Темный Страж

Глава 1 ~ Названное имя

Розалин

Мне нельзя позволить им увести мою сестру к чудовищным Темным Фейри, не тогда, когда я — бездетная вдова, сгорающая от ненависти. В тот самый миг, когда услышала имя Рене из уст Магистрата, сразу поняла, что должна сделать. У нее впереди еще вся жизнь. А та жизнь, о которой всегда мечтала я, была отнята у меня только потому, что мой муж оказался не в том месте и не в то время.

Я поднялась и уверенными шагами двинулась к помосту еще до того, как Рене успела осознать, что назвали ее имя. Вероятно, она была слишком ошеломлена, чтобы осознать значения слов. Я тоже была бы в шоке, узнав, что меня отправляют к Темным Фейри, ужасающим созданиям из детских сказок. Тем самым, которые почти сто лет методично истребляли людей во время Войн. К Темным Фейри, одному из которых я была обязана смертью своего мужа.

— Я назвал имя Рене Штормбек, а не Розалин Грин, — сказал Магистрат Томпсон голосом, полным раздражения. Но я сделала вид, что не услышала. — Я назвал твою сестру, — добавил он, протягивая руку, чтобы остановить меня.

Я больше не могла его игнорировать. В основном потому, что моя решимость трещала по швам, а ужас от моего собственного решения вонзался в плоть, как черные когти. К тому моменту, как ступила на последнюю ступеньку, меня уже трясло, а уверенность улетучивалась прочь с горьким зимним ветром.

— Притворитесь, что я, это она. Позвольте мне пойти вместо нее, — прошипела я, надеясь, что не все в толпе услышали.

Хотя, впрочем, большинство и так знали, кто мы с моей сестрой. Феннингсвилль был маленькой деревней.

— Человек, чье имя названо, должен…

— Пожалуйста. У моей сестры впереди вся жизнь. Я никому ненужная вдова, — я ненавидела мольбу в собственном голосе, ненавижу, как сердце колотилось все быстрее с каждым произнесенным словом. — Подхожу по возрасту. У меня нет детей. Я пойду вместо нее. Умоляю вас.

Толпа погрузилась в молчание. Я старалась не обращать внимания на то, как их взгляды жгут мою кожу. Выпрямившись, вытерла вспотевшие ладони о платье. Я ведь совсем не готовилась к жеребьевке нашей деревни, к выбору жертвы. На мне было лишь старое коричневое рабочее платье и простой шерстяной плащ, волосы собраны в свободную косу. Большинство же девушек надели свои лучшие наряды, с замысловатыми косами и ярким макияжем, словно собирались на бал. Все они знали, что есть шанс быть забранными, и, не зная, что их ждет, хотели быть готовы.

Меня даже не включили в список кандидаток. С самого начала я избежала этого архаичного требования, когда вышла замуж за Бастиона. А затем пришла сюда только для того, чтобы поддержать Рене, потому что знала, если назовут ее имя, я не смогу позволить ей уйти.

— Розалин! — Рене резко дернула меня за руку. — Это моя ноша. Ты…

— Моя жизнь уже прожита. Твоя только начинается, — я оттолкнула ее, когда двое мужчин в темных кожаных одеяниях выступили вперед по обе стороны от Магистрата.

— Кроме того, один из тех чудовищных Фейри убил моего мужа. Может быть, у меня будет шанс обрести покой… или, знаешь, всадить нож кому-нибудь в живот.

Печальная улыбка тронула ее губы от моей попытки пошутить. Но она тут же исчезла. Она уставилась на меня, ее глаза наполнились слезами, и она вцепилась в мою руку.

— Попрощайтесь, мисс Грин. Эти люди сопроводят вас.

Я заставила дрожь ужаса снова опуститься в глубины моего желудка.

— Могу ли я взять пару вещей из моего…

— Все, что вам понадобится, будет предоставлено.

— Но я…

— Попрощайтесь, — резко оборвал Магистрат Томпсон, отворачиваясь, в то время как двое мужчин шагнули ближе, с нахмуренными лицами и скрещенными на груди руками.

Я сделала свой выбор. Поэтому должна пойти с ними, иначе мою сестру потащат силой, а этого я не допущу. В тот же миг обернулась к Рене, и тут же пожалела об этом. По ее щекам текли слезы, и мне с трудом удавалось сдерживать собственную печаль. Я должна быть сильной. Для нее. Для себя. Я прижала ее к себе и обняла так крепко, как только могла, ее плечи вздрагивали от рыданий. И я подавилась собственным всхлипом, прижимая затылок моей младшей сестры к себе. Это последний раз, когда могу ее обнять, и мне нужно сделать его значимым.

