Святой

Глава 6 Элеонор

В ночь на среду чудо, о котором молилась Элеонор, свершилось. Ее мать рано ушла на работу. Ее не будет с пяти до полуночи. Элеонор могла уйти из дома на несколько часов, и никто не заметит этого.

Она видела в церковном бюллетене, который кто-то держал, что тем же вечером в шесть часов будет проводиться Великопостная служба. Идеальное оправдание. Двадцать минут она работала со своими волосами, пока они не стали напоминать человеческие, а не обычную львиную гриву. Она надела чистую одежду: узкие джинсы и свитер с V-образным вырезом. За всю свою жизнь так быстро она еще не ходила в церковь.

Когда она добралась до «Пресвятого сердца», она не увидела молящихся. Ей, вероятно, стоило спросить, где проходит служба. Может, Сорен знает?

Элеонор подошла на носочках к двери и поняла, что та открыта. Внутри кабинета она разглядела лампу на рабочем столе и движение теней.

- Тук-тук, - сказала она и не постучала. Дверь полностью открылась, и Элеонора шагнула назад.

В дверях стоял Сорен, облаченный в свою ризу и воротничок. Он не казался расстроенным, увидев ее.

- Здравствуй, Элеонор. Рад снова тебя видеть. - Он скрестил руки и оперся о дверной проем.

Она заглянула за его плечо и посмотрела внутрь. На столе и стульях стояли книги.

- Вы переезжаете?

- Сестра отца Грегори попросила собрать его вещи.

Элеонор сделала еще шаг назад. Стоя так близко к нему, ей приходилось поднимать голову, чтобы смотреть на него.

- Он правда не вернется?

Сорен медленно покачал головой.

- Ты должна понимать, что инсульт — серьезное заболевание. Как только его выпишут из больницы, он останется с его сестрой и ее мужем.

- Они хорошие люди?

Казалось, он на мгновение озадачился ее вопросом.

- Его сестра и ее муж? Я не знаком с ними, но я говорил с ней по телефону. Она показалась очень доброй и заботливой.

- Это хорошо.

Элеонор прикусила нижнюю губу, пока пыталась придумать, что еще сказать.

- Что ты делаешь? - спросил он.

- О, простите. Я собиралась на ту службу, но не нашла ее. Я увидела...

- Я говорю о губе.

- Не знаю. Я кусаю ее иногда. Привычка.

- Прекрати. Единственные девушки, которых я видел, что так делали, были или не очень умными, или пытались такими казаться. Я отказываюсь верить, что и ты такая же.

- Правда? Вы даже не знаете меня.

Он улыбнулся и шагнул назад в кабинет.

- Я знаю тебя.

Элеонор последовала за ним.

- Что значит, вы знаете меня? - спросила она, но когда перешагнула через порог, он поднял руку.

- Вон.

- Вон?

- Вон из моего офиса.

- Почему?

- Потому что я так сказал.

Элеонор шагнула в коридор.

- Мне не разрешено быть в вашем кабинете?

- Никому младше шестнадцати не разрешено находиться в моем кабинете без присутствия родителей. Никому старше шестнадцати не разрешено находиться в моем кабинете с запертой дверью. Это мои правила.

- Довольно строгие.

- Я строгий.

Он взял книгу с полки и добавил ее к стопке на столе.

- Почему вы такой строгий?

Он молчал, пока перемещал еще одну книгу с полки, и вопросительно посмотрел на нее.

- Могу я говорить с тобой как со взрослой? - спросил он, передвигая книгу по полке.

- Я бы разозлилась, если бы вы говорили со мной как с ребенком.

Он взглянул на нее и поставил пустую коробку на стол, и начал складывать в нее книги по одной.

- В прошлом году было опубликовано разоблачение по поводу сексуального насилия над детьми католическими священниками и всей церковью, покрываемое епископами, архиепископами и даже папской курией.

- Мама говорила, эти люди, жертвы, они охотники за деньгами церкви.

- Твоя мать ошибается.

- Значит, сексуальное насилие плохо, как они и говорят?

- Элеонор, ты знаешь, почему я здесь? - спросил Сорен.

- Знаю, что Отец Грег уходит на пенсию, и в епархии нехватка священников, и им пришлось попросить у ордена Иезуитов замену. Вы замена.

- Все не так просто, как кажется. Недавно я вернулся в свой орден после рукоположения. Все было напряженно. Не так давно в нашей епархии иезуит был обвинен в сексуальных домогательствах, основанных на школьном домашнем задании.

По ее телу пробежался холодок.

- Он растлевал детей?

- Слухи сосредоточены на одном из школьных служащих, другом иезуите, который пытался скрыть документы от адвоката истца, который судился со школой и остальными в гражданском суде.

- Что произошло?

- Я позвонил адвокату и рассказал ему все, что знал, все, что слышал, и все, о чем спрашивали во время следствия.

- Вы сдали иезуита адвокатам? Иисусе, какие же крепкие у вас яйца? - У ее отца были «друзья», которые покончили с собой, чтобы не общаться с копами или адвокатами.

Сорен мягко усмехнулся.

- Думаю, то же самое сказал и мой наставник. Но он не улыбался, когда говорил это. Я рассказываю эту историю не для того, чтобы впечатлить тебя или шокировать. Рассказываю для того, чтобы ты знала, почему я здесь. Я должен был провести две недели в Нью-Йорке, навещая друзей и семью, прежде чем отправиться в Индию. Но вместо этого я здесь, в крошечном приходе крошечного городка в Коннектикуте.

- Вот дерьмо. Да у вас проблемы.

- Мое присутствие здесь католический эквивалент «иди в угол и подумай над своим поведением».

- Значит, вы не разрешаете детям находиться в своем кабинете потому что...

- От святого Павла и первое послание Фессалоникийцам 5:22. «Удерживайтесь от всякого рода зла».

- Думаю, нахождение в кабинете детей может выглядеть подозрительно.

Сорен поправил несколько книг в коробке, чтобы освободить место для еще двух.

- Может. Боюсь, отец Грегори был немного небрежен в этих областях. Безусловно, судя по тому, что я слышал о нем, он был хорошим и воспитанным человеком.

- Был.

- Тем не менее, здесь я незнакомец. Быть наедине с семидесятилетним священником и двадцати девятилетним священником - это две разные ситуации.

- Это не помогает, когда вы самый сексуальный священник на планете.

Сорен резко посмотрел на нее. Элеонор побледнела.

- Я сказала это вслух.

- Мне притвориться, что я не слышал?

Элеонор обдумывала его предложение, и на ее щеках начал расцветать румянец.

- Я сказала это. Пойду помолюсь Богородице.

- Считать человека привлекательным не грех.

- Разве?

- Желание не грех, - ответил Сорен, присаживаясь на стол, лицом к ней. - Фантазии не грех. Грехи - это действие или бездействие. Либо ты делаешь то, что не должна делать. К примеру, застрелить кого-то. Или ты не можешь сделать то, что можешь. Например, не давать милостыню нищим. Считать кого-то привлекательным такой же грех, как и стоять на балконе и наслаждаться красивым видом на океан.

- Тогда что такое похоть?

- Ты задаешь прекрасные вопросы. Это вопросы молодой девушки, которая не кусает себе губы.

- С этого момента я буду кусать свои губы.

- Я знал, что именно так и поступишь. Не хочешь узнать ответ на свой вопрос?

- О похоти? Ага.

- Пойдем в святилище. Там ты можешь присесть.

- Я не против послушать стоя.

- На тебе военные ботинки.

- Они удобные.

- Где юная леди в Уэйкфилде, Коннектикут, купила военные ботинки?

- В Гудвилле³, - ответила она.

- Ты носишь ботинки из Гудвилла?

- Да.

- Поздравляю, Элеонор. Твоя обувь заслужила иронию.

Прежде чем она успела спросить, что он имел в виду, мужчина прошел мимо нее. Она развернулась на каблуках своих ботинок из Гудвилла и последовала за Сореном в святилище. Он открыл двери и поставил стопер, чтобы они оставались открытыми.

- Вы и правда «избегаете любого проявления зла»?

- Да. Я бы не хотел, чтобы нас обвинили в том, чего мы не делали.

- А что, если мы уже что-то сделали? - спросила она, опускаясь на колени на одну из лавочек, чтобы быть лицом к Сорену, который сел в ряду позади нее.

