Тайная жизнь растений

26

— Я уличная девка, по крайней мере, ничем не лучше других, — говорила она.

Я не мог выносить ее слов. Умолял ее прекратить. Не потому, что она переживала, а потому, что я сам не мог терпеть этого. Но она не слушала меня. Она будто приговорила саму себя к поношениям и унижению. Просьбу отвезти ее в мотель к брату, потому что она падшая, Сунми не смогла бы даже произнести вслух, если бы не решимость смешать себя с грязью. Я говорил, что не буду слушать ее — она отвечала, что слушать придется. Я убеждал ее, что у меня нет причин это выслушивать — она утверждала, что выслушать ее — это мой долг. Потому что я сам нашел ее и рассказал про брата. Я вынудил ее вернуться в прошлое. Я заставил ее понять, кто она на самом деле. Я не мог согласиться. Она называла себя падшей, она давала мне понять, что это не пустые слова, но я не мог этого принять. Она не могла быть такой, это невозможно. Я не мог относиться к ней, как к падшей, не мог даже подумать о ней в таком духе. Я бы никогда не посмел унизить ее.

Я сказал ей, что могу устроить их встречу с братом. Я с самого начала хотел просить ее об этом. Но вовсе не так, как я устраивал его встречи с проститутками. Это не для нее, да и брату нужно было совсем другое. Ее унижение не поможет ни ей самой, ни ему… Мои слова ее не убеждали. Она была до странности упряма. Я не мог отогнать мысль, что патологическое чувство вины может вывести ее на кривую дорожку. Мне казалось, что я теряю разум, что точно сойду с ума, если останусь здесь еще хоть недолго, — я поднялся со стула. Бородач, подоспевший к нашему столику с кофейным чайником, в недоумении смотрел то на меня, то на Сунми.

В кафе играла уже другая песня. Музыка была вульгарной, как толстый слой яркого макияжа на лице проститутки. Я до сих пор не замечал, что Сунми плакала. Вид ее слез пригвоздил меня к месту. Я упал обратно на стул, как срубленное дерево, думая о том чувстве вины, которое мучило Сунми; я всем сердцем сочувствовал ей, но не до конца понимал, что происходит.

— Я вляпалась в такую грязь, расставшись с Ухёном, — печально сказала Сунми, дождавшись, пока я усядусь на мое место. — Ухён, конечно, ни при чем. Просто получилось то, что получилось — какая разница, как.

Я не признался, что следил за ее домом. Оказалось, что она встречалась с мужчиной, и мужчиной этим был муж ее сестры. Я молчал о том, что видел их. Я только осторожно спросил, не он ли был тем самым человеком, который дал ей ложные сведения о брате, заставившие ее отказаться от их отношений. Я задал этот вопрос, как искусный детектив, косвенно напоминая ей о ее же собственных подозрениях и сомнениях. Она, казалось, уже почти ненавидела себя. Ее признание про отношения с мужем сестры было для меня ударом, но я был очень далек от того, чтобы осуждать Сунми. Однако понять ее мне все же было сложно.

— Я встречалась с мужем сестры, — сказала она.

О чем это она? Я не сразу понял ее, потому что погрузился в воспоминания о событиях десятилетней давности.

— Когда? — почти машинально вырвалось у меня.

Я спохватился, волнуясь, что Сунми обратит внимание на такой пристальный интерес к деталям. Но, к счастью, она не придала этому значения.

— После того как вы приходили в прошлый раз в библиотеку. Он хотел знать подробности нашей встречи.

Я уже почти не сомневался в том, что именно муж сестры дал Сунми ложную информацию о брате и подстроил таким образом их расставание.

— Я спрашивала его, как же так, почему… почему он наврал мне… сначала он все отрицал, но после встречи с вами мне многое стало известно, вот тогда он…

Вот тогда он, выгораживая себя, наговорил ей, что это была ложь во спасение. Оправдывался, что не мог позволить младшей сестре своей жены встречаться с безногим инвалидом, что не мог допустить, чтобы она разрушила свою жизнь.

— Какой хороший у вас родственник, — холодно усмехнулся я.

