Тайная жизнь растений

25

После поездки в Намчхон мы зажили каждый сам по себе. Мать с самого утра пропадала на работе и возвращалась только поздно вечером. Брат тихонько сидел в своей комнате, отец — в своей. Мы практически никогда не собирались вместе за столом. Я слышал, как домработница, которой приходилось по четыре раза на дню накрывать завтрак для каждого из нас, жаловалась, до чего же странная у ее хозяев семейка. Она была права. Хотя, если подумать, у нас в доме ничего не изменилось после Намчхона. Отчуждение и равнодушие были для нас не новостью — разве что теперь мы еще больше отдалились друг от друга. Как слой пыли в щелях рассохшейся мебели, который незаметно, постепенно становится все толще и толще, росла и пропасть между нами. То, что посторонним людям казалось странным и неестественным, для нас было совершенно нормальным и привычным.

Я внимательно прослушал сообщения, которые появились на моем автоответчике за то время, что я был в Намчхоне. Одно было от женщины, судя по голосу, средних лет, которая искала сбежавшую из дома дочь, второе — от молодого мужчины, который хотел, чтобы для него купили билеты на остров Чечжудо на рождественские каникулы. Это были потенциальные клиенты моего агентства «Пчела и муравей». Мужчина перезвонил потом еще раз, был очень рассержен, что опять никого не застал, и со словами «слышь, гребаный агент, ты вообще работаешь там или бамбук куришь?» бросил трубку.

Я горячо надеялся, что услышу голос Сунми, но увы. Не звонил и мой клиент, заказавший слежку за матерью. Я был разочарован. Похоже, ему было известно о нашей семье гораздо больше, чем мне самому, — я стыдился этого, а еще больше боялся. Нужно было выяснить, какой информацией он уже располагает и в каких еще сведениях нуждался. И что интересовало меня больше всего, так это его цели. Не верилось, что он для этого дела случайно нанял именно меня. А если это не случайность, то что тогда? Совершенно ясно, что он знал, кто я такой, знал, что я сын той самой женщины, за которой он приказал следить, притворяясь, что ему ничего неизвестно — совершенно ясно, что за всем этим крылся какой-то замысел. Не хочет ли он открыть мне что-то, известное ему самому? Но зачем? Ответ можно получить, только раскрыв тайну его личности. Вопрос «кто же этот человек» не давал мне покоя.

Но его голоса не было на автоответчике. Я ждал, что он выйдет на связь, но тщетно. Это меня раздражало, но поделать я ничего не мог.

Через пару дней автоответчик заговорил голосом Сунми. В тот момент мое сердце забилось так сильно, что сомнений не оставалось, — она все еще была мне небезразлична. Это нежеланное ощущение больно укололо меня. Я убавил звук автоответчика, опасаясь, что брат услышит ее голос, хотя это вряд ли было возможно. Мысль о том, что это личный звонок, и она хочет открыть мне душу, всколыхнула все мои бесстыдные надежды, хотя я лучше всех знал, что этого не может быть.

— Это Юн Сунми, — сказала она и на несколько секунд замолчала.

Я затаил дыхание.

— Нужно встретиться… — Она опять прервалась и после непродолжительного молчания бросила трубку, поспешно проговорив, — хотя нет, ничего не надо.

Я понимал ее нерешительность. Она набралась смелости для какого-то шага, но в последний момент ей все же не хватило духу. Я понимал, что она чувствует. Был только один способ узнать, что заставило ее позвонить — встретиться с ней. И то, что я услышал от нее при встрече, поразило меня.

В отличие от Сунми я ни секунды не сомневался в своем решении. Я еду к ней.

Выходя из дома, я записал на автоответчике номер своего мобильника. На случай, если она позвонит, пока меня не будет. Хотел избавить ее от сомнений — оставлять или не оставлять сообщение еще раз. Женщина, которая искала свою дочь, по моим расчетам, вряд ли могла позвонить дважды. Единственно — я панически боялся пропустить звонок от человека, заказавшего слежку за матерью, — и неважно, насколько мала была вероятность того, что он снова ко мне обратится. Но звонков не было — ни от Сунми, ни от той женщины, ни от моего таинственного клиента.

Сунми была в библиотеке. Когда я вошел в читальный зал, она сидела на своем месте и что-то печатала на компьютере. Она показалось мне бледной и усталой, может быть потому, что я заранее ожидал увидеть ее такой. Она как и в прошлый раз не поднимала головы. Я кашлянул.

— Ваш читательский билет, — сказала она тихо, по-прежнему не глядя на меня.

Я достал из кошелька водительское удостоверение и протянул ей. Она молча глянула на фотографию и прочла имя на документе. Я понял, что она узнала меня, заметив, как замерла над клавиатурой ее рука. Брови на ее склоненном лице слегка дрогнули.

Она отдала мне права и молча встала. Я последовал за ней. Ее спокойствие натолкнуло на мысль, что она ждала меня. Сунми зашла в служебное помещение и вышла оттуда в пальто. Я поймал себя на мысли, что это бежевое пальто очень хорошо оттеняло ее лицо, на котором, как обычно, не было ни грамма макияжа. Улицу заливали лучи солнца — казалось, что солнечный свет льется сверху через решето. Она поморщилась. Не уверен, правда, что из-за солнца.

Она зашла в небольшое кафе у библиотеки. Неотесанные бревна, из которых был сложен низкий потолок, сплетались в причудливый узор и источали запах сухой древесины — видно, кафе было построено недавно. Когда-то я уже слышал это песню на английском языке, струившуюся сейчас по комнате, как рябь по воде — как же она называется, эта песня… Мы сели за столик у окна. К нам подошел бородатый мужчина — поприветствовав Сунми, он спросил, желает ли она выпить кофе. Она кивнула, тогда он протянул мне маленькое меню. Я сказал, что тоже выпью кофе.

Пока перед нами не поставили чашки, мы сидели молча, было неловко и грустно. Я внезапно почувствовал усталость. Время, проведенное в Намчхоне несколько дней назад, казалось далеким и нереальным, как сон. Странная апатия навалилась на меня, глаза закрывались сами собой. Я думал, как хорошо было бы оказаться сейчас в тени пальмы в Намчхоне и дремать, положив голову на колени Сунми. Знакомая мелодия, лившаяся по залу, казалось, незаметно просачивалась в мои вены и несла по ним успокоительные вещества; множество совершенно неуместных мыслей проносилось у меня в голове. Бородатый мужчина подошел к нам с чашками лишь спустя довольно долгое время.

— Кофе свежий, очень ароматный, — сказал он, будто пытаясь сделать нам приятное.

Голос его, неожиданно тонкий и мягкий, не соответствовал внешнему облику. Может быть, из-за того что других посетителей в кафе не было, он был необыкновенно вежлив и внимателен к нам. Слегка наклонившись к Сунми, он едва слышно, почти шепотом, спросил, поставить ли «ту песню». Она смутилась и поспешно сделала знак рукой, показывая, что подобное внимание было несвоевременно.

Мужчина тут же отошел, но Сунми не сразу оправилась от смущения. Я не видел ничего особенного в том, чтобы поинтересоваться, о какой песне шла речь. Однако она отнеслась к ситуации не так просто, как я и, видимо желая поскорее сменить тему, ответила:

— Нет, нет, ничего особенного.

— Так что же это за песня? — повторил я громче, желая, чтобы меня услышала не только Сунми, но и тот мужчина. Я целился в него, а не в нее, и мой расчет оказался верным.

Он клал кофейные чашки в горячую воду.

— Ваша спутница, когда приходит сюда одна, всегда просит поставить ее любимую песню, — прозвучал вежливый ответ.

Не осознавая, насколько неуместно было сейчас то, что я делал и говорил, я взглянул на Сунми, которая сидела с опущенной головой и теребила ручку чашки, и крикнул бородачу:

— Ну, так поставьте, мы не против.

Он, вместо того, чтобы послушаться меня, стоял, выпрямившись во весь рост, и смотрел в сторону нашего столика. Похоже, ждал реакции Сунми. В помещении было довольно темно, и вряд ли он мог разглядеть смущение, охватившее ее. Скорее всего, он, как и я, не видел ничего особенного в том, чтобы спросить у посетителя, какую песню он хотел бы послушать. С самого начала было ясно, что ставить музыку не входит в его основные обязанности. Вряд ли это была его работа — так, что-то вроде дополнительных услуг посетителям. Знак особого расположения хозяина кафе к избранным гостям. Этого мужчину не за что было винить: ты внимателен к гостям — получи от них благодарность, не проявил должной заботы — вот тебе нагоняй или выговор, он так привык. Нельзя было игнорировать и тот факт, что для него хорошо обслужить посетителя — это способ самоутвердиться в собственных глазах. Кроме того, мы были единственными посетителями в этот час, и ему не на кого было отвлечься.

Он решил во что бы то ни стало сделать для нас что-то приятное. Вытерев мокрые руки полотенцем, он сделал несколько шагов в сторону музыкального центра. Старая популярная мелодия, струившаяся по залу, оборвалась, несколько секунд тишины — и заиграла другая песня. Я обратил внимание, что в тот момент Сунми еще ниже, уже почти к самому столу, опустила голову и отвернулась к окну. Как только гитара заиграла вступление, я понял, почему Сунми так себя ведет. Знакомая песня, знакомая мелодия.

