Тени суккуба

Глава 15

Это был 1942 год, и я была во Франции.

Я не хотела быть во Франции. Я не хотела быть здесь в течение последних пятидесяти лет, но так или иначе, Бастьен продолжал уговаривать меня остаться. Существовал также небольшой факт, что контролирующий нас архидемон не хотел, чтобы мы уходили. Ему нравилось, как мы работали вместе. Команды из инкубов с суккубами встречались редко, но мы были особенными, и наши начальники обратили на это внимание. Это было хорошо для наших адских карьер, но не для моей морали.

Бастьен не видел, в чем была моя проблема. — Ад даже не нуждается в нас здесь, — сказал он мне однажды, после того, как я жаловалась ему в тысячный раз. — Думай об этом как о каникулах. Толпы душ становятся проклятыми здесь каждый день.

Я подошла к окну нашего магазина и уставилась на оживленную улицу, оперевшись руками на стекло. Мимо двигались велосипедисты и пешеходы, всем куда было нужно было попасть и сделать это быстро. Это мог бы быть обычный парижский день, но этот день не был обычным. Ничто не осталось обычным после оккупации Франции Германией, и попадающиеся на улице солдаты казались мне свечами в ночи.

Наверно, это было неудачное сравнение. Свечи подразумевали какую-то надежду и свет. И, несмотря на то, что Париж жил под контролем нацистов лучше, чем большинство людей предполагало, что-то в городе изменилось. Энергетика, дух… как бы оно ни называлось, это было мне неприятно. Бастьен сказал, что я сошла с ума. Большинство людей продолжало жить своей обычной жизнью. Дефицит продовольствия не ощущался здесь так остро, как в других местах. И после смены внешности на арийскую, как у белокурых и голубоглазых детей на нацистских плакатах, нас более или менее оставили в покое.

Бастьен все продолжал рассуждать о моем мрачном настроении, пока ходил и поправлял шляпу выставленную на витрине. Он выбрал магазин дамских шляп в качестве своей профессии для этой личности, которая хорошо подходила для соблазнителя женщин Парижа. Я играла роль его сестры, как и часто в других сценариях, помогая ему в магазине и ведении домашнего хозяйства. Это было лучше чем танцевальные залы или бордели, которые были нашими предыдущими профессиями во Франции.

— Что насчет твоего друга? — лукаво спросил меня Бастьен. — Молодой Месье Люк?

При упоминании о Люке, я прервалась в своих удручающих рассуждениях о мире вне магазина головных уборов. Если говорить о свечах в ночи, то Люк был моим. Реальным. Он был человеком, которого я недавно встретила, работающим со своим отцом — скрипичным мастером. Их торговля пострадала даже больше, чем у нас, поскольку рынок предметов роскоши увядал в эти скудные времена.

Но Люк никогда, казалось, не позволял их финансовому горю затрагивать его. Всякий раз, когда я видела его, он был всегда весел и полон надежды. На протяжении многих столетий на мне был огромный вес грехов и потерь, и пребывание во Франции все усугубляло. Все же Люк меня удивлял. Возможность смотреть на мир с таким оптимизмом, с таким убеждением что хорошее в мире преобладает … ну, это было иностранное понятие. Одна я была заинтригована. Я не могла избежать этого.

— Люк отличается, — признала я, отворачиваясь от окна. — Он не часть этого.

Бастьен фыркнул и прислонился к стене. — Они все часть этого, Цветочек. Цветочек было прозвищем, которым он звал меня долгое время, независимо от того какую форму я принимала.

— Я не думаю, что ты уже переспала с ним?

Мой ответ был скомканным и тихим. Нет, я не спала с Люком. Я хотела. Я хотела как женщина, влюбившаяся в человека и хотела как суккуб, что бы взять энергию из души кого-то настолько хорошего. Я никогда не колебалась прежде. Это была моя работа. Но что-то во мне изменилось. Возможно повлияли эти унылые времена, но всякий раз, когда я смотрела на Люка и видела чистоту исходящую из него, доверие и растущую любовь ко мне, я не могла сделать этого.