- Это совершенно другая ситуация. Но мы говорим о похоти.

- Я жажду вашего ответа.

- На самом деле, нет. - Он пристально посмотрел на нее своими пронзительными глазами. - Ты просто хочешь моего ответа. Похоть - это всепоглощающее и неконтролируемое желание, которое ведет к греху. Мужчина может желать жену другого мужчины. Так бывает. Вопрос, который он задает сам себе - при возможности, пойдет ли он на поводу своих желаний? Попытается ли он соблазнить ее, как только они останутся наедине? Набросится ли он на нее? Если она придет к нему, сдастся ли он? Или будет уважать ее семейное положение, вежливо откажет ей и предложит ей с мужем сходить на семейную консультацию?

- Значит, все дело в том, как сильно ты чего-то хочешь, в этом и есть разница между любовью и похотью?

- Частично. Но вопрос не только в степени желания, а в том, что ты делаешь с ним. Если я посчитаю девушку невероятно привлекательной, интригующей и умной, тогда я не согрешу. Я бы мог рассказать это своему духовнику, он бы посмеялся и сказал не возвращаться, пока у меня не появится что-то достойное исповеди. Сейчас, если бы я пошел на поводу своего влечения к этой девушке, тогда у меня могли бы возникнуть проблемы.

- Или очень хороший вечер. - Она улыбнулась ему. Сорен изогнул бровь. - То есть очень грешный вечер.

- Так-то лучше.

- Значит, нормально желать кого-то, пока ты не поддаешься желанию?

- Существует много ситуаций, когда следование за своими желаниями не грех.

- Супружеские пары, верно? Они могут заниматься сексом, как и когда захотят.

- Супружеские пары определенно могут вступать в сексуальные акты друг с другом.

- И... - Элеонор взмахнула рукой, надеясь получить еще ответы. - Больше никто? Остальные в заднице? То есть, не в заднице?

- Думаю, этот вопрос на твоей совести. Я не категоричен, когда дело касается сексуального поведения в современном мире. Церковь может запрещать все и вся, но церковь все еще состоит из людей. Наложение правил на правила в нашей пастве не сделает никого святым. Это послужит лишь добавлению греха, который свойственен нашим церквям.

Элеонор указала на двери святилища.

- Пять минут назад вы ввели новые правила в церкви.

- Правила не для церкви. Они для меня. Если я позволю себе находиться с тобой наедине в моем кабинете, я бы нарушил правило, а не ты.

- Так для чего все эти правила?

- Ничего обременительного, клянусь. На самом деле ты можешь помочь мне с одним из них. У меня предчувствие, что оно не очень хорошо воспримется.

- О, нет. Что вы собираетесь делать? - Элеонор достаточно хорошо знала прихожан и понимала, что любые крупные перемены будут встречены со страхом, гневом и смятением. Она не могла дождаться, когда увидит, как все бесятся.

- Дом священника. Я закрываю его для посещения прихожан.

- Воу. Погодите. Вы закроете дом?

- Ни одному прихожанину не разрешается в него входить.

Глаза Элеонор чуть не выпали из орбит.

- Судя по твоему безумному взгляду, такое заявление заденет чьи-то чувства? - спросил Сорен с легкой улыбкой на губах. Он не казался взволнованным такой перспективой.

- Если вы превратите церковь в «Макдональдс», это точно заденет чьи-то чувства. Да там все охренеют. Простите за мой плохой французский.

- Прощаю.

- Зачем закрывать дом? Церковь постоянно его использует.

- У этой церкви есть храм, часовня и большая пристройка. Нет необходимости использовать дом священника для церковных нужд. Мне, так или иначе, нужен дом. Я не буду слушать исповеди в спальне, а затем принимать ванну в кабинете.

Ответил он без намека на кокетство, но это не помешало Элеонор представить Сорена лежащим мокрым и обнаженным в ванне. Или просто мокрым и обнаженным?

- Элеонор?

- Простите. Я пыталась вспомнить разницу между словами «лежать» и «лгать», - солгала она.

- Лгут кому-то, а лежат сами по себе.

- О, точно. Спасибо. И еще. Вы не можете закрыть дом. Вы выведете из себя всю церковь.

