Так точно, товарищ полковник, или влюблённая поневоле

Глава 23

Полкан

Я уже несколько дней тупо сижу за рабочим столом в кабинете, ничего не делая. Сотрудники, после пары попыток меня растормошить, на которые я реагировал, посылая всех в дальние дали, затаились и не отсвечивают.

После разговора с Алиной моё состояние скорее напоминает ступор. У меня нет ни малейших идей, что мне теперь делать и как. Словно… словно все способности к принятию решений, анализу ситуации и всему остальному ушли в глубокий сон.

Единственное, что я сделал — перенёс в свой кабинет Алинин фикус и поставил его на стол. А ещё… нашёл издание «Евгения Онегина». И, как полный идиот, перечитываю роман. Раз за разом. Вспоминая, как Алина разговаривала со мной фразами оттуда.

Вот и сейчас, закончив последнюю главу, откладываю книгу.

— Ты тоже ожил рядом с ней, так ведь, — говорю цветку.

Как там она его называла? Аркадий?

Боже, до чего я докатился. С фикусом разговариваю.

— Полкан Игоревич? — в дверь кабинета осторожно стучат.

— Я занят! — рычу в ту сторону.

Внутрь никто даже не заглядывает. Боятся. Я стал абсолютным неадекватом, сам знаю. И плевать.

— К вам посетитель, Полкан Игоревич, — опять стук.

— Я сказал, что занят! — повышаю голос.

— Интересно, чем же ты так занят, Богатырёв? Мух считаешь на потолке?

Выпрямляюсь в кресле, ошеломлённо глядя на заходящего внутрь Добрынина.

— Боюсь даже предположить, какая причина могла привести тебя ко мне, — прищурившись, смотрю на второго мужчину, зашедшего следом за хирургом.

— Позволь тебе представить… — пафосно начинает Никита.

— «Родню и друга моего…» — ворчу тихо себе под нос. Но второй посетитель явно слышит и вдруг хмыкает, заставив смутиться на секунду.

— Даниила Антоновича Игнатьева, моего коллегу, — заканчивает Добрынин.

— Слишком много хирургов на один квадратный метр моего кабинета, — знаю, что грублю, но мне всё стало до такой степени безразлично, что не испытываю по этому поводу ни малейших угрызений совести.

— Ты уверен, что мы пришли по адресу? — весело уточняет у Никиты его коллега.

— О, да! — Добрынин подходит ближе и вытаскивает из-под бумаг, которыми завален мой стол, чёртов том, который я успел прочитать уже не знаю сколько раз. Смотрит на название и хмыкает. — Не обращай внимания на его закидоны. «Сомненья нет: увы!» он просто влюблён!

— Назови мне хоть одну причину, по которой я не должен сейчас встать и дать тебе в глаз? — интересуюсь у хирурга, возведя глаза к потолку.

— Легко, — Добрынин смеётся. — Мы с тобой уже дрались, и в глаз получил ты!

— А ты упал на кактус! — парирую в ответ.

— Слушайте, как с вами интересно-то! — Игнатьев без приглашения выдвигает один из стульев и усаживается. — А что за история про кактус? Я не в курсе!

Никита только машет рукой.

— Ладно, повеселились и хватит. Полкан, я серьёзно. Мы к тебе за помощью.

Это настолько выбивается из моей картины мира, что я наконец отлипаю взглядом от потолка и смотрю на своих посетителей.

— И чем я могу помочь? — спрашиваю осторожно.

— Даниил, — Добрынин откидывается на стуле и кивает своему знакомому.

— Никита сказал, что вы профессионал, — начинает второй хирург.

Меня так и тянет съязвить на эту тему, но я решаю сделать хоть что-то полезное на сегодня — а именно заткнуться и выслушать.

— Мне нужно собрать информацию об одном человеке, — он протягивает мне какой-то лист, напоминающий одну из больничных форм.

— Добрая Агния Станиславовна? — поднимаю брови. — Да уж, имя не так чтобы распространённое. И что с ней случилось? Пропала, сбежала?

— Это только от тебя, Богатырёв, сбегают, — бурчит Добрынин.

— Молчи лучше, — кидаю на него выразительный взгляд, — а то вспомню кое-что…

— Не надо! — Никита поднимает вверх руки, сдаваясь.

— Может, вы потом отношения выясните? — Игнатьев закатывает глаза. — Она никуда не пропадала и ни от кого не сбегала. Разве что от бывшего мужа, — задумывается, — но он редкостный мудак. Работает фельдшером на скорой.

— Кто? Муж-мудак? — уточняю.

— Нет, Агния.

— Врачебный мир тесен, — смотрю на него. — Вы врач-хирург. Она… тоже врач. Зачем вам я, если вы быстрее меня всю информацию соберёте?

— Кучу сплетен я и так знаю, — вздыхает Игнатьев. — Мне нужна правда.