— Он заедет за мной вечером, — сказала я наконец, уклоняясь от вопроса. — Мы прогуляемся.

О, — сказал Бастиан. — Понимаю. Прогуляетесь. Это впечатлит Теодосию.

Теодосия была нашим архидемоном.

Я резко развернулась, взглянув на Бастьена. — Не твое дело чем я занимаюсь! — воскликнула я. — Кроме того, если это как ты утверждаешь «каникулы», то я не должна добиваться хороших душ.

— Души падают налево и направо тут, — согласился он. — Но ты все еще пытаешься увернуться время от времени. Ты не можешь потратить остальную часть своего существования, встречаясь только с плохими.

Я не разговаривала с ним весь день, и к счастью, после полудня торговля немного оживилась. Это обеспечило нас обоих работой, хотя я отсчитывала минуты до появления Люка в тот вечер. Он вежливо поздоровался с моим «братом», и затем я поспешила нас увести, чтобы не встречаться с всезнающим взглядом Бастьена.

Люк, с такими же солнечно золотистыми волосами, мог бы сойти за моего брата. Он всегда улыбался, когда смотрел на меня, образуя россыпь маленьких морщин вокруг его голубых глаз, которые казались мне нереально похожими на сапфиры. Он держал меня за руку, когда мы шли сквозь вечернюю толпу, наполненную теми, кто шел домой после роботы, или, возможно, теми, кто вышел для поисков ночных развлечений. Он сказал мне, что я красиво выглядела, и мы говорили на другие несущественные темы: погода, местные сплетни, повседневные дела…

Мы оказались в небольшом городском парке, который был популярным местом для других ищущих вечерних прогулок до комендантского часа. Мы обнаружили, относительно уединенное место среди деревьев и расположились на траве. Люк нес небольшую корзинку все время и показал ее содержимое: пирожные и бутылку вина. У него не было достаточно денег, чтобы разбрасываться на такого рода вещи, но я знала что лучше не протестовать. Это было уже сделано. Независимо от того, чем он должен был пожертвовать, это стоило того в чем он был заинтересован.

У него был другой приятный сюрприз для меня: книга. Мы постоянно торговали романами взад и вперед, и когда я легла на траву, скользя по страницам, странный теплый покой расцвел во мне.

— В следующий раз принеси свою скрипку, — сказала я, положив книгу. — Я хочу снова услышать как ты играешь.

Он потянулся ко мне, его рука нашла мою. Мы переплели наши пальцы вместе и смотрели на закат. — Не здесь, — сказал он, — Не хочу публичных концертов.

— Ты для всех само очарование, — сказала я. — Весь город встанет в линию и станцует по твоей команде, прямо как мальчик-крысолов из сказки.

Он засмеялся, таким золотым смехом звучал каким не бывает даже солнце. — И что потом я будут с ними делать?

— Выстроишь и пошлешь их подальше чтобы мы могли остаться одни.

— Мы одни, — сказал он, снова смеясь. — Вроде как.

Я перевернулась и наклонилась к нему. Нас окружили тени, падающие от окружающих деревьев. — Одни, наконец.

Я опустила губы и поцеловала его, что удивило нас обоих. Я не хотела этого делать. Мы никогда не целовались раньше. Я сдерживала себя от него, зарабатывая наказания от Бастьена. Я никогда не могла заставить себя брать энергию Люка и сократить его жизнь. Тем не менее, что-то пришло ко мне именно тогда. Это, возможно, было мое более раннее серое настроение или чувства, которые устрашающе походили на любовь во мне. Независимо от того, что это было, будучи суккубом, это не имело значения.

Ну, не имело, пока его энергия не начала перетекать в меня. Наш поцелуй становился более интенсивным, наши губы, более требовательными. Его душа блистала настолько ярко, что даже одного поцелуя было достаточно, чтобы испытать его энергию. Это было великолепно. Все мое тело трепетало и от этого, и от его прикосновения.