- Я так и думал. Служба, на которой ты хотела присутствовать, проходит прямо сейчас в доме. По какой-то причине ни храм, ни часовня не подходят для этого.

- В доме уютнее. И у отца Грега всегда были вкусняшки.

Сорен похлопал по колену.

- Это прискорбно, но я так решил. Для священника важно иметь четкие границы между ним и его прихожанами. Я постараюсь изо всех сил, чтобы объяснить логично им мою точку зрения.

- Логично? Вы собираетесь использовать логику с католиками?

- У тебя есть идея получше? - От кого-то другого этот вопрос прозвучал бы саркастически или как вызов. Но от Сорена вопрос прозвучал с неподдельным интересом. Если у нее была идея получше, он хотел ее знать.

- Послушайте, я знаю этих людей. Я выросла с ними. Они, правда, не любят новичков. Все и так напуганы тем, что вы иезуит, а не обычный священник.

- Они боятся иезуитов?

- Говорят, что иезуиты очень... - Она поманила Сорена рукой. Он наклонился вперед, и она прошептала ему на ухо. – Либеральные.

Сорен отстранился и посмотрел ей в глаза.

- Должен рассказать тебе секрет. - Она снова наклонилась к Сорену и вдохнула. С этим вздохом она ощутила аромат зимы, чистоты и холода, и на мгновение подумала, что кто-то отставил открытым окно. - Мы либеральные.

Он откинулся на спинку скамьи и прижал палец к губам.

- Но ты этого от меня не слышала, - ответил он и подмигнул ей. Тело Элеонор закипело, и вялотекущая лихорадка, возникшая от присутствия с ним в одном помещении, усилилась еще больше. - Но это не имеет значения. Ты собиралась подсказать мне идею, которая лучше моей.

- Ага... нет. Логичность не сработает. Она может сработать, если вы заставите их думать, что закрытие дома, было их идеей.

- И как же?

Она пожала плечами и подняла руки: - Не знаю. Скажите им, что слышали от заинтересованных членов церкви, которые хотят больше правил и мер безопасности, или что-то в этом роде? - Они всегда говорили о безопасности в школе. - И вы можете сказать, что услышали мольбы людей и решили последовать их совету и добавить несколько новых правил, таким образом, вы сможете поддерживать всеобщую безопасность и избегать происков зла. Никто не хочет ходить в церковь со скандальной репутацией, верно? Вы лишь делаете то, о чем они просили.

Сорен поднял пальцы к губам и медленно провел ими по нижней губе. Жест казался бессознательным, как и ее покусывание губы. Тогда как покусывание губы, очевидно, делало ее похожей на идиотку, его касание губы заставляло ее хотеть оседлать его бедра, обернуть руки вокруг него и провести языком по его горлу.

- Значит, ты говоришь, что мне стоит манипулировать прихожанами, заставляя их думать, что закрытие дома было их предложением?

- Или же напрямую солгать. Обмануть. Все, что угодно.

- Я могу солгать. Это грех, но я ценю твое предложение.

- Вы не грешите?

- Пытаюсь.

- А я нет.

- Ты не грешишь? - Сорен спросил с таким сомнением, что она бы обиделась, если бы у него не было права быть скептичным на этот счет.

- Нет, я не пытаюсь не грешить.

Сорен закрыл глаза и покачал головой.

- Что? - спросила она.

Он поднял руку вверх, говоря о потребности в тишине.

- Что? - прошептала она.

- Ты это слышала?

Она наклонила голову и прислушалась.

- Нет. Я ничего не слышу. А вы слышите? - спросила она Сорена.

- Да.

- Что?

- Как Бог смеется надо мной.

Элеонор подперла рукой подбородок: - Вы слышите, как Бог смеется над вами?

- Громко. Удивлен, что ты не слышишь.

- Он смеется над вами, а не надо мной, - ответила она.

- Отличное замечание. И ты отлично подметила момент с управлением приходом. Я обдумаю твое предложение.

- Правда?

- Это мудрая и макиавеллианская стратегия.

- Это плохо?

- Нет. Это по-библейски. От Матфея 10:16 «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби».

- Овца среди волков. В таком свете приход выглядит опасным. Вы думаете, мы опасны.

- Я думаю, ты опасна.