— Правда… — вздыхаю.

Ну… почему бы и не помочь?

— Ладно, — пожимаю плечами и тянусь за телефоном. — Макс, зайди ко мне, — командую в трубку, а затем смотрю на Игнатьева. — Вы сейчас передадите всю информацию, которая у вас есть, моему сотруднику. Там же можно будет подписать предварительное соглашение. Насколько срочно надо?

— Вчера? — хмыкает Игнатьев.

— Как и всегда, — качаю головой. — Я возьму на контроль. Но несколько дней понадобятся.

Раздаётся стук, и в приоткрывшуюся дверь с опаской заглядывает Максим.

— Звали, Полкан Игоревич?

— Да, пообщайся с клиентом, — киваю на Игнатьева, и тот встаёт.

— Я подожду, — Добрынин складывает руки на груди.

Дверь захлопывается.

— Всех сотрудников распугал? — вполне миролюбиво спрашивает Никита.

— Допустим, — пожимаю плечами. — К чему спрашиваешь?

— К тому, что я сам был в такой же ситуации, — хирург не смотрит на меня, обводит взглядом кабинет. — Мне помогли. И как бы это глупо ни звучало, за мной долг. Поэтому я хочу помочь тебе.

Вздёргиваю бровь, глядя на него. В груди появляется противное тянущее чувство.

— Ты не можешь, — у меня вырывается совсем не то, что я собирался произнести, но мне нужно хоть кому-то сказать. — И никто не может.

— Разумеется, — хмыкает Добрынин. — Потому что можешь только ты сам. Ты серьёзно хочешь сдаться? Прекращай страдать хернёй, Богатырёв, возьми себя в руки и сделай уже хоть что-нибудь!

— Она мне не доверяет, — мне тошно от того, что я говорю.

— Она тебя любит! — убеждённо говорит он. — Так стань достойным её доверия!

Мы молчим какое-то время. Но я вдруг ощущаю, что руки и ноги у меня начинает покалывать — как бывает, когда тело сначала затекает, а потом приходит в нормальное состояние. И теперь… теперь я словно проснулся. И собираюсь действовать.

— Никогда не думал, что скажу это, но… спасибо.

— Ты меня всё равно бесишь, — хмыкает Добрынин.

— Это взаимно, — я криво улыбаюсь.

— Но, на удивление, уже значительно меньше, чем раньше.

— Аналогично, — пожимаю плечами.

— Кошмар, — резюмирует Никита. — До чего мы докатились!

— Придётся как-то с этим жить, — фыркаю, не сдержавшись, и он закатывает глаза в ответ.

— Она приедет к нам завтра, — Добрынин встаёт с места. — У тебя есть ещё… — оттягивает рукав, — …двадцать два часа.

И улыбается. Причём так, что я чувствую себя пациентом, которому врач не оставил ни малейшего выбора — остаётся только принимать лекарство, которое он назначил. Вот же… паразит!

Качаю головой, усмехаюсь и, встав, протягиваю ему руку для рукопожатия. Никита встряхивает мою кисть и выходит.

Ну что ж. Он прав. У меня есть двадцать два часа. Смотрю на разросшийся, явно довольный жизнью фикус, а потом взгляд сползает на книгу, лежащую рядом. В голове рождается смутная идея.

Алина стоит того, чтобы пытаться, и пытаться, и пытаться — и пять, и десять раз, если понадобится. Я не представляю своей жизни без неё. Поэтому сделаю всё, что могу. Хватаю книгу, пиджак и быстро выхожу из кабинета. Мне нужно кое-куда заехать.

На следующий день приезжаю к дому Добрыниных и пишу Никите сообщение. Ответ приходит тут же: «Заходи». Сердце колотится где-то в горле. Не помню ни одного раза в своей жизни, чтобы меня так трясло.

Всё отодвигается на задний план, как только я вижу Алину. Моя малышка задумчиво сидит в тени деревьев, а затем… затем встречается со мной взглядом. Я не могу понять, рада она видеть меня или рассержена, в голове пустота. Только вбираю взглядом эту картину, стремясь запомнить каждую деталь, — солнечные лучи, просвечивающие сквозь листву, замершая фигура девушки… Любимой. Единственной.

— Вам никто не помешает, — слышу тихий голос и понимаю, что это Никита.

Киваю с благодарностью, но не отвожу взгляда от Алины. Шаг, другой…

Алина

Он встаёт передо мной, смотрит в глаза. А затем опускается на колени у моих ног.

— Полкан…

У меня перехватывает дыхание. Надо бы что-то сказать, но я не знаю, что.

— Нет, подожди, — мужчина осторожно прикасается указательным пальцем к моим губам, и я чувствую его дрожь.

А потом он, сделав глубокий вдох, произносит:

— «Предвижу всё: вас оскорбит печальной тайны объясненье…»

Рот у меня, наверное, превращается в идеальную букву О. Он что, действительно собирается…

Да, действительно.

— «Чужой для всех, ничем не связан, я думал: вольность и покой замена счастью. Боже мой! Как я ошибся, как наказан!»

У меня на глазах вскипают слёзы, его лицо расплывается. Как ему только в голову такое пришло…

— «Я знаю: век уж мой измерен; но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днём увижусь я…»

— Хватит, — шепчу сквозь всхлипы, которые уже не в состоянии удержать. — Хватит!

Подаюсь вперёд, обвиваю руками его шею, прижимаюсь солёными от слёз губами к его губам. Он обнимает меня в ответ, целует, отчаянно, жадно, но быстро отпускает. Я утыкаюсь лбом ему в щёку.

— Вообще я… выучил всё до конца, — слышу негромкое и смеюсь сквозь слёзы.

— Верю, — отстраняюсь, поднимаю на него глаза.

— Прости меня, — Полкан говорит быстро, словно боится не успеть. — Я не знаю, как доказать тебе. Но ведь ты… ты всегда понимала меня с полуслова, правда? — он осторожно протягивает руку, касается моей щеки. — Ты единственная женщина в моей жизни, которой я смогу довериться. Я постараюсь доверять, что бы ни случилось. И не предам твоего доверия. Обещаю.

— Я принимаю твоё обещание, — улыбаюсь ему, — и твои извинения тоже.

— Тогда, может быть, ты примешь и моё предложение?

Он вытаскивает из кармана коробочку, открывает и достаёт оттуда кольцо, на которое я смотрю круглыми глазами.

— Прочитать стихи, встать на колени и попросить прощения — это, конечно, замечательно и романтично, но… недостаточно. Я люблю тебя. Я доверяю тебе! И я прошу тебя, выходи за меня замуж?

Поднимаю на него ошарашенный взгляд, облизываю пересохшие губы, и он нервно сглатывает.

— Ты станешь моей женой? — спрашивает ещё раз.

Ну что ты тормозишь, Алина, думаю про себя. Он ведь единственный, тот самый, ты любишь его всю свою жизнь, а он любит тебя! Ну уйми уже свою врождённую вредность!

— Полкан, — начинаю серьёзно, и мужчина так бледнеет, что мне на секунду становится за него страшно, поэтому торопливо говорю: — Ты, конечно, серьёзно накосячил. Но ты уверен, что заслуживаешь такого сурового наказания, как женитьба на мне?

— Ч-что?

Похоже, он ни слова не понял.

— Полагаешь, тебя нужно наказать такой женой, как я? — формулирую предложение попроще.

— Наказать? — он неуверенно улыбается. — Может быть, ты имела в виду наградить?

— Точно?

— Абсолютно!

— Ну что ж, тогда… — делаю вид, что задумалась, — я согласна, — киваю, спохватившись, потому что пауза слегка затянулась.

На лице Полкана проступает такое облегчение, что мне становится смешно.

— Смеёшься? — он дрожащей рукой надевает кольцо мне на палец. — А меня чуть инфаркт не хватил.

— Тут поблизости аж два кардиохирурга, тебя бы откачали, — пожимаю плечами.

— И как я жил раньше без такой-то заботы? — мужчина ещё явно не пришёл в себя, но саркастически, хоть и до сих пор немного нервно, улыбается, поднимается с колен и помогает встать мне.

— Не знаю, как ты жил раньше, — шепчу ему. — Но точно знаю, что я больше не выдержала бы без тебя и одной минуты.

— Хорошо, что у меня тоже не оставалось сил ждать, — он обхватывает мою талию. — Но знаешь, есть кое-что, что точно поможет нам не расставаться!

— Что? — смотрю на него с любопытством, а Полкан, сдерживая улыбку, снова лезет в карман и достаёт… наручники!

— Ох… — прикусываю губу.

— Помнишь, ты говорила, что я грозился тебя приковать к себе? — он мягко улыбается. — Но, любовь моя, на самом деле это ты меня приковала. Без всяких наручников и так крепко, что я не представляю своей жизни без тебя. Сердце к сердцу, рука к руке… Так что… я весь твой, — вкладывает мне в руку прохладный металл.

Живот простреливает желанием, я поднимаю на мужчину хитрый взгляд.

— То есть… тебя будем пристёгивать первым?

Его передёргивает, из горла вырывается какой-то сдавленный звук.

— Вообще-то, я планировал просто соединить нам руки, — выдыхает, тоже облизывая губы. — Но твоя идея нравится мне намного больше.

— О да! — встаю на цыпочки и тянусь к нему.

— Моя сумасшедшая малышка, — он прижимает меня сильнее.

— А ты — мой, — киваю и растворяюсь в его поцелуе.