Он обернул руку вокруг моей талии, и несознательно, я начала расстегивать рубашку. Он перевернул меня так, чтобы теперь я была на спине, и его рот опустился на мою шею. Юбки до колен этого времени дали ему легкий доступ к моей ноге, и я прижалась к нему ближе, дергая за одежду, пока его голодные губы двигались все дальше и дальше вниз. Все время та красивая жизнь наполняла меня. Я тонула в этом.

Когда его губы достигли ложбинки между моих грудей, словно какой-то толчок вернул его к реальности. Он остановился, обвел рукой мои волосы и посмотрел прямо в глаза.

— Боже, — сказал он. — Мы не можем. Не сейчас.

Извечная мантра всех высоконравственных мужчин.

— Мы можем, — сказала я, удивляясь умоляющей нотке в моем голосе. Это была своего рода привязанность, которую я чувствовала разговаривая с ним, без всяких обсуждений на повестке дня Ада. Я хотела… нуждалась в том, чтобы быть к нему ближе.

Он вздохнул:

— Сьюзет, Сьюзетт. Я хочу. Но я хочу чтобы мы поженились. Я не могу, не могу так поступить с тобой, только если ты станешь моей женой. В противном случае все это незаконно.

Я смотрела на него, неопределенность смешалась с желанием. — Ты… ты делаешь мне предложение?

Люк задумался об этом на мгновение и затем снова усмехнувшись, выдал мне одну из своих сияющих улыбок, которые никогда не могли остановить мою сердечную гонку. — Да. Думаю да. Мы должны подождать немного, до тех пор как у меня будет больше денег. Но когда война кончится, все будет хорошо.

Эта война никогда не закончится, подумала моя хмурая половина. Но сейчас это не казалось реальной проблемой. А вот его желание жениться на мне было. Конечно это было невозможно. Теоретически я могла бы трансформироваться так, чтобы быть с ним одного возраста, все это время ища суккубовского секса на стороне. Некоторые суккубы так и делали, заводя бесчисленных мужей на протяжении столетий.

Большинство даже не уходили. Они сразу исчезали. Их брачные клятвы ничего не значили.

Глядя на него сейчас, в его горящие любовью глаза, я ощущала, что мое сердце разрывается на части. Если бы я сказала «да», он бы снова обнял меня и занялся со мной любовью. Если бы я сказала «нет», он не стал этого делать не по злобе, а потому что был благороден. Все могло быть так просто. Сказать «да». Пообещать выйти за него замуж и принять его сейчас. Я могла исполнить желание моего сердца, тоску моего тела, и укрепить мое хорошее положение в аду. Я могла бы оставить его после свадьбы. Или еще проще — разорвать помолвку.

Все, что я должна была сделать, это дать ему нечестное «да». Секс с ним не был правильным без этого. Действительно, это было удивительно, он не настаивал на том, чтобы ждать до брака. Обязательство было достаточно очевидно. Он верил в меня. Он полагал, что я была хорошим, честным человеком. Если бы я сказала, что люблю его и буду верна ему навсегда, то он принял бы это. Просто сказать «да».

Но слова застряли в горле. Я не могла лгать ему. Я не могла позволить ему узнать, какая я на самом деле. И поскольку его вялая жизненная энергия горела во мне, я поняла, что не могла украсть больше у него. Вина того, что я сделала уже, сильно давила на меня. Это только было самое малое насыщение, но и оно отняло много времени его свободной жизни. И если бы я действительно отказалась от брака после того, как мы занялись сексом, то он думал бы, что мы сделали ошибку. Грех. Пометка о неблагонадежности на его душе.

Я переместилась и сидела.

— Нет, — сказала я. — Я не могу выйти замуж за тебя.

Его счастливое лицо оставалось неизменным. «Это не должно случится прямо сейчас. И речь совсем не о… об этом». Он показал туда, где я только что лежала в траве. «Как я сказал, мы так или иначе не сможем пожениться некоторое время».

— Нет, — повторила я, мое сердце разрывалось. — Я не могу …, я не могу выйти замуж за тебя. Никогда. — Я не могу причинить тебе боль. Я слишком забочусь о тебе. Я не могу взять твой свет из мира.