Я знал, кто был этот «мастер», знал, в честь кого была написана и для кого исполнялась эта песня. Но понятия не имел, как получилось, что ее ставили здесь, в этом кафе. Кассета с записью была у меня. Конечно, никто не мог гарантировать, что не было такой же второй. И еще. Песню пела не Сунми. Качество записи настолько превосходило кассету, которую я хранил у себя, что было понятно сразу — эту запись сделали не в домашних условиях. Я ждал от Сунми хоть каких-то объяснений и сидел, не сводя с нее глаз.

Такое настойчивое любопытство не могло укрыться от нее.

— Это случайность, — проведя рукой по волосам, тихо сказала она. — Однажды я зашла сюда, а здесь звучала эта песня.

Такого ответа мне было недостаточно, и она не могла этого не понимать.

— Я отдала эту песню студентам из моего университета курсом помладше, они хорошо поют, — добавила она так тихо, будто признавалась в каком-то проступке. — Они, вроде, выступали с ней на песенном конкурсе… Говорят, даже выиграли приз. Еще я слышала, что они записали диск, как-то пришла в это кафе — и правда, их диск ставят здесь. Вот так…

Вот в чем дело. Приятно удивленный, я попросил хозяина принести показать диск. Попросил поставить эту песню еще раз. Может быть, и сам подпевал. Так вот почему хозяин заботливо ставит запись «Сделай фото души моей, мастер», как только приходит Сунми. Он не знает, кто такой этот «мастер». Не знает таинственной истории о том, как связана песня с самой Сунми. Не знает, что смутные воспоминания о Сунми овладевают мной, стоит только мне услышать звуки этой мелодии…

Я ревновал ее к фотографу, который до сих пор был в ее сердце. С тех самых пор как я, двадцатилетний мальчишка, подслушивал ее пение, моим самым заветным желанием было, чтобы она спела только для меня, для меня одного. Но это была лишь мечта, надежды не было и теперь, я знал это, я убеждал себя в этом, но если бы только мне был дан малейший повод, я не смог бы справиться с собой, мои желания стали бы очевидны для окружающих, как сыпь на коже, которую ничем не скроешь. Человек слаб, это не новость.

— В последнее время фотограф не делает фотографий, — попытался я пошутить, чтобы немного отвлечься, потому что мое душевное возбуждение в тот момент показалось мне отвратительным.

— Поэтому вы… — начала она, будто ожидая от меня каких-то слов.

Я видел, что она не решается договорить. Наконец, она спросила:

— Если он встретиться со мной, он правда начнет опять фотографировать?

У меня помутилось в глазах, как будто мне вонзили иглу под ноготь. Сначала я хотел просить ее увидеться с братом. Но теперь мне казалось, что прошло слишком много времени с тех пор, как я начинал ее разыскивать. Я думал, что она — единственный человек в мире, который может помочь брату снова взять в руки фотоаппарат. Возможно, я просто хотел увидеть ее, и этот мотив руководил моими поступками в первую очередь, но я пытался убедить себя, что хочу помочь брату вернуться к жизни. Не избегал ли я честного взгляда в собственную душу, не боялся ли обнаружить там подтверждение тому, что не такой уж я альтруист; не была ли история с братом просто поводом встретиться с ней? Может быть, желание увидеть Сунми застило мне глаза, но раньше мне казалось, что стоит только ее найти, как брат будет спасен. Правда ли, что он начнет фотографировать снова, если увидит Сунми? Ее вопрос заставил мое сердце биться чаще. Сколько прошло времени с тех пор, как мы вернулись из Намчхона — всего ничего. А мне вдруг показалось, что прошли десятки лет. Не только пространство Намчхона казалось нереальным. Там было невозможно уследить и за течением времени. В Намчхоне время то ли тянулось, то ли бежало, то ли шло по кругу, то ли летело так, что захватывало дух.

— Помогите мне встретиться с вашим братом, — спокойно сказала она.

Звучал припев песни:

В голове творилось черти что, но я непринужденно подпевал исполнителю.

— Отвезите меня в тот мотель.

Подпевать дальше я не мог. Не верил своим ушам. Песня закончилась, но я замолчал не только из-за этого. Я вопросительно поднял брови — что она такое говорит? Выражаясь предельно ясно и четко, будто давая понять, что будет повторять эти слова сколько угодно, до тех пор, пока я не пойму, она настойчиво сказала:

— Отвезите меня в тот мотель, где он ждет, пока вы ищете ему девушек. — Мне показалось, что ее голос слегка дрожит. — Отвезите!

Требование вылетело из ее уст, как плевок. Я чувствовал, что она словно жаждала самоунижения. Это был плевок в саму себя.

— Я уличная девка, по крайней мере, ничем не лучше других!

Опять плевок. Я, чуть не плача, умолял ее замолчать, сам не зная, что говорю. Я заикался, сердце выскакивало из груди. Машинально я махнул хозяину, чтобы он налил нам еще кофе. Однако оказалось, что Сунми до сих пор не выпила ни глотка, а у меня оставалось еще полчашки.