со странностями, впрочем, у кого их нет? Лишь бы дело знал. И когда он вернется?

— Мне сказали, к марту, он зиму не любит.

— Жаль, что так не скоро!

Воцарилось молчание, которое прервал Борис:

— Можно подытожить: теперь мы знаем мотив, предполагаем, кто преступник, а вот о самом преступлении даже догадки строить трудно. Что-то с Асей сделали, а вот что, неизвестно.

— Ты прав, — поддержал его Алексей Степанович, — мотив хоть куда. Если судить по кинжалу, то наследство ценное, людей и за меньшее убивают. Вот это-то меня и удивляет. Почему тебя не убили? — повернулся он ко мне.

Борис негодующе вскинул руки:

— Да что вы говорите?!

— Ну, посуди сам, ведь убить гораздо легче, чем лишить человека памяти, причем так лишить, чтобы быть уверенным, что этот человек уже точно ничего не вспомнит!

Я примирила обе стороны, потянула Бориса за руку и усадила на диван, с которого он в гневе вскочил.

— Я сама много думала об этом и пришла к тем же выводам, что и вы, — повернулась я к Пестову, — но потом решила, что тот, кто меня сажал в поезд, почти не рисковал. Ведь если бы не столь редкостное стечение обстоятельств с Аськой, то я обязательно попала бы в психушку. Мне просто повезло, предвидеть такой случай было невозможно.

Пестов покачал головой:

— Случай такой и в самом деле предвидеть невозможно, но ты недооцениваешь себя. Случаи всем плывут в руки, но не все ими пользуются. Извини, если тебе не понравится такое сравнение, но ты как кошка — падаешь на все четыре лапы в любой ситуации. Несмотря на внешнюю хрупкость, ты боец, Ася, боец! А ведь тот, кто увел у тебя наследство и расправился с тобой неизвестным нам способом, должен был хорошо тебя знать. Мы ведь предполагаем, что это твоя закадычная подружка Юлька и ее названый братец Костик все это учудили. Нет, что-то не заладилось у них, что-то не получилось. Я не удивлюсь, если Юлька эта уверена, что ты умерла, потому и сказала об этом Наташе так спокойно. Не ждет она подвоха с этой стороны, понимаешь?

Борис возразил ему:

— Мы предполагаем, что преступница Юлька, только на основании ее лжи, которую она наговорила Наташе. Подозревать ее можно, но быть уверенным, что это она, нельзя. Люди лгут из разных побуждений, встречаются такие человеческие типы, особенно часто среди женщин, которые дня без лжи прожить не могут, они лгут просто так, из любви к искусству, так называемые мифоманки. Может, и Юлька такая.

— Резон в твоих словах есть. Люди и в самом деле лгут из разных побуждений, и при этом совершенно необязательно являются преступниками. Надо дальше копать! Не ждать же нам этого адвоката, кто его знает, когда он вернется? Надо ехать в Архангельск и послать человека в Гамбург.

— А это еще зачем? — изумилась я.

— Что зачем, Архангельск или Гамбург?

— Гамбург, конечно. Что вы там-то надеетесь раскопать?

— Ну-у, Ася! Не узнаю тебя. Ты подумай хорошенько. Кто-то ведь убил этого Костика, ведь так? А у нас здесь Юлька-свистулька как сквозь землю провалилась. Костика отследить удалось по фамилии, которую мы знали, а ее фамилию мы не знаем, может быть, и она выехала в Германию?

— И вы предполагаете, что она убила человека, с которым выросла, как с братом, да еще всадила в него кортик с такой силой? Нет, мне кажется это невероятным, — твердо заявила я.

— Ася, девочка! Ты рассуждаешь наивно. «Выросла, как с братом» — тоже мне довод. Да родные сестры и братья иногда живут хуже, чем враги, и способны убить за рубль! А что касается силы удара, то женщина в состоянии аффекта способна на любые действия, как ты нам, кстати, совсем недавно продемонстрировала. Не поделили между собой ценности, она разозлилась — и готово дело. К тому же мы не знаем, какая она из себя, может, как гренадер? Ее внешность — это то, что тоже надо выяснить, и поскорее. Я думаю, Наташа сумеет ее описать. Вот с этим словесным описанием человек и поедет в Гамбург, поспрашивает у горничных, глядишь, и добьется результатов. Но тут есть загвоздка: посылаемый человек должен хорошо знать немецкий. Горничные, пусть и дорогого отеля, могут не знать или плохо знать английский, к тому же их надо будет расположить к себе, а это можно сделать только на их родном языке.

— Я знаю немецкий, и довольно хорошо, — огорошил вдруг нас Борис.

— Ты? И что, ты поедешь в Гамбург?

— А почему бы нет? Мне надо по делам в Берлин и Кельн, что мне стоит заехать и в Гамбург? И вам не придется тратиться, посылая кого-то, и я поучаствую в деле, а то от меня пока было мало пользы. И с Наташей тоже могу поговорить я, мы с ней в хороших отношениях, она всегда охотно болтает со мной.

— Прекрасно, я очень рад, конечно, не тому, что сэкономятся мои деньги, — это все чушь, но тому, что не надо будет посвящать в это лишнего человека.

Я собралась с духом и спросила:

— А в Архангельск, наверно, мне надо будет поехать? — Я боялась, что мне ответят утвердительно, а мне не то что ехать туда — одно название города вызывало судорогу ужаса. Но и оставаться безучастной, когда все хлопочут обо мне, я тоже не могла. Потому и спросила.

— Нет! — дружно запротестовали оба моих рыцаря, я вздохнула с облегчением и рассмеялась.

— Я найду, кого туда послать, — заявил Пестов. — А тебе, Ася, надо прежде сфотографироваться, чтобы можно было с твоей фотографией там работать.

Борис улетел через пять дней, я его не провожала, самолет улетал ночью. От Пестова пока не было никаких известий, работает кто по моему делу в Архангельске или еще нет, я не знала, хотя две фотографии он у меня забрал. Я терпеливо ждала, зная, что он человек дела, а не пустой болтун, да и своих дел у него невпроворот. Он говорил мне, что у него какие-то сложные переговоры с японцами о поставках леса и руды через терминалы Находки и Ванина, да еще к тому же заболела Нина Федоровна, его жена. Я предложила свои услуги: может, надо с Валериком посидеть? Но Пестов отказался, сообщив, что Валерик с осени ходит в специализированный детский сад с английским языком, а вечером с ним может посидеть и Маринка, благо сейчас она дома. Из его слов я поняла, что какое-то время Маринки дома не было, но не стала расспрашивать его. Чувствовалось, что там все очень не просто.