Должно быть, он увидел что-то в моем лице, то, что донесло истину моих слов. Его улыбка исчезла. Солнце скрылось за облаками. Мое сердце разбилось. Я поспешно встала, вдруг не в состоянии смотреть на него. Что было не так со мной? Я не знаю. Все, что я знала, что я не могла оставаться там. Я не могла оставаться там и видеть что он страдает. Если бы я осталась, я бы начала рыдать. Я почувствовал что слезы начинают жечь мои глаза.

— Сьюзетт, подожди!

Я поспешила скрыться, но вскоре услышала что он бежит за мной. Даже после моего отказа, он не казался сердитым. Он беспокоился, волновался за меня. Это я ненавидела еще больше. Я хотела, чтобы он впал в ярость. Нет, только не таким образом… это бы его ранило, а так он будет уважать меня и мой выбор.

И именно поэтому я должна была держаться от него подальше. Не только сейчас, но всегда. Теперь я знала, что я не могла быть рядом с кем-то о ком я заботилась. Я не могла смириться с мыслью, что причиняю боль любимому человеку. Я не могла выдержать мысль, об осуждении доброй душа. Где-то, так или иначе, после столетий беспечного причинения вреда другим, я начала двигаться ужасно криво, как суккуб. Как? Когда? С Никколо? Может быть это сложенные воедино поврежденные мною жизни и души, наконец, негативно сказываются на мне?

Я направилась обратно к магазину шляп. Бастьен и я жили над ним. Я еще слышала Люка за мной, он кричал мне, что все в порядке. Я знала, что если я окажусь внутри, он не вломится следом за мной. Он, наверняка, будет стучать вежливо в дверь, но уйдет, если Бастьен скажет ему.

Я срезала путь, пройдя позади некоторых зданий вдали от главной дороги. Я знала этот путь хорошо, но теперь там было темно, сильно ограничивало мой обзор, так что я не видела солдата, пока я не врезалась прямо в него. Он так и остался на месте настолько неколебимо, что было похоже что я случайно столкнулась с одной из стен здания. Я отшатнулась назад, и он поймал меня за плечо.

— Полегче, — сказал он. Его французский был с сильным немецким акцентом, но с артикуляцией все было хорошо. — Навредишь сама себе.

Для человека он был гигантом, молодой и не дурен собой. Я не могла точно сказать в сумерках, но его форма судя по всему была офицерская. Он улыбался мне и не отпускал мое плечо.

— Спасибо, — сказала я скромно. Я попыталась изящно сделать шаг назад, но его хватка была сильной.

— Вам не следует тут находиться, — добавил он. — Опасно. Приближается комендантский час.

До комендантского часа было еще далеко, несмотря на темное небо. Он смотрел на меня пока говорил. Юбку я поправила пока бежала, но несколько пуговиц на блузе исчезли с Люком и этого не исправить. Что обеспечивало довольно хорошее преимущество моего лифчика и декольте.

— Мой дом совсем рядом, — сказала я. — Я только… Я пойду.

Рука на плече так же держала меня, но его другая рука проскользнула в вырез моей блузы и пробежалась по моей груди. Великолепно. После всех глубоких и травматичных приключений, которые случились сегодня в моей проклятой суккубовской жизни, последняя вещь в которой я нуждалась — это кайфовать от прикосновений нациста.

Черте что. Существовало кое-что похуже.

— Отпусти ее.

Голос Люка раздался позади меня и я вздрогнула. Я надеялась, что потеряла его в погоне, но если он видел, что я иду в этом направлении, он задал себе вполне хороший вопрос какими путями я добираюсь до дома.

— Уходи, — сказал офицер. — Тебя это не касается.

Кулаки Люка сжались.

— Отпусти ее, — повторил он. — Повторять я не собираюсь.

Офицер рассмеялся, но это был резкий, ужасный звук.

— Ты ничего не будешь говорить мне.