Элеонор села на пятки. Они шутили все время, пока находились в храме, но то, что он сказал и как он сказал? Это не было шуткой.

- Я? Опасная? - повторила она.

- Да. Очень.

- Почему?

- Потому что хочешь такой быть. Это часть причины.

- А еще я хочу вырасти до шести футов и иметь прямые светлые волосы, но желать чего-то не значит иметь. Я не опасная.

- Я бы объяснил причины, по которым ты так говоришь, но мне нужно вернуться к упаковке вещей. Я пообещал сестре отца Грегори, что все его вещи будут собраны до завтра.

- Знаете, в приходе миллион старушек, которые упакуют весь кабинет за вас.

- Знаю, но я сказал, что сам сделаю, и считаю, что только другой священник должен прикасаться к его личным вещам.

- Очень мило с вашей стороны. - Она подмигнула. «Мило с вашей стороны?» Она могла выглядеть еще большей подлизой или идиоткой? - Думаю, мне пора домой. Мама может позвонить и будет волноваться, где я.

- Где твоя мать?

- Работает. - Элеонор пошла за ним из храма.

- Она часто работает допоздна?

- Это рано. Она часто берет поздние смены. За них больше платят.

- Твой отец не помогает вам финансово?

Элеонор снова остановилась в дверях кабинета, пока Сорен вернулся к наполнению коробок.

- Мама не примет от него ни цента, даже если он предложит, в чем я очень сомневаюсь. Он говорит, что на мели.

- Я так понимаю, развод не был мирным.

- Она ненавидит его.

- А ты?

- Ненавижу папу? Ни за что. Я люблю его.

- Почему твоя мать ненавидит его? И если эти вопросы слишком личные, ты не должна отвечать на них.

- Нет, все хорошо. - Ей нравилось отвечать на вопросы Сорена. Они были личными, но не смущающими. - Мама с папой поженились, когда она была на восьмом месяце беременности.

- Восьмом? А кто-то совсем не торопился.

Элеонор попыталась улыбнуться, но не смогла.

- Что такое? - спросил Сорен.

- Она так долго оттягивала, потому что надеялась на выкидыш.

Сорен с громким стуком уронил книгу на стол.

- Конечно же, нет.

- Это правда. Я подслушала однажды, как она говорила с бабушкой о каком-то парне по имени Томас Мартин. Она сказала, что ей стыдно думать об этом, но она желала, чтобы Бог завершил беременность так же, как и с Томасом Мартином, кем бы о ни был.

- Томас Мертон, - поправил Сорен.

- Вы знаете его?

- Он был монахом-траппистом в аббатстве Гефсимани в Бардстауне, штат Кентукки. Возможно, он самый известный католический писатель двадцатого века. Когда он был юношей, у него появился внебрачный ребенок, но мать и дитя были убиты во время воздушного налета во Вторую мировую войну, что и позволило ему стать монахом, без семейных обязательств отцовства.

- Думаю, теперь всю понятно. Она надеялась, что Бог убьет меня, чтобы она смогла стать монахиней.

Сорен с таким глубоким и проникновенным сочувствием посмотрел на нее, что она не смогла этого вынести.

- Элеонор... мне так...

- Жаль. Знаю. Не надо. Сейчас она меня любит. Я так думаю. - Элеонор усмехнулась. - Так или иначе, с папой это был порыв страсти. Ей было семнадцать. Через год после моего рождения, она узнала, чем отец зарабатывает на жизнь. И они развелись. Она не хотела его денег, потому что, как она сказала, они были грязными.

- Грязные деньги? И чем же зарабатывает твой отец?

- Он... - Элеонор замолчала и обдумывала, как лучше выразиться. - Он механик, вроде как. Работает с машинами.

- Здесь нечего стыдиться.

- Машины не всегда принадлежат ему.

Сорен кивнул: - Понимаю.

- Несколько раз он был в тюрьме.

- Это тебя беспокоит?

- Нет, - ответила она. - Во всяком случае, не сильно.

Мгновение они смотрели друг на друга в полном молчании. Это не было неловкое молчание, скорее, многозначительное.

- Так или иначе, оставлю вас с вашими сборами. - Элеонор хотела остаться и продолжать беседовать с ним. Но и навязываться не хотела, испытывать на прочность его гостеприимство.

- Я увижу тебя в воскресенье? - спросил он.

- А что в воскресенье?

- Месса? Церковь? День святого обязательства?

- Верно. Воскресенье. Я уточню у своего секретаря, - ответила она. - Свободна ли я буду.

- У тебя есть номер этого кабинета?

- Он на холодильнике.

- Набери его, когда будешь дома. Хочу удостовериться, что ты благополучно добралась до дома.

Она уставилась на него.

- Серьезно?

- Как долго тебе идти до дома?

- Не знаю. Минут двадцать.

- Тогда жду твоего звонка меньше, чем через полчаса. Пожалуйста, будь осторожна.

Она помахала ему и шагнула назад. Уходить было больно. Шнур, который она ощутила в прошлое воскресенье, возник опять, в его присутствии, она ощутила его даже сильнее, когда уходила от Сорена.

- Еще три просьбы, Элеанор, пока ты не ушла.

- Какие? - Она повернулась к нему. Он снова стоял в дверях своего кабинета.

- Первое. - Он поднял один палец. - Ты сказала, что хотела бы быть ростом под шесть футов и иметь светлые длинные прямые волосы. Никогда больше не желай этого. Бог создал тебя. Не оспаривай эстетику Создателя. Поняла?

- Да, наверное, - ответила она.

- Второе. - Он поднял второй палец. - Не переживай насчет того, что я назвал тебя опасной. Это было не оскорбление.

- Как скажете.

- Именно. И третье. - Он шагнул в кабинет. - Я уже четыре дня в «Пресвятом Сердце», и половина прихода дала ясно понять, что мне здесь не рады. Отца Грегори очень любили. Приход не готов его отпустить и принять нового проповедника. Ты не единственная, кто знает, каково это чувствовать себя нежеланным.

Элеонор ощутила что-то щекочущее в горле. Это обжигало, и она проглотила это. Но жжение осталось.

- Церковь не ваша собственная мать.

- Нет. Я и не преуменьшаю твою боль, притворяясь, что недоверие прихода ко мне сравнимо с беременностью тобой, напуганной семнадцатилетней матерью, отчаянно желающей, чтобы ее проблемы волшебным образом исчезли, и мечта, которую она утратила, вернулась к ней. Но я скажу, что сейчас не имеет значения, хотела тебя мама тогда или нет. Как и неважно, хочет меня эта церковь или нет. Мы здесь, ты и я. Мы не уйдем. Мы здесь, и если нет другой причины, кроме той, что Бог хочет чтобы мы были здесь, за Ним и будет последнее слово.

- Если вам станет чуточку легче, я хочу, чтобы вы были здесь.

Сорен опять взял одну из книг Отца Грегори.

- Мне стало легче.

- Спасибо... Сорен. - Она до сих пор не могла поверить, что обратилась к священнику по имени, без обращения «отец».

- Спокойной ночи.

Она развернулась и начала уходить.

- Тридцать минут, - крикнул Сорен, и Элеонор позволила себе улыбку от уха до уха, которую сдерживала последний час.

Как только она вошла в кухню, Элеонор взяла телефон. Ей пришлось растянуть шнур до самого холодильника, чтобы прочитать номер телефона «Пресвятого Сердца».

Сорен ответил с первого гудка.

- Я дома, в безопасности, - ответила она.

- Хорошо.

- Спасибо за сегодняшний разговор.

- Элеонор, мне понравилась наша беседа.

Она улыбнулась в телефон. Обычно она ненавидела, когда ее называли Элеонор. Почему из его уст это звучало так правильно? Элеонор... то, как он произносил его, оно звучало таким благородным, таким взрослым.

- Могу я задать быстрый вопрос?

- Безусловно, - ответил Сорен, и она услышала звук падающих в коробки книг.

- Вы тоже опасны?

Она затаила дыхание в ожидании ответа.

- Да.

- Так и думала, - ответила она. Сорен ничего не сказал.

- Спокойной ночи, Сорен. Увидимся в воскресенье.

- Пожалуйста, попытайся между этим вечером и воскресеньем избегать всего, что докажет мою правоту насчет тебя.

Элеонор рассмеялась бы, но она знала, что он не шутил. Она тоже не шутила, когда ответила.

- Не могу обещать.