— Все будет хорошо, — прошептала я, хотя знала, что это ложь.

— Ничего хорошего не будет, — сказала она сквозь всхлипы. — Я больше никогда тебя не увижу!

— Мы все равно бы больше не увиделись, — ответила я, — Неважно, кого из нас забрали бы.

Она не убирала лица с моего плеча, прижимаясь крепче, чем когда-либо, а я отказывалась ее отпускать. Я не была готова прощаться.

Еще нет.

— Это должна быть я. Он назвал меня, — прошептала она.

— У тебя еще так много впереди. А моя жизнь закончилась с того момента, как убили Бастиона, — я отстранила ее, держа на расстоянии вытянутой руки, а потом обхватила ладонями ее лицо.

Я не могла сдержать дрожь своей нижней губы. Она была моей младшей сестрой. Насколько мне известно, она даже за руку с мальчиком никогда не держалась. Никогда ни с кем не целовалась. Никогда не знала любви. Она не жила, не по-настоящему. И теперь я не увижу, как она влюбится, не заплету ей косу в день ее свадьбы, не подержу на руках своих племянников и племянниц. Но, по крайней мере, знала, что у нее будет шанс на все это.

— Позволь мне сделать это, — сказала я, собрав в голосе всю возможную решимость.

Ее глаза, налитые кровью, впились в меня гневным взглядом, прежде чем она, наконец, кивнула и вытерла слезы органзовыми рукавами платья.

Так было всегда, я защищала свою драгоценную младшую сестру, и, чего бы это ни стоило, платила должную цену. Рене была на десять лет младше меня. Она была моим всем до встречи с Бастионом, и после его смерти именно она оставалась моим светом во тьме.

У нас был брат. Его имя было навсегда вписано в полотно моей скорби. Мне было четыре, и я была так рада, что стану старшей сестрой, когда родился Роми. Когда мать нашла его холодным в колыбели, я думала, что она умерла вместе с ним. Она не говорила и не ела днями. Мы с отцом делали все, чтобы продолжать жить, словно жестокий мир не нанес нам самый страшный удар. А потом однажды она поднялась, улыбнулась мне, и снова стала моей матерью. По сей день я не знаю, как она пережила ту боль утраты.

Шесть лет спустя Рене благословила нас своими писклявыми криками. Это были лучшие дни в моей жизни, я держала ее на руках, а она извивалась в моих объятиях. Я ценила каждый миг, каждое приключение, на которое мы вместе отправлялись по нашей деревне. Каждый раз, когда заплетала ее золотые волосы. Каждый раз, когда мы ускользали и крали яблоко в соседнем саду, деля его пополам, откусывая огромными кусками и смеясь до слез.

А теперь мне нужно спрятать эти воспоминания в самый дальний угол сердца, прежде чем мой мир снова рухнет так же, как в тот день, когда я потеряла Бастиона. Мне нужно было оставаться сильной еще немного, даже когда все, что знала, вырывалось из рук.

Понятия не имею, что со мной будет. Никто точно не знал, что происходит с человеческими девушками, которых каждые пять лет забирали. Мы лишь знали, что минуло уже целое столетие с тех пор, как нашу деревню обязали отдать девицу, и что имена выбирались из списка незамужних женщин от восемнадцати до тридцати лет, без детей. Девушки старались выйти замуж как можно скорее, чтобы избежать отбора, и я в том числе.

Двое стражников шагнули вперед, схватив меня за предплечья. Я выпрямила спину, почувствовав всю холодность их рук, когда меня буквально вырвали из объятий Рене.

— Эй, я не собираюсь убегать, — сказала им, но их хватка лишь усилилась. — Ради Матери, я же сама согласилась пойти.

Рене рухнула на землю, ее платье из шифона и органзы смялось под ней, а сама она рыдала, как ребенок, в то время как двое мужчин тянули меня к экипажу, стоящему у подножия помоста.

— Рене! Поднимись! — я сглотнула первые слезы, изо всех сил сдерживая их. Мне нужно было быть сильной, и, похоже, сестре нужно было, чтобы я в последний раз на нее прикрикнула. — Я люблю тебя, Рене. Ты должна жить. Живи за меня! — я попыталась вырваться из рук стражников, чтобы обернуться к ней. — Скажи матери и отцу, что я их люблю. А теперь вставай!

Прежде чем успела сказать еще хоть слово, меня втолкнули в экипаж, а дверь захлопнулась прямо перед моим лицом. Долгую минуту я могла лишь в неверии смотреть на древесные прожилки стен, запечатлевая в памяти лицо сестры, залитое слезами. Затем пообещала себе, что никогда его не забуду. Я принесла себя в жертву ради своей чудесной сестры. Той, что вытащила нашу маленькую семью из самой глубокой тьмы и снова сделала нас целыми. Я сделала это, чтобы она могла прожить ту жизнь, которую отняли у меня. Сделала это для Рене, но, если быть честной, и для себя.

Я не могла потерять еще одного члена семьи. Не после всего, что пережила за последний год, когда потеряла Бастиона. Он был центром моей жизни, вырванным из моей души до того, как у нас появилась собственная семья.

Я рухнула на пол кареты, захлебываясь собственными слезами. Снаружи громко щелкнул засов, замыкая меня внутри, и экипаж дернулся, трогаясь с места. Каждая нить моего существа распустилась, пока рушилась стена, которую возводила вокруг своего сердца со дня смерти мужа, превращаясь в груду разбитых мечтаний. Если раньше мне казалось, что моя жизнь разрушена, то теперь я знала это наверняка, ведь меня везли в таинственный Дом Привратника, готовить к тому, что бы там ни задумали Темные Фейри.

Ходила молва, что девушек используют для жестоких экспериментов, охотничьих ритуалов или превращают в служанок домов Неблагого Двора. Что у них отбирают волю, создавая человеческие куклы, бездушные и пустые. Но я подозревала, что истина куда мрачнее. Зачем Фейри рабы, если у них есть могущественная магия, особенно у Темных? Они были загадочными, злыми и безжалостно безразличными к тому, что их приказ делает с семьями, лишенными любимых дочерей.

Края моего зрения затянула тьма, пока я тщетно пыталась дышать медленно и глубоко. Темные Фейри, это те самые чудовища, что прокрадываются в дома по ночам, унося близких. Это зло, рушащее семьи. Творцы проклятий, приносящих муки целым поколениям. Я зажмурилась, свернувшись клубком и прижимая колени к груди. Меня везли к Темным Фейри, источнику всех своих ночных кошмаров.

За закрытыми веками воображение рисовало чудищ с когтистыми пальцами, тянущимися к моему горлу. Я не смогу. Почему мне показалось, что смогу? Желчь обожгла горло, я сглотнула ее обратно, судорожно хватая воздух.

С усилием поднялась, надеясь втянуть в легкие побольше воздуха и отвлечься от мысли о смерти, к которой меня везут. Дрожащими руками ухватилась за край окна кареты и выглянула наружу. За стеклом проплывал холодный пейзаж. Еще утром Магистрат собрал нас у подножия своего помоста, а теперь солнце стояло в зените, стирая тени и окрашивая все вокруг в унылый зимний серый. Я плотнее закуталась в плащ.

Сколько же продлится дорога? Часы? Дни?

Я даже не была уверена, хочу ли знать, сколько мне осталось жить.

Мы ехали три дня. Три бесконечных дня. Кроме коротких остановок, чтобы справить нужду, мне не позволяли покидать карету. Давали хлеб, сыр и воду, чтобы поддерживать мою жизнь. Это было мучение. Живот болел от рыданий. Каждый раз, когда моргала, казалось, будто наждачная бумага скребет по моим горящим глазам. От тряски кареты меня тошнило, и я едва могла удерживать пищу. Я привыкла ездить верхом, а не в деревянной тюрьме на колесах. В какой-то момент мне стало все равно, что меня, вероятно, везут на смерть. Я лишь молилась, чтобы она поскорее пришла и забрала меня.

В первый день сама себя терзала воспоминаниями о каждом счастливом мгновении, проведенном с Рене: поездки в Феннингсвиль, рассветы, когда мы вставали, чтобы делать работу по нашему крошечному семейному хозяйству. После смерти Бастиона, вернувшись домой, я снова делила с ней нашу маленькую мансарду, почти так же, как и раньше, будто шесть лет замужества и не было.

На второй день я впала в какое-то странное, болезненное забытье, заново переживая каждое мгновение перед тем, как меня затолкали в эту скрипучую карету. Воспоминание о том, как я узнала о смерти Бастиона, накладывалось на все, как черная прозрачная ткань. Я думала, что уже выплакала все, но, как оказалось, ошибалась. Лицо Рене, искаженное отчаянием, не покидало меня. С каждой новой слезой моя кожа горела, будто их следы оставляли ожоги.

На третий день я стала беспокойной. Была готова встретить то, что ожидало меня по ту сторону этого проклятого пути. Возможно, дело было в том, что год, пережитый после смерти Бастиона, уже разорвал меня на куски. Я чувствовала себя пустой и безнадежной.

Да и кому вообще нужна надежда?

Такая капризная вещь, ее можно сорвать в один миг и заменить самыми темными тенями отчаяния.

Кучер, казалось, чувствовал то же нарастающее предчувствие беды, что клокотало у меня внутри, темп езды замедлился, хотя дорога не менялась. Пейзаж за окнами моей тюрьмы тоже почти не менялся. Мы проехали поля и деревни, а затем пустоши, только дикая трава, колышущаяся на пронизывающем ветру. Стены кареты были слишком тонкими, чтобы удерживать зимний холод. Я продрогла до костей. Мой потрепанный плащ едва согревал. Холод проник так глубоко, что меня, казалось, могла согреть только раскаленная печь, или обжигающе горячая ванна.

Когда солнце окрасило небо в розовый цвет, мы проехали через неприметные каменные ворота, обозначавшие границу леса. Я вздохнула с облегчением из-за смены пейзажа, пока не заметила, что деревья будто застряли в вечном лете. Листья упорно держались за ветви, хотя зима уже была в самом разгаре. Они нависали над дорогой густыми кронами, пока не поглотили весь свет. А листья… они постепенно меняли цвет, с ярко-зеленого летнего на черный, цвет самой смерти. Со временем стало так темно, что я не была уверена, наступила ли ночь или деревья полностью задушили солнце. Единственный свет исходил от фонарей на боках кареты, отбрасывая зловещие силуэты на стволы деревьев, мимо которых мы проезжали.

После того, что казалось еще одним часом, карета вдруг остановилась. В этот момент моя храбрость окончательно предала меня. Я дрожащими пальцами поправила юбку своего коричневого рабочего платья и в тишине ждала, что будет дальше. Мгновение растянулось тонкой, хрупкой нитью, и я чуть не свалилась с лавки, когда засов наконец щелкнул. Один из охранников, который вырвал меня из объятий сестры, встретил меня бледным лицом и широко раскрытыми глазами.

— Поторопись, — сказал он, протягивая дрожащую руку.

Вид взрослого человека, стражника Магистрата, напуганного до чертиков, не особо успокаивал меня. Я взяла его руку и позволила помочь себе спуститься. Сама бы не справилась, от сидения на твердой лавки несколько дней тело окостенело настолько, что я споткнулась на ступенях, и была благодарна железной хватке охранника.

Когда я повернулась к темной постройке, известной как Дом Привратника, то отшатнулась от ужаса. И тогда поняла, что была не в себе, думая, что смогу отомстить Темным Фейри, убившим моего мужа. Я едва находила в себе смелость сделать и шаг вперед.

Ониксовые шпили вздымались на несколько этажей с обеих сторон массивных двустворчатых дверей, выше большинства зданий в моей деревне. Вся постройка была из какого-то черного камня, будто впитывающего каждый лучик света. Темные окна зияли, как пустые глазницы, глядя на меня, пока стражник тянул меня вперед. Каменные ступени вели к дверям, обрамленные черными металлическими скульптурами уродливых, змееподобных существ. Они переплетались, превращаясь в неразборчивые конечности и длинные тела. Они напоминали мне иллюстрации из моей любимой книги с картинками кошмаров, которых я всегда знала как Темных Фейри. Злых существ с злыми намерениями.

Я была и заворожена, и напугана этими историями в детстве, одержимо листая страницы с чудовищными изображениями, словно загипнотизированная ими до одержимости. Смерть Бастиона лишь возродила мои кошмары.

А теперь?

Теперь я жила в самом кошмаре, глядя вверх на то, что всегда убеждала себя считать не более чем сказкой, ведь как могло что-то столь злое, столь зловещее, быть реальным?

Лозы с такими же черными листьями, как в лесу, цеплялись за темный фасад, как костлявые пальцы, взбираясь по изогнутому резному карнизу, по фронтонам и скатам крыши. Две жаровни, установленные по обе стороны дверей, горели насмешливым теплом, но я знала правду.

За этими дверями меня ждала смерть.

— Быстрее, — сказал стражник, таща меня вперед. — Я должен завести тебя в Дом Привратника до наступления ночи.