Я старалась изо всех сил всмотреться в Люка в то время, как все еще была жестко схвачена.

— Уходи, — сказала я ему. — Все будет в порядке. Со мной все будет хорошо.

— Умная девочка, — сказал Немец.

Люк набросился на него и я увидела как двое мужчин сцепились друг с другом. Я в ужасе застыла. Все произошло так быстро, что казалось время остановилось чтобы зафиксировать все то, что я увидела. Люк был силен и быстр, но другой парень был выше и у него в руке был нож. Я увидела как свет отразился от клинка ножа и тело Люка стало неподвижным. Офицер сделал шаг назад, выдернув клинок из живота Люка.

Я закричала и попыталась подбежать к нему, но рука нациста остановила меня, схватив меня еще раз. Руки Люка сжались на животе, а кровь текла из него. Он смотрел вниз на него с недоверием, как будто ждал момента показать себя, а затем он рухнул на землю. Я снова попыталась вырваться из лап моего похитителя, но не смогла. Глаза Люка смотрели на меня, хотя его губы не могли сформировать слова, поскольку он лежал в страшных муках, и жизнь покидала его тело.

— Сюда, — сказал немецкий офицер, потащив меня так, чтобы я была прижата к его груди. Его нож исчез там откуда и появился, и рука, которая держала его — рука, которая нанесла удар Люку — снова оказалась под моей блузой. — Больше никаких препятствий.

Я услышала, что Люк издал приглушенный возглас, когда офицер разорвал мои последние пуговицы. Я немного отошла от шока и вспомнила, что могу сопротивляться. Я могу изменить себя в парня вдвое большего этого.

Хлоп. Голова нациста покачнулась вперед, поскольку что-то ударило его сзади. Он отпустил меня, и упал на землю без сознания. Бастьен стоял за его спиной держа болванку: тяжелый, скругленный деревянный предмет который использовался для изготовления шляп.

— Я узнал бы твой крик где угодно, — сказал он.

У меня не было времени для шуток или благодарностей. Я упала на колени рядом с Люком и сняла свой блейзер в отчаянной попытке использовать его чтобы остановить кровотечение. Он был все еще в сознании, глаза смотрели мне в лицо, все еще полные надежды и любви, что было так характерно для него. Бастьен встал на колени рядом со мной с серьезным лицом.

— Никакая человеческая медицина не исправит этого, Цветочек, — сказал он тихо.

— Знаю! Я знала это как только увидела падение Люка. Вот почему я не послала Бастьена за помощью. — Боже! Этого не может быть!

— Все… все хорошо. Слова Люка было еле слышно, и у меня было ощущение, что он задыхался от крови. — Ты в безопасности… остальное не важно… Он снова закашлялся и на этот раз я увидела кровь на губах.

— Нет, нет. — сказала я. — Это того не стоит. Не стоит! Ничего этого не должно было произойти!

Это я виновата. Это все моя вина. Люк пришел, чтобы спасти меня от немца. Я столкнулась с немцем, потому что я бежала от Люка. И я бежала от Люка, потому что я вдруг прицепилась к позиции морального превосходства и отказалась заниматься с ним сексом. Если бы я только… если бы я просто сказала, что я выйду за него замуж и взяла его, как суккубу и положено, этого никогда бы не случилось. Мы были бы лежали в траве прямо сейчас, обнаженные в объятиях друг друга. Вместо этого, он умер в этом переулке из-за меня, из-за моей слабости. Я была суккубом который попытался действовать как человек, и я дерьмово сделала это и для суккуба и для человека.

Люк был без сознания. Все было сказано его глазами, смотрящими на меня, будто я была ангелом, посланным проводить его домой. Бастьен подтолкнул меня.

— Цветочек, он будет жив еще чуть-чуть. ТТы знаешь, как долго убивают раны в живот. Это — агония.

— Знаю! — прорычала я, прекратив рыдать. — Не нужно мне напоминать.

Голос Бастьена был серьезным.

— Ты можешь остановить это. Облегчить его страдания.