Мой сарказм не мог укрыться от Сунми. Похоже, она почувствовала, в чем состоял мой немой вопрос, — разве не правда, что вовсе не брат, а этот самый родственник испортил Сунми жизнь? Я боролся с желанием рассказать ей, как следил с крыши торгового центра за окнами ее квартиры. Я заметил, что она, в свою очередь, сдерживается, чтобы не начать расспрашивать меня, пытаясь понять, что мне известно. Она впервые за то время, что мы сидели здесь, отпила глоток кофе. Она не делала попыток уйти от разговора, просто выдалась пауза.

— Самое ужасное, — заговорила она и, поставив чашку с кофе на стол, продолжила, — это то, что он встречался с вашей мамой.

— Что? — переспросил я.

Этот человек встречался с матерью. Что ему было нужно от нее?

— Все, что она сказала мне про вашего брата, придумал этот человек. Он заставил ее так сделать. Он угрожал ей. Те сведения, которые я получила от нее, полностью совпадали с тем, что он потом рассказал мне.

Она глубоко вздохнула, словно запыхавшись.

Интересно, Сунми осознанно называла его так — «этот человек»? В любом случае, это важный показатель ее отношения к нему. Он для нее не просто муж сестры. Но я не мог лезть к ней в душу с вопросами на эту тему.

— Да зачем, в конце концов, он это сделал? — это было единственное, что я мог позволить себе спросить в такой ситуации.

Она мгновенно отреагировала:

— Он никогда ни в чем себе не отказывает, этот человек. Он берет все, что захочет.

Кажется, я одновременно знал и не знал, о чем она. У меня с самого начала был ряд подозрений на его счет, слова Сунми подтверждали мою правоту. Я не сомневался, что это подлец. И дело было совсем не в том, что когда-то он оскорбил и ударил меня. С этим можно смириться, это можно забыть. В сдержанном признании Сунми «он берет все, что захочет» явно читался намек на низость этого человека. Я не дурак. Несложно было догадаться, что он нанес Сунми незаживающую рану.

Вдруг снова заиграла песня «Сделай фото души моей, мастер». Не знаю, была ли это очередная любезность хозяина, но он явно плохо понимал настроение гостей. Я заметил, что у Сунми слегка задергалась бровь. Песня заставила ее замолчать. Сунми не сказала ни слова, пока не закончилась песня. Когда последний куплет подходил к концу, я занервничал, потому что не было гарантии, что наш непонятливый и не в меру услужливый хозяин не включит эту мелодию снова. К счастью, в это время на пороге кафе появилась компания из пяти веселых молодых девушек. Как же я был благодарен им за их громкую болтовню, которая избавляла нас от навязчивой заботы хозяина.

Шумно отхлебнув холодного кофе, я спросил:

— Так в этом причина? Из-за этого вы так вините и ругаете себя, из-за этого записали себя в проститутки?

Я думал, что должен вытащить ее из этой темницы самобичевания, поэтому говорил нарочито уверенно и обыденно. Она ничего не ответила. На искаженном лице Сунми было страдание. Но я должен быть тверд.

— Если бы вы были той, кем себя называете, вы не приняли бы моего предложения, — убеждал я ее. — Брат болен — физически и морально, раз в месяц я вожу его в мотель, и это своеобразное лекарство, которое помогает предотвратить приступы, но ни мне, ни ему это не приносит спокойствия и облегчения, — говорил я. — Мне жаль, что пришлось все это рассказывать вам, и, поверьте, я далек от того, чтобы гордиться тем, что попросил вашей помощи, да еще и открыв вам такие подробности, — продолжал я. — Вы хотите унижений и поношений, но кому от этого будет лучше? Так вы не поможете брату, ему не это нужно от вас, поэтому, пожалуйста, перестаньте винить себя, — убеждал я ее.

Сунми, которая до сих пор молча слушала меня, в конце концов уткнулась лбом в стол и заплакала.

— Что же делать? Что же мне теперь делать…

Я представлял себе, как дотрагиваюсь до ее плеч. При этом неподвижно держал руки под столом. У меня мокрые от пота ладони. Я тихонько вытер их о брюки. Как предчувствие, в кафе снова звучит та песня: