Святой

Глава 8 Элеанор

В течение двух часов копы держали ее в патрульной машине, пока допрашивали и переговаривались по рации. Она изо всех сил старалась придерживаться своей легенды. «Простите. Я хотела прокатиться по кварталу. Понимаете - ради удовольствия». Но по какой-то причине, копы не купились на это. Очевидно, получатели удовольствия обычно владели ключами от машины, и им не приходилось взламывать замки и заводить машины замыканием проводов.

Два копа - один белый, второй - чернокожий, оба молодые, казались слишком рады тому, что остановили ее. По всему городу сновала мафия, насильники и убийцы, а офицер Феррелл и офицер Хэмптон не могли перестать гладить себя по головке за то, что поймали пятнадцатилетнего угонщика.

- Мы позвонили твоей маме, - сказал офицер Хэмптон, подмигивая ей.

- О, нет, только не маме.

- Она встретит нас в участке, - добавил офицер Феррелл.

- Участке? Нам нужно ехать в участок?

- Безусловно. - Офицер Хэмптон махнул рукой, приказывая ей встать. Она вышла с заднего сидения патрульной машины под проливной дождь. - Туда мы и отвозим всех, кого арестовали.

- Арестовали?

Феррелл и Хэмптон усмехнулись, когда завели ее руки за спину и надели на запястья наручники. Холодный металл врезался в кожу. Она никогда не носила наручники. Их вес удивил ее. Она никогда не думала, что они будут такими тяжелыми и холодными.

Белый коп, Феррелл, положил руку на ее макушку и направил на заднее сиденье патрульной машины.

- Ты, девочка, - начал офицер Хэмптон, - имеешь право хранить молчание.

- Воспользуйся этим советом, девочка, - добавил офицер Феррелл, когда она поставила ноги в машину.

Элеонор посмотрела на его широкое, гладкое и высокомерное лицо.

- Не называйте меня девочкой.

Ее бравада закончилась, когда захлопнулась дверь. В одиночестве на заднем сидении патрульной машины ее начало трясти. Температура упала. Дождь промочил насквозь ее одежду и волосы. Ее кожа была липкой и холодной. Но не поэтому она не могла унять дрожь.

Как только они подъехали к участку, офицер Феррелл открыл дверцу и приказал ей выходить. Направившись к двери, в десяти ярдах от входа она заметила две фигуры, под зонтами. Одна принадлежала ее матери. Она где угодно узнает этот потрепанный розовый зонт. Мать стояла и наблюдала за ней, ее лицо было таким же мокрым от слез, как и лицо Элеонор от дождя. За ней, под черным зонтом, выглядывал кто-то еще. Высокий, суровый и наблюдательный, его взгляд следил за каждым ее шагом. Она подняла голову, не желая показывать ему свой страх и стыд. Что-то в ее виде должно быть забавляло его, потому что его взгляд метнулся к ее запястьям в наручниках, прежде чем посмотреть на нее с намеком на улыбку на губах. Офицер Хэмптон повел ее внутрь и усадил на пластиковый стул.

- Я могу увидеть маму? - спросила она, пока офицер за столом делал ее фото, а второй начал печатать за компьютером.

- Скоро. Мы переведем тебя в комнату. Кто-нибудь придет поговорить с тобой.

- Мне нужен адвокат? - спросила она, давным-давно узнав от отца, что в их мире слово на А имело волшебную силу.

- Ты можешь об этом поговорить с мамой, но позже, - ответил офицер Хэмптон, записывая что-то небрежно на планшете. Она задумалась, рисовал ли он динозавриков, пока его рука парила над листком. Все файлы и формы были тактикой запугивания. Они пятнадцать раз допросили ее в машине по дороге сюда, где она планировала угон. Девушка понимала, что они хотели добраться до ее отца и его гаража, но они не вытянут из нее никакой информации.

- Как долго мне придется носить эти наручники? - Металл оков стучал по пластику стула и создавал такой звук, словно ногти скрипели по школьной доске.