Я недоверчиво посмотрела на Бастьена: — Что ты от меня ждешь? Что я возьму нож и покончу с ним?

Он покачал головой.

— Ему суждено прожить не долгую жизнь, Цветочек. Короткую. Тебе не нужно много делать.

Я не могла сделать это сейчас. Когда до меня дошел смысл, я широко раскрыла глаза: — Нет… я не могу…

— Он так и так умрет, — сказал Бастьен. — Ты можешь сделать это быстрее… слаще…

Я все еще трясла головой, но слова Бастьена доходили до меня. Он прав. Он прав, и я ненавидела его за это. Отвернувшись от Бастьена, я взглянула на Люка, чью бровь я поглаживала своей рукой. Его взгляд все еще был направлен вверх, все еще на меня. Капля воды упала ему на щеку, и я поняла, что это была моя слезинка.

— Прощай, Люк, — тихо сказала я. Казалось, мне следовало сказать ему миллион других вещей, но я не могла облачить их в слова. Поэтому вместо этого я наклонилась и поднесла свои губы к его. Я прижалась к ним, создавая полный контакт, хотя в этом не было и следа от прежней звериной страсти. Он был более ласковым. Отголосок поцелуя.

Но как и сказал Бастьен, много времени это не заняло. Прекрасная серебристая сладость его жизненной энергии потекла в меня. Она была такой же чистой и идеальной, как и раньше… и ее быстро не стало. Я поглотила ее и села, как раз в тот момент, когда Люк испустил последний вздох. Глаза, которые с таким обожанием смотрели на меня, теперь не видели ничего. Я села и прижалась к Бастьену.

— Я убила его, — сказала я, больше не сдерживая слез.

— Ты принесла ему мир. Была его ангелом. — Прозвучало будто это было эхо от моего раннего настроения.

— Нет, это… то есть, раньше. Он не должен был быть здесь. Он здесь из-за меня… из-за меня. Если бы я с ним переспала, этого бы не случилось. Но я не смогла. Не хотела причинять ему вред… не хотела очернять его… и вот что случилось…

Бастьен обнял меня: — Если это тебе поможет — его душа не попадет к «нашим».

Я уткнулась лицом ему в плечо.

— Это моя вина. Моя вина… Я должна была делать то, что должна. Я была готова к этому… а потом он сделал мне предложение и… проклятье. Я должна была это сделать. Должна была солгать. Так было бы лучше для всех. Не знаю, как это произошло…

— Все произошло потому что ты слишком привязываешься к ним, — сказал Бастьен. Он был строг, но сильно старался быть благородным. — Мужчины вроде… любой вроде… они очаровывают тебя, Цветочек. Ты привязалась и сейчас тебе больно.

— Или я ранила их, — пробормотала я.

— Ты должна оставаться равнодушной.

— Становится только хуже, — сказала я. — Каждый раз для меня труднее. Я не понимаю. Что со мной? Что со мной не так?

— Бессмертие, — сказал он мудро. — Слишком много лет.

— Что ты знаешь? Ты моложе меня.

Бастьен помог мне подняться, хотя мне не хотелось отпускать Люка. — Знаю ты не можешь так продолжать. Слушай, что я скажу: не привязывайся больше к хорошим мужчинам. Не важно что ты делаешь, добром это не кончится.

— Я больше не буду сближаться с хорошими людьми, — сказала я тихим голосом. — Никогда больше. Буду держаться от них подальше.

Доброе выражение лица Бастьена тут же изменилось. — Смешно, — сказал он с издевкой. — Ты меня до этого слушала? Ты не можешь питаться аморальными мужчинами вечность. Не получишь нужной энергии. Тебе нужна будет энергия каждый день.

Я смотрела на Люка, который любил меня и которого убили из-за меня. Моя вина. Все моя вина.

— Никогда, — сказала я, — я не раню больше никого как сейчас.

Когда я возвратилась в свою коробку во тьме, я не нуждалась чтобы Онейриды просветили меня. Весь этот сон был правдой, кроме последней части. Она была ложью. Я продолжала ранить людей, снова и снова.