Мне пришлось проглотить страх, подступивший к горлу. Это всего лишь еще один шаг, еще одно испытание. Если я была достаточно смела, чтобы занять место сестры, значит, должна быть достаточно смела, чтобы переступить порог этих дверей, даже если знала, что, скорее всего, никогда больше не выйду наружу. Стражник постучал трижды, и с третьим ударом двери заскрипели, медленно распахиваясь внутрь с мучительной неторопливостью, открывая кромешно черный зал за ними.

Как я в это вляпалась?

Почему решила, что достаточно храбра?

Холод с новой силой окутал мои конечности, пока я ждала хоть каких-то указаний, что делать дальше, куда идти.

Или меня собираются оставить здесь одну, пока какой-нибудь кровожадный кошмар не утащит меня в Неблагой Двор?

В дальнем конце зала две жаровни вспыхнули, их жуткое тепло сочилось сквозь тьму. Из мутной глубины выступило нечто, и по мере того, как оно приближалось, загорались новые жаровни. Но сколько бы света они ни давали, фигура оставалась окутанной тенью.

Я терла руки, пытаясь остановить их дрожь, но это было бесполезно. Страх проник в каждую мою кость, и я с трудом сдерживалась, чтобы не повернуться и не побежать. Стражник бросился вниз по ступеням, его глаза были безумны от ужаса, и за ним потянулся слабый запах мочи.

Чем ближе подходила фигура, тем отчетливее становилось понятно, что это мужчина. Высокий, стройный, с крепкими плечами. Темные волосы беспорядочно падали на лицо, но дыхание мне перехватило не от них. На его голове виднелось два рога, уходящие назад, поверх заостренных ушей. Черные, как сама эта каменная громада, отполированные до блеска. Рога демона.

Темный Фейри.

Я резко вдохнула, пытаясь не поддаться слабости в коленях. Никогда не думала, что увижу одного из них своими глазами. Его бледная кожа виднелась в тени, пока он не остановился у входа. Длинное лицо с острым подбородком невольно привлекало взгляд вниз, к глубокому вырезу расшитого камзола, дерзко открывающего кусочек подтянутой груди.

Фейри держались подальше от людей. Их связь с магией Матери-Земли делала их высокомерными и эгоистичными. Они изолировали себя в своих дворах, попасть в которые можно было лишь через магические порталы. Я знала, что Фейри могут быть красивы, но я не была готова к такой красоте.

За спиной лошадь рванула с места, и кучер, щелкнув поводьями умчался. Я успела лишь бросить взгляд через плечо, чтобы увидеть, как карета исчезает в лесу. Когда повернулась обратно, Темный Фейри стоял, ожидая, с непроницаемым выражением на прекрасном лице. У него был тонкий нос, угловатые, изогнутые брови, под которыми покоились миндалевидные глаза. Черные, как его камзол. Они смотрели на меня с такой интенсивностью, что это почти пугало.

— Добро пожаловать в Дом Привратника, — его голос звучал как песня, которую я никогда не слышала, но будто всегда знала.

Он окутывал меня, тянул вперед, и я поймала себя на том, что смотрю на его совершенные губы.

Он был великолепен.

И по-настоящему страшен.

Темный Фейри протянул руку, изящные пальцы вытянулись ко мне.

— Иди, — приказал он.

Страх, сковавший мои ноги, ослабил хватку, и я сделала к нему дрожащий шаг. Я не понимала, откуда во мне эта смелость.

Мне следовало взять его за руку?

Я колебалась, пока он все так же держал ее протянутой. Ожидала, что его кожа будет холодной, как тьма, прилипшая к нему, но вместо этого она оказалась теплой и мягкой. Он обхватил мои пальцы и потянул за собой через дверь.

На миг мне захотелось вырваться, развернуться и побежать туда же, куда уехала карета. Может, я смогла бы выбраться из леса, пройти ворота и вернуться в последнюю деревню, что мы проезжали. Может, смогла бы скрыться, и потом вернуться в свою деревню, к Рене.

Нет. Я отдала себя за нее. У меня была цель. Я стала жертвой, чтобы ею не стала она.

До меня еще не полностью дошло, что я выбрала занять место Рене. И теперь стою у входа в огромное черное поместье с рукой, зажатой в пальцах прекрасного Темного Фейри.

Я не знала, на что на самом деле соглашаюсь. И когда он повел меня дальше за двери, то поняла, что это скорее всего навсегда. Я никогда не вернусь домой. Больше не увижу мать, отца или сестру.

Это был мой выбор.

И моя жизнь действительно закончилась.