- Через минуту мы их снимем, - ответил офицер Феррелл. - Как только вспомню, куда положил ключи.

- Пойдем, Гонщица. - Офицер Хэмптон щелкнул пальцами перед ее лицом. - У нас есть для тебя комната.

Он аккуратно взял ее под локоть и провел по грязному бежевому коридору в комнату, где стояли только стол в центре и два стула.

- Вы собираетесь меня допрашивать? - спросила Элеонор, садясь на стул.

- Простая дружеская беседа. Кто-нибудь скоро придет.

Он закрыл дверь и оставил ее наедине со страхами. «Успокойся», - приказала она себе. «Все будет хорошо. Папа узнает и приедет прямо сюда и скажет, что это он во всем виноват, это он попросил меня помочь ему, потому что он задолжал мафии много денег». Он никогда не позволит ей взять всю вину на себя. Она же его родная дочь, его единственный ребенок. Верно?

Но в глубине души она знала, что он не придет за ней.

Время текло так медленно, как замороженный мед из бутылки. Адреналин покинул ее тело, как только Элеонор почувствовала под страхом усталость. Ее голова пульсировала, запястья ныли. Она бы все отдала за то, чтобы выбраться из этих наручников и вытянуть руки.

В конце концов, ее подбородок упал на грудь. Она даже заснула на несколько минут.

Звук открывающейся двери предупредил, что в комнату кто-то входит. Она держала голову опущенной, а глаза закрытыми.

Что-то прикоснулось к ее рукам, закованным в наручники. Пальцы скользнули по ее ладони, приласкали запястья. Она услышала щелчок, и наручники слетели. В любой другой комнате, при любых других обстоятельствах, она бы насладилась прикосновением больших рук к ее холодной коже. Какой-то коп прикасался к ней так интимно, что ее начало тошнить.

Она услышала скрежет стула по полу и лязг наручников на столе.

Если она откроет глаза и поднимет голову, все начнется. Начнется все дерьмо. Допрос, расследование, обвинения... Ее глаза были стеной, и пока она не откроет их, мир будет за этой стеной. Но она не могла вечно прятаться.

Она открыла глаза, ожидая увидеть копа или адвоката, или даже маму.

Но нет, это был ее священник. Он молчал, не проронив ни слова. Она вытянула руки перед собой и начала растирать запястья. Это он прикасался к ее пальцам и растирал ее кожу, когда снял наручники, а не какой-то мерзкий коп.

Элеонор ненавидела тот факт, что втащила его в это дерьмо. Должно быть, мать позвонила ему в панике, после звонка копов ей. В любое время, когда случалось что-либо плохое, первому кому звонила мать - был отец Грег. Если бы она позвонила отцу Грегу, старый священник помолился бы с ней по телефону, посоветовал что-то и успокоил. Он никогда бы не вытащил себя из постели среди ночи, чтобы отправиться в полицейский участок. Но это сделал Сорен. Почему?

Он продолжал молча смотреть на нее, и Элеонор поняла, что невольно начала играть в гляделки. Что же. Тогда гляделки. Она знала, как заставить его моргнуть.

- Итак, - начала она, - после нашей последней беседы о правилах и священниках, сексе и прочем, я хотела задать вопрос. Вы один из тех священников, которые любят трахать детей из прихода?

Она ждала.

Он не моргнул.

- Нет.

Ладно, он хорош в этой игре. Но она еще лучше.

Она подняла подбородок и улыбнулась так, как мечтала улыбнуться привлекательному мужчине постарше, но не выпадало ни шанса, ни смелости попробовать.

- Как жаль.

- Элеонор, нам нужно обсудить ситуацию, в которой ты оказалась.

Она кивнула соглашаясь.

- Я в трудном положении.

Улыбка? Смех? Испепеляющий взгляд? Ничего.

- Тебя арестовали за подозрение в угоне авто. Сегодня были угнаны несколько роскошных машин общей стоимостью в четверть миллиона долларов. Ты ведь ничего об этом не знаешь, верно?

- Я отказываюсь давать показания, - ответила она, гордясь своими знаниями в юриспруденции. – Это я должна ответить?

А теперь она получила испепеляющий взгляд, на который надеялась.

- В суде - да. Мне - никогда. Мне ты всегда будешь говорить правду.

- Не думаю, что вы хотите знать всю правду обо мне, Сорен. - Она понизила голос до шепота в тот момент, когда произнесла его имя. Его имя казалось ей магическим словом. Будто то, что она знала его имя, означало что-то особенное, как в сказках.

- Элеонор, нет ничего, что бы я не хотел знать о тебе. Ничего из того, что ты мне расскажешь, не повергнет меня в шок и не вызовет отвращение. Ничто не заставит меня изменить мое мнение о тебе.

- Изменить мнение? Вы уже сложили обо мне мнение? И каков вердикт? - Она подобралась, не желая знать ответа. У них не было ничего общего, у нее и ее священника. Он выглядел как богатей, говорил как богатей. У него были самые белые ногти, которые она когда-либо видела у мужчины. Белые ногти, идеальные руки, как у мраморной скульптуры греческого Бога. А она? Она была ходячей катастрофой. Сколотый черный лак на ногтях, мокрая одежда, мокрые волосы, и вся ее жизнь закончилась всего за одну ночь.

- Вердикт таков - я готов и могу помочь тебе выбраться из этого кошмара, в который ты сама себя затащила.

- Мы можем назвать это «трудным положением»? «Положение» звучит не так страшно, как «кошмар».

- Это катастрофа, юная леди. Машина, которую ты угнала, принадлежит очень влиятельному человеку. Он уже потребовал от полиции, чтобы тебя судили как взрослого, и дали максимальное наказание. Ты можешь провести годы в тюрьме для несовершеннолетних, или хуже того - в учреждении для взрослых. По крайней мере, этот человек хочет, чтобы ты не видела солнечного света, пока тебе не исполниться двадцать один. К счастью, в этой области у меня есть связи. Или, если быть точнее, у меня есть кое-кто, у кого есть связи в этой области.

Впервые с начала их разговора он отвел взгляд. Он посмотрел в угол комнаты. На его лице было самое странное выражение. Кем бы ни был этот влиятельный человек, Сорен, казалось, не был рад просить его об этом. На самом деле, если бы ей пришлось угадывать, она бы сказала, что он боялся этого.

- Вы собираетесь ввязаться в эту проблему из-за меня. Почему?

Сорен снова посмотрел на нее и улыбнулся так, что эта улыбка обнажила ее душу и поставила на колени.

- Потому что я бы сделал все, что в моих силах, чтобы защитить тебя, Элеонор. Все, чтобы помочь тебе и все, чтобы спасти тебя. Всё.

От того, как он произнес последнее «всё», по ее телу пробежал холодок. Это напугало ее, вместо того чтобы успокоить. Он был серьезен. Вот почему это пугало ее.

- Это не ответ. Вы говорите, что помогаете мне, потому что помогаете.

- Так и есть.

- И нет никакой другой причины?

- Есть, но пока я не могу тебе ее назвать.

- Но скажете?

- В свое время. Но сначала, Элеонор, есть кое-что, что ты должна знать.

Элеонор выпрямилась на стуле, и все ее внимание было обращено к нему.

- Что?

- Есть цена, которую придется заплатить.

- О, ладненько, - ответила она и широко улыбнулась ему. - А теперь мы вернулись к моему первому вопросу о трахе с детьми в церкви. Если вы так настаиваете.

- Ты так низко оцениваешь свою ценность дитя Божьего, что предполагаешь, что я помогаю только в обмен на секс?

Он задал этот вопрос спокойно с одним лишь любопытством в голосе, но, тем не менее, слова били так сильно, словно кулаком в живот.

- Значит, все не так?

Сорен изогнул бровь, и Элеонор разразилась смехом. Ей начинал нравиться этот парень. Она влюбилась в тот момент, когда впервые увидела, и будет любить его отныне до конца света. Но она и подумать не могла, что он будет ей так сильно нравиться.

- Нет, не так, - ответил он. - Так или иначе, я потребую кое-что от тебя.

- Вы всегда так говорите?

- Ты имеешь в виду артикуляцию?

- Да.

- Да.

- Странно. И чем же я заплачу за вашу помощь? Надеюсь, не моим первенцем или чем-то таким. Я не хочу детей. - Она не была уверена насчет последней части, но прозвучало довольно грубо.

- Моя цена проста - в обмен на мое содействие, я прошу тебя делать отныне то, что я говорю.

- Делать то, что вы мне говорите?

- Да. Я хочу, чтобы ты подчинялась мне.

- Отныне? - она не могла поверить, что верно его расслышала. - И как долго?

Сорен снова посмотрел на нее, посмотрел, не улыбаясь, не моргая, не шутя, не веселясь. Он смотрел на нее так, словно следующее сказанное им слово будет самым важным словом, которое он когда-либо произносил, и самым важным словом, которое она когда-либо слышала.

- Навсегда.

Слово повисло в воздухе между ними, прежде чем опуститься на нее и проникнуть сквозь кожу.

- Навсегда, - повторила она. - Вы хотите, чтобы я всегда подчинялась каждому вашему приказу?

- Да.

- И что вы прикажете мне делать?

- Как только ты согласишься с моими условиями, ты узнаешь свое первое поручение.

- Вы же понимаете, навсегда - это очень большой период. На самом деле, самый большой. Не бывает больше, чем навсегда.

- Я в курсе.

- До двадцати одного я могу быть в колонии для несовершеннолетних. Навсегда - это дольше, чем шесть лет.

- Верно.

- Тогда я выбираю колонию. - Нелепое решение, но она была серьезна.

- Ты предпочтешь отправиться в колонию, а не подчиняться мне? - с ужасом спросил Сорен. Может, даже испугался. Его страх заставил ее бояться. Но не настолько, как поражения, пока нет.

- Если я отдам тебе вечность, - начала она, выше поднимая подбородок, - кое-что я хочу взамен.

- Я уже предложил тебе помощь выбраться из этого кошмара. Чего еще ты хочешь?

Элеонора обдумывала свои требования. Он казался открытым к предложениям, что было хорошо, потому что у нее было предложение.

- Всё.

- Всё? - повторил он. - Как...?

- В.С.Ё. - Она уставилась на него, и на этот раз была ее очередь не моргать. - Я даю вам вечность, а вы, по крайней мере, можете дать всё.

- Полагаю, ты понимаешь, о чем просишь, и должна понимать, что это проблематично, раз это касается меня.

- Потому что вы католический священник, и вы старше меня?

- Это две из трех причин.

- И какая третья?

- Я назову тебе третью причину тогда же, когда назову вторую причину, почему я предлагаю тебе помощь.

- Господи Иисусе, столько вопросов. Мне нужно записать все это дерьмо?

Сорен запустил руку в карман пальто и вытащил его потрепанную Библию в кожаном переплете, ту, в которой было его настоящее имя.

Он перелистнул страницы и взглянул на обрывки листов внутри нее. Оказалось, все они были исписаны, но не на английском языке. Наконец, он перелистнул в самый конец, вырвал последнюю страницу и положил ее перед ней на стол. Из внутреннего кармана пальто он достал ручку, черную и тяжелую.

- Пиши.

Элеонор уставилась на ручку и листок. Затем посмотрела на Сорена.

- Я отвечу на твои вопросы, - сказал он. - Со временем. Но сейчас я бы не хотел, чтобы кто-то из нас забыл о них.

На последней странице она записала «Какая третья причина вызывает проблеммы?» и «Какая вторая причина, из-за которой вы помогаете мне?». Она нахмурилась, изучая листок бумаги.

- Что-то не так? - спросил Сорен.

- Думаю, ошиблась в слове «проблема». - Она передала ему записку, и Сорен прищурился.

- Одна м.

- Могу я ответить на два ваших возражения? - спросила она, исправляя слово «проблемы», на этот раз с одной м. - Мне плевать католический вы священник или нет. Заставлять священников хранить целибат - тупейшее правило. Зачем Богу изобретать секс, а потом говорить людям, что им нельзя заниматься? И второе - и что? Вы старше меня. Через пару дней мне будет шестнадцать.

- Не могу поверить, что обсуждаю это с тобой, Элеонор, - ответил Сорен.

Она улыбнулась ему.

- А я могу.

Сорен отвернулся, на мгновение уставившись в никуда. Он ухмыльнулся и снова посмотрел на нее.

- Что же, очень хорошо.

- Очень хорошо, что?

Он протянул свою руку, ожидая, когда она пожмет ее.

Она уставилась на его ладонь, его идеальную ладонь.

- Вы шутите, да?

- Я хочу, чтобы ты вечность подчинялась мне. Это высокая цена, и я понимаю это. Если нам нужно обсудить условия, тогда мы их и обсудим. Я принимаю твои условия. Ты принимаешь мои?

Элеонор медленно подняла руку над столом и вложила в его ладонь свою.

- Хорошо, - ответила она. - Вы получили меня. Я ваша.

Он обернул свою мощную ладонь вокруг ее. По какой-то причине она ожидала, что его рука будет холодной. У него были такие холодные глаза, такое холодное поведение, но нет, его кожа была теплой, и Элли не могла не представить, как он прикасается к ней в более интимных местах, чем ее рука.

- Навсегда, - сказала она.

- Всё, - добавил он.

Сделка была заключена. Они отпустили руки друг друга, и Сорен встал.

- А сейчас я тебя оставлю. Не отвечай ни на какие вопросы, пока не поговоришь с адвокатом. Церковь оплатит судебные издержки. Будь уверена, в свое время ты вернешь эти деньги.

- Хорошо. - И страх вернулся. Она не хотела, чтобы он уходил. Не сейчас. Никогда.

- Когда приедет твой адвокат, расскажи ему всю правду и ничего не скрывай. Несомненно, сюда был вовлечен твой отец. Ты должна рассказать адвокату, насколько серьезно он замешан.

- Сдать отца? Ни за что.

- Элеонор, меньше минуты назад ты пообещала подчиняться мне. Это приказы. Твой отец - причина, по которой ты здесь, в этом полицейском участке, среди ночи, и все твое будущее висит на волоске. Ты здесь. Не он. Ты скажешь адвокату и суду все, что знаешь об отце и его нелегальных промыслах. У тебя должна быть возможность заключить сделку о признании вины или о минимальном наказании. Тем временем, я встречусь с другом, у которого есть полезные связи. Во всем, что касается тебя, я не буду полагаться на удачу.

Он сделал два шага к двери.

- Элеонор?

- Да?

Он улыбнулся ей, на этот раз с добротой и заботой.

- Я буду заботиться о тебе. Всегда.

Она улыбнулась ему в ответ.

- Этот ваш друг он, правда, поможет мне?

- Да.

- Как?

- Добавь этот вопрос в свой список.

Элеонор закатила глаза и тяжело выдохнула, когда писала: «Почему ваш друг поможет мне?»

- Для этого списка мне понадобится лист побольше. Что-нибудь еще?

- Да. Ты пропустила один вопрос в своем списке.

- Я все записала. Что я пропустила?

Сорен вернулся к столу, взял ручку и листок и записал девять слов. Больше не произнося ничего, он застегнул на ее запястьях наручники и оставил одну в комнате.

Элеонор посмотрела на листок и прочитала вопрос, который он написал элегантным мужским почерком.

«Зачем священнику носить с собой собственный ключ от наручников?»